Учебник для юридических вузов Москва зерцало 2001 ббк 67. 99(2)0 м 29
Скачать 4.5 Mb.
|
Приводя в определенный порядок (причем в письменной форме) издавна сложившиеся, весьма разнородные и нередко противоречащие друг другу обычаи, компиляция значительно упрощала их использование в судейской и иной правоприменительной деятель- 1 История государства и права зарубежных стран. Ч. I / Под общей ред. О. А. Жидкова и Н. А. Крашенинниковой. М., 1996. С. 303. 2 См.: David R., Vries Н. An Introduction to Civil Law Systems: The French Legal System. N.Y., 1958. P. 96—125. 3 Цвайгерт К., Кетц X. Указ. соч. С. 120. 4 Там же. С. 121. 1 International Encyclopedia of Comparative Law. P. 99. 2 Ibid. 3Cm.: Dawson J. The Oracles of the Law. L., 1968. P. 115—145. ности, сводила к минимуму встречавшиеся между ними противоречия, способствовала повышению их четкости и стабильности, гибкости и адаптированности. Однако компиляция влекла за собой и иные последствия. А именно: систематизируя в определенной мере обычаи и придавая им письменную форму, она тем самым "в большей или меньшей степени, независимо от желания и намерения осуществлявших ее властей, неизбежно извращала (разрушала) их изначальную природу и назначение"1. Искусственно приспосабливая к новым условиям старые обычаи и насильственно "модернизируя" их, компиляция тем самым подрывала изначально заложенный в них природный потенциал, опускала обычай как источник романо-германского права до уровня обычного законодательного акта. Облеченный в письменную форму обычай "фактически теряет свою изначальную природу и вряд ли в силу этого может и дальше рассматриваться в качестве такового". Подобного рода обычай "гораздо ближе стоит к нормативным актам, исходящим от законодателя"2. Значительное влияние на процесс девальвации обычая как источника романо-германского права оказала наряду с компиляцией и кодификация. Широкое проведение ее в странах Западной Европы в XIX и особенно в XX вв. со всей очевидностью свидетельствовало о том, что в системе источников права рассматриваемой правовой семьи на первый план все больше выступали законодательные акты, старты, творимые государством, а не обычаи, создаваемые самим обществом3. Это самым непосредственным образом сказалось на правоприменительной практике этих стран, где при рассмотрении судебных споров и возникновении юридических коллизий предпочтение отдавалось не обычаям, а законодательным актам, а также отразилось и на правовой теории. Последнее проявилось, в частности, в том, что вскоре после проведения в XIX в. широкомасштабной кодификации в странах континентального права французская правовая доктрина встала в этот период на путь полного отрицания "существования в любом виде обычного права"4. Парадоксальность и внутренняя противоречивость подобного подхода к обычаю и обычному праву в этот период заключались в том, что обычай и обычное право во Франции, равно как и в других странах, никто не отменял и кардинально не изменял. Часть из них была "интегрирована" в кодифицированное законодательство, а другая — продолжала существовать и функционировать. Более того, в этот период и во все последующие годы в западной литературе велись не подвергавшие никакому сомнению сам факт существования в континентальном праве обычаев и обычного права споры, в частности, относительно того, является ли сложившаяся торговая практика составной частью обычного права, выступает ли она как сложившийся обычай или же это "всего лишь просто — обычай"1. Кроме того, при оценке данного подхода, полностью отрицавшего роль и значение обычного права в пользу статутного, кодифицированного права, нельзя сбрасывать со счетов и то, что в области правовой теории данного периода в Германии и других европейских странах продолжала действовать и оказывать свое соответствующее влияние на их правовую жизнь историческая школа права2. Одним из ее главных постулатов, как известно, был тезис о том, что право как таковое отнюдь не сводится лишь к системе норм или предписаний, исходящих от различных государственных органов и навязываемых обществу как бы извне. Право, по мнению основоположника данного направления в юриспруденции Г. Гуго (1764—1844) и его последователей Г. Пухты, К. Савиньи и др., создается не столько благодаря усилиям законодателя, сколько стихийным путем, путем саморазвития, стихийного формирования правил поведения в обществе и добровольного их восприятия обществом. При этом презюми-руется, что система норм, исходящих от государства и образующих позитивное право, является производным от системы норм, формирующих обычное право. В свою очередь последнее является производным от общественного сознания или от того, что называется "народным духом". Комментируя основные положения, составляющие правовое кредо исторической школы права, известный русский юрист И. В. Михайловский писал в начале XX в. в своих "Очерках философии права": историческая школа "в лице Пухты учила, что юридические нормы находятся в готовом виде в глубине народного духа" и что они "проявляются во вне посредством обычаев, фактического их соблюдения"3. Данный и многие другие комментарии основных положений исторической школы права, исходивших фактически из приоритета обычаев и обычного права над статутами и статутным (позитивным) правом и имевших место в разных странах, свидетельствовали не только о популярности этого направления в юриспруденции в конце XVIII—XIX в., но и о приверженности подавляющего большин- 1 International Encyclopedia of Comparative Law. P. 99. 2 Ibid. P. 100. 3 Ibid. P. 100—101. 4Dickson B. Op. cit. P. 12. 1 Dickson В. Op. cit. Р. 12. 2 См.: Kelsen Н. General Theory of Law and State. N.Y., 1991. P. 126—127. 3 Михайловский И. В. Очерки философии права. Т. I. Томск, 1914. С. 270. ства авторов идее сохраняющейся важности, большой значимости обычаев и обычного права в структуре романо-германского права. Об этом свидетельствовали также и предпринимавшиеся за пределами исторической школы права попытки развития идеи "народного духа", "национального духа" или "народного чувства права", лежащего, по мнению авторов, как в основе позитивного права, так и в основе обычного права. Народное чувство права, писал по этому поводу Р. Иеринг в своей работе "Борьба за право", это есть "драгоценнейшее благо, какое должно хранить и развивать государство, желающее пользоваться уважением во вне и твердо, непоколебимо стоять внутри". В здоровом, крепком чувстве права всего общества и отдельных личностей "государство обладает богатейшим источником своей собственной силы, вернейшей гарантией своего собственного существования внутри и во вне"1. Народное чувство права "есть корень всего дерева", всей правовой системы и сложившегося общественного порядка. И чтобы "довести до полного развития чувство права в своих гражданах, а вместе с тем и свою собственную силу", государство должно обеспечить "твердость, ясность, определенность материального права; устранение всех положений, противоречащих здоровому чувству права, притом во всех сферах"; обеспечить независимость судей и "возможное усовершенствование процессуального правопорядка". Кроме того, государство должно исключить любую возможность принятия постановлений, которые являются "в глазах народа несправедливыми", "подтачивают идею права", ослабляют "народное чувство права, а вместе с тем и национальное могущество"2. Уделяя основное внимание позитивному праву, исходящему от государства, юридическая наука, таким образом, и в "эру компиляции" обычаев и в "эру кодификации" законодательных актов3, вплоть да настоящего времени придавала значительное внимание также и постепенно теряющему свое прежнее значение, но тем не менее реально существующему в структуре романо-германской правовой семьи обычному праву. За всю историю развития романо-германского права роль обычая как источника права и как выразителя "народного чувства права" неоднократно менялась, но никогда (за редким исключением) ни кем не "отменялась" и не прерывалась. 4. Обычай сохранялся и сохраняется на протяжении всей истории становления и развития романо-германского права, причем в самых различных (хотя иногда и не бесспорных) формах и проявлениях. Речь идет, в частности, об обычаях устных и письменных, упорядоченных (компилированных) и неупорядоченных (не компи- лированных), местных (на уровне отдельных общин или сообществ) и региональных, общих (на уровне нации, народа) и локальных, правовых и не правовых и др.1 Вместе с обычаями во многом "сохранились", хотя и в "модернизированном" виде, непосредственно связанные с ними и до конца не решенные проблемы. Среди них такие, например, которые касаются их отличительных черт и особенностей, их общего и особенного как источников континентального права по сравнению с другими источниками права, в частности с прецедентом и нормативным актом. В западной юридической литературе традиционно обсуждается и не находит однозначного ответа, например, вопрос о сходстве и различии применяемого судом нормативного акта и используемого им же обычая. Довольно распространенным является мнение, высказанное Кельзеном, о том, что "нет никакой разницы между нормами, содержащимися в обычаях, и нормами, содержащимися в законодательных актах при рассмотрении их под углом зрения их "взаимоотношения" с правоприменительными органами"2. Утверждение о том, что нормы, содержащиеся в обычаях, приобретают юридический характер и становятся правовыми лишь в том случае, когда они хотя бы частично применяются судами, является "не в большей и не в меньшей степени верным, чем подобное же утверждение, сделанное в отношении актов, исходящих от законодательных органов"3. Иными словами, в аспекте правоприменения Г. Кельзеном не усматривается никакой разницы между нормативно-правовыми актами, с одной стороны, и обычаями — с другой. Данная точка зрения хотя и является широко распространенной, но не является общепринятой в западной юридической литературе. Наряду с ней по данному вопросу существуют и иные воззрения. Согласно им ни закон, ни какой-либо иной нормативный акт не могут ни при каких обстоятельствах приравниваться к обычаю. Ибо они уже с самого начала своего существования в силу того, что исходят от государства и обеспечиваются государством, приобретают характер правовых актов, в то время как обычай становится таковым лишь после того, как он "интегрируется" (путем использования его судом или другим государственным органом) в "позитивное право". Как отмечали некоторые авторы еще в конце XIX в., обычай приобретает юридический характер, становится правовым лишь после того, как он "превращается в составную часть позитивного права". Такое превращение считается состоявшимся только тогда, 1 Иеринг Р. Борьба за право. СПб., 1908. С. 62. 2 Там же. С. 63—64. 3Давид Р., Жоффре-Спинози К. Указ. соч. С. 49—50. 'Ориу М. Основы публичного права. М., 1929. С. 138—139. 2Kelsen Н. General Theory of Law and State. N.Y., 1991. P. 127. 3 Ibid. P. 127—128. когда обычай "воспринимается и применяется судом" и когда последовавшее за этим судебное решение "обеспечивается принудительной силой государства"1. До "восприятия" действующего обычая судом и до "облачения его в юридические санкции" обычай представляет собой лишь нечто иное, как "норму позитивной морали" или, что одно и то же — "обычное право, соблюдаемое в повседневной жизни гражданами или другими субъектами общественных отношений"2. Сравнивая позиции исследователей по одному и тому же вопросу, а именно — по вопросу о соотношении обычаев с законами и другими нормативно-правовыми актами, не трудно заметить, что имеем дело с диаметрально противоположными позициями авторов. Причем не только и даже не столько в отношении формально-определенных или иных черт и особенностей обычая и закона как источников романо-германского права, сколько в отношении истоков и природы их юридической силы. Так, в первом случае, когда обычай приравнивается к закону в правоприменительном аспекте, это означает, что тем самым за обычаем признается юридическая сила ввиду самого факта его возникновения и существования. При таком подходе, перекликающимся с доминирующим взглядом на обычай в англосаксонском праве, обычай и закон рассматриваются как источники права независимо ни от чего и до того, как они, благодаря использованию их судами, получат "свидетельство их юридической аутентичности и идентичности"-'. Основное различие между ними при этом проводится не по характеру их юридической силы и способу ее приобретения, а по внешним, хотя и весьма важным признакам4. Г. Кельзен, например, усматривает основное, "реальное различие" между обычным правом, формируемым с помощью обычаев, и статутным правом, состоящим из норм, содержащихся в законах и других нормативных актах, в уровне их централизации или децентрализации. Статутное право, по мнению автора, гораздо более централизовано во всех отношениях (в процессе формирования, обеспечения и правоприменения), нежели обычное право5. Помимо названного, довольно "нестандартного" различия обычного и статутного права, Г. Кельзеном и другими авторами рассматриваются и иные, довольно традиционные особенности и черты обычаев и законов. Указывается, например, на различный порядок их возникновения и становления. Обычай создается самим об- ществом, индивидами—членами общества в процессе длительного и многократного повторения одних и тех же отношений, а закон — в процессе единовременной деятельности соответствующих государственных органов. Обращается внимание на то, что образование обычаев — это стихийный, нерегулируемый процесс, тогда как принятие законов — это упорядоченный и целенаправленный процесс1. Отмечается также, что для признания обычая требуется его широкая поддержка со стороны сообщества и длительность его существования, в то же время в отношении закона не требуется в формально-юридическом плане ни широкой поддержки населения (хотя она и весьма желательна), ни продолжительности существования2. Наконец, указывается на то, что обычай по своей природе и характеру является общественным неофициальным актом, пользующимся "покровительством" государства, в то время как закон всегда выступает как государственный, строго официальный акт3. В научной литературе, посвященной исследованию источников романо-германского права, указывается и на другие черты сходства и различия обычаев и законов, олицетворяющих собой всю систему нормативно-правовых актов. Но главное при этом заключается в признании за теми и другими юридической силы независимо от того, применяются и признаются ли они судами. Авторы, придерживающиеся иной точки зрения в вопросах соотношения обычая и закона в романо-германском праве, не считают их "идентичными" ни в каком, в том числе и в правоприменительном плане. Закон, согласно данному позитивистскому подходу, так же как и любой иной нормативно-правовой акт, обладает юридической силой уже с момента своего издания. В то время как обычай приобретает юридический характер лишь после его признания государством в лице судов или других государственных органов4. Данная точка зрения разделяется не только некоторыми западными, но и отечественными авторами. Так, отечественный правовед И. В. Михайловский писал по этому поводу, что обычай приобретает юридический характер лишь после его одобрения государством. Только государство может признать уже сложившиеся обычаи и наделить их юридическим характером, точно указывая условия их применения", главным из которых является "непротиворечие обычая закону"5. 1 См.: Derrett A. (ed.). An Introduction to Legal Systems. L., 1968. P. 130— 158. 2 См.: International Encyclopedia of Comparative Law. Vol. II. Ch. 3. P. 101 — 102. 3Cm.: DadomoCh., FarranS. Op. cit. P. 38—39. 4 О соотношении обычая и закона см.: Апенченко Ю. Обычай и закон. Как они уживаются // Юридический вестник, 1996, № 10. 5 Михайловский И. В. Указ. соч. С. 278. 1 Austin J. Lectures on Jurisprudence. L., 1805. P. 101. 2 Ibid. 3 Holland S. Element of Jurisprudence. L., 1924. P. 60—61. 4Dawson J. The Codification of the French Customs // Michigan Law Review, 1940, № 38. P. 764—768. 5 Cm.: Kelsen H. Op. cit. P. 128. |