Виноградов В.В. Проблемы авторства и теория стилей. Проблема авторства и теория стилей
 Скачать 3.34 Mb.
|
|
ГЛАВА II. АНТИИСТОРИЗМ И ПРОИЗВОЛЬНОСТЬ СУБЪЕКТИВНЫХ МЕТОДОВ ОПРЕДЕЛЕНИЯ АВТОРСТВА И ВОСПРОИЗВЕДЕНИЯ АВТОРСКОГО ТЕКСТА Самое трудное и сложное в процессе прикрепления анонимного или псевдонимного литературного текста к автору — это выделение и объединение существенных индивидуальных авторских признаков и качеств при историко-семантическом и стилистическом анализе этого текста. Интерпретация текста — это по внутреннему существу своему работа сложная и тонкая, аналитическая и планомерная, кропотливая и динамическая. Последовательно раскрывая разные пласты или слои в семантике и стиле анализируемого текста, изыскатель шаг за шагом собирает, накапливает материал для воспроизведения образа автора и синтетически выясняет характерные черты индивидуального стиля путем сопоставления накопленных наблюдений с общей системой стиля предполагаемого автора. Такая интерпретация лишь постепенно доводит до личности писавшего или приводит к ней. Конечно, далеко не всегда реконструкция лица писателя бывает в таких случаях вполне достоверна или доказательна. Часто филологу приходится довольствоваться гипотезой — более или менее убедительной. Вопрос о внешних приметах, отличиях и внутренних своеобразиях индивидуального стиля того или иного писателя чрезвычайно важен для узнавания или опознавания произведений этого автора. Но по отношению к русской литературе в ее историческом развитии этот вопрос очень мало изучен. Самое трудное — это именно выделение непререкаемых, бесспорных качеств 72 индивидуального стиля в их структурном единстве. Эпоха, жанр, литературное направление, к которым относится анонимное произведение, бывают или непосредственно очевидны или, если со» ответствующее произведение дошло до нас в поздней рукописной передаче, могут быть с значительной степенью достоверности определены посредством его историко-лингвистического, историко-стилистического и шире: историко-филологического анализа. Методология же определения индивидуального авторства по данным языка и стиля очень сложна. Основным и главным требованием в этой сфере эвристических принципов по отношению к явлениям литературы XIX — XX веков является глубокое и точное знание словесно-художественной системы индивидуального стиля писателя. Как известно, изучение истории стилей русской художественной литературы у нас находится в довольно плачевном состоянии. В связи с этим у нас часто декларируется резко скептическое отношение к способам установления авторства по данным языка и стиля. Быть может, для такого скептицизма есть некоторые основания в работах некоторой части современных литературоведов. А. М. Гаркави в статье «Некрасов и Лермонтов» видит соответствия в стиле Некрасова и Лермонтова, свидетельствующие о лермонтовском влиянии, в сходстве таких образов Некрасовского стихотворения «На улице»: Не так ли ты, продажная краса, Себе предать желая блеск фальшивый, Старательно взбиваешь волоса На голове давно полуплешивой? и лермонтовского стихотворения «Поэт»: Как ветхая краса, наш ветхий мир привык Морщины прятать под румяны. А. М. Гаркави, установив эту, по его мнению, стилистически значимую параллель, пишет, что некрасовский «образ ветшающей красоты с ее косметическими потугами невольно напоминает» лермонтовские стихи о «ветхой красе» из «Поэта». Между, тем у Некрасова изображается красота не ветхая, а «продажная», с «фальшивым блеском», поддельная, а у Лермонтова «ветхий мир» представлен в образа ветхой, но молодящейся красы. Конечно, трудно удержать литературоведа от «привычки к невольным припоминаниям», но с историко-стилистической точки. зрения еще более трудно найти близкое сходство в словесно-художественных приемах изображения «красы» в тех стихах Некрасова и Лермонтова, которые здесь сопоставлены1. 1 «Н. А. Некрасов. Статьи, материалы, рефераты, сообщения (К 125-летию со дня рождения)». Научный бюллетень Ленинградского государственного ордена Ленина университета, № 16 — 17, Л. 1947, стр. 47. См. рецензии» Н. М. Онуфриева в «Советской книге», 1947, № 11 (ноябрь), стр. 107. 73 В «Заметках о Некрасове» И. Г. Ямпольского признаются показателем «идейного созвучия» и продуктом последовательного влияния Герцена на Некрасова, Некрасова на Минаева соответствия в фразах: «За каждой стеной мне мерещится драма» (А. И. Герцен, «Капризы и раздумье»); «Мерещится мне всюду драма» (Некрасов, «Ванька»); и у Минаева: «И я вижу незримые драмы» (Поэма «Та или эта?»)1 Но ведь непосредственно ясно, что минаевский стих по своей образной структуре имеет очень мало общего с соответствующими фразами Герцена и Некрасова. А для оценки совпадения одной фразы в произведениях Герцена и Некрасова необходимо изучить проблему связи и соотношения их словесно-художественных систем и функциональные соответствия или различия употребления одних и тех же фраз и оборотов. Между тем И. Г. Ямпольский, видя в этих параллелях доказательство «непосредственного воздействия Герцена на Некрасова», а Некрасова — на свою поэтическую школу, настойчиво убеждает в том, что «Некрасов читал, разумеется, «Капризы и раздумье» и что поэма Минаева «по своей теме, идее и стилю тесно связана с Некрасовым» 2. Стиль писателя должен изучаться как единая, внутренне целостная система функционально согласованных или соотносительных средств словесно-художественного выражения. Механическое выделение и сопоставление отдельных элементов разных стилей, вообще говоря, не имеет значения ни для решения вопросов влияния одного стиля на другой, ни для решения проблемы авторства. В создании атрибуционных легенд так же, как и в искажении авторского текста, особенно велико значение мотивов субъективно-психологических и субъективно-идеологических, тем более что эти мотивы нередко взаимно сочетаются и вступают одни с другими в сложное взаимодействие. Поэтому прежде всего необходимо отказаться от применения к тексту, вернее накладывания на него шаблонных схем, вращающихся вокруг личности предполагаемого автора. Вот — иллюстрация. Найдено в Московском государственном литературном архиве письмо, подписанное «покорнейшим слугою Иваном Крыловым» (письмо от 1842-го года Генваря 29-го дня Мо- 1 «Н. А. Некрасов. Статьи, материалы, рефераты, сообщения (К 125-летию со дня рождения)». Научный бюллетень Ленинградского государственного ордена Ленина университета, № 16 — 17, Л. 1947, стр. 49 — 50. 2 Ср. «Советская книга», 1947, № 11 (ноябрь), стр. 107 — 108 74 сква)1. Спрашивается, можно ли непосредственно (даже если почерк очень схож) приписывать это письмо баснописцу И. А. Крылову? Конечно нет. Омонимы, связанные с именами лиц, — явление в быту и литературе нередкое. Историки древнерусской литературы знают несколько Кириллов в качестве авторов, спорят о Феодосиях и т. п. Рядом с Белкиным-Пушкиным стал выступать под именем Белкина Сенковский. Хлестаков в «Ревизоре» пользуется приемом размножения литературных омонимов для придания себе писательского блеска: «Хлестаков. ..Моих, впрочем, много есть сочинений: Женитьба Фигаро, Роберт Дьявол, Норма. Уж и названий даже не помню... У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем Барона Брамбеуса, Фрегат Надежды и Московский Телеграф... все это я написал. Анна Андреевна. Скажите, так это вы были Брамбеус? Хлестаков. Как же, я им всем поправляю стихи. Мне Смирдин дает за это сорок тысяч. Анна Андреевна. Так, верно, и Юрий Милославский ваше сочинение? Хлестаков. Да, это мое сочинение. Анна Андреевна. Я сейчас догадалась. Марья Антоновна. Ах, маминька, там написано, что это г. Загоскина сочинение. Анна Андреевна. Ну вот: я и знала, что даже здесь будет спорить. Хлестаков. Ах да, это правда, это точно Загоскина; а есть другой Юрий Милославский, так тот уж мой. Анна Андреевна. Ну, это, верно, я ваш читала. Как хорошо написано!» 2 П. А. Вяземский отметил в своей записной книжке: «Вот слава! В новое издание сочинений Пушкина едва не попали стихи Алексея Михайловича Пушкина на смерть Кутузова, напечатанные в Вестнике Европы 1813. Я их подметил и выключил» 3. Так как «Письмо Крылова к неизвестному», написанное в Москве за два года перед смертью баснописца И. А. Крылова, не содержит в себе никаких намеков на интерес его автора к басням или литературе вообще, а касается вопроса об отпуске на волю крепостной «дворовой девки», то, естественно, возникает вопрос: является ли «покорнейший слуга Иван Крылов», жительствующий в Москве, тем же лицом, что и баснописец Иван 1 См. сб. «И. А. Крылов. Исследования и материалы». Под редакцией Д. Д. Благого и Н. Л. Бродского, М. 1947, стр. 250 — 251. 2 Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. IV, изд. АН СССР, 1951, стр. 48 — 49. 3 П. Вяземский, Старая записная книжка. Редакция и примечания Л, Гинзбург, изд. писателей в Ленинграде, 1929, стр. 101 75 Крылов, проживавший в Петербурге? Есть ли факты, Свидетельствующие о том, что И. А. Крылов зимою 1842 года, за два года до своей смерти, гостил в Москве? Не столкнулись ли мы в этом случае с «омонимом»? Тем ли почерком написан автограф этого письма, что письма и сочинения баснописца И. А. Крылова? Во всяком случае, было бы неправомерным и преждевременным непосредственное, свободное от внимательного археографического, исторического, смыслового и стилистического анализа истолкование этого письма в таком житийно-патетическом и мнимом «революционно-демократическом» стиле: «...Данное письмо, написанное всего за два года перед смертью, представляется особенно значительным и интересным. Народная «сказочка», рассказываемая здесь Крыловым, горячее участие, проявляемое им к судьбе неведомой «крепостной дворовой девки», иронический намек на нерусское воспитание своего сиятельного адресата, — все это необычайно ярко и выпукло (курсив мой. — В. В.) рисует нам облик великого русского баснописца-народолюбца и патриота, неутомимо боровшегося против галломании высших кругов дворянского общества»1. Прочитавши эту характеристику автора письма, это заключение Д. Д. Благого, читатель вправе спросить: почему «крепостная дворовая девка» Олимпиада Александрова, о которой говорится в письме, названа «неведомой»? Кому она неведома? Д. Д. Благому? Автор письма, как ясно из его изложения, хорошо «ведал» эту девку и был очень заинтересован в ее отпуске на волю. Об этом свидетельствуют следующие строки письма Ивана Крылова: «Я вас просил покорнейше уговорить, ежели вы можете, Василия Сергеевича Новосильцева об отпуске на волю крепостной его дворовой девки Олимпиады Александровой, доставшейся ему после кончины жены его Дарьи Ивановны Наумовой; вы можете о сем попросить Капитолину Михайловну, она хорошо знала сестру ее, Пелагею Александрову, которая ходила и за супругою Василия Сергеевича, Дарьею Ивановною Наумовою, и за матерью ее; ежели он будет отзываться, что она досталась не ему, а детям его, то он может сказать в отпускной, что она досталась ему на седьмую часть после жены его, Дарьи Ивановны Наумовой»2. Очевидно, что Иван Крылов хлопочет о «крепостной дворовой девке», которую он достаточно знает и с сестрой которой также хорошо знаком. Мотивы ходатайства — личные, бытовые, а не идеологические, не антикрепостнические, не народолюбческие. Иван (а это, как выяснил А. В. Западов, — московский чиновник Иван Захарович, а не баснописец Иван Андреевич) Крылов рекомендует для облегчения дела употребить такую юридиче- 1 «И. А. Крылов. Исследования и материалы», М. 1947. Комментарии Д. Д. Благого к «Письму Крылова к неизвестному», стр. 251. 2 Там же, стр. 250. 76 скую хитрость: «А где положено по ревизии, сего писать не надобно, в девке спорить никто не будет». Письмо насыщено Приказной терминологией и фразеологией, канцелярскими формулами и конструкциями («ежели он будет отзываться...», «где положено по ревизии...», «в девке спорить никто не будет...», «отпускную у сего прилагаю...» и т. п.). Стиль письма ведет к образу канцеляриста-казуиста. Д. Д. Благой увидел «иронический намек на нерусское воспитание своего сиятельного адресата», столь характерный для «народолюбца и патриота, неутомимо боровшегося против галломании высших кругов дворянского общества», в таких словах зачина письма: «Милостивый государь, князь Сергей Николаевич! Не знаю, сказывали ли вам в детстве вашем сказки, но по воспитанию, вам данному, я сего не полагаю, и для сего хочу вас позабавить сказочкою. Слушайте, я начинаю». Есть ли тут ирония, а тем более «иронический намек» на галломанию князя? Как всем хорошо известно, «интонация» (вместо подлинного исторического анализа текста), на которую так часто и так бездоказательно ссылается Д. Д. Благой, — вещь очень деликатная и очень субъективная. Можно признать стиль начала этого письма несколько «фамильярным» и «затейливым», «забавным» (в «забавном русском слоге»). Надо полагать, что Иван Захарович Крылов был и считал себя хорошим знакомым князя, связанным с ним какими-то делами и отношениями. И сказочка о петухе и жерновах рассказывается Иваном Захаровичем Крыловым отнюдь не из простой любви к фольклору, к народной словесности и для простой забавы, а с деловой целью, с надеждой воздействовать на барина подобно петуху сказки и «получить свои жерновки» («Вот вам сказка, теперь к делу»). «В некотором царстве, не в нашем государстве жил-был петух, у него были жерновки или жернова, наверное не знаю, да и сказка о сем молчит, да дело в том, что сии жерновки были отняты помещиком. Петух, чтобы получить свои жерновки, ежедневно , кричал на кровле у сего господина: «Барин, барин! отдай мои жерновки!» — и сим способом получил. Вот вам сказка, теперь к делу». Сказка эта неспроста предшествует делу. Она освещает суть просьбы или домогательства. Дворовая девка Олимпиада Александрова — это «жерновки» Ивана Крылова. Для того чтобы осмыслить функцию сказки о петухе и жерновках в композиции этого письма, необходимо остановиться на этой сказке, ее стиле и ее образном строе. В «Словаре русского языка, составленном Вторым Отделением Имп. Академии наук» читаем под словом жерновок (чешек. žernovek) — в первом значении: «Уменьш. от жёрнов, ручная мельница. Тогда ломай и жги все, что называется машиной, она хлеб отбивает у людей; пряди 77 вручную на самопрялке; мельницы жги., мели вручную. на татарском жерновке. Даль. Повести. У них (у старика со старухой), кроме всякого добра, были жерновки и петушок. Жерновки сами мололи им муку... (Волог. Сб. GB./II, 182)1. То же Ворон.: жорновки (Аф. Ск., II, 112)»2. В сборнике «Народные русские сказки» А. Н. Афанасьева находится сказка «Петух и жерновцы» 3. В ней говорится о бедняках — старике со старухой. У них не убыло хлеба. Они набрали в лесу желудей. Один из них, попавший в подполье, пустил росток. Из него вырос дуб до самого неба. Не стало у старика со старухой желудей. Старик взял мешок и полез на дуб. Взобрался на небо. Там он достал кочетка и жерновцы, захватил их с собой и вернулся домой. Жерновцы стали молоть: «ан блин да пирог, блин да пирог! Что ни повернет — все блин да пирог!..» Проезжий барин поел этих блинков и украл жерновцы. Загоревали старик со старухой. Кочеток (петушок) решил им помочь. «Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит: «Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!» Барин приказал бросить кочетка в воду. Кочеток выпил в колодце всю воду и опять кричит на боярских хоромах о жерновцах. Барин снова велел поймать кочетка и бросить в горячую печь — прямо в огонь. Бросили его в печь, а он стал приговаривать: «Носик, носик, лей воду! Ротик, ротик, лей воду!» — и залил весь жар в печи. Вспорхнул, влетел в боярскую горницу и опять кричит о жерновцах. «Гости услыхали это и побегли из дому, а хозяин побег догонять их; кочеток золотой гребенек схватил жерновцы и улетел с ними к старику и старухе»4. Итак, «покорнейший слуга Иван Крылов», пользуясь аналогией сказки о петушке и жерновках, просит князя Сергея Николаевича помочь ему вернуть свои «жерновки» — крепостную дворовую девку Олимпиаду Александрову, выхлопотать ее у владельца — сенатора Василия Сергеевича Новосильцева. Он уже заранее заготовил по форме отпускную, о чем и сообщает своим стилем — смесью чиновничье-официального диалекта с бытовой народно-разговорной речью: «Я на всякий случай и отпускную у сего прилагаю, случай надо ловить за волосы, ускользнет — не поймаешь, в вашем же расположении я совершенно уверен...» 1 «Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения России», вып. II, под ред. Н. Харузина, М. 1890 (Н. А. Иваницкий, Материалы по этнографии Вологодской губернии), 2 Словарь русского языка, составленный Вторым Отд. Имп. Академии наук, СПб. 1907, т. 2, стр. 378. 3 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева, М. 1958, т. 2, стр. 35 — 30, № 188. 4 Там же, стр. 36. 78 Воплощенный в этом письме образ казуиста-чиновника далеко. «отводит от стихов», от поэзии и — даже при очень большом желании и усердии — никак не может быть связан с образом знаменитого баснописца И. А. Крылова, тем более что этому противоречат археографические и исторические свидетельства. Таким образом, нельзя подменять строгие объективно-исторические и историко-стилистические приемы и принципы определения авторства априорными субъективно-идеологическими соображениями и эмоциональными уверениями1. 2 Стиль произведения структурно связан с его идейным содержанием. Мысли в акте и результате своего словесно-художественного воплощения становятся элементами и компонентами структуры произведения литературного искусства. Они приобретают индивидуализированный вид. Правда, общее направление и характер стилистического выражения темы обычно подсказываются словесно-художественной традицией. Они историчны и социологически обусловлены. Литературная традиция предупреждает также о несоответствии тех или иных форм стиля избранной тематике или проблематике. Тема и образ должны гармонировать с тоном, то есть с общей экспрессивно-стилистической окраской художественного произведения. Очень интересны относящиеся сюда рассуждения Н. А. Некрасова о стиле двух стихотворений В. Г. Бенедиктова, помещенных в «Библиотеке для чтения» за 1855 год (№№ VIII и IX). В своих «Заметках о журналах за сентябрь 1855 г.» Н. А. Некрасов писал: «В IX № «Библиотеки для чтения» помещено стихотворение г, Бенедиктова «Малое слово о Великом». Если б стихотворение было только слабо, мы оставили бы его в покое: чье «слово» не побледнеет перед личностью Петра? о нем, соб- 1 Критерий «субъективного чутья» и разных степеней личной уверенности еще совсем недавно был господствующим в литературной эвристике. Интересны свидетельства о приемах атрибуции, применяемых В. С. Спиридоновым, известным исследователем творчества В. Г. Белинского, А. А. Григорьева и других выдающихся деятелей русской журналистики середины и второй половины XIX в. «...Чаще всего при определении авторства той или иной анонимной статьи, — пишет Б. Ф. Егоров, — исследователь руководствовался субъективным чутьем. Большинство карточек Спиридонова, куда занесены соответствующие произведения, содержит такие «доказательства»: «сомнений нет», «вероятно», «все говорит, что статья принадлежит Ап. Григ.(орьеву)». Поэтому ученый неоднократно приписывает Григорьеву статьи Эдельсона из «Москвитянина», Е. Моллера из «Якоря» и т. п. (как известно, элементы субъективизма при атрибуции Спиридонов допустил и в работе над сочинениями Белинского)» (Б. Ф. Егоров, Аполлон Григорьев — критик. «Труды по русской и славянской филологии, III, Уч. зап. Тартуского гос. ун-та», вып. 98, 1960. Приложения, стр. 216). 79 ственно, и не может быть великих слов. Hо... вот, для примера, как отразилось в стихотворении г. Бенедиктова одно из бессмертных дел Великого — основание Петербурга. |