Сборник докладов РНСК-2021. Сборник докладов РНСК-2021 (Часть 2). Сборник научных трудов новосибирск, 2021
 Скачать 5.01 Mb.
|
|
Список литературы 1. Гаджиев Н.А Загадки и тайны ордена тамплиеров // Ученые записки Тамбовского отделения РоСМУ. 2013. № 1. С. 18-21. 2. Галинская И.Л. Тамплиеры, или рыцари храма // Культурология. 2014. № 2 (69). С. 32-33. 3. Аддисон Ч. Дж. История рыцарей-тамплиеров, церкви Темпла и Темпла, написанная Чарльзом Дж. Аддисоном, эсквайром из Внутреннего Темпла / Пер. с англ. Е. Е. Бергер. — СПб.: Алетейя, 2004. — 384 с. 4. Гусев И. Е. История орденов Средневековья. — Минск: Харвест, 2007. — 432 с. ИНТЕРЛИНГВИСТИКА КАК НАУКА ОБ ИСКУССВЕТННЫХ ЯЗЫКАХ В.Д.Полухина Новосибирский государственный университет экономики и управления «НИНХ» viktoriapoluhina72588@gmail.com В данной статье через призму истории возникновения и развития рассматривается наука интерлингвистика в качестве фактора развития межгосударственных связей. Также кратко приводится оценка степени влияния уровня изученности интерлингвистики на сферу международных отношений. Главным выводом служит признание влияния искусственных языков на формирование международных связей. Ключевые слова: международные отношения, интерлингвистика, языкознание. Начиная с 1950-х годов, интерлингвистика изучает искусственные языки ради глобального взаимодействия. Создание в 1879 г. искусственного языка волапюк знаменует развитие международных связей с помощью вспомогательных языков. Ширится движение в поддержку волапюка, а затем – эсперанто, изобретенного в 1887 году варшавским врачом Л. Л. Заменгофом [5]. Интенсивное обращение к 462 интерлингвистике обусловлено переходом к созданию функционального социально реализованного языка и его практическому использованию. Уже в начале ХХ в. большинство лингвистов отметили, что дискуссии о возможностях интернационального языка утратили актуальность из-за распространения эсперанто [3]. В интерлингвистике начинают исследовать возможности как этнических языков, так и плановых (искусственных) языков для коммуникаций в различных социумах [4]. В 1945 г. проходит ряд международных встреч, на которых обсуждают роль плановых языков в мировом общении. В качестве основы для формирования общемирового языка рассматриваются европейские языки, принадлежащие к одной языковой семье, обладающие сходными характеристиками [2]. Выявление общих закономерностей заимствования слов позволяет создать наиболее усваиваемый искусственный язык, основные словообразующие формы которого известны большинству членов общества. Достижением в области применения плановых языков является машинный перевод. На основе эсперанто между участниками коммуникации создается внутренний язык в рамках проекта распределенного перевода DLT (Distribuita Lingvo-Tradukado) [1]. Текст сообщения, отправленный на одном языке, переводится в системе DLT на единый разработанный язык, после чего распространяется по сети. Однако получатель сообщения читает его на родном языке, поскольку оно вновь переводится на язык адресанта. Применение такого механизма в будущем позволит избежать барьеров, унифицировать международные связи. Кроме того, снизится время перевода, повысится результативность многих важных процессов, предполагающих международное взаимодействие. Также благодаря формализации языка станет возможным доступ к огромной базе информации пользователей сети Интернет, находящихся в любой точке мира. Таким образом, интерлингвистика является фактором развития международных связей. Она предлагает решения по ускорению обмена информацией, инновационные варианты преодоления языковых барьеров, обеспечивает доступ к единой базе информации. Список литературы 1. Дуличенко А. Д. Из истории интерлингвистической мысли в России // Проблемы международного вспомогательного языка. – М.: Наука, 1991. 2. Кузнецов С. Н. Интерлингвистика: Теория. История. Терминология. — М.: Импэто, 2014. — 380 с. 463 3. Кузнецов С. Н. Теоретические основы интерлингвистики. М.: Изд- во УДН, 1987. 4. Исаев М. И. Столетие планового вспомогательного языка эсперанто (идея, реализация, функционирование) // Проблемы международного вспомогательного языка. – М.: Наука, 1991. 5. Пауль Г. Принципы истории языка / пер. с нем. – М.: Изд-во иностранной литературы, 1960. – 501 с. ПРОБЛЕМА ОБРЕТЕНИЯ ТЕРРИТОРИАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ СОВРЕМЕННОЙ РОССИЕЙ В.В. Танич, К.Н. Дегтярёв, Н.Н. Зайцев Новосибирский военный институт имени генерала армии И.К. Яковлева войск национальной гвардии Российской Федерации vltanich12@mail.ru В работе коллектив авторов рассматривает понятие территориальной идентичности как концептуальный инструмент для понимания споров по поводу формулирования внешней политики в современной России. Чтобы подчеркнуть ценность этой концепции, в статье приводятся события, последовавшие за распадом Советского Союза, результатом которых стала потеря территориальной идентичности новообразованного государства. Авторы подводят к мысли, что территории как средства восстановления идентичности, уважения и власти России отчуждению не подлежат. Ключевые слова: территориальная идентичность, государство, геополитика, Россия В данной работе предпринимаются попытки рассмотреть концептуальные подходы, применяемые в российской геополитике, чтобы исследовать противоречивые, сложные и оспариваемые отношения между территорией и идентичностью современной России. 25 декабря 1991 года над Кремлем был спущен советский флаг, который был заменен Российским триколором. С формальным распадом Советского Союза на следующий день возникла новая Россия, которая теперь существовала на своей наименьшей площади со времен Петра Великого [2]. Это был сценарий, который шокировал и сбил с толку многих россиян, значительная часть населения которых даже не признавала границы нынешнего территориального государства в 464 качестве законной политической единицы. Неслучайно первые годы постсоветского российского государства характеризовались лихорадочным производством карт и атласов, стремящихся очертить национальную топографию в общественном сознании. Есть Тува и Чечня, но нет Украины и Северного Казахстана, – это как представить США с Техасом, Гавайями и Аляской, но без Алабамы и Западной Вирджинии. Более либерально настроенные комментаторы также отметили, что для России период после распада Советского Союза, момент, когда эпидемия дезинтеграции заразила саму Россию. В нем отражено общественное настроение, в котором пересмотренная идентификация России, не вызывающая ничего, кроме чувства утраты, ощущения, которые усилились в начале 1990-х годов в связи с упадком геополитической мощи России, быстро ухудшающейся экономической ситуацией, и полным отказом от государственной идеологии [1]. Именно в ответ на эти катастрофические события со стороны политической и интеллектуальной элиты возник призыв к созданию отдельной «русской идеи», которая могла бы заменить коммунистическую идеологию и сплотить страну в территориальном, социальном, культурном и моральном плане. Конец однопартийного правления потребовал срочного поиска поддерживаемого государством нарратива, который мог бы объединить и связать вместе территории и народы, составляющие новую демократическую Россию. Чтобы заполнить вакуум, оставленный когда-то преобладающей и объединяющей коммунистической идеологии. В первую очередь, говоря об идентичности территориального образования следует остановиться на её специфике, включающей в себя границы идентичности и различий, широкую цивилизационную сферу, в которой оно позиционирует себя, государства, которые оно рассматривает как друзей, и те, которые являются враждебными [3]. Другими словами, геополитическая культура состоит из серии географических представлений о себе и других в мире. Геополитическая культура также связана с безопасностью и защитой, от тех, кого государство считает своими врагами, и о стратегиях, которые оно считает необходимыми для сохранения своего существования, идентичности [4]. Ряд политологов [3; 4] выделяет три отличительных видения России в современном мире, а именно либеральная европейская Россия, возрожденная имперская Россия и независимая великая держава – Россия. 465 Возрожденная имперская Россия представляет собой территориально ревизионистскую геополитическую фантазию, которая стремится консолидировать бывшие территории Российской империи и Советского Союза в рамках нового территориального видения родины. Именно в эту категорию Запад помещает В. Путина, который ассоциируется с жесткой Россией, человеком, который изменит ее статус территориальной жертвы. Ряд авторов предлагают термин «реваншизм», чтобы отразить внешнеполитическую повестку Путина, поскольку французское слово «реванш» не только связано с возвращением утраченных территорий, но и с желанием в конкурентной игре вернуть прошлое положение, власть и статус. Список литературы 1. Барышная Н.А. К вопросу о территориальной идентичности: концептуальные аспекты // Актуальные проблемы современности: наука и общество. – 2020. – № 4 (29). – С. 50-53. 2. Зайцев Н.Н. Проблемы освоения Дальнего Востока России // История. Историки. Источники. – 2021. – № 1. – С. 32-38. 3. Люкманов Э.Т. К вопросу о понятии, содержании и особенностях территориальной идентичности (географический аспект): В сборнике: Географические проблемы сбалансированного развития староосвоенных регионов / ФГБОУ ВПО «Брянский государственный университет им. акад. И.Г. Петровского», Русское географическое общество, Брянское областное отделение. – 2013. – С. 110-115. 4. Мусиездов А.А. Территориальная идентичность в современном обществе // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. – 2013. – № 5. – С. 51-59. СМЕНА СТРАТЕГИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ КИТАЯ З.С. Шарапов, Д.А. Кунц, Н.Н. Зайцев Новосибирский военный институт имени генерала армии И.К. Яковлева войск национальной гвардии Российской Федерации z.sharapov.99@mail.ru В работе коллектив авторов рассматривает проблему смены стратегической идентичности Китая, государства, долгое время самоидентифицирующегося и воспринимаемого мировым сообществом 466 как континентальной державы. Авторы анализируют причины, вызвавшие смену стратегической парадигмы Китая, нацелившие государство на формирование идентичности как морской державы. Ключевые слова: стратегической идентичности, континентальная держава, морская держава, военно-морской флот, Китай Китай, долгое время считавшийся континентальной державой, теперь движется к тому, чтобы стать морской державой первого порядка. За последние три десятилетия военно-морской флот Народно- освободительной армии рос в численности, становился все более современным и профессиональным, а также расширял сферу своей деятельности. Хотя официальное разделение оборонного бюджета по видам вооруженных сил не было обнародовано, военно-морской флот, несомненно, получил все большую долю оборонных инвестиций. Таким образом, сила Китая меняется. Но это изменение не только материально, но и связано с восприятием идентичности и идеями. Сегодня мы наблюдаем сознательные усилия по изменению определенной стратегической идентичности, переход от континентальной идентичности к морской идентичности или, по крайней мере, к их гибридизации. Почему Китай пытается изменить свою стратегическую идентичность? Огромное внимание мировой общественности сосредоточено на военно-морском флоте Китая, его формирующейся доктрине, и на том, что это влечет за собой для доминирующих морских держав этого века [4]. Существующие внутренние споры, в которые вовлечено государственное и военное руководство Китая, показывают, как все большее число сторонников морской мощи выступает за создание морского флота, в то время как его континентальная фракция предупреждает о переоценке важности морской мощи. Дискуссии о морской мощи и континентальной мощи чаще всего были связаны с реализмом и другими материалистическими интерпретациями. Понятно, что на первый взгляд такие вопросы лучше всего подходят для соответствия таким концепциям, как баланс сил и восприятие угроз. Однако есть несколько исключений в чисто реалистической интерпретации изменений стратегической идентичности. Пример тому – Китай. Во-первых, развитие китайского военно-морского флота с 1980-х годов до сегодняшнего дня происходило в относительно безопасной среде, что, по мнению Китая, резко контрастирует с 1950-ми и 1960-ми годами [2]. Хотя это правда, что экономический взлет Китая под 467 руководством Дэн Сяопина и усиление интеграции Китая в мировую экономику обеспечили как финансовую основу, так и цель безопасности (то есть защиту его морской торговли), на основании которых можно было бы узаконить военно-морскую экспансию. Выбор Китая прибегнуть к этому варианту отнюдь не был естественным. Например, что побудило Китай направлять все большую часть своего увеличивающегося бюджета на военно-морской флот, а не на гражданские инвестиции или на оборонные расходы для сухопутной армии? Точно так же, что мешало Китаю бесплатно пользоваться преимуществами безопасности, вместо создания собственного дорогостоящего военно-морского флота? Наконец, некоторые ученые-политологи настаивают на важности освобождения Тайваня для объяснения подъема морской мощи. Однако до недавнего времени наращивание военно-морского флота Китая уделяло мало внимания десантным возможностям, которые потребовались бы для вторжения на Тайвань [1]. Таким образом, сами по себе эти факторы не могут объяснить, почему Китай пытается стать морской державой. В то же время некоторые ключевые идеи конструктивизма дают интересные ответы на эти вопросы. Государственная идентичность вышла на передний план исследований международных отношений с приходом конструктивизма в 1980-е годы. Основываясь на уже богатой литературе по идентичности в социологии, психологии и многих других дисциплинах, утверждается, что идентичность государств имеет гораздо большее значение в международных отношениях, чем то, которое было в прошлых десятилетиях. В частности, государственная идентичность породила исследования о том, как и почему она создается (и деконструируется). Определение социальной идентичности подразумевает, что несколько социальных идентичностей могут сосуществовать как наборы значений, которые государство приписывает себе, принимая точку зрения других, то есть как социальный объект. Таким образом, если мы посмотрим через теоретическую призму, то можно предположить, что континентальные державы стремятся трансформироваться в морские державы либо под воздействием внешних угроз, либо потому, что социальное взаимодействие с самоидентифицирующимися морскими государствами изменило их восприятие моря, власть и интересы, которые от нее проистекают. Природа стратегической идентичности, принятой государством, может проистекать из его социальных взаимодействий, а также из эндогенного процесса стратегического восприятия [3]. Принятая или преследуемая идентичность соответствует и принятию определенного набора решений и действий в 468 отношении военного дела. Эта концепция стратегической идентичности, представляет собой подмножество более широкой историко-политической культуры, которая включает ориентации, связанные с обороной, безопасностью, вооруженными силами как институтом и применением силы в международных делах. Список литературы 1. Балакин В.И. Геостратегия Китая в индо-тихоокеанской зоне // Восточная Азия: факты и аналитика. – 2020. – № 1. – С. 47-58. 2. Зайцев Н.Н. Проблемы освоения Дальнего Востока России // История. Историки. Источники. – 2021. – № 1. – С. 32-38. 3. Мигунова О.В. Китай как морская цивилизация (об одном аспекте трансформаций китайской цивилизационной идентичности) // Геополитика и безопасность. – 2010. – № 1 (9). – С. 58-60. 4. Мэхэн А.Т. Влияние морской силы на историю 1660-1783. – СПб.: Terra Fantastica. – 2002. – 640 с. ОБРАЗ ЧЖЭН ХЭ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ КИТАЯ В.И. Швец, А.В. Виноградов Новосибирский военный институт имени генерала армии И.К. Яковлева войск национальной гвардии Российской Федерации vltanich12@mail.ru В работе коллектив авторов рассматривает использование мифологического образа средневекового мореплавателя-дипломата Чжэн Хэ государственными и политическими деятелями современного Китая, как обоснование наращивания морской мощи страны. Ключевые слова: Китай, Чжэн Хэ, политика, морская мощь Появляется Чжэн Хэ в политическом дискурсе в эпоху Ху Цзиньтао (2002–2012 гг.). Многие китайские официальные лица сделали заявления, проведя параллель между современным Китаем и историческим повествованием о Чжэн Хэ. Например, в 2004 году заместитель министра связи Сюй Цзуюань подчеркивал, что суть путешествий Чжэна заключается не в том, насколько сильным был когда-то китайский флот, а в том, что Китай придерживался мирной дипломатии, когда он был большим и мощным. В 2003 году Ху Цзиньтао выступил перед австралийским парламентом с поразительной 469 речью, в которой заявил, что китайский народ всегда лелеял дружеские чувства к австралийскому народу. Еще в 1420-х годах экспедиционный флот китайской династии Мин достиг берегов Австралии. На протяжении веков китайцы плавали по огромным морям и обосновались в том, что они называли Южной Землей, или сегодняшней Австралией. Они принесли китайскую культуру на эту землю и жили в гармонии с местным населением, внося свой вклад в экономику, общество и процветающую культуру Австралии [3]. Эти два утверждения по некоторым причинам показательны. Во- первых, исторически сомнительное заявление Ху Цзиньтао о китайских моряках, доставляющих культуру и товары на австралийские берега, это не могло не подчеркнуть мифическую природу морских традиций Китая. Историческая точность не имела такого значения, как проекция образа на аудиторию. Во-вторых, в комментарии Сюй Цзюаня дается четкая ссылка на «сильный китайский флот» императора Мин как на заметную параллель с современным планом строительства ВМФ, флотом с растущими возможностями и, соответственно, размерами. Еще в 2004 году Китай уже сигнализировал миру о своем намерении создать крупную военно-морскую державу. Кроме того, как подчеркнул этот чиновник, имел значение не столько размер будущего флота, сколько то, что Китай будет с ним делать [2]. Таким образом, использование Чжэн Хэ было частью более широкой коммуникационной стратегии, разработанной Китаем и направленной на продвижение видения мира и развития наряду с изображением морского Китая. Параллельно, во время своего выступления перед Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций в 2005 году Ху Цзиньтао продвигал свое видение гармоничного мира, продвигая китайскую стратегию политической коммуникации. Понятие «гармоничный мир» также нашло отражение в морском видении Китая, где адмирал Ву Шэнли, главнокомандующий военно-морским флотом Китая, заявил, что военно-морской флот должен способствовать созданию «гармоничного океана». И в 2006 году Ху Цзиньтао заявил, что Китай является морской державой. Упоминание Чжэн Хэ как мифической фигуры в политической речи китайских официальных лиц для продвижения Китая как морской державы не утихало на протяжении всей эпохи Ху Цзиньтао. Например, 2009 год оказался важным испытанием мирного характера военно- морского флота Китая и его морской экспансии. Китай решил отправить эскадру ВМФ к берегам Сомали, это действие, явно перекликалось с путешествиями Чжэн Хэ в Восточную Африку шесть веков назад и было названо таковым в средствах массовой информации [4]. В 2009 470 году Пекин также отметили 60-ю годовщина и КНР. По этому случаю образ Чжэн Хэ как сторонника мира и сотрудничества также был представлен в китайских СМИ: «во время семи путешествий Чжэн Хэ (1371–1433), китайского мореплавателя, похожего на Христофора Колумба, самая большая флотилия в мире на тот момент не заключила ни колониального договора, ни потребовала земли» [3]. Кроме того, использование Чжэн Хэ все больше было связано с идеей подъема мирного Китая и его взаимосвязи с миром. Фактически, 2009 год может рассматривается некоторыми политологами как поворотный момент в возобновлении напряженности в отношениях между Китаем и США. В 2010 году, когда морские территориальные споры в Южно-Китайском море разгорелись после периода относительного затишья Дай Бинго снова подтвердил мирный характер подъема Китая по отношению к АSEАN, еще раз поставив Чжэни Хэ в пример: «Есть ли в Китае традиции и культура агрессии и экспансии? Китай не стремился к экспансии или гегемонии даже в то время, когда он был самой могущественной страной в мире несколько сотен лет назад. Многие из вас знают о путешествиях Чжэн Хэ к западным морям. Возглавляя самый могущественный флот в мире, Чжэн Хэ совершил семь путешествий к Западным морям, принеся туда фарфор, шелк и чай, вместо кровопролития, грабежа или колониализма. Они также принесли этим странам спокойствие и благополучие, помогая им бороться с пиратами. По сей день Чжэн Хэ все еще помнят как посланника дружбы и мира, а его заслуги широко признаны людьми Юго-Восточной Азии, включая Индонезию» [1]. Таким образом, использование Чжэн Хэ в этом процессе национального мифотворчества и политическом дискурсе раскрывает намерения Китая в отношении развития своей морской мощи. Чжэн Хэ был понятным образом для иностранной аудитории вне Китая, способным изменить то, как другие государства воспринимали его стратегическую идентичность. Хотя фигура Чжэн Хэ использовалась для более широких целей, таких как узаконивание морского присутствия Китая за пределами морей в непосредственной близости от него, проводя благоприятное сравнение с западными фигурами, такими как Христофор Колумб, и последующим процессом насильственной колонизации, одно из основных посланий, которые Китай пытался передать, используя такой исторический нарратив, заключается в том, что он имеет право стать морской державой в глазах как своих граждан, так и мирового сообщества. |