Б. Р. Мандель. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений бакалавриат, магистратура в помощь к подготовке к экзаменам Москва
 Скачать 4.2 Mb.
|
|
29. Понятие об интерпретации Интерпретация (лат. interpretatio) – истолкование, объяснение, разъяснение. 1) В буквальном понимании термин интерпретация (объяснение употребляется в юриспруденции например, интерпретация (объяснение закона адвокатом или судьей – это перевод специальных выражений, в которых сформулирована таили иная статья кодекса, на общежитейский языка также рекомендации по ее применению в искусстве (интерпретация – объяснение роли актером или музыкального произведения пианистом – индивидуальная трактовка исполнителем исполняемого произведения, не определяемая, вообще говоря, однозначно замыслом автора) ив других областях человеческой деятельности. 2) Интерпретация (объяснение) в математике, логике, методологии науки, теории познания – совокупность значений (смыслов, придаваемых тем или иным способом элементам (выражениям, формулам, символами т. д) какой-либо естественнонаучной или абст- рактно-дедуктивной теории (в тех же случаях, когда такому осмыслению подвергаются сами элементы этой теории, то говорят также об интерпретации символов, формул и т. д. Понятие интерпретация имеет большое гносеологическое значение оно играет важную роль при сопоставлении научных теорий с описываемыми ими областями, при описании разных способов построения теории и при характеристике изменения соотношения между ними входе развития познания. Поскольку каждая естественнонаучная теория задумана и построена для описания некоторой области реальной действительности, эта действительность служит ее (теории) естественной интерпретацией. 345 Нам известно такое положение искусство должно изучаться по законам самого искусства. В этом смысле только понимание природы литературного процесса и литературного произведения как факта искусства может быть основой его изучения. Важнейшим же свойством современного литературного процесса оказывается переоценка роли читателя, который становится субъектом интерпретации прочитанного, а не пассивным реципиентом. Литература по мере своего развития уже в ХIХ в. предельно сближается с непосредственными конкретным бытием человека, проникается его заботами, мыслями, чувствами, создается по его мерке. Ив этом отношении антропо- логизируется; точно также, непосредственно икон- кретно, с чувственной полнотой и неисчерпаемостью, она стремится передать всю действительность. Жизнь как таковая и человек в его индивидуальном облике и общественных связях становятся основным объектом поэтического изображения. Центральным персонажем литературного процесса стало не произведение, подчиненное заданному канону, а его создатель, центральной категорией поэтики – не стиль или жанра автор. Соответственно меняются взаимоотношения автора и читателя. Замечание Вордсворта 235 о том, что автор – это, человек, беседующий с людьми, определенно констатирует переход от конвенционального читателя тради- ционалистской эпохи, который удовлетворяется эффектом ожидания, заключенным в риторической словесности, к читателю, который видится автору как собеседник. Нов романтизме формами такой установки на читателя становятся экспрессия и непосредственность как осознанная стилистическая задача, а в реализме создание атмосферы достоверности и жизненности, сближающей читателя со сведущими ищущим автором. 346 Иными словами, современная литература самим фактом своего существования предполагает диалог с читателем. Однако подлинный диалог читателя с произведением и его автором может состояться только прицелом ряде условий, среди которых, бесспорно, важнейшим является активность воспринимающего субъекта. Виз- вестном смысле, эта активность задана a priori психологической природой искусства как системой раздражителей, сознательно и преднамеренно организованных с таким расчетом, чтобы вызвать эстетическую реакцию. Однако адекватность реакции воспринимающего субъекта напрямую зависит от степени и качества его эстетического развития или, если конкретизировать, от степени овладения языком искусства, в нашем случае языком литературы, так как художественное произведение представляет собой сложную систему словесной коммуникации с установкой на максимальную ощутимость средств словесного выражения На первый взгляд, установление контакта с произведением не является проблемой повышенной сложности. Коммуникация (читатель – произведение) обеспечивается тем, что материал литературы – это язык, носитель которого сам читатель. Но эстетический язык – это вторичная моделирующая система, в ней слово, помимо своего буквального словарного значения, приобретает значение знаковое. В сущности, произведение искусства – это всегда иносказание, и, не зная кода, открывающего его тайны, читатель рискует понять его либо слишком буквально и потому упрощенно, либо вообще ничего не понять, с чем мы сталкиваемся в школе сплошь и рядом. В тоже самое время, всякое ограничение интерпретаторской активности определенными строгими концепциями, всякое 347 ограничение свободы мышления противоречит закономерностям современного искусства. Следовательно, важнейшей проблемой при интерпретации становится преодоление ограничений читательского восприятия, вызванных непониманием знакового значения слова в художественном произведении, что является первыми, главное, совершенно не очевидным для воспринимающего субъекта препятствием на пути его восхождения к смыслу прочитанного. Не менее опасна и другая крайность, свойственная примитивному эстетическому сознанию, – растворение литературы в жизни, иллюзия их абсолютного тождества, своего рода натурализм как в интерпретации художественного замысла, таки в его оценке. Непонимание условности искусства приводит к его профанации. Обращение к тем явлениям искусства слова, которые в сознании современного читателя никак не связаны с эмпирической действительностью и, следовательно, условны по определению, позволяет органично преодолевать наивный реализм восприятия. К таким произведениям относятся, безусловно, мифы Древней Греции. Кроме того, непрекращающееся столетиями их воскресение и возрождение в литературе с иллюстративной наглядностью демонстрирует преемственность культуры и ее единство. Сопоставление же произведений разных эпохи народов неизбежно приводит как- туализации культурной памяти как живого и функционирующего механизма порождения и восприятия искусства слова. Но, запомним, что общечеловеческое, по сути, содержание гораздо важнее прямых социально- исторических аллюзий. Многоуровневость интерпретации художественного текста возможна только тогда, когда, с одной стороны, 348 читатели осознают знаковый характер каждой лексической единицы, ас другой – воспринимают символическую условность литературы как искусства. Развивать такое восприятие – значит открывать мир искусства слова в его подлинном, а не иллюстративном по отношении к действительности значении. Кроме того, реакция на вторичную условность литературы, то есть искусственность внешних признаков художественной речи метафоризм, аллегоризм, гротесковость, гиперболизацию и т.д. – еще не обеспечивает реакцию на первичную условность, то есть вовсе необязательно формирует понимание отличия художественного от действительного, понимание не- тождественности образа и явления непосредственной жизни. В этом смысле весьма выразительна реплика Ф. М. Достоевского Мой реализм реальнее самой жизни – в ответ на критику неправдоподобия его произведений. Подмена в читательском сознании художественной реальности реальностью самой жизни приводит к тем же самым результатам, что и абсолютное пренебрежение связью этих двух миров, мира жизни действительной и мира литературы. Только корреляция образа и явления, а также, где это необходимо, актуализация архетипических образов в сознании воспринимающего субъекта создает предпосылки для адекватного понимания художественного произведения. Следует признать справедливой такую формулу читательского восприятия ум читателя вовремя чтения активен. Он противостоит и гипнозу, приглашающему его принять образы искусства за непосредственное явление самой жизни, и голосу скептицизма, который нашептывает ему, что изображенная автором жизнь есть вовсе не жизнь, а только вымысел искусства. В результате этой активности читатель осуществляет в 349 процессе чтения своеобразную диалектику. Он одновременно и видит, что движущиеся в поле его зрения образы – образы жизни, и понимает, что они не сама жизнь, а только ее художественное отображение. Эта формула может быть признана нормативной, если учитывать, что читательское восприятие, его интерпретация художественного произведения – процесс направляемый и управляемый. 350 30. Герменевтика и восприятие интерпретация) произведения В современной научной парадигме герменевтика 236 рассматривается как методологическая основа гуманитарного знания, в том числе литературоведения. В теории литературы предметом литературной герменевтики, как и философской, является интерпретация. По мнению крупного представителя зарубежной литературной герменевтики Э. Д. Хирша, цель интерпретации всегда определяется системой ценностей интерпретатора, его этическим выбором. Интерпретация, по определению когнитологов 237 , – целенаправленная когнитивная деятельность, которая сопряжена с переводом высказывания на иной язык. Благодаря интерпретации высказываний преодолевается неполнота их первоначального понимания. Важным моментом позиции является утверждение, что предметом филологической герменевтики является понимание, рассматриваемое как одно из инобытий рефлексии – связки между гносеологическим образом и наличным опытом. При этом особо подчеркивается различие между смысловым пониманием (verstehen) и когнитивным (comprehension). Термин «когниция» в применении к литературоведению понимаем как творчески-образное познавательное действие, относящееся ко всем процессам трансформаций человеком получаемой информации. Интерпретацией текста назовем « дискурсивно представленную рефлексию Главной проблемой филологической герменевтики можно считать проблему непонимания. Доля собственно понимания возрастает по мере увеличения 351 возможности непонимания, то есть при переходе от семантизирующего понимания – к когнитивному. Особого внимания заслуживает идея об иерархическом трехуровневом расположении типов понимания текста художественной литературы. По мнению ученых, из всего множества граней понимаемого выделяются. Семантизирующее понимание – декодирование единиц текста, выступающих в знаковой функции понимание когнитивное (этимологизация. 2. Когнитивное понимание, те. освоение содержательности познавательной информации, данной в форме тех же самых единиц текста, с которыми сталкивается семантизирующее понимание, распредмечи- вающее. 3. Смысловое (феноменологическое, распред- мечивающее, когнитивное – переход от художественного к научному освоению) понимание, построенное на распредмечивании идеальных реальностей, презентируемых помимо средств прямой номинации, но опредмеченных все же именно в средствах текста и пр) традиционная герменевтическая теория всегда выхватывает лишь одну из граней, и объявляет ее пониманием вообще. Герменевтические школы объединяет стремление поставить в центр своих исследований – человека, его внешний и внутренний мир, что созвучно идеям ког- нитологов о том, что в центре внутреннего мира каждого человека находится он сама мир воспринимается как межсубъектная действительность, так как когнитивные процессы у человека всегда имеют дело с репрезентацией внешнего и внутреннего мира мыслящего субъекта. Когнитивное литературоведение использует в своих концептуальных построениях концепции и понятия 352 когнитивной науки. Сточки зрения понимания, одним из модулей когнитивной системы человека, является реконструкция намерений автора. Анализируя проблему автор-текст-читатель, теоретики различных направлений акцентируют свое внимание на разных ее аспектах. Литературоведческие школы, акцентирующие внимание на проблеме текст-читатель, основываются на восприятии, что характеризует такой подход, как когнитивно-интуитивный. Теоретики, работающие в рамках постструктуралистско-постмодернистско-де- конструктивистского комплекса, ставят в центр исследования текст, что позволяет говорить о когнитивно- дискурсивном подходе. Собственно когнитивный подход – выявление когнитивной авторской системы произведения с опорой на бахтинскую концепцию «вненаходимости» автора – имеет отношение к проблеме «автор-текст». При этом основное внимание уделяется системе персонажей сточки зрения их взаимоотношений вне и внутри себя Я-для-себя, Я-для Другого, не-Я-во-мне и над-Я. И литературоведение, и герменевтика, и лингвистика ориентируются на понимание текста, но понимание это дефектно без единства каждой данной дисциплины с двумя остальными. Современное многообразие подходов к тексту представляет исследователю не только необъятный просторно и новые сложности при оценке особенностей художественного произведения. Одна из этих сложностей – поиск точного критерия для интерпретации того или иного элемента текста в определенном ключе как символ, или как знак, художественный прием, или мифологический подтекст и т.д. Возникает впечатление бесконечной возможности бесконечного истолкования любого текста. Ив тоже время среди такого необъятного многообразия обращают на себя 353 внимание две отчетливые тенденции. Это, во-первых, стремление расшифровать текст, найдя в нем нечто вроде скрытого смысла во-вторых, – обратная предыдущей оценка текста как иллюстрации некого более принципа, идеи, или проблемы. При кажущейся противоположности этих способов изучения текста в них есть нечто общее – наличие бинарности (текст и не-текст). Причем всякий раз именно сам текст предстает как нечто вторичное. Ищем ли мы в произведении символ, или миф, или культурно- историческую проблематику, или классическое взаимодействие формы и содержания – мы ищем что-то помимо самого текста, вольно или невольно обесценивая его тем самым как явление. Есть ли здесь парадокс Чтобы лучше понять ситуацию, стоит сначала поставить два вопроса. Как возможна множественность интерпретаций Ив чем собственно роль интерпретации относительно изучения текста как феномена Для ответа на первый вопрос необходимо уяснить основные свойства текста вообще и художественного в частности. Всякий текст обеспечен особенностями языка, а именно – способностью слов называть, обозначать и описывать явления действительности. Текст в таком случае представляет собой фиксированное законченное сообщение. Однако здесь уже коренится возможность серьезной ошибки. Художественный текст нельзя считать таким же сообщением, что и текст документальный, поскольку он не описывает реальных конкретных факторов, хотя называет явления и предметы теми же языковыми средствами. Можно назвать это имитацией, номы склонны говорить о подобии. У сообщений художественного текста иная интенция 238 при общности средств. Ученые говорят об отсутствии обмана в вымысле, поскольку 354 читатель открывает романс иной целью, нежели энциклопедию или журнал, публикующий прогноз погоды. Но если художественный текст не сообщает нам фактов, идентичных их словесным обозначениям Иван Царевич сел на Серого Волка, или Летающая тарелка приземлилась на окраине города, то что же все-таки он сообщает На этот вопрос и пытается ответить интерпретация. Слова, фразы и сочетания их в художественном тексте, образуя подобие сообщения, обладают при этом определенной полифункциональностью. Изображая вымышленные события и вымышленные миры по сходству с реальными, они выстраивают как взаимосвязи внутри мира, таки аналогии с миром действительным. А поскольку процессы в реальности многомерны и многовалентны, то самосознание человеческое достраивает эти отношения ив мире вымышленном. Такая особенность мышления позволяет, например, истолковывать поведение персонажа (Гамлет, Онегин, Антигона, Эдип, Красная Шапочка и др, исходя из собственного опыта и существующих теорий, также, как и поведение реального индивидуума, сведения о котором имеются в распоряжении. В тоже время человеку свойственно проецировать свои представления, ощущения, переживания как на объекты, окружающие его в действительности, таки на художественные образы. Благодаря этому, герои, эпизоды, детали текста могут по ассоциации связываться с целым кругом понятий, а также наделяться символическим, мифологическим, идеологическим, или психологическими т.п. значением. Насколько правомерно считать такое значение более важным, глубоким, или широким серьезный вопрос. Так или иначе, многомерность интерпретаций и трактовок обусловлена способностью человека 355 ощущать разнообразие и поливалентность явлений жизни – с одной стороны, и стремлением применять туже модель к тексту – с другой. Но насколько вообще интерпретация способствует пониманию текста Для этого, как минимум, надо предположить, что литературное произведение до каких-либо трактовок само по себе информативно и осмысленно. Это действительно так, поскольку литературный текст, как всякое другое произведение искусства, направлен, прежде всего, на восприятие. Не сообщая читателю буквальных сведений, художественный текст вызывает у человека сложный комплекс переживаний, а, стало быть, – отвечает определенной внутренней потребности. Причем, конкретному тексту соответствует конкретная психологическая реакция, порядку прочтения – конкретная динамика смены и взаимодействия переживаний. Те, восприятие текста в совокупности прочтения и реакции представляет собой психологический процесс, из чего следует, что текст есть непросто набор знаков, или их последовательность, но мощный комплексный стимул, смысл которого требует разгадки. Что же за смысл, в таком случае, поясняет или раскрывает нам интерпретация Являясь сама по себе сообщением, интерпретация не может быть сообщением, тождественным тексту. Предположим, интерпретация является описанием произведения, так, или иначе, это уже другой текст с другой информацией. Но зададимся следующим вопросом что же в принципе сообщает, или способна, или призвана сообщить интерпретация Возможно, интерпретатор говорит нам тоже, что и автор, но другими словами и более ясно, поскольку менее ясно – смысла нет. Из этого следует, что автор сообщает нечто весьма невнятно, а следовало бы – так, как интерпретатор. Но это утверждение логически абсурдно, поскольку интерпретатор, как и читатель, опирается на текст, который уже явлен и представляет собой именно то, что автор уже сказал. Как читатель, таки интерпретатор, не могут миновать восприятия, которое, следовательно, является первичным, а также представляет собой акт сущностной реализации текста. Как было сказано выше, художественный текст есть стимул для определенного психологического процесса. Из этого следует, что именно смысл произведения нельзя передать иными средствами ив иной конфигурации элементов. Х.-Л. Борхес в предисловии к Антологии фантастической литературы разделяет произведения нате, что пишутся для удовольствия читателя (те. для восприятия) и для анализа (те. для интерпретации. Замечание глубокое и остроумное. Но можно сними не согласиться. Во-первых, интерпретатор способен анализировать какое угодно произведение, был бы текст, и была бы схема анализа. Во-вторых, получить удовольствие можно и от самого академического искусственного произведения. В любом случае, текст есть материальный объект материального мира, стало быть, – обладает свойствами, которые можно описывать. Из этого следует, что вполне корректен интерпретатор, который берется описывать свойства текста, или свойства восприятия, не пытаясь пересказать, или переиначить авторскую мысль. Свойства текст и свойства восприятия следует разграничивать, несмотря на их важную причинно- следственную взаимосвязь, а вернее – как раз для того, чтобы яснее эту связь представить. Под свойствами текста следует подразумевать всю совокупность языковых показателей, включая грамматику, лексику, синтаксис, деление на главы, абзацы, части и другие единицы, выделяемые автором. Свойствами 357 восприятия можно называть варианты, моменты, типы, динамику психологической реакции, включая эмоциональную и интеллектуальную сторону, ассоциативные связи. Разумеется, в силу субъективности этого фактора, изучать его весьма сложно. Однако вполне вероятна разработка разных вариантов решения проблемы. Во- первых, при невозможности учесть все индивидуальные нюансы восприятия, исследователь способен составить представление о наиболее вероятных и частых типах психологической реакции (смех, удивление, испуг, ожидание, недоумение, подавленность, освобождение от напряжения, спокойствие и т.д.). Во-вторых, сам исследователь является носителем определенных психологических черти свойств, так что может в некоторых случаях исходить из личного опыта и самонаблюдения. В-третьих, необходимо обращать внимание на оценку того или иного произведения другими читателями, включая отзывы современников. Все эти и подобные способы изучения восприятия в подавляющем большинстве случаев будут носить гипотетический оттенок, что, по сути, никак не противоречит научности подхода. Возможна разработка иных, более точных, способов, нов любом случае при всей субъективности личностных реакций, существуют более или менее общие тенденции или типы, что подтверждается хотя бы наличием языковой коммуникации. Так, или иначе, без учета восприятия невозможен разговор о значении того или иного элемента текста или совокупности элементов. Что следует считать элементом Каков критерий дробления и обособления частей единого целого Если опираться на предложенную методику, то показателем здесь можно считать впечатление от всего произведения или выбираемого 358 фрагмента. Мы уже обращали внимание на то, что психологическая реакция зависит не от набора знаков, но от их взаиморасположения. Те, при смене последовательности восприятия меняется и его качество, включая весь комплекс ощущений (темп, логика, тональность, колебание внутреннего напряжения, ассоциации и др. Таким образом, можно говорить о важной информативной стороне построения текста. Это указывает достаточно важный критерий вычленения элемента литературного произведения и напрямую выводит нас к понятию эстетики. Элементом мы можем назвать любой фрагмент текста, будь то слово, знак препинания, эпизод, фраза, или грамматическая форма, если этот фрагмент оказывает значимое влияние на восприятие текста. То есть, при замене или удалении его, меняется психологическая реакция. Собственно говоря, впечатление от взаимо- расположенных элементов текста, мы можем называть эстетической реакцией. Ее стоит четко отличать от реакции на фактические сведения, которая также может быть весьма значима и эмоционально насыщенна. Фактические сведения могут встречаться в различных текстах, включая и художественные. Но если реакция на них зависит не от построения произведения, а лишь от осознания самого факта, то ее нельзя назвать эстетической. И напротив, она будет именно эстетической, если обусловлена способом изложения факта, его обрамлением и местом в системе остальных элементов. При интерпретации необходим учет и этого фактора. Исходя из предыдущих рассуждений, мы можем понять, что разграничение особенностей текста и особенностей восприятия лежит в основе понимания и анализа их взаимодействия. Теперь предположим, что исследователь ищет в произведении мифологическую основу. Опираясь на коммуникационную, или информационную, сущность текста, он должен определить, 359 насколько значима такая основа для психологической реакции. Значимость эта может проявляться различными способами. Либо миф узнаваем благодаря своей популярности или культурному богатству читателя, на которого текст рассчитан. Тогда реакция обусловлена смысловой параллелью и всеми вариантами ее разработки (ассоциативной, историко-культурной, стилевой, или даже пародийной. Либо архетипическая основа мифа активна в образах произведения, поскольку сохраняет изначальную остроту, экспрессивность, экзистенциальную ценность, будь то столкновение стихий, или неизменно актуальная человеческая коллизия. Если миф звучит, читается, влияет как-либо на восприятие текста, то указание на него вполне правомерно. Тоже можно сказать и о символе. Учитывая знаковую природу символа, исследователь должен понять, значим ли данный элемент при прочтении, указывает ли он на нечто существенное Подобный подход применим и к структуре, и к типизации, и ко множеству разнородных основ анализа произведения, позволяя избежать произвольности. Но вместе с этим необходимо обратить внимание еще на одну весьма важную и показательную проблему интерпретации. Это – проблема воспроизведения элементов текста. Если со словами, словосочетаниями и целыми отрывками особой проблемы не возникает, то воспроизведение сюжета и его частей представляет определенную сложность именно в ключе анного метода. Можно ли воспроизвести иными словами то, что изложено автором определенным образом Вернее – насколько возможно воспроизвести иными, нежели у автора, средствами, сюжет, не утратив при этом его информативной фу д нкции? Пересказ сюжета – явление широчайшим образом распространенное как в бытовом общении, таки в литературоведении. Во многих случаях он бывает необходим, при этом заключая в себе огромную возможность искажения. Передавая сюжет, интерпретатор воспроизводит подобие действительных событий итак же, как, рассказывая подлинную историю, может придать своему повествованию ту или иную тональность, например, подать семейную драму как забавный анекдот, или курьезный случай – в трагедийных оттенках. Разумеется, добросовестный исследователь не станет откровенно издеваться над произведением, но допустить оценочные суждения, или опустить, или додумать событийные фрагменты, может вполне, даже не придав этому особого значения. Подобие художественного повествования повествованию о фактах – немалая тому причина, поскольку мы склонны в изложении событий расставлять собственные аспекты и употреблять субъективную коннотацию. Сходным образом личные проекции проявляются ив пересказе сюжетов. Собственно, сам пересказ ненужно считать некорректным именно в силу указанного выше подобия. Не будь его, невозможно было бы восприятие художественного повествования как связного рассказа о неких, пусть несуществующих, но смоделированных событиях, также невозможно было бы и сопереживание. Синонимия в определенной степени будет сохраняться при переложении схемы событий, поскольку то, что описывает автор, можно назвать по аналогии иными словами, не теряя некоторых свойств авторского сообщения, которое мы условимся считать в сравнении с сообщениями о реальных фактах квази- сообщениями. Здесь реакция служит важным показателем. Например, если произведение вызывает смех также, как и пересказанная ситуация. Или реакцией может быть испуг, недоумение, напряжение и облегчение и т.п. Этот 361 эффект можно сравнить с иным вариантом интерпретации. Если исследователь пишет в повести много смешных ситуаций – это смеха не вызовет. В данном случае описаны свойства реакции на определенный элемент, но сама информативная сторона произведения не сохранена, поскольку информативна здесь сама коллизия, вызывающая смех. Сложнее сохранить синонимию, когда описанием событий автор передает равномерность течения времени, или нарастающее ощущение тревоги, или неуверенность в сути происходящего и т.п. Но такие качества реакции на текст вполне можно упомянуть в виде описания при соответствующем изложении сюжета. В любом случае исследователю следует опираться на совокупность авторских средств изложения сюжета, а также на то, что эти средства не тождественны фактическим сведениям о называемых событиях, но призваны вызвать определенный внутренний отклик при прочтении. Однако логика данных рассуждений наводит нас еще на один важный концептуальный вопроса нет ли неизбежной доли интерпретации и искажения в самом прочтении, коль скоро на авторский текст всегда будет накладываться индивидуальный опыт, проекции, сама структура личности Ведь, например, когда мы в бытовом общении делимся впечатлениями о прочитанном и услышанном, мы одновременно и пересказываем, ивы- ражаем индивидуальную реакцию, и интерпретируем. Скорее всего, на последний вопрос стоит ответить утвердительно. Да, интерпретация в определенной мере присутствует в индивидуальном прочтении, не только по причине личностных свойств читателя, но также из-за непременной рефлексии после непосредственного восприятия. Это предположение не только не мешает нашим рассуждениям, нов определенной степени 362 подкрепляет их, поскольку представляет интерпретацию как особый вид реагирования, как самостоятельный процесс, который не объясняет смысл текста, но выявляет некоторые черты восприятия соответственно свойствам, заложенным при написании текста. Таким образом, интерпретация не только неспособна сделать авторскую мысль более понятной, но и не должна преследовать эту цель, поскольку авторская мысль уже явлена в тексте и только этому тексту может быть аутентична. Интерпретация способна объяснять психологические особенности восприятия текста и то, как эти особенности обусловлены сущностью текста. Нелишне задать еще один вопрос – о комментарии. Действительно, ведь, объясняя значение слова, или сообщая исторический факт, комментатор способствует пониманию текста. И при всем этом, комментарии и интерпретация – качественно различные процессы. Читатель может обогатить личный опыт, базируясь на одних только комментариях по принципу тезауруса, не читая самого текста. Но комментатор не берется объяснять слова, или иные фрагменты авторского текста, если они сами по себе не представляют лексической сложности. Из этого следует, что комментатор опосредованно способствует более полному пониманию текста, небе- ря на себя переложение мысли автора. Безусловно, следует отметить важность личного опыта для восприятия произведения. Однако эрудиция определяет далеко не все факторы восприятия, и это – интересная тема для исследования. Надо сказать, что изучение коммуникативных свойств текста также старо, как и сама текстология. Об особенностях восприятия говорили еще Аристотель, Лессинг, Карамзин; среди современных методик есть различные подходы сточки зрения знаковой системы, 363 рецептивной эстетики и т.д. Мы попытались выбрать тот ракурс, при котором учитывается интенционная сущность текста, информативная сторона эстетики, а само литературное произведение рассматривается как нечто уже явленное, непотаенное, обладающее своими особенностями. Ориентируясь на предлагаемый метод, легче понять ценность художественного текста как такового, а не мыслей, выводов, или идей, которые можно извлечь из него и пересказать. 364 |