Психология аномального развития ребенка
Скачать 5.31 Mb.
|
В. ПРИВЯЗАННОСТЬ МАТЕРИ И РЕБЕНКА Привязанность — это слово, которым обозначают прочные эмоциональные связи между ребенком и одним или несколькими взрослыми. Эти узы устанавливаются начиная с возраста 6 месяцев как следствие врожденного поведения ребенка (плач, смех) на окружение взрослых (Goossens & Swaan, 1983). Послевоенное развитие детской психиатрии происходило под влиянием Rene Spitz и John Bowlby. Spitz опубликовал в 1945 г. исследование под названием «Госпитализм» в первом номере «Психоаналитического исследования ребенка» («The Psychoanalytic Study of the Child»), что само по себе является четким ориентиром. Старая — сексуальная — травма не выдерживает испытания временем, а на свет появляется новая психотравма, приход которой горячо приветствуется. Spitz в своем сравнительном исследовании описывает две группы детей, находящихся соответственно в «яслях» при тюрьмах, в которых содержатся молодые матери этих детей, и в детском доме. У детей, которые находились в последнем учреждении более 6 недель, отмечались признаки выраженного госпи-тализма, в то время как у детей, находящихся в «яслях», никаких я-14« 113 симптомов не отмечалось. Причина, по Spitz, в том, что «мать дает ребенку все, что хорошая мать обычно дает, и даже более того» (возможно, это своего рода соревнование?). Дети, проживающие в детдомах, обходились без этого. Pinneau (1955) подверг резкой критике эту и более поздние публикации Spitz. Он указал на серьезные методологические ошибки, в том числе на значительные расхождения между группами по расовой принадлежности, социальному фону, что дела: ет группы несопоставимыми. Pinneau также отмечал, что Spitz описывал матерей «ясельных» детей как «социально дезадаптированных, слабоумных, имеющих психический дефект, психопатических или криминальных». В заключение Pinneau приходит к выводу, что исследование Spitz не дает оснований для утверждения, что у госпитализированных детей, разлученных с родителями, обнаруживаются нарушения развития, даже несмотря на его уверения, что ребенку лучше быть рядом с матерью, .чем в детском доме. Наиболее значимым положительным эффектом публикации Spitz было значительное улучшение ситуации с детскими домами, больницами и детскими учреждениями. Никто не отрицал, что условия в этих учреждениях были ужасными. Но в то же время нельзя, исходя из этих экстремальных условий, делать вывод, что любая краткая или длительная разлука с ребенком имеет одинаковые последствия, и было бы неправильно приводить результаты Spitz в качестве доказательства травмирующего эффекта любой разлуки. Идеи Bowlby внесли значительный вклад в формирование мифа. Вся критика содержит элементы, требующие серьезного научного исследования. Особый интерес представляет исходный пункт Bowlby: он прибавляет к двум основополагающим инстинктам Фрейда (либидо и агрессия) третий — привязанность. Привязанность определяется как «поведенческий комплекс», служащий целям.привязывания к фигуре матери или другим взрослым из окружения ребенка, пользующимся его доверием. Этот поведенческий комплекс остается активным и в последующей жизни индивидуума — при формировании взаимоотношений с людьми. Такое объяснение представляется более вероятным, чем мысль Фрейда о том, что эмоциональная связь с матерью (и другими) — это вытесненная форма сексуальной связи. Если этот контакт эротизируется или сексуализируется, тогда мы рассматриваем его как аномальный. Фрейд предполагает, что ребенок привязывается к своей матери через условно-рефлекторный процесс, в частности, потому, что она обеспечивает ему питание и уход. Это относится к 114 теории «оральной фазы». Эта теория не выдерживает критики. Привязанность, по Bowlby, нельзя сводить к половому инстинкту (или агрессивному инстинкту) — это самостоятельная биологическая сила. Bowlby по заданию ООН провел исследование судеб детей, разлученных со своей семьей на своей родине. В 1951 г. был опубликован его отчет под заголовком «Maternal Care and Mental Health» («Материнская забота и психическое здоровье»). Существование «госпитализма» стало уже фактом, и хотя этот термин не совсем подходящий (понятие не всегда относится к специализированному учреждению или больнице), тем не менее последствия были очевидны. Bowlby отмечал, что «длительное отсутствие материнской заботы имеет выраженные и далеко идущие последствия для характера и соответственно всей будущей жизни». Материалом данного исследования были дети в возрасте от 5 до 10 лет (на период обследования), поэтому выводы автора представляются несколько преждевременными и чересчур категоричными. «Материнская любовь в младенческом и детском возрасте так же важна для психического здоровья, как витамины и белки для физического здоровья», — это одна из посылок из того же отчета. Печальное последствие этого—то, что родители в любом случае отвечают за судьбу своего ребенка. Как следствие, создается «приторный» образ идеальных родителей, который пропагандировался во всем мире. Было даже хуже: бесчисленное количество родителей оказались под угрозой вины и были дезориентированы в своем отношении к ребенку неким призраком. «Сомнительная любовь» — назвал это явление Van den Berg; Green (1946, 1955} характеризует его как «личностную абсорбцию» («Personality Absorption») — когда ребенок является узником, находящимся в постоянной амбивалентной зависимости от оков взрослых, и каждый момент спокойного пребывания ребенка в одиночестве — это и «брошенность», и «недостаток любви». Давайте более подробно рассмотрим концепцию Bowlby. Первая критика относится к шестидесятым и семидесятым годам, причем среди критиков следует упомянуть Chess & Thomas (1982) и Herbert et al. (1982). Лонгитюдинальные исследования не выявили прямых связей между отношением и поведением родителей и развитием ребенка; но они указывали на изначальное активное воздействие собственной индивидуальности (темперамента) на взаимоотношения с родителями. Chess & Thomas ссылаются на публикацию Bell (1968), который исследовал детей с физическими дефектами (глухие и слепые дети) и который указывал на пластичность мозга, а также психические возможности детей научиться эффективно справляться со сложными ситуациями и осуществлять контроль в стрессовом окружении. Вместе с тем автору не удалось установить каких-либо корреляций с характеристиками родителей; идея лишения материнской заботы не получила своего подтверждения. Крупные лонгитюдинальные исследования перечисленных авторов, а также четырех других групп исследователей привели к одному и тому же выводу: опыт ребенка на первом году жизни, включая взаимоотношения между матерью и ребенком, не является надежным предиктором2 поведения в более позднем возрасте. Безусловно, мать оказывает важное влияние на развитие ребенка, но и отец, и братья с сестрами, и покровитель семьи, и образ функционирования семьи, а также школа, группы сверстников, более широкое социальное окружение наряду с личностными характеристиками ребенка являются не менее значимыми. Развитие ребенка является результатом взаимодействия всех этих влияний на последовательном временном отрезке, и нет одного такого фактора или одной фазы развития, которые играли бы решающую роль. В течение длительного времени среди исследователей царило разумное согласие по проблеме. Но в последние годы мнения опять стали расходиться. В начале многие исследователи обозначали период жизни с нуля до пяти лет как «критический период», в настоящее время высказываются мнения, что критическая фаза — это первый год жизни или даже первый час после появления на свет. Klaus & Kermell (1977) пишут: «Изначальная связь между матерью и ребенком является источником всех других связей и центральной основой, вокруг которой ребенок строит образ себя. На протяжении жизни качество и сила этой привязанности будут влиять на качество связей с другими людьми». Они также отмечают: «Это один из наших принципов: события в раннем возрасте имеют длительные последствия. Тревога матери о грудном ребенке, даже если речь идет о легкоразрешимой проблеме, может испортить ее отношения с ребенком на длительное время». Принцип «критической фазы» или «периода ранимости», пришедший из (раздела привязанности) этологии (ср. Lorenz, 1935), выдвигается заново: «Мы убеждены в том, что неотъемлемый принцип привязанности состоит в том, что существует «период ранимости» в первые минуты и часы после рождения, оптимальный для установления привязанности между родителем и ребенком». 2 Предиктор — фактор, предсказывающий развитие (примеч. ред.). 116 «Оптимальное развитие» было бы невозможно, если бы ребенок в эти первые часы был отделен от матери. Эти взгляды принесли много вреда. Идеальных матерей в их понимании мы видим лишь в телевизионных мелодраматических сериалах, но реальность вносит свои коррективы — в жизни они невозможны. Rutter (1981) пересмотрел свою прежнюю точку зрения и отмечал следующее: «Существует предположение, что первая привязанность качественно отличается от всех остальных. Данные последних исследований показывают, что это не так. Bowlby утверждает, что отношения между ребенком и матерью отличны от других взаимоотношений, особенно это касается качества привязанности, но результаты научных исследований не подтверждают эту точку зрения». Herbert et al. (1982) опубликовали другую обзорную статью с такой же тенденцией. Они ссылаются на добрую дюжину исследований, которым не удалось подтвердить особую роль непосредственного контакта новорожденного со своей матерью и соответственно отрицательное влияние разделения матери и ребенка после родов (в соответствии с правилами больницы либо в связи с необходимостью содержания ребенка в кувезе). Пре-, пери- и постнатальные факторы, как описывалось, не могут влиять на взаимоотношения между матерью и ребенком. В отличие от мистически окрашенных идей кровных уз, приемные родители оказываются равными биологическим родителям во всех отношениях, а иногда даже лучше (Tizard, 1977). В ситуации с запущенными детьми опыт разлуки с матерью в раннем детском возрасте был наиболее значимым. Здесь ключевая роль принадлежала другим факторам, таким, как нестабильная ситуация в семье, психические расстройства, незрелость родителей и т. д. Несмотря на то что многие из нас придают большое значение понятиям «любви» и «тепла», интересно посмотреть, в какой степени это подтверждается данными научных исследований. Dunn & Richards (цит. по: Herbert et al., 1982) провели экстенсивное исследование корреляций между некоторыми видами поведения, которые мы обычно расцениваем как признаки материнской любви. Несмотря на некоторые различия в стиле взаимодействия матери и ребенка, он коррелировал с ситуацией родов, собственными качествами ребенка, но не эмоциональным отношением к контакту. Говоря другими словами, уже с самого раннего возраста ребенок вносит свой вклад в общение с матерью. После рождения одни дети могут опережать других в тех или иных аспектах развития, в то время как другим, отстающим 117 детям надо догонять. Klaus & Kennell указывали на длительный эффект в этих случаях; Rutter считает, что это, вероятно, касается социально незащищенных групп. И действительно, Kennell показал в 1981 г., что для женщин с низким уровнем социального обеспечения отчетливый благоприятный эффект контакта с ребенком отмечался сразу же после его рождения. Это, в частности, сказывается на более активном и положительном контакте с персоналом больницы, в которой находится мать, по сравнению с матерями, изолированными от своего ребенка. Возможно, эти женщины, лишенные многого, «выигрывают» от этих дополнительных контактов, дополнительного внимания и успокоения — таково возможное объяснение3. Вместе с тем существуют миллионы родителей, которые в условиях традиционного режима больницы были разделены со своими детьми, но тем не менее установили с ними нормальный и здоровый контакт. Если же вы сталкиваетесь с нарушением или разрывом взаимоотношений между матерью и ребенком, целесообразно поискать множественные причины вместо единственной травмы (Egeland & Vaughn, 1981). Заслуживает обсуждения критический период с восьми до двенадцати месяцев. Это связано с тем, что примерно в этом возрасте большинство младенцев начинают проявлять негативные реакции на незнакомых людей, особенно если это связано с разлукой с матерью. Ainsworth (1978) провел специальное лабораторное исследование, на что Rutter заметил, что следует быть очень осторожным в выводах, основанных на странной процедуре, при которой мать, няня и постороннее лицо входят и выходят из комнаты непонятно зачем, не вступая при этом во взаимодействие с ребенком. Он уже больше не верит в линейную модель, в которой первое место принадлежит связи мать — ребенок, из которой проистекают и другие: различия в поведении ребенка по отношению к незнакомым можно проследить уже в возрасте двух месяцев. Различные реакции в исследовании Ainsworth можно свести также и к различиям темперамента, вместо того чтобы относить их за счет характеристик привязанности (тревожная или безопасная привязанность). Особенно это может относиться к тенденциям приближения или отхода, адаптации, настроения, интенсивности реагирования. 3 Можно предположить, что тот же процесс был задействован в исследовании Spitz. Его женщины-заключенные, возможно, получали больше внимания и поддеРжки в связи с проведением исследования, что положительно сказывалось на их отношении к ребенку. Заключение. Суждения о долговременных эффектах раннего детского опыта не имеют под собой достаточных оснований в виде надежных научных исследований, но тем не менее они время от времени становились причиной пагубного терапевтического пессимизма и нигилизма. Результаты исследований скорее обосновывают обратное: долговременный эффект ряда сравнительно кратких по времени воздействия травмирующих факторов в столь юном возрасте сравнительно невелик; в возрасте менее семи месяцев эффект просто очень краток. Это справедливо для любых травмирующих событий,, включая уровень привязанности между матерью и ребенком, который не является исключением из этого правила. Таким образом, есть возможность для оптимистического взгляда на развитие человека и возможности исправления недостатков. Г. СМЕРТЬ РОДИТЕЛЯ И РАЗВОД Нет простой связи между какими-либо воздействиями, испытанными в детском возрасте, и последующими проявлениями симптомов или проблем. Hinde {цит. по: Rutter, 1980) суммирует причины следующим образом: 1) изначально существуют различия в чувствительности к факторам воздействия окружающей среды и их влиянию на развитие; 2) любой тип поведения находится под воздействием множества факторов; следовательно, эффект изменений одного параметра меняется по мере того, как независимо от этого проявляются изменения других параметров. Никакое единичное событие (как, например, смерть одного из родителей), а лишь комплекс изменений (как, например, смерть родителя, следствием которой является снижение социоэкономического статуса) должен быть признан причиной проблемного развития; 3} влияния, которые в принципе играют важную роль в развитии, могут проявляться или не проявляться в зависимости от следующих моментов: — данный индивидуум не пассивен и сам делает свой выбор в отношении внешних воздействий; — большая часть влияний эффективна в случае превышения определенной пороговой величины; — чувствительность к определенным воздействиям зависит от возраста и стадии развития ребенка или подростка; — отношения обладают саморегулирующими качествами, т.е. отклонения обычно находятся в определённых границах. Лишь при выраженном неблагоприятном сочетании неблагоприятных 119 влияний этот механизм может не сработать, и тогда могут развиться выраженные расстройства, психопатология и аномалии развития с долговременными последствиями. Не следует торопиться с выводами, строя их на каких-то событиях. Можно ли говорить о специфичности воздействий семейных факторов на развитие ребенка? Смерть родителя обычно вызывает мягкую и краткую реакцию ребенка. Wolfenstein (1966) подчеркивал психоаналитическую точку зрения, согласно которой процесс скорби, характерный для взрослых в данной ситуации, не проявляется таким же образом у детей. Van Eerdewegh et al. (1982) доказали в контрольном исследовании, что для детей после смерти родителя характерны мягкие депрессивные состояния, причем эти состояния проходят через некоторое время. Выраженные депрессивные состояния отмечались примерно с той же частотой в контрольной группе, и, по-видимому, они имели другую этиологию. Конечно, вполне вероятно, что смерть стала своего рода пусковым механизмом. Приводятся ссылки на ряд работ, утв ер ждающих, что у мальчиков-подростков, потерявших отца, велик риск развития депрессивного состояния. Авторам принадлежит также интересное наблюдение: у вдов — матерей детей и подростков с серьезными депрессивными расстройствами в подавляющем большинстве отмечался депрессивный синдром, наблюдавшийся еще до смерти супруга. Реакции детей на смерть родителя могут быть самыми разнообразными. Среди этих детей по сравнению с контрольной группой значительно чаще встречаются легкие депрессивные синдромы, невротические реакции, иногда в соматических проявлениях (например, ночной энурез), поведенческие или школьные проблемы (снижение школьной успеваемости). Но вместе с тем следует принимать во внимание и возможный «спящий эффект» («sleeper effecten»), т. е. определенные следствия проявятся позднее (например, депрессивные реакции или супружеские проблемы во взрослом возрасте). Результаты исследований в данной области противоречивы. С -одной стороны, не следует закрывать глаза на позитивную реакцию на смерть родителя. Дети часто проявляют повышенный интерес, активность и чувство ответственности внутри семьи. Основной вывод, по мнению автора, будет следующим: дети, у которых до смерти одного из родителей уже были определенные проблемы (незначительные или серьезные), имеют повышенный риск значительного усугубления проблем или симптомов после ситуации потери родителя, причем период риска представлен длительным временным от- резком. Смерть сама по себе не является решающим фактором, но она влияет на другие факторы, которые повышают риск возникновения проблем развития. Последствия развода были изучены многими авторами, в том числе Hetherington et al. (цит. по: W. W. Hartup, см. Rutter, 1980). Они провели контрольное исследование детей младшего детского возраста (до 5 лет), которые после развода проживали со своими матерями. При сравнении с контрольной группой они выявили, что два месяца после развода дети чувствовали себя менее счастливыми, были менее ласковы и в меньшей степени ориентированы на выполнение задачи; с другой стороны, они были более депрессивны, тревожны, апатичны, с сознанием вины. Повторное исследование год спустя показало, что упомянутые симптомы у девочек совершенно отчетливо редуцировались, а спустя два года полностью исчезли. Что касается мальчиков, то через два года они оставались враждебными и несчастливыми по сравнению с мальчиками контрольной группы. Другие исследователи также указывали на большую чувствительность мальчиков к ситуации развода„родителей. В более ранних исследованиях упомянутых авторов уже было известно, что после развода отношения между матерью и сыном портятся значительно быстрее, чем отношения матери и дочери. Hetherington et al. пытаются объяснить полученные результаты меньшей послушностью мальчиков по сравнению с девочками и тем, что они «слушают» больше отца, чем мать. Когда отец уходит из семьи, матери не хватает его материальной поддержки. Выпадение важной фигуры идентификации для мальчика также представляется одним из факторов, способствующих нарастанию проблем. Кроме того, мать часто после развода испытывает амбивалентные чувства, которые нередко направлены против сына, в котором она видит мужчину, главным образом мужа. В случае ухудшения отношений между матерью и сыном последствия видны и вне семьи, особенно в школе, окружении, в контактах со сверстниками." Jellinek & Slovik (1981) называют четыре фактора, влияющих на риск возникновения психической травмы: — ранимость самого ребенка; — качество жизни семьи до развода; — степень возмущения после развода; — эмоциональная стабильность матери, которая берет на себя ответственность за ребенка. Ребенок может страдать от дисгармонии, озлобленности и неприязни между родителями. Если брак продолжается при 121 подобном отношении друг к другу или если развод не может покончить с этой дисгармонией, то данная ситуация вызывает у ребенка ощущение вины, гнев и чувство одиночества. Предполагаемая реакция ребенка на развод зависит от его уровня развития и качества его отношений с родителем, с которым он остается (обычно это мать). Младенцы и младшие дети (до 5 лет) обычно очень чувствительны к возможности матери поддержать нормальный уровень функционирования. Старшие дошкольники и дети, обучающиеся в начальных классах базовой школы, особенно чувствительны к разводу, так как для них важна вся семья целиком, а не только мать. Дети более старшего возраста реагируют на развод с меньшим чувством вины и чаще не прямым, а косвенным образом. Последствия социально-экономической ситуации разбитой семьи для развития ребенка также играют свою роль. По мнению авторов, от 50 до 25% детей, родители которых развелись или разошлись, проявляют по меньшей мере легкую дисфункцию. В Нидерландах хорошо известно, что эта группа очень широко представлена в детской медицинской службе. Вместе с тем семейным врачам и педиатрам следует иметь в виду, что дети, направляемые на лечение с соматическими жалобами, могут таким образом реагировать на дисгармонию в семье или развод родителей. |