Главная страница
Навигация по странице:

  • Г. СМЕРТЬ РОДИТЕЛЯ И РАЗВОД

  • Психология аномального развития ребенка


    Скачать 5.31 Mb.
    НазваниеПсихология аномального развития ребенка
    АнкорPsikhologia_anomalnogo_razvitia_rebenka_Tom_I.doc
    Дата21.03.2018
    Размер5.31 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файлаPsikhologia_anomalnogo_razvitia_rebenka_Tom_I.doc
    ТипДокументы
    #16976
    страница12 из 68
    1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   68

    В. ПРИВЯЗАННОСТЬ МАТЕРИ И РЕБЕНКА

    Привязанность — это слово, которым обозначают проч­ные эмоциональные связи между ребенком и одним или несколь­кими взрослыми. Эти узы устанавливаются начиная с возраста 6 месяцев как следствие врожденного поведения ребенка (плач, смех) на окружение взрослых (Goossens & Swaan, 1983). После­военное развитие детской психиатрии происходило под влияни­ем Rene Spitz и John Bowlby. Spitz опубликовал в 1945 г. иссле­дование под названием «Госпитализм» в первом номере «Пси­хоаналитического исследования ребенка» («The Psychoanalytic Study of the Child»), что само по себе является четким ориенти­ром. Старая — сексуальная — травма не выдерживает испыта­ния временем, а на свет появляется новая психотравма, приход которой горячо приветствуется.

    Spitz в своем сравнительном исследовании описывает две группы детей, находящихся соответственно в «яслях» при тюрь­мах, в которых содержатся молодые матери этих детей, и в дет­ском доме. У детей, которые находились в последнем учрежде­нии более 6 недель, отмечались признаки выраженного госпи-тализма, в то время как у детей, находящихся в «яслях», никаких

    я-14« 113

    симптомов не отмечалось. Причина, по Spitz, в том, что «мать дает ребенку все, что хорошая мать обычно дает, и даже более того» (возможно, это своего рода соревнование?). Дети, прожи­вающие в детдомах, обходились без этого.

    Pinneau (1955) подверг резкой критике эту и более поздние публикации Spitz. Он указал на серьезные методологические ошибки, в том числе на значительные расхождения между груп­пами по расовой принадлежности, социальному фону, что дела: ет группы несопоставимыми. Pinneau также отмечал, что Spitz описывал матерей «ясельных» детей как «социально дезадапти­рованных, слабоумных, имеющих психический дефект, психопа­тических или криминальных». В заключение Pinneau приходит к выводу, что исследование Spitz не дает оснований для утвер­ждения, что у госпитализированных детей, разлученных с роди­телями, обнаруживаются нарушения развития, даже несмотря на его уверения, что ребенку лучше быть рядом с матерью, .чем в детском доме. Наиболее значимым положительным эффектом публикации Spitz было значительное улучшение ситуации с дет­скими домами, больницами и детскими учреждениями. Никто не отрицал, что условия в этих учреждениях были ужасными. Но в то же время нельзя, исходя из этих экстремальных условий, де­лать вывод, что любая краткая или длительная разлука с ребен­ком имеет одинаковые последствия, и было бы неправильно при­водить результаты Spitz в качестве доказательства травмирую­щего эффекта любой разлуки.

    Идеи Bowlby внесли значительный вклад в формирование мифа. Вся критика содержит элементы, требующие серьезного научного исследования. Особый интерес представляет исходный пункт Bowlby: он прибавляет к двум основополагающим инстин­ктам Фрейда (либидо и агрессия) третий — привязанность. При­вязанность определяется как «поведенческий комплекс», служа­щий целям.привязывания к фигуре матери или другим взрос­лым из окружения ребенка, пользующимся его доверием. Этот поведенческий комплекс остается активным и в последующей жизни индивидуума — при формировании взаимоотношений с людьми. Такое объяснение представляется более вероятным, чем мысль Фрейда о том, что эмоциональная связь с матерью (и другими) — это вытесненная форма сексуальной связи. Если этот контакт эротизируется или сексуализируется, тогда мы рассмат­риваем его как аномальный.

    Фрейд предполагает, что ребенок привязывается к своей ма­тери через условно-рефлекторный процесс, в частности, пото­му, что она обеспечивает ему питание и уход. Это относится к

    114

    теории «оральной фазы». Эта теория не выдерживает критики. Привязанность, по Bowlby, нельзя сводить к половому инстинк­ту (или агрессивному инстинкту) — это самостоятельная биоло­гическая сила. Bowlby по заданию ООН провел исследование судеб детей, разлученных со своей семьей на своей родине. В 1951 г. был опубликован его отчет под заголовком «Maternal Care and Mental Health» («Материнская забота и психическое здоровье»). Существование «госпитализма» стало уже фактом, и хотя этот термин не совсем подходящий (понятие не всегда от­носится к специализированному учреждению или больнице), тем не менее последствия были очевидны. Bowlby отмечал, что «дли­тельное отсутствие материнской заботы имеет выраженные и далеко идущие последствия для характера и соответственно всей будущей жизни». Материалом данного исследования были дети в возрасте от 5 до 10 лет (на период обследования), поэтому выводы автора представляются несколько преждевременными и чересчур категоричными.

    «Материнская любовь в младенческом и детском возрасте так же важна для психического здоровья, как витамины и бел­ки для физического здоровья», — это одна из посылок из того же отчета. Печальное последствие этого—то, что родители в любом случае отвечают за судьбу своего ребенка. Как следствие, создается «приторный» образ идеальных родителей, который пропагандировался во всем мире. Было даже хуже: бесчислен­ное количество родителей оказались под угрозой вины и были дезориентированы в своем отношении к ребенку неким призра­ком. «Сомнительная любовь» — назвал это явление Van den Berg; Green (1946, 1955} характеризует его как «личностную абсорб­цию» («Personality Absorption») — когда ребенок является узни­ком, находящимся в постоянной амбивалентной зависимости от оков взрослых, и каждый момент спокойного пребывания ребенка в одиночестве — это и «брошенность», и «недостаток любви».

    Давайте более подробно рассмотрим концепцию Bowlby. Пер­вая критика относится к шестидесятым и семидесятым годам, причем среди критиков следует упомянуть Chess & Thomas (1982) и Herbert et al. (1982). Лонгитюдинальные исследования не выя­вили прямых связей между отношением и поведением родите­лей и развитием ребенка; но они указывали на изначальное ак­тивное воздействие собственной индивидуальности (темперамента) на взаимоотношения с родителями. Chess & Thomas ссылаются на публикацию Bell (1968), который исследовал детей с физичес­кими дефектами (глухие и слепые дети) и который указывал на пластичность мозга, а также психические возможности детей

    научиться эффективно справляться со сложными ситуациями и осуществлять контроль в стрессовом окружении. Вместе с тем автору не удалось установить каких-либо корреляций с харак­теристиками родителей; идея лишения материнской заботы не получила своего подтверждения. Крупные лонгитюдинальные ис­следования перечисленных авторов, а также четырех других групп исследователей привели к одному и тому же выводу: опыт ребенка на первом году жизни, включая взаимоотношения меж­ду матерью и ребенком, не является надежным предиктором2 поведения в более позднем возрасте. Безусловно, мать оказыва­ет важное влияние на развитие ребенка, но и отец, и братья с сестрами, и покровитель семьи, и образ функционирования се­мьи, а также школа, группы сверстников, более широкое социаль­ное окружение наряду с личностными характеристиками ребенка являются не менее значимыми. Развитие ребенка является ре­зультатом взаимодействия всех этих влияний на последователь­ном временном отрезке, и нет одного такого фактора или одной фазы развития, которые играли бы решающую роль. В течение длительного времени среди исследователей царило разумное со­гласие по проблеме. Но в последние годы мнения опять стали расходиться. В начале многие исследователи обозначали период жизни с нуля до пяти лет как «критический период», в настоя­щее время высказываются мнения, что критическая фаза — это первый год жизни или даже первый час после появления на свет. Klaus & Kermell (1977) пишут: «Изначальная связь между матерью и ребенком является источником всех других связей и центральной основой, вокруг которой ребенок строит образ себя. На протяжении жизни качество и сила этой привязанности бу­дут влиять на качество связей с другими людьми». Они также отмечают: «Это один из наших принципов: события в раннем возрасте имеют длительные последствия. Тревога матери о груд­ном ребенке, даже если речь идет о легкоразрешимой пробле­ме, может испортить ее отношения с ребенком на длительное время».

    Принцип «критической фазы» или «периода ранимости», пришедший из (раздела привязанности) этологии (ср. Lorenz, 1935), выдвигается заново: «Мы убеждены в том, что неотъем­лемый принцип привязанности состоит в том, что существует «период ранимости» в первые минуты и часы после рождения, оптимальный для установления привязанности между родителем и ребенком».

    2 Предиктор — фактор, предсказывающий развитие (примеч. ред.). 116

    «Оптимальное развитие» было бы невозможно, если бы ре­бенок в эти первые часы был отделен от матери. Эти взгляды принесли много вреда. Идеальных матерей в их понимании мы видим лишь в телевизионных мелодраматических сериалах, но реальность вносит свои коррективы — в жизни они невозмож­ны. Rutter (1981) пересмотрел свою прежнюю точку зрения и отмечал следующее: «Существует предположение, что первая привязанность качественно отличается от всех остальных. Дан­ные последних исследований показывают, что это не так. Bowlby утверждает, что отношения между ребенком и матерью отлич­ны от других взаимоотношений, особенно это касается качества привязанности, но результаты научных исследований не подтвер­ждают эту точку зрения».

    Herbert et al. (1982) опубликовали другую обзорную статью с такой же тенденцией. Они ссылаются на добрую дюжину ис­следований, которым не удалось подтвердить особую роль не­посредственного контакта новорожденного со своей матерью и соответственно отрицательное влияние разделения матери и ре­бенка после родов (в соответствии с правилами больницы либо в связи с необходимостью содержания ребенка в кувезе). Пре-, пери- и постнатальные факторы, как описывалось, не могут вли­ять на взаимоотношения между матерью и ребенком. В отличие от мистически окрашенных идей кровных уз, приемные родите­ли оказываются равными биологическим родителям во всех от­ношениях, а иногда даже лучше (Tizard, 1977).

    В ситуации с запущенными детьми опыт разлуки с матерью в раннем детском возрасте был наиболее значимым. Здесь клю­чевая роль принадлежала другим факторам, таким, как неста­бильная ситуация в семье, психические расстройства, незрелость родителей и т. д.

    Несмотря на то что многие из нас придают большое значе­ние понятиям «любви» и «тепла», интересно посмотреть, в ка­кой степени это подтверждается данными научных исследова­ний. Dunn & Richards (цит. по: Herbert et al., 1982) провели экс­тенсивное исследование корреляций между некоторыми видами поведения, которые мы обычно расцениваем как признаки ма­теринской любви. Несмотря на некоторые различия в стиле вза­имодействия матери и ребенка, он коррелировал с ситуацией родов, собственными качествами ребенка, но не эмоциональным отношением к контакту. Говоря другими словами, уже с самого раннего возраста ребенок вносит свой вклад в общение с мате­рью. После рождения одни дети могут опережать других в тех или иных аспектах развития, в то время как другим, отстающим

    117

    детям надо догонять. Klaus & Kennell указывали на длительный эффект в этих случаях; Rutter считает, что это, вероятно, каса­ется социально незащищенных групп. И действительно, Kennell показал в 1981 г., что для женщин с низким уровнем социально­го обеспечения отчетливый благоприятный эффект контакта с ребенком отмечался сразу же после его рождения. Это, в част­ности, сказывается на более активном и положительном контак­те с персоналом больницы, в которой находится мать, по срав­нению с матерями, изолированными от своего ребенка. Возмож­но, эти женщины, лишенные многого, «выигрывают» от этих дополнительных контактов, дополнительного внимания и успо­коения — таково возможное объяснение3.

    Вместе с тем существуют миллионы родителей, которые в условиях традиционного режима больницы были разделены со своими детьми, но тем не менее установили с ними нормаль­ный и здоровый контакт. Если же вы сталкиваетесь с наруше­нием или разрывом взаимоотношений между матерью и ребен­ком, целесообразно поискать множественные причины вместо единственной травмы (Egeland & Vaughn, 1981). Заслуживает об­суждения критический период с восьми до двенадцати месяцев. Это связано с тем, что примерно в этом возрасте большинство младенцев начинают проявлять негативные реакции на незна­комых людей, особенно если это связано с разлукой с матерью. Ainsworth (1978) провел специальное лабораторное исследова­ние, на что Rutter заметил, что следует быть очень осторожным в выводах, основанных на странной процедуре, при которой мать, няня и постороннее лицо входят и выходят из комнаты непо­нятно зачем, не вступая при этом во взаимодействие с ребенком. Он уже больше не верит в линейную модель, в которой первое место принадлежит связи мать — ребенок, из которой происте­кают и другие: различия в поведении ребенка по отношению к незнакомым можно проследить уже в возрасте двух месяцев.

    Различные реакции в исследовании Ainsworth можно свести также и к различиям темперамента, вместо того чтобы относить их за счет характеристик привязанности (тревожная или безо­пасная привязанность). Особенно это может относиться к тен­денциям приближения или отхода, адаптации, настроения, ин­тенсивности реагирования.

    3 Можно предположить, что тот же процесс был задействован в исследо­вании Spitz. Его женщины-заключенные, возможно, получали больше внимания и поддеРжки в связи с проведением исследования, что поло­жительно сказывалось на их отношении к ребенку.

    Заключение. Суждения о долговременных эффектах ранне­го детского опыта не имеют под собой достаточных оснований в виде надежных научных исследований, но тем не менее они время от времени становились причиной пагубного терапевти­ческого пессимизма и нигилизма. Результаты исследований ско­рее обосновывают обратное: долговременный эффект ряда срав­нительно кратких по времени воздействия травмирующих фак­торов в столь юном возрасте сравнительно невелик; в возрасте менее семи месяцев эффект просто очень краток. Это справед­ливо для любых травмирующих событий,, включая уровень при­вязанности между матерью и ребенком, который не является ис­ключением из этого правила. Таким образом, есть возможность для оптимистического взгляда на развитие человека и возмож­ности исправления недостатков.

    Г. СМЕРТЬ РОДИТЕЛЯ И РАЗВОД

    Нет простой связи между какими-либо воздействия­ми, испытанными в детском возрасте, и последующими прояв­лениями симптомов или проблем. Hinde {цит. по: Rutter, 1980) суммирует причины следующим образом:

    1) изначально существуют различия в чувствительности к фак­торам воздействия окружающей среды и их влиянию на развитие;

    2) любой тип поведения находится под воздействием множе­ства факторов; следовательно, эффект изменений одного пара­метра меняется по мере того, как независимо от этого проявляют­ся изменения других параметров. Никакое единичное событие (как, например, смерть одного из родителей), а лишь комплекс изменений (как, например, смерть родителя, следствием кото­рой является снижение социоэкономического статуса) должен быть признан причиной проблемного развития;

    3} влияния, которые в принципе играют важную роль в раз­витии, могут проявляться или не проявляться в зависимости от следующих моментов:

    — данный индивидуум не пассивен и сам делает свой вы­бор в отношении внешних воздействий;

    — большая часть влияний эффективна в случае превыше­ния определенной пороговой величины;

    — чувствительность к определенным воздействиям зависит от возраста и стадии развития ребенка или подростка;

    — отношения обладают саморегулирующими качествами, т.е. отклонения обычно находятся в определённых границах. Лишь при выраженном неблагоприятном сочетании неблагоприятных

    119

    влияний этот механизм может не сработать, и тогда могут раз­виться выраженные расстройства, психопатология и аномалии развития с долговременными последствиями.

    Не следует торопиться с выводами, строя их на каких-то событиях. Можно ли говорить о специфичности воздействий се­мейных факторов на развитие ребенка?

    Смерть родителя обычно вызывает мягкую и краткую реак­цию ребенка. Wolfenstein (1966) подчеркивал психоаналитичес­кую точку зрения, согласно которой процесс скорби, характер­ный для взрослых в данной ситуации, не проявляется таким же образом у детей. Van Eerdewegh et al. (1982) доказали в конт­рольном исследовании, что для детей после смерти родителя ха­рактерны мягкие депрессивные состояния, причем эти состоя­ния проходят через некоторое время.

    Выраженные депрессивные состояния отмечались пример­но с той же частотой в контрольной группе, и, по-видимому, они имели другую этиологию. Конечно, вполне вероятно, что смерть стала своего рода пусковым механизмом. Приводятся ссылки на ряд работ, утв ер ждающих, что у мальчиков-подрост­ков, потерявших отца, велик риск развития депрессивного со­стояния. Авторам принадлежит также интересное наблюдение: у вдов — матерей детей и подростков с серьезными депрессив­ными расстройствами в подавляющем большинстве отмечался депрессивный синдром, наблюдавшийся еще до смерти супру­га. Реакции детей на смерть родителя могут быть самыми раз­нообразными. Среди этих детей по сравнению с контрольной группой значительно чаще встречаются легкие депрессивные синдромы, невротические реакции, иногда в соматических про­явлениях (например, ночной энурез), поведенческие или школь­ные проблемы (снижение школьной успеваемости). Но вместе с тем следует принимать во внимание и возможный «спящий эф­фект» («sleeper effecten»), т. е. определенные следствия проявятся позднее (например, депрессивные реакции или супружеские про­блемы во взрослом возрасте). Результаты исследований в дан­ной области противоречивы. С -одной стороны, не следует за­крывать глаза на позитивную реакцию на смерть родителя. Дети часто проявляют повышенный интерес, активность и чувство от­ветственности внутри семьи. Основной вывод, по мнению авто­ра, будет следующим: дети, у которых до смерти одного из ро­дителей уже были определенные проблемы (незначительные или серьезные), имеют повышенный риск значительного усугубле­ния проблем или симптомов после ситуации потери родителя, причем период риска представлен длительным временным от-

    резком. Смерть сама по себе не является решающим фактором, но она влияет на другие факторы, которые повышают риск воз­никновения проблем развития.

    Последствия развода были изучены многими авторами, в том числе Hetherington et al. (цит. по: W. W. Hartup, см. Rutter, 1980). Они провели контрольное исследование детей младшего детс­кого возраста (до 5 лет), которые после развода проживали со своими матерями. При сравнении с контрольной группой они выявили, что два месяца после развода дети чувствовали себя менее счастливыми, были менее ласковы и в меньшей степени ориентированы на выполнение задачи; с другой стороны, они были более депрессивны, тревожны, апатичны, с сознанием вины. Повторное исследование год спустя показало, что упомя­нутые симптомы у девочек совершенно отчетливо редуцирова­лись, а спустя два года полностью исчезли. Что касается маль­чиков, то через два года они оставались враждебными и несча­стливыми по сравнению с мальчиками контрольной группы. Другие исследователи также указывали на большую чувствитель­ность мальчиков к ситуации развода„родителей. В более ранних исследованиях упомянутых авторов уже было известно, что после развода отношения между матерью и сыном портятся значитель­но быстрее, чем отношения матери и дочери. Hetherington et al. пытаются объяснить полученные результаты меньшей послуш­ностью мальчиков по сравнению с девочками и тем, что они «слушают» больше отца, чем мать. Когда отец уходит из семьи, матери не хватает его материальной поддержки. Выпадение важ­ной фигуры идентификации для мальчика также представляет­ся одним из факторов, способствующих нарастанию проблем.

    Кроме того, мать часто после развода испытывает амбива­лентные чувства, которые нередко направлены против сына, в котором она видит мужчину, главным образом мужа. В случае ухудшения отношений между матерью и сыном последствия вид­ны и вне семьи, особенно в школе, окружении, в контактах со сверстниками."

    Jellinek & Slovik (1981) называют четыре фактора, влияю­щих на риск возникновения психической травмы:

    — ранимость самого ребенка;

    — качество жизни семьи до развода;

    — степень возмущения после развода;

    — эмоциональная стабильность матери, которая берет на себя ответственность за ребенка.

    Ребенок может страдать от дисгармонии, озлобленности и неприязни между родителями. Если брак продолжается при

    121

    подобном отношении друг к другу или если развод не может покончить с этой дисгармонией, то данная ситуация вызывает у ребенка ощущение вины, гнев и чувство одиночества.

    Предполагаемая реакция ребенка на развод зависит от его уровня развития и качества его отношений с родителем, с кото­рым он остается (обычно это мать). Младенцы и младшие дети (до 5 лет) обычно очень чувствительны к возможности матери поддержать нормальный уровень функционирования. Старшие дошкольники и дети, обучающиеся в начальных классах базо­вой школы, особенно чувствительны к разводу, так как для них важна вся семья целиком, а не только мать. Дети более старше­го возраста реагируют на развод с меньшим чувством вины и чаще не прямым, а косвенным образом. Последствия социаль­но-экономической ситуации разбитой семьи для развития ребенка также играют свою роль.

    По мнению авторов, от 50 до 25% детей, родители которых развелись или разошлись, проявляют по меньшей мере легкую дисфункцию. В Нидерландах хорошо известно, что эта группа очень широко представлена в детской медицинской службе. Вме­сте с тем семейным врачам и педиатрам следует иметь в виду, что дети, направляемые на лечение с соматическими жалобами, могут таким образом реагировать на дисгармонию в семье или развод родителей.
    1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   68


    написать администратору сайта