Курс. Террор дискуссии и практика

• Название: Террор дискуссии и практика
• Дата: 15.05.2022
• Размер: 1.16 Mb.
• Имя файла: ƒ« ¢ 3 ’¥àà®à.doc
• Тип: Глава; #530664
• страница: 6 из 17

добывать средства для партии (особенно для военного и боевого дела), сделайте все зависящее от Вас для добывания их. Теперь до лета надо делать чрезвычайные усилия в этом направлении"²⁵³.

Только из денег ЦК ПСР на нужды БО и только с февраля по декабрь 1907 г. Е.Ф.Азеф взял 56431 франк (21294 руб.), в том числе "для Мюнхена" 8 тыс. франков (3018 руб.)²⁵⁴. Крупные суммы Азеф получил из экспроприированных денег в Чарджуе. Но никаких денег ему и не могло хватить. С одной стороны, им делались масштабные траты, создававшие для эсеров иллюзии его бурной деятельности. С другой стороны, он в это время, предчувствуя близкий конец, особенно старательно опустошал кассу БО, находя для этого самые разные способы. Так, по свидетельству Н.А. и С.О.Лазаркевичей, уже после разоблачения Азефа они узнали, что, выдавая им ежемесячно 125 рублей на двоих, Азеф на одного только Лазаркевича в ведомостях ставил "не то 200, не то 250 рублей"²⁵⁵.

Но все партийные траты были напрасны: Азеф не собирался совершать цареубийство силами возглавляемой им БО. Такой вывод напрашивается при анализе деятельности БО. Знаменитая фраза Е.Ф.Азефа, сказанная им в 1912 г. В.Л.Бурцеву "Если бы Вы, Владимир Львович, меня тогда не разоблачили, я убил бы царя" - требует ряда оговорок. Е.Ф.Азеф не мог не понимать, что оказался в то время между молотом и наковальней. Его авторитет как руководителя БО в последние годы в партии неизбежно таял, даже без связи с появившимися в 1908 г. подозрениями в его провокаторстве. В этом контексте интересны свидетельства двух видных эсерок - М.Ф.Селюк и И.И.Ракитниковой. По свидетельству последней, бездеятельность БО в 1906-1907 гг. серьезно влияла на падение ее престижа и престижа Азефа в глазах местных партийных работников. У нее самой в 1906 г. "уже не было того отношения к Боевой Организации, какое было раньше". Хотя Ракитникова не испытывала недоверия к Азефу, весной 1908 г. она не захотела выйти к нему, когда он случайно зашел на конспиративную петербургскую квартиру, где она находилась после своего побега. Свой странный поступок она объясняла тем, что у нее "к этому времени уже сложилось такое отрицательное отношение к нему не как к человеку, а просто как к деятелю, который оказался не на высоте своего положения. ...Что тут такое, - недобросовестность или неспособность, - этого я не могла решить, потому что я не знала его близко, но во всяком случае это создавало известное отношение к нему. Так что я не считала возможными таких дружеских встреч и поэтому я постаралась избежать этой встречи с ним"²⁵⁶.

Крайне интересно и свидетельство М.Ф.Селюк о ее встрече с Е.Ф.Азефом на Лондонской конференции. Она вспоминала: "Какая-то полная отчужденность, нам не о чем было разговаривать. У меня окончательно окрепло убеждение, что его работа преступна. Он не имеет права руководить боевым делом. Я была глубоко убеждена, что он не может быть неизвестен правительству. О своем убеждении я передала своим товарищам. Я знала, что он пишет своим детям письма со штемпелем "С.Петербург" и подписывается "votre papa", переписывается с женой, хотя и на какой-то почтамт, но знала, что она сама ходит за письмами и т.п. Правительству выгодно иметь его, по нем выслеживать и отправлять выслеженных на виселицу. Его работа в Боевой Организации - безумие. Таково было мое глубокое убеждение. Одного только я не допускала никогда, - что он провокатор"²⁵⁷.

Обвинения же в провокации еще более усугубили положение Е.Ф.Азефа. Без всякого сомнения, цареубийство, совершенное руководимой им БО, заставило бы смолкнуть всех его недоброжелателей и вознесло бы его авторитет на недосягаемую для всех критиков высоту. Но это решение не было для Азефа идеальным. С одной стороны, подготовительная деятельность БО к цареубийству могла быть замечена охранкой, которая начала бы за ним охоту. Как далеко зашла бы она в желании, погубив Азефа, предотвратить цареубийство, сказать сложно. Но вполне возможно, что П.А.Столыпин не остановился бы (даже несмотря на грандиозный скандал) на организацию утечки достоверной и документированной информации для В.Л.Бурцева через одного из тех служащих Департамента полиции, с которыми тот завязывал отношения. В этом случае Азеф был бы обречен, точно так же, как если бы он попал в руки властей.

С другой стороны, удайся Азефу цареубийство, он был бы тем более обречен. Власти сделали бы все возможное для его выдачи или убийства. Сохранение в тайне его секретного сотрудничества после убийства царя также было бы весьма проблематичным, т.к. смена премьера и всего руководства МВД и ДП были бы практически неизбежны (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Представляется, что Е.Ф.Азеф все время метался, пытаясь из всех возможных для себя зол выбрать меньшее. Противоречивость некоторых его поступков можно объяснить только этим. В любом случае БО была "мельницей на холостом ходу". Характерно, что Е.Ф.Азеф отошел от хорошо отработанной им схемы наблюдения и нападения во время передвижения объекта покушения. Между тем, по свидетельству А.В.Герасимова, все выезды царя согласовывались с ним, после того как он накануне подробно расспрашивал Азефа, где находятся и чем занимаются боевики. Возможности Азефа, к тому же получавшего информацию о передвижениях царя от вышеупомянутого "предателя-сановника", организовать цареубийство представляются уникальными. Тем не менее Азеф встал на путь разработки хитроумных планов, ни один из которых не вышел из начальной стадии подготовки. Все эти планы имели целью создать впечатление ведущейся работы БО и тянуть время.

По свидетельству А.В.Герасимова, он заключил с Е.Ф.Азефом договор, "который звучал коротко и ясно: Азеф принимает на себя руководство Боевой Организацией и руководит всей подготовкой покушения на царя с тем, чтобы это покушение не могло быть проведено в жизнь. Под этим условием я гарантирую ему, что ни один из членов Боевой Организации не будет арестован. Этот договор был обоими сторонами лояльно выполнен"²⁵⁸.

Примечателен эпизод случайного ареста П.В.Карповича мелким охранным чином, вызвавший гнев Азефа, устроившего Герасимову скандал. Последний поручил своему наиболее толковому чиновнику, переодевшись в форму надзирателя, доставить П.В.Карповича в пересыльную тюрьму, якобы для отправки на родину для установления личности. Крайне любопытен рассказ А.В.Герасимова о том, как его чиновник намучился с Карповичем, никак не желавшим бежать несмотря на предоставленные ему возможности. Чиновник искренне удивлялся, "как такой человек мог бежать с сибирской каторги". Герасимов вспоминал: "Азеф был доволен. С ликующим видом Карпович рассказывал ему о непроходимой тупости полиции"²⁵⁹. Примечательно, что В.Н.Фигнер, услышав от Карповича рассказ о его бегстве, даже несмотря на то, что он умолчал о том, что его оставляли без надзора, воскликнула: «Но ведь Вас выпустили»²⁶⁰

Судя по свидетельству Н.А.Лазаркевича, это был не единственный случай, когда Е.Ф.Азеф при посредстве А.В.Герасимова выручал провалившихся боевиков. В 1910 г., давая показания Судебно-Следственной Комиссии, Лазаркевич рассказывал, что паспорт на имя купеческого сына, по которому он прописался в Петербурге, вызвал в участке подозрения, т.к. там не было отметки о том, платит ли его "отец" купеческую гильдию. По его словам, Азеф "много смеялся по этому поводу" и посоветовал дать паспортисту взятку, что Лазаркевич и сделал. В 1910 г. он и его жена считали, что "вызвали-то его независимо от Азефа, но что паспорт отдали уже под влиянием Азефа". Примечательно, что, по их словам, Азеф и по поводу паспорта какого-то члена БО (возможно, речь шла о паспорте П.В.Карповича), который был сделан слишком топорно, говорил: "Вот еще ерунда! Совершенно не нужно обращать внимания на паспорта! Сделайте как-нибудь". С.О.Лазаркевич подчеркивала, что после ареста этого боевика и его освобождения "Азеф сказал, что паспорт был великолепно сделан, но я сама работала этот паспорт и знаю, что паспорт был сделан далеко не великолепно"²⁶¹. Представляется, что эти инциденты позволяют говорить, что Азеф с помощью Герасимова выручал провалившихся боевиков и что они были в поле зрения охранки.

Подобные инциденты и бездействие БО не могло не возбуждать недоумения боевиков. М.М.Чернавский вспоминал о весне 1908 г.: "Изредка виделся с товарищами по организации. Временами мне казалось, что так же, как и я, томятся бездельем, временами я подозревал, что они ведут какую-то работу, но мне ничего о ней не говорят. Строились разные предположения. Вероятно, Азеф отказался от прежнего плана, строит предприятие по новому. Мною овладевало уныние"²⁶². По словам Н.А.Лазаркевича, уже весной 1908 г. из разговоров с разными членами БО у него сложилось странное впечатление: "...с одной стороны, что-то такое делается, люди столковываются, ездят, что-то такое творят, а с другой стороны, когда встречаются друг с другом, случайно или неслучайно, то при обмене мыслей оказывается, что ничего решительно нет"²⁶³.

А М.М.Чернавский так вспоминал о начале лета 1908 г.: "Опять я бездельничаю, брожу по городу, сижу в библиотеке, не знаю, куда девать время, куда приткнуться со своей праздной особой. ...Все чаще забредают в голову назойливые мысли: "Где же, собственно, Боевая Организация? Я знаю трех боевиков (Карпович, "Николай", Чернавский), знаю главу организации, но работы ее не вижу, а раз нет функционирования, нет и организации. Быть может, работа почему-либо приостановлена? Тогда почему бы членам организации не знать об этом?""²⁶⁴.

По другому свидетельству Н.А.Лазаркевича, один из боевиков объездил пол-России в поисках новых членов БО, "...нашел этих людей и нашел много, судя по его рассказам, но вместе с тем на этих людей даже не хотели посмотреть". Тут же он подчеркивал, что "когда Азеф, положим, узнавал, что у меня есть человек, которого можно посвятить в попытку, он очень ухватился за это и сказал, что "знаете, непременно нужно будет его вызвать""²⁶⁵. Характерно, что Н.А.Лазаркевич, рассказывая ССК о "своих отношениях" с Азефом, доводит их до лета 1908 г., попутно отмечая: "...Все дальнейшее время своей работы в Боевой Организации я находился в Финляндии, а то, что делал в Петербурге, этого работой, собственно, нельзя назвать..."²⁶⁶.

Почему боевики не пытались объясниться с Е.Ф.Азефом или апеллировать прямо к ЦК ПСР? Виноваты в этом не только правила конспирации, запрещавшие революционеру знать больше, чем это нужно для выполнения его роли и требовать большей информации. В подобных условиях Б.В.Савинков ранее неоднократно бунтовал против Е.Ф.Азефа. Но в свою новую БО Азеф набрал людей, не обладавших для подобных действий ни характером, ни статусом, к тому же находившихся под влиянием его героического прошлого. Пожалуй, только Н.А.Лазаркевич в эпизоде с созданием "динамитной мастерской" проявил упорство, не мытьем, так катаньем желая обойти абсурдное и опасное (в том числе для него лично) решение Азефа.

М.М.Чернавский, ждавший весной 1908 г. в бездействии, когда ему найдут "жену-старуху", вспоминал: "Изредка у меня возникала дерзкая мысль пойти на явку и спросить у "Ивана Николаевича", почему мне непременно нужна жена, почему я не могу быть вдовцом; но авторитет мага и волшебника боевого дела был так велик, что дерзкая мысль стушевывалась и дисциплина торжествовала"²⁶⁷. По словам С.О.Лазаркевич, Е.Ф.Азеф "...вообще был такой человек, который не позволял никаких распросов. ...Были довольно близкие, можно сказать, родственные отношения, но я никогда не чувствовала себя наравне с ним, не чувствовала, что я имею право спрашивать о таком даже деле, в котором я сама буду участвовать, потому что он никогда не отвечал охотно на вопросы"²⁶⁸.

В начале лета Е.Ф.Азеф уехал из Петербурга, не оставив никому никаких распоряжений. Крайне характерно, что члены БО и помощники Е.Ф.Азефа П.В.Карпович и «Николай», не зная, что делать, бездействовали и не предпринимали абсолютно никаких самостоятельных шагов. Показательна позиция, занятая П.В.Карповичем. По свидетельству Н.А.Лазаркевича, летом-осенью 1908 г. в Петербурге после отъезда Азефа "...в качестве справочного бюро, что ли, находился З (П.В.Карпович - К.М.), но вместе с тем он, давая различные справки и распределяя деньги и т.п., он в то же время решительно отказывался от какого бы то ни было руководительства и воздерживался от каких бы то ни было самостоятельных шагов. Таким образом, каждый жил в своей сфере и никто ничего не делал. А затем все уехали за границу и тут как раз подоспели к концу Азефского дела"²⁶⁹.

Крайне показательна история, рассказанная М.М.Чернавским. Во время отсутствия Е.Ф.Азефа в Петербурге состоялись похороны одного из великих князей, умершего за границей на курорте. П.В.Карпович, М.М.Чернавский и "Николай" узнали об этих похоронах за сутки-двое. Чернавский вспоминал: "Во всяком случае, никто из нас не обратил внимания на это обстоятельство, хотя мы должны были подумать, что в процессии, наверное, будут участвовать царь и министры, и должны бы были поставить вопрос о том, нельзя ли использовать благоприятный случай. Ничего сделано не было. Мы встретились на другой день после похорон и тут "Николай" рассказал, что он видел процессию, стоял возле цепи солдат, царь прошел недалеко от него, так что если бы с ним был револьвер, он мог бы застрелить царя. Тут только мы спохватились и назвали свой зевок позорным. Правда, мы были в неопределенном положении вследствие отъезда главы организации и, кроме того, обретались в растрепанном настроении вследствие слышанных со всех сторон шепотов о провокации. И все-таки - хороши боевики, которые в отсутствие своего главаря прозевывают такой случай! Унылые и подавленные разошлись мы с этого свидания. Помнится, тогда мне впервые пришла в голову мысль, что дисциплина, как и все хорошие вещи в этом мире, имеет и обратную сторону: обращаясь в привычку, она может обезличивать человека и постепенно вытравлять у него личную инициативу"²⁷⁰.

А вот как выглядит этот эпизод в передаче В.Н.Фигнер, слышавшей его от «Николая» в присутствии Азефа. Она писала: «За гробом шел император, шел один, в нескольких саженях от него находилась свита, по улицам шпалерами были выстроены войска - один ряд солдат, за солдатами стояла публика, непосредственно за спиной солдат стояли боевики: Карпович и «Николай».

- Вы были вооружены? - спросила я.

- Нет.

- Вы могли бросить бомбу?

- Да... Но у нас их не было.

Не то, что у них в данный момент, а вообще в Петербурге не было, что подтвердил мне потом и М.Чернавский, ведавший исключительно боевым снаряжением: материал (динамит и пр.) был, а бомб приготовлено не было...»²⁷¹

И все же было бы неверно списывать целиком безынициативность боевиков только на них самих и на пороки жестко централизованной БО, хотя, безусловно, и то и другое играло свою роль. Правильнее было бы говорить о том, что Е.Ф.Азеф умело воспользовался своими властными полномочиями для создания подобной бездействующей и малоэффективной организации. Впрочем, Азеф, если судить по показаниям его жены перед ССК в 1910 г., естественно, предпочитал сваливать всю вину за это на самих боевиков.

После отъезда Азефа из России боевики, как уже говорилось выше, продолжали бездействовать. Характерна их реакция на первые известия о подозрениях в адрес своего руководителя. По свидетельству Н.А.Лазаркевича, впервые о подобных подозрениях он услышал летом 1908 г. от М.М.Чернавского, передавшего разговор с вернувшейся из-за границы "одной дамой". Ни Чернавский, ни Лазаркевич, ни Карпович, хотя и были неприятно удивлены, всерьез к этому не отнеслись, расценив все как "глупости" и "парижскую сплетню"²⁷².

Узнав о суде над В.Л.Бурцевым, М.М.Чернавский с П.В.Карповичем были уверены в скором "посрамлении" его и возмущались нелепости его обвинений²⁷³. Все боевики за исключением Чернавского перебрались в Финляндию, решив, что лучше дождаться разрешения кризиса за границей. В это время ими было отправлено Азефу коллективное письмо. С.О.Лазаркевич вспоминала: "Мы там писали, что мы нисколько в нем не сомневаемся, чтобы он приехал с нами работать, и чтобы он во всяком случае дал нам ответ, как нам поступить дальше, и тогда мы получили ответ от его жены, где она пишет: поступайте, как знаете. Тогда мы приехали сюда (в Париж - К.М.)"²⁷⁴.

Приехав в Париж, они стали свидетелями последней сцены разоблачения провокатора. В январе 1909 г. постановлением ЦК ПСР БО ПСР была официально распущена.

3.3. «Инициативная» Боевая Организация ПСР под руководством Б.В.Савинкова (Боевая группа Б.В.Савинкова) в 1909-1911 гг.
Вопреки достаточно широко распространенному мнению история БО ПСР не закончилась ее роспуском в январе 1909 г. после разоблачения Е.Ф.Азефа. Последняя страница ее истории, связанная с Б.В.Савинковым, вновь вернувшимся к "боевой работе", закрылась лишь весной 1911 г. Общеизвестно, что свои знаменитые "Воспоминания", законченные в августе 1909 г., Б.В.Савинков завершил словами: "Я стал готовиться к новой террористической кампании"²⁷⁵.

Представляется, что реконструировать и описать события так, как они происходили, мог бы только сам Б.В.Савинков или еще двое-трое посвященных в них, ибо документы полны намеков, недомолвок, зашифрованных имен и т.п. Однако более или менее цельная и достоверная картина деятельности Б.В.Савинкова и БО ПСР в 1909-1911 гг. все же вырисовывается, хотя неизбежно остаются пробелы и неточности в трактовке тех или иных эпизодов²⁷⁶.

Как уже отмечалось, разоблачение Азефа вызвало в России и в партии настоящий шок. Без преувеличения можно сказать, что оно имело для эсеров самые тяжелые последствия практически во всех областях партийной жизни, серьезно повлияв на все ее дальнейшее развитие. Первое практическое следствие разоблачения Азефа для партии проявилось сразу же - возникла настоятельная необходимость роспуска старой БО и отставки ЦК ПСР. В этой ситуации Савинков действовал решительно: он заявил ЦК ПСР о своем желании создать боевую группу и возглавить ее. В своих "Воспоминаниях" он объяснил этот поступок двумя причинами: "Во-первых, я считал, что честь террора требует возобновления его после дела Азефа: необходимо было доказать, что не Азеф создал центральный террор и что не попустительство полиции было причиной удачных террористических актов. Возобновленный террор смывал пятно с боевой организации, с живых и мертвых ее членов.

Во-вторых, я считал, что правильно поставленная, расширенная Боевая организация, при отсутствии провокаторов, может, пользуясь старыми методами, явиться паллиативом в деле террора: при благоприятных условиях ее деятельность могла увенчаться успехом"²⁷⁷.

Более развернуто свою позицию он изложил в статье "Террор и дело Азефа", написанной в январе-феврале 1909 г. В ней он разбирает аргументы противников продолжения террора: о моральной смерти террора, о неизбежной его связи с провокацией, о возможности террористической борьбы лишь с "разрешения" полиции, о необходимости перековать мечи на орала.

Вывод Савинкова гласил: "Дело Азефа - тяжелый удар для партии и для революции. Но этот удар тяжел не тем, что подорвано моральное значение террора - террор Каляева чист, и не тем, что террор как форма борьбы невозможен: не будет Азефов, будет террор. Этот удар тяжел и страшен другим. В эти темные дни торжества палачей легко упасть духом, легко отречься от старых заветов, легко забыть свое прошлое. Дело Азефа поколеблет слабых, оно, быть может, смутит и сильных. Нужна большая любовь, чтобы поднять наше старое знамя, нужна горячая вера. Но ведь "вера без дел мертва есть", и победа только за тем, в чьих руках меч"²⁷⁸.

На V Совете партии А.А.Аргунов, делая отчетный доклад от имени ЦК ПСР, заявлял: «Когда немного улеглась паника по делу Азефа, мы начали получать предложения о постановке разного рода специальных боевых дел... Несколько таких предложений поступило, и с каждым днем количество их все возрастало. Большую часть из них пришлось отклонить по тем мотивам, что мы не считали возможным отчасти и в связи с провокацией Азефа брать на себя санкцию таких дел, а отчасти по иным конспиративным и финансовым условиям»²⁷⁹. Этот кусок выступления А.А.Аргунова в записи одного из секретарей звучал несколько иначе, чем в машинописной стенограмме: «Некоторые из этих предложений в принципе были одобрены. Но до сих пор еще не приводились в исполнение отчасти потому, что в это время ЦК распался на две части: заграничный коллектив и русский коллектив - предложения поступили в заграничный коллектив, а он был связан условием ничего не предпринимать в России без согласия русского коллектива. Предложений было 4. Одно теперь отпало само собой, т.к. упущено время. Другое разбилось благодаря новой обнаруженной провокации. Третье предложение не совсем ясное исходит из Прибалтийского края. Четвертое - самое важное, исходит от целой группы товарищей, предлагающих работать на началах полной автономии. И есть еще предложение от одной группы - работать на условии полной автономии»²⁸⁰. Думается, что в двух последних фразах речь шла о группе Б.В.Савинкова и группе «инициативного меньшинства». Любопытно, что последняя фраза секретарем была зачеркнута.

ЦК ПСР оказался в сложном положении. Савинков имел в партии немало недругов и пользовался славой "революционного бретера" и "кавалергарда". Его "Конь Бледный", появившийся в январском номере "Русской Мысли" за 1909 г., создал ему в партийных кругах к тому же репутацию оплевывателя революции, претендующего на роль "сверхчеловека". Невеста Е.С.Созонова, член БО в 1909-1911 гг. и один из самых близких друзей Б.В.Савинкова, М.А.Прокофьева считала, что в отношении эсеровских кругов к Савинкову (за его религиозные искания) "только его всеми признаваемые таланты и прошлое спасают его от явно выраженного презрения и насмешки"²⁸¹. Несмотря на то, что В.М.Чернов, Л.Э.Шишко и Е.С.Созонов поддержавали этические поиски автора романа, в партии раздавались голоса об изгнании Савинкова из партии. Кроме того Савинков неоднократно конфликтовал с ЦК по самым разным поводам. Большинство ЦК, если верить более поздним оценкам В.М.Чернова, было невысокого мнения об организаторских способностях нового главы БО²⁸². Так это, или Чернов задним числом скорректировал эти оценки, сказать сложно. Но то, что Савинков был самым опытным террористом-организатором в это время в партии, было достаточно очевидно.

С другой стороны, ЦК был ограничен в выборе людей, способных возглавить БО - П.В.Карпович сразу же после разоблачения Азефа отошел от всех дел; а талантливого организатора масштабов Г.А.Гершуни, М.И.Соколова (Медведя), А.Д.Трауберга и В.В.Лебединцева у партии в тот момент просто не было. Зато появлялась опасность, что оппозиционная ЦК группа "инициативного меньшинства" Я.Л.Юделевского и В.К.Агафонова возьмет дело террора в свои руки. Разоблачение Азефа, на предательство которого группа указывала ЦК еще в августе 1908 г., падение авторитета ЦК и полная деморализация старой Боевой Организации сильно повысили ставки группы в борьбе со старым ЦК. Отказаться же вообще от центрального террора для большинства руководителей партии в этот момент было психологически и политически невозможно (да, кроме того, большинство из них оставалось сторонниками террора). Это значило бы пойти наперекор господствовавшему настроению и окончательно скомпрометировать себя.

Самое интересное, что даже те из них, кто готов был расстаться с террористической практикой, проявляли в сложившейся ситуации колебания. В этом контексте показательно, как Н.Д.Авксентьев, воздержавшийся на V Совете партии при голосовании вопроса о продолжении террора, объяснял свой поступок: «Если бы мы были в нормальном положении, то я голосовал бы против террора, но теперь нам приходится этот вопрос решать в ненормальной обстановке, эту обстановку создало дело Азефа. ...Нам волей-неволей приходится рассматривать этот вопрос под углом Азефщины. ...Мой прогноз такой - в недалеком будущем большинство нашей партии придет ко взгляду на террор, как на нечто утерявшее свой удельный вес»²⁸³.

Представляется, что в этих условиях ЦК из двух зол выбрал меньшее и поддержал инициативу Савинкова по созданию боевой группы, действующей под контролем ЦК. Впрочем, остроту антагонизма между Савинковым и ЦК вряд ли стоит преувеличивать. С одной стороны, благодаря многолетней интриге Азефа, вбивавшего клин между боевиками и цекистами, Савинков недолюбливал многих из них (он искренне любил и ценил только М.Р.Гоца и более или менее нормально относился к В.М.Чернову) и постоянно конфликтовал с ними. Ему платили той же монетой и члены ЦК. Но после разоблачения Азефа и Савинкову и цекистам стало ясно, что они были жертвами интриг Азефа, раздувавшего взаимную неприязнь. Кроме того Савинкова и цекистов объединяла в это время единая цель - смыть с партии и с террора грязное пятно "азефщины". Уже одно это создавало основу для компромисса, хотя и не уничтожало всех трений между ними.

В результате в январе 1909 г. ЦК ПСР принял постановление о роспуске БО ПСР и о создании "боевой группы, состоящей из членов ПСР под руководством С/авинкова/". ЦК признавал независимость группы в "вопросах организационно-технических", брал на себя обязанность указывать группе "объект ее действия" и обеспечивать ее деньгами и людьми, а также разрешал ей "именоваться БО ПСР в случае исполнения ею ее задачи". Постановление должно было оставаться в силе "впредь до того или другого исхода предпринятого БО дела и во всяком случае не более года"²⁸⁴. Это постановление ЦК вместе с постановлением V Совета партии в мае 1909 г., на которое неоднократно ссылался Савинков (текст постановления не был опубликован), стало правовой основой деятельности БО и определило рамки ее взаимоотношений с ЦК ПСР. Что касается условий постановления ЦК о праве группы называться БО ПСР "в случае исполнению ею ее задачи" и годичного срока действия постановления, то они носили, как показала практика, формальный характер. На деле наименование БО ПСР применялось обеими сторонами уже с лета-осени 1909 г., т.е. еще на стадии ее формирования. Просуществовала же последняя БО более двух лет без какой-либо официальной пролонгации действия постановления.

Представляется, что руководство партии использовало схему организации БО, примененную уже ранее. Примерно по такой же схеме Г.А.Гершуни осенью 1901 г. было доверено создание боевой группы под его руководством, получившей официальный статус БО ПСР после убийства Д.С.Сипягина²⁸⁵. Принцип организационно-технической автономии также являлся вполне традиционным. Другое дело, что на практике эта "автономия" выглядела несколько иначе, и была "уже", чем во времена Г.А.Гершуни и Е.Ф.Азефа, что станет видно из дальнейшего изложения.

С самого начала перед Савинковым возникла масса проблем: перебои с финансированием, неприятие и недоверие к самому себе в партийной среде, настороженность и отчуждение "либерального общества", проникновение в БО секретных сотрудников охранки, неотвязное наружное наблюдение "выписанных" из России филеров, деморализация в собственных рядах из-за самоубийства Э.Лапиной и разоблачения Т.Цейтлин, М.Деева и т.п.

Первые шаги по финансированию группы Б.В.Савинкова были сделаны на заседании ЗД ЦК ПСР 1 марта 1909 г., когда было принято решение ассигновать Б.В.Савинкову 500 франков. Но там же было решено «не согласиться» с его предложением «дать санкцию без согласия Русской коллегии»²⁸⁶. Примечательно, что уже 26 апреля 1909 г. Б.В.Савинков отправил в ЦК ультимативное заявление, где констатировал несоблюдение последним взятых на себя финансовых обязательств. Савинков заявлял: "...состоявшееся соглашение не позволяет группе предпринять действия самостоятельно. А потому группа ставит в известность Центральный Комитет, что в случае, если Центральный Комитет не считает возможным гарантировать первый взнос в размере 6 тысяч рублей к 1-ому июня н.ст. и к 1-ому июля н.ст. второй - лица, входящие в группу, будут считать себя свободными от всяких обязательств по отношению к Центральному Комитету"²⁸⁷. Как явствует из процитированного выше заявления, ЦК обязался выплатить 1-й взнос в размере 6000 рублей, 2-й - 13000 рублей, а затем ежемесячно в течение десяти месяцев по 3000 рублей²⁸⁸.

Из записки Б.В.Савинкова Заграничной Делегации ЦК ПСР, написанной в марте 1910 г., вытекает, что ЦК планировал "обратить на боевое дело находившийся в его распоряжении источник ежемесячных взносов в размере от 2 до 3 т.р. в месяц и недостающие взносы покрыть из пожертвований. Гарантию поступления ежемесячных взносов в размере minimum 2000 руб. представил в виде словесного обещания в присутствии В.Н.Фигнер, М.А.Натансона и моем в марте 1909 г. доктор Жихарев"²⁸⁹. По словам Савинкова, эта гарантия послужила одной из причин его согласия на принятие ответственности за восстановление БО: "... только при условии полного денежного обеспечения можно было, по моему мнению, приступить к работе с надеждою на успех"²⁹⁰.

Судя по всему ЦК надеялся на использование части денег от Чарджуйской экспроприации, временно хранившихся у бывшего уполномоченного ЦК по Туркестанской области В.Г.Иванова и предназначенных для покушения на царя. Но, как уже отмечалось выше, В.Г.Иванов своего обещания передать эти деньги ЦК вовремя не сдержал. Понадобились более полугода уговоров В.М.Зензинова и угроз партийным судом, пока эти деньги в конце 1909 г., наконец, попали по назначению²⁹¹.

После ультимативного заявления Савинкова в апреле 1909 г., в мае он получил от доктора Жихарева три с половиной тысячи рублей, все что оставалось от кассы старой БО и еще две тысячи рублей в июле²⁹².

До января 1910 г. БО существовала благодаря усилиям И.И.Фондаминского, собиравшего деньги "с миру по нитке", как это видно из отчета кассы БО за 1909 г.²⁹³. В обязанности И.И.Фондаминского входило оказывать содействие и помощь БО за границей; в России те же функции лежали на члене ЦК ПСР В.М.Зензинове. Часть посреднических функций между БО и руководством партии выполнял также Л.Э.Шишко. Без всякого сомнения, перебои с деньгами доставляли немало хлопот и нервотрепки Савинкову и, естественно, тормозили процесс создания БО. Письма Савинкова Фондаминскому за 1909 г. полны требований срочной присылки денег. Особо критическая ситуация создалась в декабре 1909-январе 1910 гг., когда Савинков писал: "Я считаю совершенно невозможным нынешнее положение. Малейший платеж выбивает меня из колеи и делает банкротом"²⁹⁴.

В декабре 1909 г. той части боевиков, которые находились с Савинковым во Флоренции, нечем было платить за пансион и чтобы рассчитаться с долгами они были вынуждены заложить «"фамильные драгоценности": часы, портсигар и прочее, что можно было снять с нас всех»²⁹⁵.

8 января 1910 г. он писал эзоповым языком Фондаминскому: "Меня не удовлетворяют также Ваши объяснения по уплате векселей... Если Ваше правление несостоятельно, оно обязано расторгнуть договор. Только надежда на поправление Ваших дел в ближайшем будущем удержала меня от отставки"²⁹⁶. Впрочем вскоре были получены деньги Иванова и финансирование БО стабилизировалось.

Расчеты ЦК на частные пожертвования, судя по всему, не оправдались. В черновом варианте письма в ЗД ЦК ПСР, написанном Б.В.Савинковым в марте 1910 г., мы читаем: "Отношение радикальных кругов к восстановлению боевой деятельности видно из следующих цифр. Частных пожертвований в июле было 1900 руб. (вероятно, 190 руб. - К.М.). Август - 125 руб., сентябрь - 300 руб., октябрь - 125, ноябрь - 325 руб., декабрь - 0, январь - 400 руб. Всего 1070 руб., из коих 670 руб. было пожертвовано самими членами Организации и только 400 руб. на 8 месяцев поступило от сочувствующего общества"²⁹⁷.

О частных пожертвованиях и жертвователях почти ничего не известно. Помощь поступала от эсеров, но конкретных фамилий, кроме И.И.Фондаминского и Б.В.Бартольда мы не знаем. Из отчета кассы БО за 1909 г., сделанного И.И.Фондаминским, видно, что для БО было получено от Д. - 2 тыс. руб., от М. - 1,5 тыс. руб., от Б. - 5 тыс. франков, от Т. (в долг) - 2 тыс. руб. и 4820 франков и от В-ой - 100 франков²⁹⁸. Любопытно, что Б.В.Бартольд регулярно получал какой-то процент отчислений от наследства, который тратил на финансирование БО, а позднее - Заграничной Делегации. На свои деньги он издал книгу о "деле Петрова" и оттиски статьи В.М.Чернова, посвященной памяти Е.С.Созонова. Примечательно, что отдавая все полученные (не очень большие) деньги из петербургского банка на партийные нужды, Бартольд был вынужден занимать деньги для себя лично. Кроме того, как это видно из воспоминаний М.М.Чернавского, на БО ПСР жертвовали еще как минимум двое неизвестных, отдававших деньги непосредственно Савинкову. Вероятно, были и другие прямые пожертвования, но судя по всему, эти суммы были невелики. Оценивая в целом финансовое положение БО, можно заключить, что многократные мольбы Савинкова о скорейшей присылке денег и его угрозы отставки и роспуска БО имели под собой более веские основания, чем обычное желание руководителя выбить из начальства побольше средств для своей организации.

Но в то же время категорически нельзя согласиться с точкой зрения, что ЦК ПСР в это время никаких шагов по финансированию БО "...предпринимать не стал вообще, как бы проигнорировав состоявшееся соглашение", и что "...конечно же, это было следствием целенаправленной политики, проводимой руководящими кругами партии"²⁹⁹. Утверждение о скрытом саботаже всем руководством партии деятельности БО для свертывания террора представляется слишком упрощенным и бездоказательным.

Мы имеем в своем распоряжении несколько бюджетных таблиц БО, составленных Б.В.Савинковым, охватывающих период с 1 мая 1909 г. по 1 мая 1910 г., и данные И.И.Фондаминского (См. таблицы в Приложении).

Подробной расшифровки расходов по всем статьям ни за данный промежуток времени, ни за последующий, Савинков не делал. О существе расходов мы можем судить только предположительно. В организационные расходы, надо думать, входили покупка оружия (браунингов и кольтов), устройство химической лаборатории на острове Джерси и покупка необходимых химикатов для производства динамита и бомб, покупка шести лошадей и пролеток для организации наблюдения в Петербурге (декабрь-март 1910 г.). В статью "содержание организации" входили, на наш взгляд, расходы на транспорт и жилье для членов БО, а также расходы на питание и одежду (впрочем, последняя могла идти и по графе организационных расходов). Члены БО жили за границей единой колонией, неоднократно меняя свое местопребывание. Кроме того много ездили по России эмиссары БО, решая ее организационные и кадровые проблемы. Извозчикам из группы наблюдения давали деньги только на покупку экипажей, а на жизнь они зарабатывали своим ремеслом. Тяжелые условия их жизни, красочно описанные в мемуарах М.М.Чернавского, оказались, например, не под силу С.Н.Слетову, серьезно заболевшему и вынужденному уехать за границу. Членам организации приходилось экономить на еде: по воспоминаниям того же Чернавского, летом и осенью 1910 г. группа ужинала печеной картошкой. К "конспиративным расходам" следует отнести покупку чистых бланков заграничных и русских паспортов и приобретение подлинных заграничных паспортов. Возможно, сюда же надо отнести траты на ухищрения, использовавшиеся членами БО при поездках в Россию: многочисленные пересадки с поезда на поезд с целью запутать филеров заграничной охранки. В "расходы по непринятым членам" включались транспортные и жилищные расходы кандидатов в БО, не ставших ее членами. Значительность организационных расходов БО, на наш взгляд, объясняется еще и тем, что после разоблачения Азефа всю инфраструктуру БО пришлось создавать заново.

Набирать людей в свою группу Савинков начал уже в январе-феврале 1909 года. Набор шел примерно по следующей схеме: все члены старой БО и члены ПСР должны были заявить о своем желании вступить в новую боевую группу и пройти собеседование с Б.В.Савинковым, проводимое на конспиративных квартирах в Париже. Кроме того в начале 1909 г. Савинков вел переговоры с представителем Военной организации ПСР В.И.Лебедевым о формировании БО из кадров Военной организации. Но ни самого Лебедева, ни его товарищей, сторонившихся Савинкова как "революционного бретера, не останавливавшегося и перед кулачной расправой", не устраивали те жесткие централистские принципы построения БО и беспрекословное подчинение ее руководителю, которые были заложены еще Азефом. Как вспоминал позже В.И.Лебедев, "этот план боевой, идейной, товарищеской организации" показался ему "настолько чудовищным, особенно тогда, после провала такого крупного "генерала" от террора как Азеф", что он "тут же ответил, что вряд ли сможет войти в организацию, построенную на подобных началах"³⁰⁰.

Что толкало эсеров на вступление в БО и как оно проходило? Вот как описывал свое состояние накануне вступления в БО Л.А.Либерман : "Сидеть в Париже было непереносимо. Вокруг текла ровная, спокойная жизнь. Уходили дни за днями в мелочах повседневного обихода... А там где-то шла иная жизнь... Велась титаническая борьба не на жизнь, а на смерть. Борьба маленькой группки смелых людей с забронированным русским царизмом. И невольно мысль и чувство были с ними... А в душу заползало чувство стыда за себя, за свою маленькую, ровную и спокойную жизнь, когда другие ходят по натянутому канату жизни, готовые каждую минуту свалиться в пропасть"³⁰¹. Л.А.Либерман вступил в БО осенью 1909 г. Он был приглашен И.И.Фондаминским к себе на квартиру, где хозяин квартиры и С.Н.Слетов предложили войти в состав организации. Через трое суток он разговаривал с Б.В.Савинковым, который отправил его сначала в Россию за нужными БО документами, а после возвращения - снова в Россию, с документами норвежца³⁰².

Любопытно воспоминание М.М.Чернавского о вопросе, заданном ему Б.В.Савинковым при вступлении в БО: "В конце беседы, тоном несколько смягченным, Савинков вдруг спрашивает: - А, скажите, почему вы пошли в террор (воспроизвожу буквально характерное строение его вопроса). Я насторожился, с голове мелькнула мысль: "Это вопрос из "Коня Бледного"?". Я дал самый шаблонный ответ, повторил вкратце доводы партии в защиту террористической борьбы с правительством. Мне показалось, что Б.В. понял мое нежелание касаться интимных, моральных переживаний в связи с переходом на путь террористической деятельности и как будто примирился с этим"³⁰³.

При разговоре с кандидатом в БО, который уже должен был иметь известное революционное прошлое, Савинков ставил два обязательные условия. В передаче члена БО М.М.Чернавского они звучали так: "Условие первое: группа придерживается строгой военной дисциплины. Если же его (Савинкова - К.М.) распоряжению кому-нибудь кажутся неразумными, можно возражать, приводить доводы, но окончательное решение будет принадлежать ему - Савинкову, так как только на нем лежит ответственность перед ЦК. Второе условие: Савинков оставляет за собой право во всякое время исключить из группы любого члена без объяснения причин, если найдет их неудобным объяснять"³⁰⁴.

Последнее условие было необходимо Савинкову для исключения из БО тех ее членов, которых нельзя было исключить за провокацию из-за отсутствия прямых улик (как правило, революционеры располагали лишь косвенными). Кроме того, по-видимому, это условие было нужно Савинкову и как дополнительный властный рычаг: если у членов БО 1903-1905 гг. он пользовался огромным авторитетом, то в новую БО вошли люди, его (за некоторым исключением) не знавшие.

Впрочем, не следует преувеличивать значения формальной дисциплины в БО, не она являлась хребтом организации. Как и в 1904-1905 гг., в 1909-1911 гг. становым хребтом БО Б.В.Савинков делал личные, товарищеские взаимоотношения. По словам В.Н.Фигнер, "в похвалу Савинкову надо сказать, что, хотя он был человеком властным, умеющим повелевать и настаивать, но с товарищами по боевой организации он находился в дружеских отношениях: в нем не было генеральства, хотя твердость характера, уменье поставить каждого на свое место (в буквальном и переносном смысле) и, в случае нужды, холодная резкость, конечно, проявлялись и тут во всех случаях, когда было нужно... При мне Савинков также никогда ни о ком не злословил, хотя, не стесняясь, признавался, что таких-то видных членов партии не любит... Серьезный и хладнокровный в общественных делах, в личном общении Борис Викторович был человеком живым, веселым и не лишенным остроумия. С врагами же был холоден, как сталь, и неумолим, как показали допросы в Париже тех, кого партия подозревала в провокации"³⁰⁵. Подобных свидетельств и фактов, их подтверждающих, более чем достаточно в воспоминаниях и письмах членов БО разных лет, а кроме того подобное отношение Савинкова к своим товарищам ярко отразилось в его "Воспоминаниях" и показаниях Судебно-Следственной Комиссии по делу Азефа.

Одной из самых сложных в процессе формирования БО оказалась кадровая проблема, и невозможность ее решения привела в конце концов к роспуску организации. Как отмечал Савинков в уже цитировавшемся письме в Заграничную Делегацию ЦК ПСР, написанном им в марте 1910 г., "Наличный состав Боевой Организации комплектовался в условиях тоже резко отличных от периода боевой деятельности 1903-1907 гг. Из 28 человек, заявивших желание вступить в Боевую Организацию, 16-ти, т.е. около 55 % пришлось отказать: 13-ти по их негодности к центральной боевой работе и 3-м по подозрению их в провокации. Из принятых 12 человек 5, т.е. около 40 % принадлежали уже ранее к центральным партийным учреждениям и только 7, т.е. 25 % всех кандидатов в Боевую Организацию, явились как члены местных организаций и групп. Кроме того, свою кандидатуру в Боевую Организацию выставили 2 установленных провокатора (Деев и Т.Цейтлин).

Из принятых в Боевую Организацию товарищей 11 было состоящих под судом, лишенных прав состояния или разыскиваемых полицией и только 1 был полиции неизвестен.

Наконец, моральные условия, в которых пришлось формироваться Боевой Организации, были исключительно неблагоприятны... Боевой Организации пришлось формироваться вопреки общественному мнению и без достаточной поддержки Партии^"306.

Действительно, Савинкову пришлось создавать БО в условиях, весьма отличных от условий 1901-1907 гг. В то время члены БО были окружены ореолом избранности и исключительности. Стать членом БО было крайне сложно и весьма престижно. Существовала возможность отбора из большого количества желающих, идейных и преданных работников. Парадоксально, но именно при Азефе в БО не проник ни один провокатор и только один из арестованных боевиков был завербован охранкой (И.П.Кирюхин осенью 1907 г.), хотя через БО в 1903-1908 гг. прошло несколько десятков человек. И дело здесь не только и не столько в том, что Азеф лучше понимал и чувствовал людей, чем другие руководители БО - Г.А.Гершуни и Б.В.Савинков. Справедливости ради надо отметить, что именно созданный Гершуни ореол вокруг БО позволил Азефу выбирать лучших из лучших, чего был лишен Савинков, поставленный волею обстоятельств в худшие условия, чем его предшественники.

Л.А.Либерман, в то время еще не вступивший в БО, так описывал период формирования организации: "Отряд, как я слышал, комплектовался туго. Охотников идти в боевую работу было мало. Многие охотно говорили о терроре, но за него приняться не желали. Многие прежние его сторонники стали ярыми противниками боевой работы... Но нашлись люди, дерзнувшие рискнуть"³⁰⁷.

Представляется, что на возникновение у Савинкова кадровых проблем при формировании БО повлияло по крайней мере четыре фактора. Во-первых, массовый стихийный террор со всеми его издержками в годы революции привел к падению престижа террористической деятельности и в обществе и в партии. Кроме того после революции 1905-1907 гг. в партийной среде усилилось понимание важности и значимости народных выступлений и массовой политической деятельности. Во-вторых, разоблачение Азефа уничтожило ореол жертвенности и избранности вокруг террористов как в обществе, так и в самой партии. Последующие дела М.Г.Рипса и А.А.Петрова, после которых оборотной стороной террора стали представлять провокацию, только усилили впечатление "замазанности" террора.

В-третьих, Савинков был серьезно ограничен в выборе людей из-за того, что его не очень-то понимали и любили в широких кругах партийной эмиграции. По свидетельству М.М.Чернавского, в эсеровской эмиграции были люди, пользовавшиеся его полным доверием, "которые охотно пошли бы в боевую группу, но к Савинкову не пойдут"³⁰⁸. Сам М.М.Чернавский колебался между Савинковым и группой "инициативного меньшинства", и только переговоры с Л.Э.Шишко и М.А.Натансоном подвигли его сделать выбор в пользу Савинкова.

В-четвертых, после революции 1905-1907 гг. все революционные партии были "засорены" провокаторами. Анализ отчетов губернских жандармских управлений свидетельствует о наличии в распоряжении почти каждого ГЖУ как мнинимум двух-трех провокаторов в эсеровской среде (См. "Обзор состояния местных организаций ПСР в 1907-1914 гг."). В случае необходимости их отправляли "в эмиграцию" для того или иного задания.

Точных сведений о численности и персональном составе БО ПСР в 1909-1911 гг. нет. Савинков в марте 1910 г. оперировал цифрой в 12 человек, но в БО существовала текучесть кадров, и эта цифра должна быть увеличена. Кроме того в плане-конспекте Савинкова, по которому он делал доклад перед Заграничной Делегацией в ноябре 1910 г., есть следующая запись:

"4. Люди:

а. 36 чел.

b. 14 непр/инято/ или взяло обратно

c. 8 удалено или удалились"³⁰⁹.

Таким образом, мы вправе предположить, что в БО в разное время и с различной длительностью находилось 22 человека. Подбирать людей в БО Савинков начал не позднее февраля 1909 г. По крайней мере, именно в феврале в БО вступил С.Н.Слетов, пробывший в организации до марта 1910 г. По его собственным словам, он не занимал в "организации формально ответственного поста", но тем не менее "участвовал в привлечении в нее новых членов, в добывании материальных средств для нее и в ее активных выступлениях"³¹⁰.

Из старой БО 1908 г. Савинковым были приняты М.М.Чернавский, Э.М.Лапина, "Николай", Н.А. и С.О. Лазаркевичи. Двое последних работали в динамитной лаборатории на острове Джерси в проливе Ламанш, где летом 1909 г. была устроена для части боевиков школа для обучения их "динамитному делу". Насколько можно судить, их роль в БО носила технический характер и в "активных предприятиях" организации они участия не принимали. Как долго они пробыли в БО, также точно не известно, но представляется, что ко второй половине 1910 г. они ее уже покинули.

Весной 1909 г. "Николай" был заподозрен в связях с охранкой и был вынужден покинуть БО. Тогда же застрелилась Э.М.Лапина, не выдержавшая слухов о ее провокаторстве. Обстоятельства всего этого дела, о котором мы рассказали выше, показывают, что вина за ее смерть падала, конечно, не на Савинкова, а на руководство партии и отчасти на В.Л.Бурцева. Несомненно одно - ее гибель, как и подозрения в адрес "Николая" не могли не деморализовать членов БО. Пребывание в БО Т.М.Цейтлин и М.И.Деева было краткосрочным в связи с их разоблачением как агентов охранки, о чем речь пойдет ниже.

Тогда же в БО были приняты вторая жена Савинкова Е.И.Сомова (в девичестве Зильберберг) - сестра известного террориста; невеста Е.С.Созонова М.А.Прокофьева; Я.Ф.Бердо; С.Н.Моисеенко - младший брат Б.Н.Моисеенко; В.О.Фабрикант; Ф.Ф.Клепиков; В.М.Каморский (Вацлав Рогинский, "Мишель", "Миша"). Вероятно, чуть позже в БО был принят и Л.А.Либерман. Из них Е.И.Сомова, С.Н.Моисеенко, М.М.Чернавский, М.А.Прокофьева и В.О.Фабрикант находились в БО до самого конца. Правда, во второй половине 1910 г. М.А.Прокофьева слегла от туберкулеза, а В.О.Фабрикант был временно помещен в клинику для нервнобольных.

Я.Ф.Бердо был членом БО с мая 1909 г. по июнь 1910 г. Л.А.Либерман был арестован в Петербурге в феврале 1910 г. В.М.Каморский был отстранен от работы в БО в апреле 1910 г. Когда из БО был отчислен Ф.Ф.Клепиков, точно не известно. С одной стороны, он вполне мог входить в число двух членов БО, отчисленных из нее, по свидетельству Чернавского, осенью 1909 г. С другой, он мог быть удален и чуть позже, если верить сообщению заведующего Заграничной агентурой от 22 июня 1910 г., что в Париж возвратился удаленный из БО "вследствие злоупотребления спиртными напитками" Флегонт Фирсов Клепиков, выслеживавший выезды Столыпина под видом торговца вразнос и входивший в 1909 г. в состав БО³¹¹.

В течение года с осени 1909 г. в БО находился И.П.Кирюхин. Несколько месяцев в наблюдательном отряде БО состоял привлеченный М.М.Чернавским рабочий-эсер "Уралец". Летом 1910 г. в БО была принята Н.С.Климова.

Таким образом, нам достоверно известно о двадцати лицах (вместе с Савинковым) принимавших то или иное, пусть и кратковременное, участие в деятельности БО. Но кроме этого в январе 1910 г. Савинков писал Фондаминскому об увольнении некоего Эйх. "за болтовню и мелкое вранье"³¹². В недатированном черновике его же письма Фондаминскому (судя по всему написанном в конце 1909 г.) он писал: "Ввиду того, что мы имеем теперь более, чем нам нужно людей, мы решили расстаться с подателем" и просил устроить его на работу в Россию³¹³. Представляется, что речь идет о разных людях.

Почему же тогда Савинков в своих финансовых отчетах с мая 1909 г. по май 1910 г. и в письме в ЗД в марте 1910 г. вел речь о 12-ти членах БО и делал финансовые раскладки на 12 человек? Представляется, что он не стал учитывать тех членов БО, кто пробыл в ней недолго, чтобы не усложнять и не запутывать отчетность. Возможно также, что Савинков просто назвал тех, кто остался в БО к марту 1910 г. Ситуация с набором надежных людей, способных работать в специфических условиях террора, стояла перед Савинковым крайне остро все время существования БО. Можно только догадываться, что испытал Савинков весной 1909 г. после разоблачения Деева и Цейтлин, подозрений в адрес "Николая" и самоубийства Лапиной. Впрочем, самой сильной психологической травмой для Савинкова являлась провокация Азефа. Несомненно, что в 1909-1910 гг. Савинков оказался в крайне сложном положении. Желающих вступить в БО оказалось значительно меньше, чем было ранее. Людей, которые были пригодны к террористической деятельности и которым Савинков мог безоговорочно доверять среди них оказалось немного. Савинков попал в ситуацию ножниц: с одной стороны, недостаточная тщательность при отборе людей вела к проникновению в БО провокаторов (а следовательно и к гибели ее членов), с другой - чрезмерная и недостаточно обоснованная подозрительность могла привести к самоубийствам.

Думается, что уже летом-осенью 1909 г. Савинков вполне осознал трудность ситуации, в которой он оказался. Вероятно, подспудное желание уйти от трудного для себя выбора толкнуло его (помимо объективных причин) на путь, противоречивший традициям старой БО. Свое неотъемлемое и крайне важное право принимать людей в организацию лично он передоверял в некоторых случаях М.М.Чернавскому, И.И.Фондаминскому и С.Н.Слетову. Слетовым был введен Кирюхин, рекомендованный А.Ю.Фейтом, без предварительного знакомства с Савинковым. Выше уже отмечалось, что Л.А.Либерман в БО был принят И.И.Фондаминским и С.Н.Слетовым. Как выяснилось лишь год спустя, Кирюхин был сотрудником Московской охранки с осени 1907 г.. Крайне важно, что Слетов (в случае с Кирюхиным) выступил не в роли промежуточной инстанции (роль посредника неоднократно выполнял Фондаминский), а ввел вновь принятого члена непосредственно в наблюдательный отряд, действовавший в Петербурге. М.М.Чернавским был принят "Уралец", не выдержавший тягот жизни наблюдателя-извозчика и покинувший отряд через 2-3 месяца работы.

Предложение Савинкова в начале осени 1909 г. подыскать на Урале рабочего-боевика поразило Чернавского: "Прежде всего оно шло совершенно вразрез с моими представлениями о Савинкове, составившимися после нескольких свиданий с ним в Париже, - писал Чернавский. - Мне казалось, что этот человек, твердо уверенный в своих силах, идущий к цели без колебаний, что он никому не доверит выбор своих сотрудников. Очевидно, в его настроении произошел, выражаясь по-современному, какой-то срыв, по-видимому, он не совсем доволен составом группы. Очень смущало исключение двух только что принятых членов группы"³¹⁴.

В январе 1910 г. Савинков писал Фондаминскому: "Случай с Эйх. ставит вопрос о людях очень остро. Выпишите, прошу Вас, Худ. немедленно (если он