Курс. Террор дискуссии и практика

• Название: Террор дискуссии и практика
• Дата: 15.05.2022
• Размер: 1.16 Mb.
• Имя файла: ƒ« ¢ 3 ’¥àà®à.doc
• Тип: Глава; #530664
• страница: 8 из 17

догадывались о стране, в которой я живу, как же я помирюсь с тем, что люди знают город, в котором я нахожусь. Придется уезжать и из Флоренции"³⁵⁶. Накануне, находясь в Милане, Савинков заподозрил слежку за членами своей организации. Готовясь к эвакуации, которая задерживалась из-за отсутствия денег, он послал человека в Париж со следующим заданием: "1) увезти из Милана наши чемоданы, перекрасить их и конспиративно привезти обратно, 2) привезти денег"³⁵⁷.

Для поездок членов БО в Россию разрабатывались сложные и хитроумные маршруты, делавшие практически невозможной слежку за ними. В России члены БО получали от Савинкова адреса третьих лиц для переписки с ним, затем эти письма попадали к И.И.Фондаминскому и только потом - к Савинкову. Иногда чрезмерность конспирации приводила к курьезным случаям. Эмиссар Савинкова, возвращавшийся из России, не знал, где находится БО и, перейдя границу Германии, поехал в Антверпен, где его ждало письмо "до востребования" с указанием времени встречи в местном кафе. Сразу же после его свидания с другим членом БО они оба срочно поехали обратно в Германию, в Нюрнберг, где их давно уже ждали³⁵⁸.

На высокий уровень поставил Савинков и паспортное дело. Он считал опасным заказывать документы через партийное паспортное бюро, т.к. если даже два-три паспорта прошли бы через руки провокатора, вся группа была бы сразу же взята под контроль охранки. Закупив через служащего русского посольства чистые бланки паспортов, Савинков летом 1909 г. отправил членов БО в Россию с поручением привезти данные с надежных прописанных паспортов, необходимые для того, чтобы подделанные паспорта боевиков могли выдержать запрос полиции по месту их прописки. Но боевики пользовались не только фальшивыми паспортами. По свидетельству М.М.Чернавского, у Б.В.Савинкова "были хорошие связи в Англии, Швеции и Дании и ... он очень легко добывал настоящие иностранные паспорта для поездок в Россию"³⁵⁹.

Но все эти совершенно необходимые предосторожности требовали немало денег, истощая бюджет БО. Попутно отметим, что главные обвинения со стороны недоброжелателей Савинкова (повторенные затем Б.И.Николаевским), состоявшие в том, что он непроизводительно тратил партийные средства и бесцельно мотался по всей Европе, боясь поехать в Россию³⁶⁰, представляются нам не совсем справедливыми. По агентурным сведениям, поступавшим в Департамент полиции, подобные высказывания в 1910 г. делались сторонниками "полного роспуска Боевой Организации", с предоставлением местным организациям права "производства местного террора", считавшими, что даже убийство царя "не вызовет в стране ни революционного подъема, ни даже симпатий к партии", а приведет лишь к ужесточению репрессий³⁶¹. По сообщениям все того же источника, Савинкову инкриминировали "как его прежние грехи - близость с Азефом, "Конь Бледный", так и новые - полную бездеятельность Боевой Организации с мая месяца прошлого года, широкая и совершенно непроизводительная трата партийных денег и т.д."³⁶².

Представляется, что Савинков вполне разумно выбрал заграницу в качестве основного места пребывания для себя и своей группы в момент ее формирования, отправляя ее членов в Россию только тогда, когда это требовалось. Таким образом он дополнительно страховал группу от провалов и арестов. Проживание членов организации единой колонией можно объяснить трояко. С одной стороны, это позволяло Савинкову лучше присмотреться к набранным членам БО; с другой - сплотить людей в единый коллектив, проникнутый тем духом боевого братства, который был характерен для БО времен подготовки убийства В.К.Плеве и вел. кн. Сергея Александровича. Кроме того совместное проживание позволяло легче обнаруживать наружное наблюдение. По крайней мере можно смело утверждать, что благодаря всем этим мерам конспирации Савинкову удалось оторваться от наружного наблюдения за границей, и ни один из членов его организации при переходе границы арестован не был. Впрочем, это не спасло БО от проникновения в ее состав секретного сотрудника охранки.

План действий, насколько это можно понять из отрывочных данных, предусматривал деление организации на два отряда - наблюдательный и боевой. Осенью 1909 г. наблюдательный отряд должен был направиться в столицу России и, выполнив задание, вызвать к себе оставшихся боевиков во главе с Савинковым для совершения покушения. Но пока шло обучение всех боевиков в динамитной школе на острове Джерси, а также велась организационная и подготовительная работа всех эмиссаров Савинкова в России, внезапно появилась возможность устроить террористический акт против одного из "гениев сыска" - генерала А.В.Герасимова.

Речь идет об известном "деле Петрова" - террористическом акте, совершенном под контролем и руководством БО. Это дело вызвало громкий скандал как в российском обществе, так и в эсеровской партии, больно ударив по авторитету и Савинкова и руководства ПСР (подробнее об этом см. ниже).

В конце осени 1909 г. из Нюрнберга в Петербург отправилась группа из нескольких боевиков для постановки наблюдения. Отряд наблюдения был разбит на три пары и состоял из шести человек, ставших извозчиками, и двух координаторов при них. Извозчики должны были знакомиться с городом и по возможности собирать сведения о трех лицах, намеченных в качестве возможных жертв покушений. Встречи их друг с другом и с координаторами происходили в трактирах и на улице. Планировался скорый приезд Савинкова с группой метателей, но он по непонятным причинам задерживался.

Руководство наблюдательным отрядом осуществлял, по нашим данным, Я.Ф.Бердо (по данным охранки - С.Н.Слетов). Какой-то подготовительной работой в Петербурге занимались В.О.Фабрикант и Л.А.Либерман. В качестве извозчиков, живших парами, работали следующие члены БО: М.М.Чернавский и Вацлав Рогинский (Миша Каморский), С.Н.Слетов и И.П.Кирюхин, "Уралец" и С.Н.Моисеенко³⁶³. Действительно ли в слежке за П.А.Столыпиным (!) принимал участие Ф.Ф.Клепиков в качестве продавца вразнос, как сообщала об этом агентура ДП, или нет, нам неизвестно³⁶⁴.

В качестве объектов наблюдения, по свидетельству М.М.Чернавского, были намечены царь, П.А.Столыпин и вел. князь Николай Николаевич. По свидетельству же Б.В.Савинкова и И.П.Кирюхина, данному ими в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства, в качестве целей для покушения были намечены Николай II и министр юстиции И.Г.Щегловитов³⁶⁵. В.М.Зензинов, который вел сношения с БО в России, в 1917 г. вспоминал: "Боевая работа была поставлена здесь на прежних основаниях - строго законспирированная группа состояла из нескольких извозчиков, разносчиков и проч. Мне долго не удавалось встретиться по делам этой группы в Петербурге со С.Н.Слетовым, который тоже меня разыскивал - и помог нашему свиданию удивительный случай. Как-то в феврале я по организационным вопросам и транспортным делам ехал в Москву и, садясь на Николаевском вокзале в вагон, с удивлением и радостью увидел, что моим соседом в том же самом купе оказался... С.Н.Слетов, в своем картузе, обдерганном пальтишке и в сапогах бутылками, имевший вид, действительно, маленького хозяина нескольких извозчичьих запряжек, каким он и был в действительности. Надо было скорее закрыться газетой, чтобы скрыть от других улыбку радости. Подробно мы переговорили с ним в дороге и на свидании в одном из московских трактиров возле Сухаревки за парой чая. Боевая работа была, по-видимому, поставлена удачно, и подготовления шли успешно"³⁶⁶.

Интересно свидетельство Л.А.Либермана, который в начале января 1910 г., заметив за собой слежку, уехал из столицы по вызову С.Н.Слетова и Яна Бердо. На явке, данной ему Д.Д.Донским, он должен был получить новый паспорт и деньги. По словам Л.А.Либермана, хозяин квартиры, помощник присяжного поверенного, перепугался насмерть: "А со мной заговорил так, как говорят с неудачно разыгравшим роль нелегального агентом охраны. Тщетно убеждал я его в своей "подлинности", тщетно защищала меня его супруга. "Проницательный" юрист был неумолим... Все доводы логики отлетали от него, как резиновый мяч от пола... И в результате, в 12 часов ночи я очутился на улицах Москвы с 6 руб. в кармане, в легком заграничном пальтишке, без паспорта и без ночлега... Так велико было у обывателей чувство страха перед охраной... Так велика была у них боязнь в то мрачное время за собственную шкуру"³⁶⁷. Вскоре после этого, - продолжает Л.А.Либерман, - "я снова уехал в Питер, оставив в Москве на хранение мой кольт и патроны... И словно в насмешку вскоре встретил Николая II на Невском проспекте, съехавшись с ним шагов на тридцать... Было ли б лучше или хуже для партии, будь я вооружен, кто отгадает"³⁶⁸.

В феврале 1910 г. Л.А.Либерман внезапно был арестован. Но руководство столичной охранки здесь было не при чем, и более того, оно было не заинтересовано в этом аресте, т.к. имело полную картину событий от своего секретного сотрудника И.П.Кирюхина. Из письма наводившего справки некоего Сергея И.И.Фондаминскому явствует: "Наш приятель Лев Аркадьевич имел неосторожность посетить в Питере свою жену (Сару Р.) с ребенком и довольно часто бывать там"³⁶⁹. По сведениям того же источника, Л.А.Либерман был схвачен возле дома жены, опознан и обвинен в подготовке экспроприации. По словам И.П.Кирюхина на допросах в 1917 г., его руководитель - начальник столичной охранки фон Котен - сообщил ему, что арестованный Л.А.Либерман стал давать показания. Но как бы там ни было, охранка предпочла не отдавать Либермана под суд, что было чревато свертыванием работы БО, а отправить его в административном порядке в Якутию.

Насколько можно понять, к марту 1910 г. все необходимые сведения для покушения были собраны и отряд ждал прибытия Савинкова с метателями. Но того же самого ждали фон Котен, тов. министра внутренних дел П.Г.Курлов и П.А.Столыпин. В 1913 г. фон Котен в докладной записке директору Департамента полиции писал: "Согласно полученных мною указаний производство ликвидации отряда было намечено, когда в Петербург приедет главное ядро организации и особенно, конечно, глава организации Савенков (так в тексте - К.М.). Однако в марте месяце... Савенков внезапно отозвал свой передовой отряд. Хотя при этом, благодаря сообщениям Кирюхина, несколько членов разведочного отряда и могли быть арестованы, однако, из опасения провала при этом Кирюхина и потери таким образом единственного источника освещения боевой организации, мною, таковых арестов произведено не было. В первой половине марта 1910 г. все члены отряда, за исключением Либермана, арестованного несколько ранее, скрылись за границу"³⁷⁰.

Каким же образом Савинкову удалось не попасться в ловушку, спася свою жизнь и жизни боевиков? Из свидетельств Чернавского и конспекта доклада Савинкова ЗД ЦК ПСР, в ноябре 1910 г. вытекает следующее. Небезызвестный В.В.Шульгин под большим секретом поделился со своим приятелем - московским прокурором - информацией о скором аресте группы боевиков, находящихся в столице. Прокурор же, в свою очередь, поделился этой новостью в кругу своей семьи и приятелей, и она дошла до московских эсеров. Кроме того Савинков заметил, что одно из писем, полученных им от кого-то из членов БО в России, оказалось перлюстрированным. Некоторые записи Савинкова показывают, что это были не единственные сигналы о "засветке" группы наблюдения.

Собрав всю группу в Лондоне, Савинков объявил ее распущенной и вновь набрал ее в прежнем составе за исключением В.М.Каморского (Мишеля, Миши, тов. Михаила, Вацлава Рогинского, или Миши Садовника). Сомнений в "политической честности" Миши ни у Савинкова, ни у других членов БО не было. Вацлав Каморский был самым молодым членом организации, но на нелегальном положении находился уже с 1906 г., когда будучи еще гимназистом совершил террористический акт против директора Тульской гимназии³⁷¹. Из БО он был исключен за неуравновешенный, малоуправляемый характер и за странный инцидент с порчей паспорта (он засунул его за голенище сапога, от чего протерлась дырка на месте одной из цифр номера паспорта). М.М.Чернавский, работая в Петербурге под видом извозчика в одной паре с Каморским, однажды увидел того сильно навеселе и наутро сделал ему замечание, за что был послан "очень далеко". После резкого письма Чернавского Савинков прислал Фабриканта, и конфликт был улажен³⁷².

М.М.Чернавский, чувствуя себя виноватым, протестовал против исключения Рогинского из БО, но Савинков настоял на своем. Отправляя В.Каморского к Фондаминскому, Савинков писал последнему в апреле 1910 г.: "Мы расстались с ним, как товарищи, в общем он честно исполнял то, за что взялся. Он ни в коем случае не попадает в разряд Флегонтов и К^о и никаких претензий я к нему серьезно предъявить не могу. Расстаюсь с ним потому, что не вижу в нем нужды, но никак не потому, что считаю его негодным. ...Посчитайтесь с этим и поддержите его... будет очень жаль, если мальчик собьется с пути".

Ожидая новых паспортов, группа поселилась в английском городке Ньюкэй и продолжала искать провокатора. Воспоминания М.М.Чернавского и письма Яна Бердо позволяют почувствовать ту гнетущую атмосферу подозрительности, которая окутывала БО. М.М.Чернавский так описывал свое тогдашнее состояние: "Жизнь представляется сплошным кошмаром. Временами невыносимо тяжело, хочется уверить себя, что все происходящее - тяжелый сон, что вот сейчас я проснусь в своей вшивой постели в Петербурге (М.М.Чернавский в качестве извозчика выслеживал выезды намеченных жертв БО зимой 1909-1910 г. - К.М.), Козловский пер., 5, натяну валенки, накину полушубок и побегу в конюшню обнять своего милого Воронка. Какое это было бы счастье! И каким светлым мне казался теперь тот вшивый физически весьма трудный период моей жизни"³⁷³. О моральной атмосфере в это время Я.Ф.Бердо писал: "...каждый из нас считал своей обязанностью задумываться о каждом остальном - а не провокатор ли он? - и не в шуточку, скуки ради, а совершенно реально. И всякому станет это ясно, если я приведу только один пример. "Ведь я о ней, о собственной жене, думал, не провокатор ли она", - говорилось П/авлом/ И/вановичем/ (псевдоним Савинкова - К.М.), и это как показатель должного отношения к своим обязанностям члена организации"³⁷⁴.

Летом 1910 г. подозрения пали на Яна Бердо, игравшего роль чуть ли не помощника Савинкова (он составлял маршруты для ехавших в Россию боевиков и руководил отрядом наблюдения в Петербурге). По крайней мере, сам Я.Ф.Бердо, будучи уже исключенным из БО, писал: "...вспоминаю слова П.И., относящиеся ко мне - "в последнее время он был почти моей правой рукой""³⁷⁵. Основанием для подозрений в его адрес послужили странности в его поведении. Вначале он предложил Савинкову учредить слежку за членами БО, затем обвинил Савинкова в шулерстве во время карточной игры (Играть в винт "на интерес" стали после того, как Савинков исчерпал свои запасы рассказчика). Я.Ф.Бердо показалось, что Савинков заглянул к нему в карты. Савинков, после того, как Бердо произнес в его адрес слово "шулер", молча покинул карточный стол. У членов БО, относившихся к своему руководителю, без всякого сомнения, весьма уважительно, этот инцидент вызвал реакцию отторжения Бердо. Кроме того, между Бердо и Слетовым произошел резкий конфликт, детали которого неизвестны. Известно лишь, что Слетов в состоянии крайнего раздражения и озлобления назвал Бердо подлецом и провокатором, на что последний промолчал. Попытки окружающих примирить конфликтующих закончились весьма малопонятным и странным поступком Бердо, который почему-то извинился перед Слетовым. Последующее примирение с Савинковым заставило Бердо думать, что инцидент исчерпан³⁷⁶. Не имея никаких доказательств его вины, а лишь смутные подозрения, Савинков решил устроить Яну Бердо проверку. Бердо был вызван в Париж, куда предварительно отправился Савинков, но пришел на свидание к Савинкову с трехчасовым опозданием, причины которого попытался скрыть. Естественно, он легко был уличен во лжи. Все его попытки сослаться на опоздание поезда, а затем на визит в баню, лишь укрепили подозрения. По мнению всех членов организации, на обсуждение которых Савинков вынес этот инцидент, Бердо был не в бане, как он утверждал, а в русском посольстве.

Недостаточность улик для обвинения Бердо в провокаторстве заставила Савинкова исключить его в июне 1910 г. "без объявления причин". Не поняв причин исключения из БО, Ян Бердо написал огромное патетическое письмо своим товарищам по организации, которое лишь укрепило их подозрения. По свидетельству Чернавского, им показалось смешным, что Бердо не догадывается о мотивах его исключения, хотя именно Бердо предлагал Савинкову следить за членами БО. Впрочем, необходимо отметить, что все письма Бердо производят странное впечатление своей экзальтированностью.

Как это видно из письма Савинкова Фондаминскому, сомнения по адресу Бердо мучили его еще в апреле, когда он писал: "Вопрос об Офицерове я после многих раздумий решил положительно: он остается. Чувствую, что решил правильно"³⁷⁷. В июле 1910 г. Савинков в одном из своих писем Фондаминскому советовал ему "оттеснить" Яна Бердо от всякой партийной работы (Фондаминский устроил его в партийную типографию), ибо это грозило скандалом для ЗД, когда "публика узнает, в чем его обвиняют". Воспользовался ли Фондаминский этим советом, неизвестно. Отметим, что все письма Бердо Фондаминскому, были по просьбе Савинкова пересланы последнему³⁷⁸.

Лишь после разоблачения провокатора И.П.Кирюхина в сентябре 1910 г. вновь встал вопрос о Бердо. 7 ноября 1910 г. при посредничестве В.М.Чернова состоялась встреча Бердо с двумя членами БО, одним из которых был Савинков. Ян Бердо узнал о подозрениях в свой адрес, но причины своего трехчасового опоздания объяснить не смог. Встреча должна была быть продолжена на следующий день, но Ян Бердо, написав прощальное письмо товарищам по БО, поражающее своей трагичностью, застрелился.

Самоубийство Яна Бердо потрясло Савинкова и других членов БО и серьезно поколебало их уверенность в виновности Бердо. Савинков с горечью говорил Чернавскому: "Переехали человека"³⁷⁹. Но в объяснительной записке Савинкова в ЗД ЦК ПСР о самоубийстве Яна Бердо от 18 ноября 1910 г. он писал: "При невозможности обнаружения ... провокации подлежали удалению все те лица, относительно коих у всех членов Организации не было полной и всесторонней уверенности в их моральной безупречности. Что же касается Яна Бердо, то моральная связь между ним и всеми остальными членами Организации была в этот момент поколеблена. Во время встречи 7 ноября "Ян Бердо был уличен и после долгого запирательства сознался во лжи Организации в обстоятельствах, связанных с его обязанностями как ее члена". 8 ноября, продолжал Савинков, двое уполномоченных БО "отправились к Яну Бердо с целью пригласить его для выслушивания приговора Боевой Организации, коим Ян Бердо исключался из ее состава за ложь Организации в обстоятельствах, связанных с его обязанностями как ее члена. Уполномоченными товарищами Ян Бердо разыскан не был"³⁸⁰.

В своей объяснительной записке Савинков абсолютно точно описал фактическую сторону дела, но воздержался от оценок своих действий, зная, что это самоубийство сильно бьет по его авторитету как руководителя БО.

В 1924 г., отвечая на упрек В.М.Чернова в неудачах БО в 1909-1911 гг., Савинков объяснял их наличием в ней провокаторов - Я.Ф.Бердо, В.М.Каморского и И.П.Кирюхина. После революции 1917 г. В.М.Зензинов и Е.Е.Колосов, глухо сославшись на архивы Департамента полиции, обвинили Бердо в секретном сотрудничестве (Колосов назвал провокатором также и Каморского). Вынужденный капитулировать перед ссылками Колосова на архивы³⁸¹, М.М.Чернавский все же выражал сомнения в провокаторстве Рогинского-Каморского и отчасти Яна Бердо³⁸².

Целенаправленный поиск и анализ материалов Департамента полиции, проведенный автором книги, позволяет утверждать (впрочем, без стопроцентной уверенности), что скорее всего ни Я.Ф.Бердо, ни В.М.Каморский, ни "Николай" - Л.Г.Суховых секретными сотрудниками охранки не были. По материалам Департамента полиции видно, что в 1909-1910 гг. велся активный розыск Яна Бердо и В.М.Каморского³⁸³, в то время, как о действительном провокаторе И.П.Кирюхине не было ни одного упоминания. Кроме того они оба отсутствуют в картотеке и книге провокаторов, составленных уже в 20-е годы, где зафиксированы с величайшей тщательностью не только секретные сотрудники, но и лица, дававшие "откровенные показания". Имеется также указание фон Котена о наличии в БО лишь одного провокатора³⁸⁴. Впрочем, последнее не исключает возможности «прикрепленности» этих лиц к другим чинам сыскного ведомства, хранивших в тайне свои кадры. На какие документы полиции, якобы подтверждающие вину Бердо, ссылались В.М.Зензинов и Е.Е.Колосов, установить не удалось.

Гибель Яна Бердо и В.М.Каморского, который застрелился в 1911 г. и попросил похоронить его рядом с Бердо, вряд ли можно полностью взвалить на плечи Савинкова. Небезынтересно, что на своем заседании ЗД ЦК ПСР, заслушав извещение о смерти «т. Михаила (Вацлава Коморского) постановила возложить от имени Заграничной Делегации венок на его гроб»³⁸⁵. Несомненно, часть вины за смерть Бердо падает на руководителя БО, и в этом Савинков, судя по свидетельству Чернавского, прекрасно отдавал себе отчет. Но, с другой стороны, Ян Бердо сам дал повод усомниться в своей искренности (например, в случае с опозданием на встречу с Савинковым). Почему Бердо лгал и не хотел открывать истинных причин своего опоздания, мы уже никогда не узнаем, но эта ложь, несомненно, давала Савинкову право исключить его из БО. Весьма интересно, что В.Л.Бурцев также разделял уверенность в провокаторстве Я.Ф.Бердо. В 1925 г. Он писал О.С.Минору: «Просмотрите сохранившиеся бумажки о Бердо. Они любопытны. Я его не обвинял, но я его видел и по его делу потом ко мне обращались. Для меня несомненно, что не он ходил вместе с Черновым и Савинковым на последнее свидание к Азефу. Ходил «Николай». Как Зензинов мог напутать - не понимаю. Он напечатал, что ходил к Азефу на это свидание Бердо! Это была бы картина, если бы третьим на свидание к Азефу ходил провокатор»³⁸⁶.

Истинный же провокатор - И.П.Кирюхин - был разоблачен лишь в сентябре 1910 г. Иван Петрович Кирюхин, мещанин г.Николаевска Самарской губернии, писарь Черноморского флота, участник Очаковского восстания, приговоренный к смертной казни, которая была заменена бессрочной каторгой, в 1907 г. бежал с Амурской колесной дороги и осенью того же года был принят Г.А.Гершуни и Е.Ф.Азефом в Центральный боевой летучий отряд. Посланный ими в Москву для участия в покушении на Гершельмана, он был арестован и в декабре 1907 г. завербован начальником Московской охранки фон Котеном. Ему был устроен побег. Здесь нужно отметить сходство с обстоятельствами вербовки и побега А.А.Петрова: Кирюхин был беглым каторжником, и фон Котен, вербуя его с разрешения Директора Департамента полиции М.И.Трусевича, грубо нарушил закон. Подобные действия квалифицировались в 1917 г. Чрезвычайной следственной комиссией, опиравшейся на законодательство царского времени, как "сговор" и "превышение служебных полномочий". В сентябре 1909 г. видный деятель Московского комитета ПСР А.Ю.Фейт предложил ему вступить в БО ПСР, и после встреч в Париже с С.Н.Слетовым И.П.Кирюхин стал членом Боевой Организации³⁸⁷.

Вернувшись в Москву в декабре 1909 г., Кирюхин был вызван Слетовым в Петербург, где принял участие в работе наблюдательного отряда. Его доклады фон Котену, ставшему к этому времени начальником Петербургской охранки, позволили последнему, по его собственным словам, которые мы цитировали выше, взять ситуацию под полный контроль.

Савинков впервые увидел Кирюхина только после возвращения наблюдательного отряда из Петербурга. И.П.Кирюхин считался "крупным приобретением" для организации. Он пользовался репутацией "человека со спокойной совестью", подкупая своей простотой, душевным равновесием и непосредственностью. Примечателен эпизод, рассказанный М.М.Чернавским. В момент объявления Б.В.Савинковым о наличии в БО скрытого провокатора долгое тягостное молчание прервал "спокойный и как будто даже веселый" голос Кирюхина: ""Этак придется, пожалуй, мне удирать от вас... Вы все давно знакомы между собою... Я тут один новый человек..." "Что выдумываешь? - возразил кто-то (не помню кто). - Мы знаем о твоем прошлом!"³⁸⁸. В качестве исключения (накануне он женился и стал отцом) Кирюхин жил не вместе с остальными членами БО, а появлялся наездами. К чести Савинкова, он быстро начал сомневаться в Кирюхине. Разоблачение же провокатора произошло случайно.

По свидетельству все того же Чернавского, Н.С.Климова начала подтрунивать над выпившим Кирюхиным, который, разозлившись, упомянул об эпизоде, когда она с секретного совещания максималистов поехала в гостиницу вместе с М.И.Соколовым. Ошарашенная Климова сообщила об этом Савинкову, подчеркнув, что Кирюхин не мог узнать этого от максималистов. Сам Кирюхин заявил, что узнал об этом от А.Ю.Фейта, но тот, срочно вызванный из Парижа, категорически отрицал это. Припертый к стенке и подвергнутый допросам Кирюхин, как это видно из черновой записи Савинкова: "На допросе после упорного запирательства признал, что его жена, по его словам, Зоя Вл/адимировна/ Конюс, ур/ожденная/ Фирсанова, состояла в сношениях с М/осковским/ и С/анкт/п/етербургским/ Ох/ранным/ Отд/елением/, о чем он не поставил в известность БО"³⁸⁹.

Оболгав свою гражданскую жену (к ней он потом не вернулся), Кирюхин не признался в своем сотрудничестве с охранкой с 1907 г., что, впрочем, не имело бы для членов БО особого значения. Савинков отправил в ЗД ЦК ПСР извещение о судебном постановлении БО об объявлении Кирюхина провокатором³⁹⁰.

Разоблаченный и изгнанный из БО провокатор написал несколько весьма колоритных писем Б.Н.Моисеенко, И.И.Фондаминскому и Б.В.Савинкову. Представляется, что Кирюхин вполне сознательно дискредитирует Савинкова и членов БО в глазах двух членов ЗД ЦК ПСР, когда он пишет: "Они думали, дурак, дескать проговорился и признается и сделает нам террор. Хвалили ужасно Петрова, говорили, что он блестящий р/еволюционер/. К чему? Или необходим БО Петров, без него вероятно некому делать что-нибудь. А ведь БО существует 1 1/2 г. И ни черта... И никак не могу помириться с тем, что он (Савинков - К.М.) стал наступать только тогда, когда взял браунинг. Трусил и прав был трусить. Но я то не стал бы пачкать пулю. Думаю, хотя и не автор Коня Бледного и не работал с Азевым, но стрелять в него не стал бы"³⁹¹.

Мотивом этого и трех последующих писем могло являться желание Кирюхина оправдаться: используя отсутствие неопровержимых доказательств его провокаторской работы, он пытается посеять среди членов Заграничной Делегации сомнение о правомерности действий Савинкова и его соратников. Собственно говоря, у Кирюхина и не было другого выхода, т.к., будучи объявленным провокатором, он становился бесполезен охранке. Надо отметить, правда, что фон Котен, ставший к этому времени начальником столичной охранки, сделал для своего "крестника" максимально возможное. В течение двух с лишним лет И.П.Кирюхин жил по подложным документам в Пскове и Териоках (Финляндия), получая 200 рублей ежемесячно и занимался почти исключительно самообразованием.

Где-то в конце 1910 - начале 1911 гг. Кирюхин написал второе письмо, адресованное Борису Николаевичу (вероятнее всего, Б.Н.Моисеенко, а, возможно, и Б.Н.Лебедеву). В этом письме он сообщил, что случайно узнал от одного анархиста о своем объявлении провокатором, опубликованном в анархистской газете, и потребовал по сути дела суда над собой. Он писал: "И какие данные послужили к тому, что объявить меня провокатором! Но ведь это все сделано без суда надо мною.

Если все надеются на то, что за меня некому вступиться, то это очень плохо. Ужели личный скандал с некот/орыми/ членами довел до такого ужасного поступка партии, т.е. объявить человека провокатором без всякого суда"³⁹².

Отметим два интересных для нас момента. Во-первых. И.П.Кирюхин, как это явствует из протоколов его допросов в 1917 г., узнал об объявлении его провокатором со слов фон Котена. Объявление это было напечатано в центральном органе ПСР "Знамя труда" и перепечатано, как это было принято, газетами других революционных партий. Подобная перепечатка делалась в связи с принятой в охранке практикой "перепрофилирования" провалившихся провокаторов с одной партии на другую.

Во-вторых, представляется вероятным, что если бы эсеры, действительно, устроили суд над Кирюхиным, его полицейское начальство отправило бы его на этот суд. Во-первых, эсеры в этот период уже не выносили смертных приговоров провокаторам, ограничиваясь объявлением их имен. Во-вторых, имелся небольшой шанс реабилитировать Кирюхина и вернуть его к революционной работе. В-третьих, при неудаче реабилитации Кирюхин мог бы без особых последствий для себя еще больше испортить репутацию БО и ее руководителя в глазах эсеровской эмиграции, где хватало людей и без того смотревших с некоторым подозрением на Савинкова и БО.

Последнее свое письмо, не менее колоритное, чем все предыдущие, Кирюхин написал И.И.Фондаминскому в ноябре 1911 г.: "Я есть то, что называется в рус/ском/ народе "целиною", т.е. способную на все без всякого страха, но вы... вы..., что назвал бы (теперь и всегда голодающий народ) сволочь, кот/орая/ познала величие и славу и уже неспособна на мелкие дела (или черные, как Вы их называете). Плохой народ, хуже деспотов"³⁹³.

Как уже отмечалось, И.П.Кирюхин ходатайствовал о своем помиловании, затем весной 1914 г. вместе со своим начальником перешел в разведку Генштаба и был заброшен в восточные районы Австро-Венгрии, где был арестован, а затем освобожден в сентябре 1914 г. русскими частями. Получив после этого помилование и последние 300 рублей "вспомоществования", Кирюхин ушел в отставку и весной 1917 г. был арестован и привлечен к дознанию³⁹⁴. Представляется (судя по тому, что последний допрос был в сентябре 1917 г. и дело не было закрыто), что в тюрьме он досидел до прихода к власти большевиков. Был ли он расстрелян (что вероятнее всего) или был использован новыми хозяевами снова против эсеров под чужим именем - неизвестно.

Но неверен был бы категорический вывод о том, что БО ПСР с марта 1910 г. находилась в состоянии деморализации и бездействия, бросив все свои силы на поиски в своей среде провокаторов. Савинков не смирился с неудачей. Ранней весной 1910 г. состоялась его встреча с И.И.Фондаминским и планировалась встреча с В.М.Зензиновым³⁹⁵, которая состоялась в апреле 1910 г. в Лондоне. После нее Зензинов «вернулся в мае в Петербург и, по поручению группы, ездил в Выборг и Финляндию за документами, по которым члены группы должны были заново становиться на работу. По возвращении из Гельсингфорса был в тот же день арестован в Петербурге"³⁹⁶. Причина ареста была проста - Зензинов лицом к лицу столкнулся с филером, который помнил его еще по старым делам. Этот факт подтверждается и А.И.Спиридовичем³⁹⁷.

Б.В.Савинковым, В.М.Зензиновым и И.И.Фондаминским в это время был выработан новый план действия БО, составлена смета с 1 мая 1910 г. по 1 января 1911 г. и предпринимались энергичные усилия по приему в БО проверенных людей.

Будучи сторонником применения технических новинок в террористическом деле, после разоблачения Азефа Савинков был вынужден согласиться с использованием старых методов, уже практиковавшихся в БО, против которых он прежде так активно выступал. Но оставаясь, по его собственным словам, "при прежнем мнении о технических изобретениях как о единственном пути, который может поднять террор на должную высоту"³⁹⁸, Савинков не оставил попыток использования технических новинок в деле террора.

Работа С.И.Бухало по созданию аэроплана, начатая еще по инициативе Азефа, была при поддержке Савинкова продолжена с начала 1909 г. После разоблачения Азефа мастерская из Мюнхена была перенесена в Штутгарт, и Бухало уже приступил к монтажу своего аппарата, но во второй половине 1910 г. из-за отсутствия денег работа остановилась. В письме И.И.Фондаминскому от 24 мая 1910 г. С.И.Бухало писал: "Если Вы там сделаете все так, чтобы я не сел на мель, покуда еще имеется неизрасходованный остаток ассигнованной на дело суммы, Вы спасете это дело"³⁹⁹. Впрочем, тогда же он отмечал, что "...если, однако, дело пойдет намеченным порядком, то как представляется - понадобится несколько месяцев, пока будет достигнут результат"⁴⁰⁰. С.И.Бухало выпустил книжку с результатами своей работы с целью получения денег и просил отдать ее "на отзыв специалистам, и прежде всего по теоретической механике"⁴⁰¹.

Письма Бухало Савинкову позволяют проследить дальнейшее развитие событий. Попытки конструктора продолжить строительство аэроплана своими силами провалились. Он пошел работать на фабрику, затем затеял собственное предприятие (с целью скопить денег) и прогорел. Имел множество предложений о средствах на постройку аэроплана, в том числе и от военного ведомства, от которых отказался. После долгих колебаний он заключил контракт с местным промышленником-миллионером, выговорив право на использование аэроплана в течение полугода после постройки для агитации против применения аэропланов в военных целях. Одно из последних писем С.Бухало Савинкову, датированное августом 1913 г., полно горечи и отчаяния: "работал для России, получит Пруссия; работал для мира, получит военное ведомство".

Как это видно из писем С.И.Бухало В.Л.Бурцеву, после окончания финансирования своих работ он поступил в Штутгарте на фабрику Роберта Боша чертежником за 5 марок в день, но уже через 4 месяца работал инженером и получил обещание на "контракт с участием в прибылях, даваемых его изобретениями". В октябре 1911 г. он ушел с фабрики, увидев "контракт - без участия в прибылях" и обозвав хозяев фабрики жуликами. Переехав в Мюнхен, он, не имея русского паспорта, который он в годы революции отдал какому-то эмигранту для поездки в Россию, оказался под опекой местной полиции и просил у Бурцева содействия и помощи.

Когда было принято решение ЗД ЦК ПСР о прекращении финансирования строительства аэроплана, точно неизвестно, но, вероятно, в конце 1910 г. И.И.Фондаминский писал 12 января 1911 г. Б.В.Савинкову: "...Не буду Вам рассказывать, почему мы отбросили первый план - я его вообще не отвергаю принципиально, но некоторые ограничения делают его невозможным, по крайней мере теперь"⁴⁰².

В.М.Чернов, горячий сторонник "технического прогресса в деле террора", выразил свое "особое мнение", написав: "Нахожу, что состоявшееся относительно М-ского (вероятно, Мюнхенского - К.М.) дела решение противоречит целому ряду предыдущих постановлений по этому вопросу. Нахожу, что со времени этих постановлений ничего не случилось такого, что оправдало бы столь резкую перемену решения. Очень опасаюсь, что связь этого дела с общим договором, заключенным ЦК с инициативной БО, по-прежнему существует, и что результатом перемены решения может быть новый конфликт. Нахожу, что в этом конфликте, если он будет, право будет на стороне БО. Со своей стороны, выражаю крайнее сожаление о том, что накануне завершения бросается на произвол судьбы чрезвычайно важное дело, на которое уже затрачено так много партийных денег. Нахожу, что именно этим решением все предыдущие затраты обращаются в загубленный напрасно капитал, чем наносится большой ущерб партийным интересам"⁴⁰³.

Попытку использовать аэроплан для совершения террористического акта можно оценивать весьма различно. Если говорить применительно к конструкции С.И.Бухало, то основной вопрос, который возникает: в какой степени его проект был реальным? Мы не располагаем сведениями ни о конструкции аппарата, ни описанием его технических характеристик, ни оценками специалистов. Заключение о теоретической состоятельности проекта давал Е.Ф.Азеф, являясь инженером-электриком. Компетентность Азефа в авиастроении, да и в теоретической механике, естественно, вызывает сомнения. Побудительные мотивы его положительного отзыва к тому же могли лежать совсем в иной плоскости. И с этой точки зрения, не лишено оснований предположение, что Азефу и Герасимову было выгодно это прожектерство, заставлявшее эсеров тешить себя несбыточными надеждами и вкладывать немалые деньги в безнадежное дело. Но с другой стороны, А.В.Герасимов, как это видно из его письма летом 1909 г. завербованному Петрову, относился достаточно серьезно к самой возможности применения аэропланов в террористическом акте. Он писал: "Читал в газетах, что в первых числах октября в Париже будет какой-то конкурс аэронавтики, и мне пришла в голову мысль - не воспользуется ли наша братия этим новым изобретением для своих высоких целей? Как Вы думаете - сообщите"⁴⁰⁴.

Насколько эти опасения имели под собой основания? К сожалению, мы не располагаем ни чертежами, ни расчетами проектируемого аэроплана. Те отдельные штрихи, которые известны о деталях проекта, не позволяют делать какие-либо выводы о реальных его возможностях. Впрочем, есть надежда, что эти чертежи, возможно, удастся обнаружить в Германии, где жили С.И.Бухало и Е.Ф.Азеф. Кроме того, где-то в 1909-1910 гг. С.И.Бухало, как видно из его писем, издал за границей брошюру с расчетами и обоснованием своего проекта. Все это позволяет надеяться на обнаружение сведений об аэроплане. По свидетельству М.А.Натансона, при побеге Е.Ф.Азеф захватил с собой и чертежи аэроплана Бухало⁴⁰⁵. Иногда этот факт приводят в качестве доказательства того, что он верил в реальность проекта и надеялся использовать его в своих интересах.

Вместе с тем, тактико-технические данные даже лучших самолетов заводского производства того времени вряд ли позволили ли бы решить задачу, которую перед собой ставили эсеры. По утверждениям специалистов, задача точного бомбометания не была решена даже к 1914 г., хотя и было создано немало различных бомбардировочных прицелов и бомбодержателей, но "все они были еще весьма несовершенными"⁴⁰⁶. Да и для того, чтобы разрушить достаточно значительную часть Царскосельского или Петергофского дворцов (а именно по ним планировалось нанести удар для уничтожения царя, как это видно из воспоминаний Б.В.Савинкова), понадобились бы бомбы в несколько сот килограммов. Место базирования и старта аэроплана должно было находиться за границей, иначе вся затея становилась слишком уязвимой для полиции.

С другой стороны, представляется, что если бы техническая часть задачи была бы решена и в руках эсеров оказалась бы машина с достаточной дальностью полета и грузоподъемностью, нашлись бы желающие взять на себя роль камикадзе. В любом случае подобный "авиационный" террористический акт привел бы к гибели десятков человек и бесценных исторических реликвий.

Рассматривался Б.В.Савинковым и проект подводной лодки, представленный неизвестным автором в марте 1909 г. Она должны была иметь следующие характеристики: длина 6 м, диаметр 2 м, водоизмещение 11 тонн, погружение до 30 метров, экипаж 3 человека, наличие динамомашины, бензомотора и ручного двигателя. Проектом предусматривался способ доставки от места строительства (Лондон) к месту действия (Петербург) и способ хранения лодки до и после ее применения. Вооружение должно было состоять из четырех стокилограммовых мин, прикрепляемых к днищу корабля противника и взрываемых с помощью электрокабеля с расстояния в 200-300 метров⁴⁰⁷.

Неизвестный автор проекта писал: "Я предъявляю к проектируемой подводной лодке следующие требования: 1) уметь достигнуть места нахождения неприятеля, причем максимальное расстояние между этим местом и базой лодки я принимаю равным 100 узлам; 2) приблизиться незаметно к атакуемому кораблю, причем надо иметь в виду, что он может быть охраняем несколькими судами, или даже находиться среди целой эскадры; 3) взорвать этот корабль таким способом, который бы не оставлял лицам, находящимся на нем, никаких шансов на спасение; 4) после атаки незаметно удалиться из опасной зоны и пройти обратно в свою базу; 5) обладать минимальными размерами... Экипаж должен иметь возможность провести minimum сутки под водой, без сообщения с внешней атмосферой, т.к. может случиться надобность очень долго сторожить атакуемое судно, находясь среди неприятельской эскадры. Вооружение лодки обыкновенными минами (Уайтхейда или Howell'а) я считаю не гарантирующим достижения поставленной цели, т.к. 1) даже при выстрелах с очень близкого расстояния случаются промахи, тем более у неопытного минера; 2) и при удачном попадании корабль может продержаться на воде столько времени, что лица, находившиеся на палубе в момент взрыва, могут быть спасены. По этой причине, а также и ввиду трудности и неудобств установки такой системы вооружения на лодке столь малого тоннажа, - я принимаю другой способ действия: взрывание корабля минами, прикрепленными к его днищу"⁴⁰⁸.

По агентурным данным, проект разрабатывался для организации цареубийства и оценивался в 80 тыс. рублей, из-за чего и был отклонен⁴⁰⁹. О возможном авторе проекта известно лишь следующее. В ноябре 1910 г. администрация одной из тюрем от своего доносчика узнала о рассказах одного из заключенных о готовившемся эсерами покушении на царя с помощью подводной лодки во время посещения им Италии. Допрошенный, некто Миколич, показал, что работая летом-осенью 1907 г. в Барановичской эсеровской организации, он узнал о плане покушения на яхту царя при помощи подводной лодки. По его словам, "весь план покушения был разработан на бумаге в виде вычислений и в виде чертежей", отношение к нему имели члены Барановичского комитета Викентий Мороз (у него хранились бумаги) и Елья Цейтлин. Реализация проекта оценивалась в 70 тыс. рублей, которые предполагалось добыть с помощью экспроприации, сорвавшейся из-за ареста осенью 1907 г. руководителя всей операции⁴¹⁰.

Не совсем ясно, об одном ли и том же проекте идет речь в приведенном рассказе и проекте, датированном 1909 г. Но как бы то ни было, подобный план существовал, рассматривался Б.В.Савинковым, был известен В.М.Чернову. Об этом есть и косвенные свидетельства в речи Чернова на V Совете партии, где он говорил о необходимости внедрения новых научно-технических разработок в дело террора, обращая внимание на достижения военно-инженерной мысли, ведущей уже борьбу «в воздухе и под водой»⁴¹¹.

Какова была степень реальности проекта с технической точки зрения? Интересна оценка современных специалистов, в частности, д.т.н., профессора кафедры "Подводные аппараты" МГТУ им. Н.Э.Баумана С.П.Северова, любезно согласившегося проанализировать предоставленные ему автором данной книги материалы проекта. В своем заключении С.П.Северов отметил следующее: "В целом рассматриваемый проект являлся на момент его представления в 1909 г. добросовестной, высоко оригинальной, достаточно полно обоснованной и безусловно технически осуществимой разработкой. Исследуемая проектная разработка, не известная современным специалистам, не утратила и в настоящее время концептуальной целесообразности значительной части технических решений, предложенных в начале века неизвестным автором. Рассматриваемый проект в высшей степени интересен как историческое звено как в технической эволюции подводного кораблестроения в России, так и в истории Отечества вообще"⁴¹².

Но если осуществление проекта с постройкой аэроплана продвинулось достаточно далеко, то проект подводной лодки остался на бумаге. Мы ничего не знаем о причинах отклонения данного проекта кроме сообщений агентуры о его высокой стоимости. Но представляется, что возможными причинами могли служить и соображения о неизбежной гибели всего экипажа царской яхты, включая матросов, чью спланированную смерть эсерам весьма сложно было бы объяснить. Нетрудно представить себе, какую реакцию их гибель вызвала бы в обществе, в частности в военной среде (особенно флотской), где эсеры пользовались популярностью. Но как бы то ни было, надеждам эсеров на применение новых технических средств в террористической борьбе не суждено было сбыться.

Первый план, который пыталась реализовать БО в конце 1909 - начале 1910 гг., как видно из всего вышеизложенного, был вполне традиционен. В нем делался упор на сбор сведений о передвижениях намеченных объектов покушения силами наблюдательного отряда, члены которого выступали в роли извозчиков. Подобная схема с успехом применялась БО ПСР еще в 1903-1905 гг. Использование методов, характерных для БО времен Г.А.Гершуни, практически было невозможно для БО в 1909-1911 гг. по объективным условиям. Уровень объектов покушения и соответственно их охраны был неизмеримо выше, чем у первых жертв эсеровского террора в 1902-1903 гг. Кроме того с тех пор серьезно изменилась психологическая атмосфера и отношение власти к возможности покушений на жизнь ее представителей. Первые акты были для властей абсолютно неожиданными, а меры предосторожности и охраны находились на невысоком уровне. Достаточно привести пример с уфимским губернатором Н.М.Богдановичем, застреленным Е.О.Дулебовым во время прогулки без охраны в городском саду.

К 1909 г. от беспечности и благодушия властей по отношению к собственной безопасности не осталось и следа. Представляется, что после разоблачения Азефа высокопоставленные информаторы, снабжавшие БО ценной информацией, вынуждены были прекратить это занятие, отчасти из-за недоверия к БО, которой много лет руководил провокатор. Кроме того известно, что Б.В.Савинков весьма скептически относился к подобным источникам информации, предпочитая комбинировать сбор таких сведений с работой наблюдательного отряда. Еще в 1907 г. на совещании с Е.Ф.Азефом и Г.А.Гершуни он говорил, что "такие сведения имеют обыкновенно характер слухов, что ими следует пользоваться с величайшей осторожностью, что ни в коем случае их нельзя принять за основание для всей террористической деятельности боевой организации"⁴¹³. Кроме того при попытке базировать на подобных сведениях план покушения возникала реальная опасность попасть в полицейскую западню. Характерно, что предложенный тогда Савинковым план комбинации методов наблюдения с методами сбора сведений при увеличении отряда наблюдения был отвергнут Е.Ф.Азефом и Г.А.Гершуни по кадровым соображениям. Состоявшийся тогда диалог заслуживает пристального внимания, т.к. многое из сказанного в то время Савинковым было ему близко и в 1909 г., к моменту воссоздания БО ПСР. Кроме того многие опасения Г.А.Гершуни и Е.Ф.Азефа подтвердились на практике.

О новом плане действий БО на вторую половину 1910 г. известно немного. Некоторое представление о нем дает смета БО с 1 июня 1910 г. по 1 января 1911 г. с постатейной росписью расходов. Из нее видно следующее: планировалась поездка М.М.Чернавского в Россию, на что выделялась огромная сумма - 1700 рублей, а затем его "устройство" (1000 рублей). На извозчика отводилось 800 рублей, на устройство П/авла/ И/вановича/ (Б.В.Савинкова - К.М.) и С/ергея/ Н/иколаевича/ (С.Н.Моисеенко - К.М.) - 800 рублей, на устройство остальных - 400 рублей. В смету также были заложены такие статьи расходов, как "документы иностранные" - 500 руб., "материалы и перевозка его" - 500 руб., "граница" - 300 руб., "одежда 10 ч. по 150" - 1500 руб., "проезд в Россию по 125" - 1250 руб., "отправка девицы в Россию" - 250 руб., "содержание с июля по январь" - 7500 руб., "Юрий" - 500 руб., "Голубцов" - 200 руб.⁴¹⁴. Как видно, важная роль в этом плане отводилась неким "Юрию" и "Голубцову", которые членами БО не являлись, а связь с ними поддерживалась через И.И.Фондаминского.

В своем письме Фондаминскому (оно не датировано, но, скорее всего, относится к весне-лету 1910 г.) Савинков предупреждал: "...я пришел к убеждению, что если Организация не будет увеличена в своем составе, то работать едва ли возможно. Кандидатами считаю: Донской, Смирнов, Ивановская, Якимова, Климова, Карпович, Фейт, Панкратов, Кругликов. Никого другого я в Организацию не приму". В этом же письме Савинков просил связаться с Д.Д.Донским и П.С.Ивановской, причем ответу Донского придавалось "настолько важное значение, что им обуславливается поездка М.М. (Чернавского - К.М.) в Россию за Якимовой и Смирновым". В случае отказа Донского, писал Савинков, "несмотря на риск, потерю денег и времени, я считаю поездку М.М. необходимою: если мы сами не предпримем ничего для увеличения Организации, то рискуем остаться навсегда в самом печальном положении". Кроме того Савинков просил узнать, приступил ли к работе "Юрий", и если нет, то предложить Донскому заменить его. Чернавский также должен был пригласить за границу "Голубцова" для свидания с Савинковым и Фондаминским, т.к. без помощи "Голубцова" Савинков "также не видел надежды на успех"⁴¹⁵.

В уже упоминавшемся конспекте доклада Б.В.Савинкова идет речь о сборе каких-то документов и о возобновлении к маю "работы по документам". Кроме того уже говорилось о том, что боевики изучали во Флоренции газеты за последние два года "для специальных целей". Отсутствие в смете статей расхода на покупку лошадей для извозчиков свидетельствует о том, что наблюдение в ставшей уже традиционной форме не планировалось. Факт проведения "Голубцовым" какой-то важной подготовительной работы, без которой Савинков "не видел надежды на успех", также свидетельствует, на наш взгляд, о том, что упор делался не на данные наружного наблюдения. И наконец, такая странная графа, как "отправка девицы в Россию", укрепляет мысль о плане-ловушке. Гипотетически можно предположить, что боевикам удалось раскопать информацию о какой-то компрометирующей связи одной из предполагаемых жертв во время ее пребывания за границей в 1907-1909 гг. и попытке использовать "девицу" в качестве приманки. Впрочем, это лишь предположение. Только одно мы можем утверждать достаточно точно, а именно: на рубеже 1910-1911 гг. члены БО ПСР наметили себе новый объект покушения - товарища министра внутренних дел генерал-майора П.Г.Курлова. Боевикам удалось раздобыть адрес частной квартиры П.Г.Курлова (А.В.Герасимов, например, жил на конспиративной квартире и под чужим именем), что значительно облегчало задачу его убийства. Но этот план не был воплощен в жизнь, о чем речь пойдет ниже.

Из намеченных Савинковым кандидатур членом БО стала лишь Н.С.Климова - известная максималистка, А.В.Якимова и В.А.Смирнов, члены старой БО, с которыми беседовал в России М.М.Чернавский, отказались. Примечательно, что Якимова назвала всю затею с возобновлением террора "донкихотством". В.А.Смирнов, находясь длительное время на нелегальном положении вместе с женой и маленьким ребенком (они дошли до такой степени отчаяния, что уже стали подумывать о добровольной сдаче полиции), попросил переправить их всех за границу, но вступать в БО не чувствовал сил. П.В.Карпович, если судить по его письмам к Б.В.Савинкову, поставил крест на карьере террориста⁴¹⁶. Подобную же оценку по его адресу высказывала Савинкову и Н.С.Климова: "Карп/ович/ нравится, славный малый, но для дела, мне кажется, навсегда конченный человек"⁴¹⁷. Чем закончились переговоры И.И.Фондаминского с Д.Д.Донским, П.С.Ивановской, А.Ю.Фейтом, В.С.Панкратовым и Кругликовым, понять не сложно.

Очень настойчиво, более чем в течение полугода, Савинков просил И.И.Фондаминского разыскать Н.С.Климову. В письме к Фондаминскому от 12 июля 1910 г. он писал: "Изложите ей нашу историю, не жалея черных красок, и сообщите, где мы. Я хочу, чтобы она знала положение и понимала, куда идет. Если и после этого разговора она согласится - примите ее немедленно"⁴¹⁸.

Приход в БО Н.С.Климовой сильно поднял боевой дух членов организации. По свидетельству М.М.Чернавского, Н.С.Климова и М.А.Прокофьева были самыми волевыми и сильными личностями в БО после самого Савинкова⁴¹⁹. По словам эсера-максималиста Г.А.Нестроева, Боевая организация максималистов "держалась" М.И.Соколовым ("Медведем"), В.Д.Виноградовым и Н.С.Климовой⁴²⁰. По воспоминаниям З.Клапиной. Н.С.Климова, отбывавшая бессрочную каторгу в Московской женской каторжной тюрьме, принимала (наряду с еще тремя каторжанками) самое активное участие в подготовке побега в июле 1909 г.⁴²¹. Любопытно, что в условиях усиленных полицейских розысков из Москвы в Париж Н.С.Климова пробиралась через Сибирь, Китай и Японию⁴²².

Интересно, что даже З.Н.Гиппиус, отнюдь не склонная к завышенной оценке людей, восторженно отзывалась о "неземном лице" М.А.Прокофьевой⁴²³. Побывав по приглашению Б.В.Савинкова вместе с Д.С.Мережковским в начале 1911 г. (назадолго до роспуска БО) на вилле в Теуле, где обосновались боевики, она отмечала, что им обоим "не понравились люди, окружавшие Савинкова". Но тут же уточняла: "Все, кроме этой нежной, удивительной Марии Прокофьевой, с ее светлым, каким-то "нездешним" лицом. Уже больная, она куталась в плед. А вокруг, в атмосфере этого "общества", было что-то нелепое и даже ...пошлое"⁴²⁴.

В ноябре 1910 г. Савинков сделал Заграничной Делегации ЦК ПСР доклад о работе БО. В декабре 1910 г. он отправил в ЗД ЦК ПСР извещение БО. В нем говорилось о прекращении "за техническою невозможностью работы в том ее виде, в каком она велась до сих пор", и намерении "деятельность БО продолжать в новых технических формах"⁴²⁵. Нужно отметить, что содержание документа весьма расплывчато. Подобные формулировки и аргументы использовались Б.В.Савинковым и Е.Ф.Азфом осенью 1906 г., когда БО оказалась в параличе, а затем - Б.В.Савинковым в 1907 году. Но тогда речь шла, с одной стороны, об изменении самого "метода работы" БО, основанного на "динамитной технике" и выслеживании объектов покушения (предполагалось использовать технические новинки, в том числе аэроплан), с другой - об изменении организационных форм БО. Однако в конце 1910 г. ни о том, ни о другом говорить уже не приходилось. "Технические изыски" С.И.Бухало из-за недостатка средств остановились, а больше в этом направлении ничего и не делалось. Гигантские сложности с подбором кадров для БО вообще делали вопрос о ее существовании предрешенным. Судя по всему, данное решение БО - попытка оттянуть время и "сохранить лицо". О каких "новых технических формах" идет речь, непонятно. Скорее всего, имелось в виду изменение предыдущего плана в целом, методов получения информации и устройства самого покушения.

Что же, собственно говоря, произошло в БО во второй половине 1910 г.? Самоубийство Я.Бердо, разоблачение И.П.Кирюхина, нервное расстройство у .В.О.Фабриканта, невозможность набрать новых, надежных людей в Организацию, потеря веры в необходимость и успех начатого дела. Открытие провокатора для БО, по словам М.М.Чернавского, "обошлось слишком дорого... Группа сильно ослабела. Провокатор, как червь, источил ее изнутри. Оставшимися силами она уже была не в состоянии выполнить намеченный план. И все попытки пополнить ее новыми вполне надежными членами оканчивались неудачей. Волей-неволей приходилось признать свою немощность и ликвидироваться"⁴²⁶.

Лучше всего понять мысли и настроения членов БО позволяет письмо М.А.Прокофьевой Савинкову, отправленное ею из санатория, где ей безуспешно пытались лечить сгубивший ее вскоре туберкулез. Позволим себе привести длинную цитату из этого письма, ибо оно объясняет очень многое о причинах свертывания деятельности БО ПСР: "Мы знаем, что "один в поле" может воевать гораздо дольше, чем это принято думать. Я даже не знаю предела, за которым один, если этот один есть, не может воевать.

Но я знаю, что есть предел одиночества, за которым один не должен воевать, если даже и может. Такой предел, я чувствую, настал теперь для нас. Может быть, он настал уже давно, но я имею силы и считаю себя обязанной признать это только теперь. У нас, оставшихся, есть силы идти дальше и я допускаю, искренно, не для формы только допускаю, что есть шансы на победу. Но наше одиночество дошло до тех пределов, за которыми война теряет смысл и значение войны и превращается в нашу личную цель. Превращается не нами, а тем, что вне нас. Самая блестящая наша победа должна в этих условиях обратиться в наше поражение, в торжественные похороны того, за что мы начали воевать. Я похорон не хочу и чувствую - нужно, должно остановиться. Может быть, завтра же мы будем не так одиноки, может быть, завтра мы увидим то, чего не видим, не находим теперь, я не только допускаю, но и верю в это. Завтра же мы и будем об этом говорить, завтра же и начнем все снова. Но сегодня нужно поставить точку...⁴²⁷.

Слова М.А.Прокофьевой о пределе одиночества, о наличии шансов на победу и потере смысла и значения войны, представляются самыми точными и верными из всего, что когда-либо говорилось о причинах неудач БО в 1909-1911 гг. О том, что подобные мысли были присущи не только М.А.Прокофьевой, свидетельствует черновик письма Б.В.Савинкова в ЗД ЦК ПСР, написанный им в марте 1910 г.: "Пусть же товарищи не судят строго нас, не сумевших решить выпавшей нам на долю тяжелой задачи... Боевая Организация, как бы она ни была в своей деятельности оторвана от внешнего мира, нуждается в моральном сочувствии Партии и народа. И чем это сочувствие больше, тем сильнее Боевая Организация..."⁴²⁸.

Весной 1911 г., вероятно уже после выхода в свет "Заключения Судебно-Следственной комиссии по делу Азефа" БО ПСР была распущена. По свидетельству М.М.Чернавского, ее члены собрались у Б.В.Савинкова, жившего уже открыто в маленькой французской деревушке, неподалеку от Канн, чтобы произвести "своего рода харакири", голосованием констатировать "ее распадение"⁴²⁹.

В чем же заключались причины неудач БО в 1909-1911 гг.? Отвечая на этот вопрос, многие мемуаристы склонны были винить самого Б.В.Савинкова, прежде всего за отсутствие у него организаторских талантов. Прямо или косвенно его в этом упрекали в своих мемуарах и статьях В.М.Чернов, В.И.Лебедев и Е.Е.Колосов. Так, В.М.Чернов в 1924 г. писал: "... слишком ли неблагоприятны были внешние обстоятельства, вмешался ли случай, или Савинков оказался несостоятельным, как "единый глава" новой террористической организации, только из нее ровно ничего не вышло. ... Быть может, прав был Азеф, который говаривал: "Павел Иванович чересчур импрессионист, чересчур невыдержан и неровен для такого тонкого дела, как руководство террором". Быть может, прав был и Карпович, говоривший, что "без Азефа Савинков не тот, что был при Азефе: эффектен по-прежнему, да кишка коротка: пустоцвет""⁴³⁰. Следует отметить, что на наш взгляд В.М.Чернов поступал не совсем корректно, цитируя высказывания Е.Ф.Азефа и Г.А.Гершуни о Б.В.Савинкове. Уже после разоблачения Азефа всем стало очевидно, что он Азеф вел против Савинкова хитрую интригу, настраивая против него всех руководителей партии. В.М.Чернов, пытаясь по соображениям "злобы дня" вылепить "нужный" образ Б.В.Савинкова, грешил против истины, становясь весьма тенденциозным и избирательным в своих воспоминаниях и оценках (это касается и идейной эволюции Савинкова и его богоискательства).

Но самые убийственные характеристики Савинкову давал Е.Е.Колосов: "Вопреки общераспространенному мнению, которое, впрочем, сумел внушить другим сам же Савинков, - он не был человек самостоятельного дела. ... Самый крупный его талант состоял в его замечательном умении убеждать всех окружающих, что он и есть для того или иного насущного дела тот самый человек, который бывает в таких случаях нужен, хотя бы качествами, необходимыми для этого, он и не обладал. ... Это был человек, заранее предопределенный к неизбежному банкротству, и вся его деятельность, начиная с 1909 г., есть последовательный переход от одного краха к другому, что он совершал достаточно легко, так как был ко всему этому человеком глубоко безпринципным, типичным нигилистом той эпохи, что знали - все"⁴³¹.

Главное, что ставили Б.В.Савинкову в вину его недоброжелатели, - это его боязнь ехать в Россию для самостоятельного руководства делом. Основываясь на разговорах того времени (и, вероятно, оценках своих консультантов, в т.ч. и В.М.Чернова), Б.И.Николаевский оценивал деятельность БО в своей книге так: "... последняя атака кончилась хуже, чем ничем. ...у самого Савинкова - автора идеи этого последнего похода - не нашлось силы пойти на риск своей головой: он бесцельно мотался по загранице, тратил большие суммы из партийных денег, но в Россию так и не поехал"⁴³².

Эти отзывы - лишь часть упреков в адрес Савинкова, складывавшиеся в привычный для нас его образ. Образ "революционного бретера и кавалергарда", авантюриста, ищущего острых ощущений, человека без твердых убеждений и принципов, претендующего на роль "сверхчеловека", человека яркого, эффектного, но безнадежно неудачливого.

Давал ли Б.В.Савинков повод для формирования такого мнения о себе? В какой-то мере - да, давал, будучи личностью весьма противоречивой. Правомерен ли такой вывод? Представляется, что нет, как слишком одномерный и пристрастный. Весьма примечательно, что такой образ Б.В.Савинкова был выгоден как его бывшим товарищам по партии, так и новой власти. На наш взгляд, то, что к 1925 г. оценки личности Савинкова, даваемые непримиримыми антагонистами (коммунистами и эсерами-эмигрантами), в значительной степени совпали, не есть еще свидетельство их объективности. Чуть ли не единственным из эсеров, кто в это время даль весьма объективную оценку противоречивой личности Б.В.Савинкова, был В.М.Зензинов. Его статья «Б.В.Савинков» (она была напечатана в ноябре 1924 г. в нескольких номерах нью-йоркской газеты «Новое русское слово»), на наш взгляд, является одним из лучших воспоминаний о Б.В.Савинкове., дающим яркое впечатление о нем. Так, например, В.М.Зензинов отмечал, что не встречал людей, относившихся к Савинкову нейтрально - его или любили или ненавидели. Сам В.М.Зензинов из первой категории перешел во вторую, когда, сидя в 1911 г. в тюрьме, узнал о том, что Савинков проиграл часть денег из кассы БО, и переправил ему письмо с извещением о разрыве дружбы между ними.

В целом представляется, что фигура, личность Савинкова намного сложнее, трагичнее и противоречивее, чем существующие расхожие клише. Центральным в характере Савинкова нам представляется его мятежный ищущий дух, желание честно ответить на "проклятые вопросы". Очень точной представляется оценка Савинкова Е.С.Созоновым: "... чудесный цветок, Бог знает откуда занесенный. Вся его деятельность носила какой-то странно-личный характер: он боролся как будто потому, что лично его оскорбили, его честь благородного человека. И боролся так, что всем нам мог послужить образцом"⁴³³.

О том, что Б.В.Савинков принимал близко к сердцу и болезненно реагировал на промахи и неудачи боевиков, свидетельствует его письмо И.И.Фондаминскому от 29 января 1910 г.: "Я дал право и даже обязал Н/иколая Васильевича/ (Ян Бердо - К.М.) вызвать меня телеграммой в Москву в случае затруднений. У меня разлитие желчи от всех глупостей, пустяков, мелкого беса, ерунды, чепухи, перевирания, опаздывания на явки и прочая и прочая и прочая. Как это ни рискованно, при первой же новой путанице я по телеграмме уеду в Россию, чтобы лично попытаться все исправить"⁴³⁴. Это письмо, как нам кажется, служит ответом и на многочисленные упреки в том, что Б.В.Савинков из трусости не поехал в Россию. Справедливо ли обвинять его в этом? Представляется, что нет. Мы точно не знаем, был ли Савинков в это время в России. По свидетельству З.Н.Гиппиус, к лету 1910 г. Савинков трижды побывал в России (Гиппиус только перепутала год, впрочем, как и год роспуска БО, назвав соответственно 1911-й и 1912-й)⁴³⁵. Полиция в этот период неоднократно отмечала факт присутствия Савинкова в России и Финляндии. Впрочем, в какой степени эти сведения достоверны, нам неизвестно. Как это видно из черновика письма Б.В.Савинкова И.И.Фондаминскому (декабрь 1909 г.) охранка целенаправленно дезинформировалась о местонахождении и намечаемых целях БО: "Распространяйте слух, что мы в России, но, кажется, отказались от С/толыпина/ и действуем в провинции. ...теперь более, чем к/огда/-л/ибо/ нужно попытаться сбить с толку всех провокаторов"⁴³⁶. О том, что эсеры методично дезинформировали охранку, распуская в эмигрантских кругах различные слухи, видно по донесениям заграничной агентуры, сообщавшей то об отказе от цареубийства, то об отказе от покушения на Столыпина и т.д.

Что же собственно говоря вызывало в эмигрантской среде неприятие Б.В.Савинкова? "Барские и кавалергардские замашки", увлечение азартными играми, отстраненное и подчас высокомерное отношение к "чужим", его "Конь Бледный" и даже его развод с первой женой В.Г.Успенской и вторая женитьба. Его имя особенно в 1909-1911 гг. было всегда окутано многочисленными слухами. Часть из них имела под собой почву. Так, например, Савинков время от времени ездил в Монте-Карло играть и, судя по всему, не всегда мог вовремя остановиться.

Показательно отношение к Б.В.Савинкову В.Н.Фигнер - она одновременно восхищалась им и в то же время многое в его взглядах и привычках не могла принять: «В самом деле, не смешно ли было с серьезным видом, указывая на голые руки, говорить, что нет денег на лайковые перчатки, чтобы в Париже сидеть за столиком на Тюильрийском бульваре»⁴³⁷.

Но были и слухи, абсолютно не соответствовавшие действительности, но тем не менее страшные для Савинкова. Так, один из эсеров, арестованный в Петербурге, передал на волю, что содержимое их разговора стало известно полиции. Позже выяснилось, что разговор велся по телефону, при открытых ставнях и пр., что совершенно снимало с Б.В.Савинкова⁴³⁸ какие-либо подозрения.

Савинков, действительно, ощущал себя в положении человека "травимого", которому приходится преодолевать недоверие и отчужденность многих, человека, неудачи которого вызовут злобную радость у его многочисленных недоброжелателей. Достаточно характерен его вопрос в октябре 1909 г. И.И.Фондаминскому: "Очень меня ругают в Париже?". Еще более откровенны его слова, сказанные месяцем позже: "Голубчик Илюша, я не обещал и не обещаю быстроты. Я обещаю ее тем менее, что вижу на каждом шагу, что после Аз/ефа/ и всей болтовни всех Марков Анд/реевичей/ и Вер Ник/олаевен/ (М.А.Натансон и В.Н.Фигнер - К.М.) обо мне, мне приходится кроме обычных затруднений преодолевать личное недоверие ко мне. Я утешаюсь только тем, что имею доверие своих товарищей и Ваше, и опять говорю Вам: или мы сделаем наше дело или нас не будет. Обнимаю Вас, имейте терпение и доверие"⁴³⁹.

Впрочем, не обошлось и без конфликтов с руководством партии, нарушавшим свои обязательства перед БО. Первый крупный конфликт возник после того, как было проигнорировано требование Савинкова сообщить о руководстве и контроле БО над Петровым. Черновики писем Б.В.Савинкова И.И.Фондаминскому содержат весьма богатый материал по этому вопросу. Так, 8 января 1910 г. Савинков предъявил Фондаминскому как представителю ЗД ЦК ПСР уже вполне развернутый список претензий. Вновь касаясь вопроса о заявлении ЦК по делу Петрова, он писал: "...Я не могу считать формой одно из самых существенных моих прав, - право голоса в деле, касающемся меня. В моих глазах, Ваш поступок остается явным и ничем не оправдываемым нарушением моего права. Только личное мое к Вам уважение удержало меня от отставки"⁴⁴⁰.

Другим мотивом, толкавшим Б.В.Савинкова к отставке, являлось, как выше уже говорилось, невыполнение руководством партии взятых на себя финансовых обязательств. Кроме этого Б.В.Савинков инкриминировал И.И.Фондаминскому превышение им его полномочий⁴⁴¹ и даже прямо обвинял его: «Вы небрегли интересами моей фирмы"⁴⁴². Если судить по письмам Савинкова Фондаминскому, то последний упрек, несомненно, имел под собой основания. Так, 2 октября 1909 г. Савинков привычно констатировал: "На письма Вы не отвечаете. На это ответьте немедленно..."⁴⁴³. В декабре того же года Савинков восклицал: "Дорогой друг, я опять вынужден писать Вам: к несчастью, из трех моих писем Вы отвечаете на одно, о телеграммах не говорю, - Вы на них не отвечаете совсем, если не считать одной, которую послал Валентин"⁴⁴⁴. В августе 1911 г., уже после роспуска БО, Савинков вновь писал Фондаминскому: "...не делайте того, что Вы так часто делаете и что приносит только худые результаты: не замалчивайте моих писем, а отвечайте на них, как бы щекотливы они не были"⁴⁴⁵.

Впрочем, уже в феврале 1910 г. Савинков извинялся за излишнюю резкость своих предыдущих писем: "В декабре я Вас ругнул, неосновательно и очень много /лишнего/. Простите. Я виноват перед Вами"⁴⁴⁶. В недатированном письме Фондаминскому Савинков писал: "Милый Илюша, голубчик, хочу Вас поблагодарить от всего сердца за всю Вашу любовь и дружбу. У меня к Вам живет и всегда жило большое и нежное чувство, - я редко видел людей с такою душою, как Ваша. Я верю, что все затруднения устранятся и все пойдет по-хорошему. Верьте и Вы, что я делаю все, что могу, чтобы добиться своего. Милый, обнимаю Вас и еще раз сердечно благодарю за все"⁴⁴⁷.

В конфликтные отношения с руководством партии Б.В.Савинков вступил и в связи с его крайне негативной реакцией на выводы Судебно-Следственной комиссии по делу Азефа и на позицию, которую заняла в этом вопросе ЗД ЦК ПСР. Не исключено, что этот конфликт стал одним из веских оснований для принятия членами БО решения о самороспуске.

Среди протоколов заседаний ЗД ЦК ПСР, хранящихся в архиве ПСР, имеется документ, написанный Б.В.Савинковым и датированный 2 марта, где он просил «занести в протокол следующее свое заявление: Ввиду того, что вопрос об устранении К/урлова/ возбуждался в Коллективе и был решен утвердительно, ввиду также того, что техническое доверие ко мне было выражено всем коллективом в целом, отсрочка в деле К/урлова/ вызывается лишь