Учебное пособие СанктПетербург Издательство Политехнического университета 2012

• Название: Учебное пособие СанктПетербург Издательство Политехнического университета 2012
• Анкор: goryunov_v_p_red_filosofiya.pdf
• Дата: 29.03.2018
• Размер: 1.93 Mb.
• Имя файла: goryunov_v_p_red_filosofiya.pdf
• Тип: Учебное пособие; #17386
• страница: 21 из 34

11.3. Крайности либерализма и централизма
Управление обществом в конечном счете сводится к управлению системой социальной дифференциации: именно она задает структуру целевого потребительского комплекса, а через него и всей материально- технической системы, выступая тем самым в качестве движущей силы материально-технического развития. В соответствии с техносоциальной формулой, которая обусловливает наличие в обществе социальной дифференциации и насилия в организации производства как внутри общности, так и в ее взаимодействии с другими общностями, возможны два основных типа организации общности, теоретически представляемые
централизмом и либерализмом. В зависимости от положения общности в мире
(изоляция, господство–лидерство, подчиненность–отсталость) складывается баланс соотношения централизма и либерализма.
Поскольку вся совокупность проблем обеспечения материально- технической целостности имеет ярко выраженный социальный характер, постольку их решение всегда связано с совершенствованием общественных отношений.
В частности, с целью такого совершенствования осуществлялась и социалистическая революция, оно было сквозной задачей всей семидесятилетней истории реального

211 социализма, начиная со зловещего тезиса об усилении классовой борьбы и кончая «лебединой песней» теории социализма – так и не сформулированной концепцией перестройки.
Непосредственной причиной крушения системы социализма в России явилось то, что перестала работать сквозная схема централизованной социальной структуры, сложившаяся в определенных исторических условиях. Изначально в ее основу была заложена простая идея: при переходе от частной собственности к общественной устанавливается
всеобщее централизованное управление общественной жизнью, задачей которого является точный расчет всех параметров общеcтвенно- экономической системы и принятие необходимых решений. При обеспечении их достаточной компетентности и соответствующей точности выполнения всеми элементами (отдельными индивидами и группами) своих общественных функций будут достигнуты высокий уровень экономического развития и адекватная социализму социальная справедливость.
Однако в условиях поддержания общественной целостности преимущественно с помощью директивных методов управления постепенно стали все более проявляться две отрицательные тенденции: 1) администрирование переросло в устойчивый бюрократизм, носитель которого стал формироваться как определенный социальный слой; 2) деятельность исполнительных элементов получала все более формальный характер и все более подменялась показным выполнением распоряжений.
Как это ни парадоксально звучит, но чем больше бюрократического
централизма, тем меньше порядка. В конечном счете созидательная деятельность на всех уровнях перерастает в простое функционирование, социальная активность неуклонно снижается, а сущность человеческого фактора все более дегуманизируется и находит свое выражение в так называемых негативных явлениях.
Основу исторической нежизнеспособности социализма составил выход из-под контроля целостности общества, его фундаментальной характеристики, хотя, как всегда считалось, именно эта характеристика составляет основное преимущество социализма. Централизованное управление в течение всего периода своего существования очень легко справлялось с неугодными местными инициативами, но не знало врага

212 страшнее ведомственности, которая так и не была побеждена и благополучно пережила централизм. Иначе и быть не могло, потому что ведомственность в условиях господства государственной собственности есть адекватная ей форма социальной дифференциации, и пытаться ее устранить – то же самое, что придать прямоугольную форму жидкости, налитой в круглый сосуд. Вместе с тем ведомственность – лишь оборотная сторона медали, а лицевая сторона представлена бюрократизмом как прямым выражением централизма, т. е. главной формой социальной дифференциации, для которой ведомственность
– по сути
«конкурирующая фирма».
Критика централизма ведется давно, она началась еще задолго до возникновения реального социализма. Но она велась и до сих пор ведется преимущественно в социально-психологической плоскости: нет свободы действия, отсутствуют основания для инициативы, неизбежны злоупотребления властью и т. д. Но все это тем не менее декларативно, поверхностно и в принципе применимо для критики либерализма – антипода централизма: те же злоупотребления властью, манипулирование общественным сознанием, формальный характер демократии, бюрократизм и пр. Значит, надо вести поиск в материальных основаниях жизни, который позволил бы объективно сопоставить централизм и либерализм как формы устройства общества. Но именно такой подход пока что еще не проявил себя хоть сколько-нибудь заметно, рассуждения ведутся, как правило, от противного, когда опровержение одного выдается за утверждение другого.
Разница между централизмом и либерализмом в идеологической плоскости рассмотрения в конечном счете видится как разница в уровне благосостояния народа, тогда как в социально-теоретическом плане – это разница в формах социальной дифференциации, которую сторонники либерализма всячески приглаживают, но видят в ней двигатель прогресса, а сторонники централизма считают тормозом общественного развития и провозглашают ее устранение конечной целью социалистической революции, достигаемой за счет непрерывного повышения производительности труда. Планирование, как расчет, является обязательным элементом материально-технической деятельности и в этом смысле его нельзя считать изобретением и преимуществом централизма.

213
Однако рамки планирования ограничены мерой предметной сопряженности, объемом элементной полноты системности, т. е. планирование осуществимо только в том случае, если есть возможность точно определить, соотнести друг с другом цели и средства деятельности, все ее объективные составляющие, когда результат деятельности зависит лишь от точного выполнения программы субъектами деятельности.
Приоритет централизма заключается в расширении планирования до масштабов управления всем обществом, но перевешивающий положительный результат здесь получить невозможно. На «выполнение» планов фашистской Германии работала вся Европа, а пятилетки в
Советском Союзе истощали собственную страну. Более того, при тотальном планировании оказывается невозможным реальное планирование и в целостных системах, поскольку их включают в общую систему «незавершенки» и не позволяют добиться необходимой элементной полноты.
В условиях господства директивно- административных методов управления экономикой расчет целостности предприятия принципиально не мог выйти за рамки его текущего функционирования, поскольку для расчета развивающейся целостности изнутри у предприятия не было хозяйственной и тем более социальной самостоятельности.
Централизм и либерализм можно наглядно представить как два разных способа установления определенного уровня в множестве сообщающихся сосудов. Централистский способ не признает закона сообщающихся сосудов и требует устанавливать уровень в каждом сосуде по отдельности; либерализм, напротив, полагается только на автоматическое действие закона и не учитывает, что жидкость где-то может переливаться через край, а где-то не достигнет необходимого уровня, поскольку сосуды стоят на разной высоте.
Сущность централизма в том, что существование общества
(общности) выше существования индивидов. Целое, в данном случае социальное, больше суммы составляющих его частей – вот объективное основание централизма. Данное положение не означает признания наличия общества как такового, самого по себе, как отдельного субъекта, представленного, например, в лице государства. В обществе нет ничего, кроме совместно живущих индивидов, но эта совместность является

214 необходимым условием их существования, а не внешней заданной неизбежностью общего пространства или общего порядка.
Централизм обеспечивает верховенство общего интереса над частным, т. е. существование общности как целого. Формы властной организации исторически многообразны, будь то личная власть вождя, монарха, президента, диктатора или парламента. В этом смысле централизму нет альтернативы, и все различия между социализмом и капитализмом представляют собой нечто вторичное. Соответственно капиталистическое общество в США является не менее централистским образованием, чем был социалистический СССР. Весь вопрос в масштабах централизации, степени охвата ею разных сфер общественной жизни, глубине проникновения в них. Все это определяется особенностями геоисторической формулы общности, а в условиях глобализации, в первую очередь, – характером ее вхождения в систему мирового взаимодействия.
Предельно возможная всеобщая централизация приводит к так называемому тоталитаризму, рассмотрение и оценка которого вне конкретно-исторических обстоятельств не имеет смысла. Не поддается централизм однозначному определению и в плоскости оппозиции категорий демократии и диктатуры. В конечном счете все измеряется объемом ее общественно значимого наполнения, степенью направленности на выражение общественного интереса. В зависимости от соотношения частного и общественного в централизме он может быть как разрушительным, так и созидательным
(конструктивным и деконструктивным) механизмом общественной организации. Как правило, борьба против централизма оборачивается борьбой против самой общности, в результате чего последняя, освободившись от централизма внутри себя, попадает в жесткую централистскую систему международных отношений. При этом отдельные члены общности становятся независимыми от нее и получают полную свободу действий, обретают статус граждан мира, способных в защите своих интересов противостоять общности в целом. В лидирующих общностях, казалось бы, неограниченно либеральных, такое противопоставление частного общественному жестко пресекается.
Самым главным при анализе места и роли централизма в общественном развитии является вопрос о соотношении экономики и

215 политики. Здесь особенно важно исходить из верховенства общественного интереса в его отношении с частным. Как известно, политика есть концентрированное выражение экономики. В лидирующих общностях, находящихся примерно на одном уровне экономического развития, будь то целостные унитарные государства или отдельные структурные элементы федераций и конфедераций, экономический и политический либерализм взаимосогласуются друг с другом как во внутренних, так и во внешних отношениях.
В зависимых, подчиненных общностях экономический либерализм и политический централизм обеспечивают придаточный характер их существования, при этом политический централизм имеет преимущественно диктаторскую форму и во многом зависит от личностных факторов. Исходя из географических и демографических условий развития современной России и ее особого места в геополитическом мировом пространстве, создание устойчивой общественной системы, саморегулируемой на основе последовательно реализуемых принципов либерализма, в обозримом будущем представляется маловероятным. Соотношение тенденций демократизма и либерализма, с одной стороны, авторитаризма и централизма – с другой, определяется не столько внутренними, сколько внешними движущими силами развития России. Либерализм в современных условиях не обеспечивает главного – сохранения устойчивой самостоятельности в системе внешней социальной дифференциации.
Таким образом, в независимой, крупнодержавной общности, какой является Россия с ее чрезвычайно дифференцированной по экономическим возможностям и условиям жизни территорией, сочетание политического
централизма и экономического либерализма весьма проблематично, а
сквозной
либерализм
просто
несовместим
с
ее
общностной
целостностью.
В связи с объективной незавершимостью системы материально- технического развития, невозможностъю законченного сопряжения ее элементов, в хозяйственной деятельности наряду с точным расчетом, как правило, бывает необходим и риск. Его нельзя отождествлять с принятием произвольного решения вслепую. Риск в экономике – это расчет, основанный на определенной модели ее целостности, на «вычислении» ее

216 определяющих элементов. Но поскольку система принципиально незавершима и потому многовариантна в своих построениях, экономические отношения, будучи взаимодействием интересов, несмотря ни на какие достижения информатики, всегда сохраняют характер игры. В результате деловой успех всегда будет зависеть от известной доли риска, поскольку хозяйственная деятельность под влиянием объективных и субъективных факторов принципиально не может быть свободной от непредсказуемости стечения обстоятельств. Образно говоря, рисковать может лишь тот, кто умеет считать, а выигрывает необходимо тот, кто рискует. Ясно, что в схеме жесткого централизма такой подход представляется немыслимым, а в условиях рыночных отношений без него просто не обойтись.
Безусловным преимуществом централизма на определенном этапе явился плановый подход в масштабах всего общества к сфере социального развития. Однако при отсутствии достаточной материальной базы это во многом свелось к уравнительству очереди, с одной стороны, и иерархии привилегий – с другой. Иначе говоря, процесс свелся к планированию социальной дифференциации. Либерализм предполагает неограниченность процесса обогащения и вытекающую отсюда неограниченность развития во всех сферах. Для тех, кто обогащается, нет пределов, а потому нет и цели обогащения, кроме стремления не опуститься ниже достигнутого уровня. Те, кто существует фиксированно (типа российских бюджетников), необходимо испытывают чувство обреченности и сопутствующей ей неизбывной неудовлетворенности, ибо для них задача – выжить в буквальном смысле, абсолютно. Централизм устанавливает предел обогащения, а потому упрощает проблему удовлетворенности в рамках всеобщего относительного равенства, но одновременно устанавливает и предел развития.
Всеобщая целостность общества нереализуема на основе одной программы в силу своей принципиальной незамыкаемости, несводимости к какой-либо единообразной структуре. Иначе говоря, основное противоречие целостности общественного развития в социальном плане состоит в том, что все многообразие стоящих перед людьми задач в своей совокупности не имеет полной конечной разрешимости, причем не только

217 по средствам, но даже по самой постановке при сведении их друг с другом в одну общую программу.
Таким образом, управление функционированием и развитием
всеобщей целостности (общностью в целом) принципиально не может быть осуществлено сугубо централизованно.
Централизованное
управление целостностью устанавливает жесткую фиксированность ее структуры, но в общественной целостности объединены люди, наделенные суверенным сознанием, обладающие свободой воли и поведения. Чем выше уровень их развития, тем сильнее внутреннее противоречие социальной организации – между централизованным и самостоятельным управлением, где последнее относится и к отдельным индивидам. Это противоречие в конечном счете выражает межличностные отношения, и центр управления есть лишь орудие организации общественной жизни в соответствии с интересами определенных социальных групп и слоев.
Сильная авторитарная власть в условиях централизма необходима не на временный период от революционного переворота до «полной и окончательной победы», она необходима постоянно по объективной причине принципиальной системной незамыкаемости, незавершимости материально-технической целостности, когда все время требуется принимать волевые корректирующие решения в условиях хронических
«прорывов» во всех сферах общественной жизни. Здесь научно- статистическими функциями не отделаешься.
Поэтому сама первоначальная идея централизованного устройства общества, хотят этого ее сторонники или не хотят, неуклонно ведет к потребности в мудром учителе и вожде; а известная ленинская схема коллективного руководства при регулярной сменяемости, всеобщем контроле и прочем проблему не решает и является сугубо переходной, пока в процессе борьбы не останется последний член первоначального руководящего коллектива, что, собственно, и произошло на практике.
Следовательно, централизм объективно не может достичь целей, во
имя которых провозглашается. Функционирование и развитие общественной системы оказывается подчиненным единой воле, элементы системы связываются в целое этой волей, и системы фактически нет, без действия воли она сразу же рассыпается. В этой связи централизм отвергается не потому, что он ограничивает свободу как самоцель, но как

218 условие выживания. Централизм сам по себе не деформирует материально- техническую целостность, и уровень компетентности вождей или степень управленческой мобильности бюрократической системы здесь не главное.
Исходя из техносоциальной формулы общества, коллективизм, как основополагающий принцип организации производственной жизни, теоретически абсурден, поскольку провозглашает равенство в сфере, где движущей силой является социальная дифференциация, а организующим началом насилие; следовательно, практически он разрушителен и нежизнеспособен, так как формально устраняет это действенное начало и подменяет его фикцией централизованного управления, якобы объективно выражающего единство всеобщих интересов, а фактически ведет к засилию бюрократической элиты, не способной обеспечить устойчивое функционирование и развитие общности.
Взаимное противопоставление централизма и либерализма на том основании, что централизм за счет сознательной планомерности преодолевает разрушительное действие стихийности, а либерализм обеспечивает недоступную для централизма свободу, по своей социальной
сути является мнимым противопоставлением. Во-первых, они одинаково
порождают стихийность, но с тою разницей, что либерализм заключает в себе стихию массового действия, а централизм – стихию единоличного произвола на всех уровнях управления. Во-вторых, они одинаково не
обеспечивают всеобщей свободы, различаясь лишь по форме ее ограничения в разных системах социальной дифференциации. Реальное
эффективное управление необходимо включает в себя элементы
централизма и либерализма, но не как «среднее арифметическое», а будучи свободным от их крайних значений.
Централизм, как и либерализм, – всего лишь средство сохранения, фиксирования определенной формы социальной дифференциации. К тому же историческая практика показала, что социальная структура общества в персонифицированном плане характеризуется значительной преемственностью. Можно предположить, что централизм характерен для переломных исторических моментов, при коренной смене системы социальной дифференциации; либерализм типичен для ее эволюционного развития. В своем крайнем выражении они одинаково ведут к ослаблению жизнеспособности общественного организма и одинаково неприемлемы в

219 качестве средства его долговременного развития, ибо если централизм есть
«дорога к рабству», то либерализм – это путь хаоса и стихии.
Централизм необходимо ведет к авторитарному тоталитаризму, но и либерализм, доведенный до крайности, порождает условия для установления диктатуры. Только централизм начинает с установления
«порядка» и кончается распадом, а либерализм начинается с анархии и кончается установлением такого же порядка – типичный случай схождения крайностей. Видимо, прав был поэт, когда говорил, что две вещи могут
погубить мир – это хаос и порядок. В кризисных условиях централизм и либерализм конвергируют, одинаково смещаясь к какой-либо разновидности фашизма с его главным лозунгом
– идеей исключительности, провозглашаемой применительно к внутренней или внешней социальной дифференциации общности. Централизм и либерализм, воплощенные в реальных системах управления, постоянно испытывают потребность в некоторых условиях, обеспечиваемых противоположной системой. Так, централизм всегда апеллировал к сознательности членов управляемой общности, их дисциплинированности, инициативности и т. д. В свою очередь, либерализм постоянно обращает взоры к государству, ожидая от него неких бесконфликтных законов, позволяющих всем обогащаться, не затрагивая ничьих интересов.
Централизм и либерализм, диктатуру и демократию нельзя рассматривать абстрактно, вне связи с конкретно-исторической формулой общности. В лидирующих (богатых) общностях существует диктатура закона, а не личностей. Свобода не зависящих друг от друга людей есть норма и ценность, поскольку свобода здесь не может быть орудием для превращения одних в средство других, диктатура личности здесь просто абсурдна. Наоборот, в отсталых (бедных) общностях свобода становится именно орудием, условием для превращения одних в средство других.
Здесь устанавливается диктатура не закона, не формального равенства, а диктатура идеи справедливости, которую реализует личность. Социальная дифференциация тут будет глубже, но она регулируется. Конкретное соотношение централизма и либерализма, в конечном счете, определяется местом общности среди других общностей.
Таким образом, не следует подходить к диктатуре и демократии как самостоятельным, абсолютным ценностям со знаком плюс или минус. Есть

220 просто разные формы организации общества, но содержание социальной организации постоянно: всегда действует техносоциальная формула общества, всегда остается фундаментальным социальным отношением отношение «цель–средство», никогда не прекращается борьба за выживание. Весь вопрос в том, как это реализуется во внутренних и внешних отношениях общности.
Декларация государственников провозглашает, что если все будут исправно выполнять свои обязанности и жить в соответствии с нормами морали (не воровать и т. д.), то жизнедеятельность общности будет эффективной. Но дело заключается в сути обязанностей. В соответствии с техносоциальной формулой права и обязанности в обществе прописываются господствующими социальными группами. В отношениях между общностями диктатура и демократия сливаются воедино: отношения демократии (свободы) устанавливаются силой. В итоге сильные общности делают то, что они хотят, а слабые – то, что их заставят.
Централизм и либерализм в равной мере опираются на утопическую абсолютистскую модель неограниченного прогресса, позволяющего решить проблему всеобщей обеспеченности средствами жизни, но при условии создания определенной социальной системы – в этом пункте они взаимно отрицают друг друга. Тем не менее абсолютистская модель позволяет реализовать в равной мере и централистскую, и либералистскую схему, одинаково утопические. Утопия централизма – добродетельный, просвещенный авторитаризм, утопия либерализма – всеобщее соблюдение правил игры. В сознании либерального общества доминирует идеология, централизм выводит на первый план общественную психологию.
Противопоставление централизма и либерализма имеет вполне определенный рациональный смысл только в границах действия техносоциальной формулы. Вне ее дискуссия сторонников централизма и либерализма имеет сугубо абстрактный характер и не может быть признана научной. В силу отсутствия эмпирической базы, это просто схоластика, выполняющая функцию идеологического обоснования практической борьбы частных интересов. Не менее абстрактны и попытки противопоставления свободы и справедливости как принципов общественного устройства. Таким же образом противопоставляются справедливость и эффективность.

221
Каждая общность в соответствии с ее геоисторической формулой характеризуется своей мерой централизма, обусловленного наличием общественно необходимых затратных элементов (армия, образование, здравоохранение, культура и т. п.), на почве совместного содержания которых не возникает антагонистических противоречий, связанных с уравниловкой или просто убыточностью. Действительное управление
обществом всегда осуществляется где-то в промежутке между крайностями тотального централизма и абсолютного либерализма, больше или меньше склоняясь в ту или иную сторону в зависимости от конкретно- исторических условий. В той и другой системе своя форма социальной дифференциации, свои слои, постоянно борющиеся за государство; и абсолютизировать разницу между этими системами не имеет смысла. При гипотетическом допущении возможности преодолеть естественно- природные ограничения материально-технического развития всякие различия между централизмом и либерализмом исчезнут, как, впрочем, исчезнут и движущие силы материально-технического развития.
Государственное управление не может не быть централизованным, но дело не в централизованности самой по себе, а в способе управления. Одно дело, когда государство выступает как единоличный собственник и управляет директивно-распределительными методами, и совсем другое, когда оно регулирует общественную жизнь с помощью законов, налогов, заказов и других политических и экономических методов. Конечно, всегда будет борьба за овладение государством в качестве орудия достижения чьих-то групповых и личных целей, но государство будет тем сильней, чем в большей мере окажется способным отражать интересы всей общности. А критерий здесь один – выживание. Централизм всегда отождествляется с самовластием государства, которое подминает под себя общество. Но такое «ничейное» государство никому внутри общности не угрожает и таких государств просто не существует. Централизм так или иначе объективно связан с властью одних групп людей над другими, и лишь поэтому против него всегда кто-то выступает. Следовательно, понятие сильного государства неотделимо от понятия сильной общности; если в системе мировой социальной дифференциации общность является подчиненной, то ее государство может быть в какой угодно степени диктаторским и заставляющим трепетать своих подданных, но оно никогда

222 не будет сильным. Соответственно функционирование командно- административной системы будет эффективным, если оно обеспечит подпитку общности из внешних источников. Однако последнее достигается экономическим путем, а это требует либерализма (иначе не выдержать конкуренции). В итоге получается, что в передовых общностях складывается устойчивое единство либерализма и сильнейшей бюрократии. В отсталых, подчиненных общностях преобладает централизм диктаторского типа, обеспечивающий демократизм политики открытых дверей.
Таким образом, современное (гражданское) общество имеет две
тенденции развития, содержит в себе две основные модели – централизм
и либерализм. Возможности роста, технического прогресса толкают к либерализму; невозможность всеобщего обеспечения средствами жизни, отбраковывание человеческого материала, осознание неравенства толкает к централизму. Преобладание черт той или иной модели определяется
положением общности среди других общностей: либерализм – в
господствующих общностях, централизм – в подчиненных.
Из абсолютистской модели общества логически необходимо в равной мере вытекают альтернативные конструкции централизма и либерализма.
Их взаимная критика имеет сугубо антропологический характер и не опирается на какие-либо объективно-истинные теоретические основания, а вместо упорядоченной системы аргументации в ней используется набор декларативных штампов. Общеизвестное теоретическое отрицание либерализма строится на показе разрушительной сущности частной собственности, проявляющейся в неуправляемой стихии рынка, непреодолимой кризисности производства, антигуманных отношениях эксплуатации, разрушении природной среды, милитаризме и т. д. Столь же общеизвестное теоретическое отрицание централизма строится на тезисе об отсутствии заинтересованности в производительном труде в условиях государственной собственности и невозможности обеспечить эффективное управление обществом посредством жесткой командно-административной системы. Однако, кто или что мешает хорошо работать, например, в колхозе и вообще во всей системе общественного производства на основе государственной собственности? Почему общее благо не может быть общей целью? Из абсолютистской модели общества объективно никак не

223 вытекает, что частник необходимо будет работать лучше, чем работник государственного предприятия.
В рамках релятивистской модели общества централизм и либерализм представляют собой крайности, абстракции, в чистом виде совершенно не осуществимые.
На микроуровне разница между централизмом и либерализмом хорошо просматривается на конкретном примере реальной деятельности индивидов, в частности, по их отношению к ней, по их мотивации. Люди действуют в конечном счете во имя собственного, а не всеобщего блага, общее для них – всего лишь средство для личного, и искать здесь разницу между централизмом и либерализмом бесполезно. При действии принципа
«работай хорошо и будешь жить хорошо», когда для этого не нужны ни
Бог, ни идея, централизм представляется более целесообразным. Здесь понятно, как и зачем надо жить. В релятивистской модели не определить, как и зачем надо жить, потому что сначала надо просто выжить, но выжить можно только за счет других. Тогда смысложизненный вопрос не в том, как и зачем надо жить, а как оправдать уничтожение другой жизни. Без идеологии, без мифа здесь не обойтись.
Централизм и либерализм различаются по критериям и способам оценки достигнутых результатов, по самому механизму их определения.
Централизм означает сугубо иерархическую персонализацию управления – безраздельную персональную власть в подведомственной области, будь то территория или социальная структура, и сугубо адресную персональную ответственность перед вышестоящей властью. Классическими примерами персональной власти и персональной ответственности за все, что происходит в общности, были монархическая и партийная система власти в России, ответственные перед «верхами» и безответственные перед
«низами». Такая система личностной власти и ответственности представляет собой жесткую вертикаль, стержень, нанизывающий и пронизывающий общество. В условиях централизма непосредственным результатом деятельности, от которого зависит получаемое благо, является не столько его предметное выражение, сколько оценка деятельности со стороны вышестоящего элемента командно-административной системы
(вышестоящей инстанции). В сфере действия данной системы не столь важно, что конкретно сделано, важно, чтобы было одобрено «сверху». Вся

224 деятельность насквозь подчинена этому, вся социальная конкуренция сводится к борьбе за вышестоящее мнение. Соответственно объективность результата подчинена иерархической субъективности оценок. Драматизм централизма начинается с того, что лидеры всех уровней, в том числе монархи, вожди и тому подобное – все это обыкновенные люди, для которых их властное положение всего лишь средство устройства собственной жизни. Не случайно наибольшей результативности и общего признания добивались те, кто превращал жизнь общности в дело всей своей жизни и потому выпадал из общего ряда носителей нормального сознания.
Либерализм характеризуется качественно иной схемой
персонализированного управления, когда система вертикали власти имеет форму не иерархического стержня, а монолитной пирамиды, за счет чего власть на всех уровнях остается ответственной именно перед управляемой общностью. В условиях либерализма результат определяется его востребованностью обществом.
Реальное выражение оценки осуществляется уже не в системе иерархических отношений, а в системе реального потребления. Такой способ оценки гораздо ближе к объективной необходимости, а потому и более действенный. Но потребительскую субъективность как критерий оценки можно формировать, например, с помощью рекламы. Так что и в данном отношении централизм и либерализм как противоположности есть всего лишь абстракции, в чистом виде не реализуемые и не поддающиеся ценностному сравнению.
Действительно, что может быть лучше, чем централизм как единое системное управление обществом при условии всеобщей добродетельности? Ничего! Но коль скоро она по независящим от людей обстоятельствам отсутствует, то что может быть лучше либерализма как полной свободы человеческих действий при условии их подчиненности единым нормам и правилам? Ничего! Но коль скоро и это отсутствует, то бессмысленно искать некую лучшую социальную систему вообще. Нет
хороших и плохих социальных устройств, есть сильные и слабые
общности.
Соответственно теоретическое противостояние данных концепций есть в конечном счете форма идеологической борьбы, отражающей интересы определенных социальных сил в реальной экономической и

225 социально-политической борьбе за более приемлемую структуру системы социальной дифференциации общества. Понятия истинности и ложности в контексте их общечеловеческого признания здесь просто не работают.
Полемика централиста и либерала теоретически бесплодна, поскольку с той и другой стороны она сводится только к обличительной критике, отбрасыванию позиции оппонента. Тот и другой в своей критике всегда будут правы: либерализм без элементов централизма ведет к хаосу, а всеобщий централизм – к злоупотреблениям власти и застою. В силу объективной противоречивости социальной жизни исторический спор либерализма и централизма абстрактно-теоретически не рассудить.
Реальна только борьба конкретных людей, объединенных в конкретные
группы, – этнические, сословные, корпоративные, религиозные,
партийные.
Централизм – это миф, иллюзия возможности целостного развития общества и за счет этой целостности – наиболее эффективного развития.
Однако, во-первых, развитие общества, как одной глобальной социально- производственной системы, невозможно, а во-вторых, с точки зрения обеспечения общественной целостности централизм и либерализм разнокачественны и несопоставимы.
В плоскости действия техносоциальной формулы общества централизм есть форма насилия, установления отношения «цель–средство» и регулирования его волевым, командно-административным путем. Экономика и политика сливаются в нераздельной, концентрированной власти: господствует тот, в чьих руках сосредоточена власть, кто близко к власти. В межобщностных отношениях централизм существует в форме империй.
Тем не менее централизм не является исторической аномалией, это объективно обусловленный и отработанный тысячелетиями способ выживания общности, существующей на основе фиксированного производственно-природного равновесия, а по сути – социализированного, технизированного естественно-природного равновесия, иначе
– истощающего окружающую среду материально-технического эволюционирования.
Либерализм есть форма насилия, отношения «цель–средство», устанавливаемого и регулируемого преимущественно экономически.
Однако для того, чтобы превратить одних людей в средство для

226 других, чисто экономических способов принуждения недостаточно, поскольку экономические отношения характеризуются симметричной взаимозависимостью продавца и покупателя. В чисто экономические отношения вступают равные партнеры, свободные, не зависимые друг от друга субъекты, целью отношений которых является выгода от взаимного дополнения, а не от неравного обмена, т. е. в чисто экономической сфере отсутствует присвоение результатов чужого труда. И в этом смыcле экономическая деятельность, как только экономическая, не может быть источником прибыли (не дает превышения результата над затратами, не эффективна). Следовательно, экономические отношения в чистом виде, т. е. чисто рыночные отношения, а значит, и сотканное из них либеральное общество – это не что иное, как идеальная модель, подобная идеальным моделям в естествознании. В реальном обществе соревнование, как таковое, имеет подчиненное значение, а стержневая социообразующая функция выполняется насилием, экономическое принуждение необходимо дополняется внеэкономическим, собственно насилием в той или иной его форме, той или иной степенью опосредования. Это значит, что в действительно либеральном обществе свобода рыночных отношений предполагает и свободу внеэкономического принуждения.
В системе рыночных отношений господствует тот, у кого больше собственности, знаний, необходимых деловых качеств. Расовая, этническая, сословная, религиозная принадлежность становятся несущественными факторами. Имея деньги, менеджера и адвоката, индивид в либеральном обществе может жить уверенно и спокойно. Но это возможно только в высокоразвитой, самостоятельной общности, где независимы друг от друга экономика и политика, где разделены ветви власти. В противном случае либерализм становится формой узаконенного грабежа (приватизация в России – типичный пример ограбления, осуществленного «законным» путем). Во внешних отношениях господствует рынок, подчинение осуществляется экономическим и технологическим путем, а для поддержания необходимого порядка создана система международных органов, санкционирующих в случае необходимости проведение международных военно-политических акций.
Противоположность централизма и либерализма относительна в
том смысле, что они различаются не по отсутствию в одном случае и

227
наличию в другом случае социальной дифференциации в обществе, а по
механизму ее регулирования. Централизм предполагает приоритет
власти по отношению к собственности, тогда как либерализм означает
приоритет собственности по отношению к власти. Но в конечном счете
власть и собственность не существуют раздельно и в своем единстве
представляют собой господство одних людей над другими. Иначе говоря, сами по себе централизм и либерализм не являются ни добром, ни злом.
Их оценка зависит от конкретных параметров геоисторической формулы общности, прежде всего от характера и соотношения ее внутренней и внешней социальной дифференциации. В абстракции до конца выдержанный, крайний либерализм предполагает войну всех против всех, в которой не может быть единых правил, ставящих всех участников войны в равные условия, государство здесь просто излишне. Централизм, напротив, предполагает власть государства над всеми. Однако в действительности в том и другом случае государство является орудием осуществления власти одних людей над другими.
При устойчивом развитии централизм и либерализм не являются альтернативами, проблема выбора между ними связана прежде всего с переживанием обществом кризиса, когда сами централизм и либерализм рассматриваются в качестве радикальных средств его преодоления, выступая по отношению друг к другу как болезнь и лекарство. Для жизни сильной, социально сплоченной общности противопоставление централизма и либерализма столь же отвлеченно и несущественно, как противопоставление лечебных методик для здорового человека.
Общественное развитие характеризуется единством стихийной и сознательно-целевой, плановой регулируемости. С одной стороны, человеческая жизнедеятельность просчитывается и направляется в соответствии с определенными целями, т. е. управляется; с другой стороны, в результате человеческой жизнедеятельности возникают непредвиденные следствия, которые требуют внесения в нее необходимых корректив, т.е. человеческая жизнедеятельность саморегулируется. По мере роста ее масштабов значение регулируемости общественной жизни увеличивается, усиливается ответственность за принимаемые решения, поскольку растут и масштабы непредвиденных следствий. Поэтому сфера стихийной, неупорядоченной деятельности людей должна сокращаться,

228 однако переход на всеобщее, централизованное управление общественной жизнью объективно невозможен в силу отсутствия объективной направленности ее развития вне рамок поддержания самой жизни.
Дискуссия о регулирующей роли государства в функционировании и развитии общности, строго говоря, не имеет под собой объективных оснований, если под общностью понимается управляемая система, а не простое скопление людей, требующее лишь единообразия правил поведения во избежание стихии беспорядка. Именно государство управляет общностью как целостной системой, обеспечивает ее необходимую организацию для сохранения устойчивой жизнеспособности в процессе внутреннего и внешнего взаимодействия. Используемый противниками государственного регулирования в экономике тезис о недопустимости вмешательства государства в распределение между гражданами шнурков для ботинок свидетельствует либо о непонимании сущности государства, либо об идеологической диверсии, направленной против одной общности в интересах другой.
Другое дело – вопрос, о какого рода государстве идет речь, поскольку общности с разной геоисторической формулой объективно характеризуются разными типами и формами государства. Оно может быть либо полновластным хозяином общности, заботливо-рачительным или бездумно-расточительным, либо сменно-дежурным распорядителем общности, ее поочередно-выборным управляющим. Но оно всегда остается главным регулятором отношения «цель–средство», т. е. либо непосредственно само по себе является «целью», либо является орудием в руках «цели»; соответственно государство защищает общность от превращения ее в «средство» другой общностью, а по сути охраняет свое владение, свою территорию от всякого рода внешних посягательств.
При недостаточности сил для законного осуществления господства отношение «цель–средство» реализуется незаконным путем, а общность попадает под опеку конкурирующих друг с другом преступных группировок. Вообще понятия законности и незаконности здесь относительны, и в определенных случаях борьба правоохранительных структур с криминальными мало отличается от бандитской междоусобицы.
Что касается преобладающей характеристики государства с точки зрения мотивационной направленности его функционирования, от сугубо

229 эгоистической, узкогрупповой до всеобщностной, то в современном обществе она определяется местом общности в системе внешней социальной дифференциации. В частности, чем более авангардное место занимает общность в окружающем мире, тем более полно и широко она охватывается (ее граждане) действенной защитой своего государства, обеспечивающего ее положение в качестве равноправного партнера в отношениях с сильными общностями и в качестве «цели» в отношениях с более слабыми общностями.
Исходя из этого, можно более точно определиться в понимании социалистического устройства общества, по крайней мере, в двух принципиальных пунктах: во-первых, социализм – это способ управления
общностью как целостностью, т. е. в интересах всех ее членов; во-вторых, социализм предполагает благоприятствующее положение общности в отношениях с окружающим миром. Исторический опыт советского социализма оказался неудачным по причине невыполнения второго пункта.
Идеологический спор о капитализме и коммунизме (либерализме и централизме) не является выдумкой идеологов, это реальный исторический спор (теоретический в Европе и практический в России), действительная проблема исторического выбора. При этом оба подхода к общественному развитию являются в одинаковой мере истинными
(правомерными) и ложными (неправомерными) при абстрактном рассмотрении общества. В абсолютистской модели централизм, безусловно, более приемлем, ибо позволяет управлять процессом общественного роста. При всеобщем благополучии, «коммунистическом изобилии», где распределение «по потребностям», без централизма не обойтись, поскольку необходимо плановое, регулируемое развитие материального производства, жесткое обеспечение всеобщей полезной деятельности. На практике, в силу нереализуемости абсолютистской модели общества, централизм необходимо перерастает в тоталитаризм, несовместимый с изначальными целями коммунизма. Борьба либерализма и централизма здесь – это борьба несовместимых приоритетов общества и человека, в результате гуманистическая утопия реализуется в античеловеческой реальности. Коммунизм в данном случае утопичен уже просто по человеку, которого невозможно заставить работать из любви к

230 труду. Тезис о превращении труда в первую жизненную потребность оказался искаженным в том плане, что труд изначально является первой
общественной жизненной потребностью, т. е. потребностью общества. В условиях техносоциальной формулы действует объективный закон отчуждения труда, в результате чего идея труда «на благо общества» изначально является фикцией.
В отличие от светской мифологичности централизма, либерализм не может обойтись без мифа религиозного, поскольку без Бога не объяснить и не оправдать неравенство.
Признание и осознание техносоциальной концепции общества, переход к его релятивистской модели лишает логических и исторических оснований спор либерализма и централизма, он делает его просто бессмысленным. Переход к релятивистской модели общества рождает другие типы идеологи и мифологии.