История политических и правовых учений под ред Нерсесянца В.С Учебник 2004 -944с. История политических и правовых учений под ред Нерсесянца В. В. С. Нерсесянца
 Скачать 5.72 Mb.
|
|
Идея королевской власти как власти нейтральной, регуля- тивной и арбитражной — попытка вписать соответствующим об- разом модернизированный институт монархии в устройство правовой государственности. Наряду с институтами государственной власти, контроли- руемыми обществом, и общественным мнением, опирающимся на свободу печати, гарантом индивидуальной свободы должно также выступать право. Это неколебимая позиция Констана. Право противостоит произволу во всех его ипостасях. Право- вые формы суть «ангелы-хранители человеческого общества», «единственно возможная основа отношений между людьми». Фундаментальное значение права как одного из способов бы- тия социальности превращает соблюдение права в центральную задачу деятельности политических институтов. Обеспечить индивидуальную свободу всеми правомерными средствами для ее полнокровного осуществления и прочной за- щиты стремился и знаменитый соотечественник Констана, его младший современник Алексис де Токвиль Поли- тическая концепция Токвиля сложилась в изрядной степени под влиянием идей Констана, взглядов еще одного видного французского либерала — Пьера Руайе-Коллара. Немалую роль в ее формировании сыграл выдающийся историк Франсуа Ги- зо, лекции которого Токвиль слушал в молодые годы. Две яр- кие работы Токвиля — «О демократии в Америке» (1835) и «Старый режим и революция» (1850) — создали ему авторитет- ное имя в науке о политике и государстве. Предмет его наибольшего интереса составили теоретические и практические аспекты демократии, в которой он усматривал самое знаменательное явление эпохи. Демократия трактуется им широко. Она для него олицетворяет такой общественный строй, который противоположен феодальному и не знает границ (сословных или предписываемых обычаями) между высшими и 3. Французский либерализм 659 низшими классами общества. Но это также политическая фор- ма, воплощающая данный общественный строй. Сердцевина демократии — принцип равенства, неумолимо торжествующий в истории. «Постепенное установление равенства есть предна- чертанная свыше неизбежность. Этот процесс отмечен следую- щими основными признаками: он носит всемирный, долговре- менный характер и с каждым днем все менее и менее зависит от воли людей... Благоразумно ли считать, что столь далеко за- шедший социальный процесс может быть приостановлен уси- лиями одного поколения? Неужели кто-то полагает, что, унич- тожив феодальную систему и победив королей, демократия от- ступит перед буржуазией и богачами? Остановится ли она теперь, когда она стала столь могучей, а ее противники столь слабы?» Если перспективы демократии и равенства (понимаемого как равенство общественного положения разных индивидов, одинаковость их стартовых возможностей в сферах экономиче- ской, социальной, политической жизнедеятельности) у Токви- ля никаких особых забот не вызывали, то судьбы индивидуаль- ной свободы в условиях демократии очень волновали его. Он считал, что торжество равенства как такового не есть стопро- центная гарантия воцарения свободы. Другими словами, всеоб- щее равенство, взятое само по себе, автоматически не приводит к установлению такого политического строя, который твердо оберегает автономию индивида, исключает произвол и небре- жение правом со стороны властей. Свобода и равенство, по Токвилю, явления разнопорядковые. Отношения между ними неоднозначные. И отношение людей к ним тоже различное. Во все времена, утверждает Токвиль, лю- ди предпочитают равенство свободе. Оно дается людям легче, воспринимается подавляющим большинством с приязнью, пе- реживается с удовольствием. «Равенство ежедневно наделяет человека массой мелких радостей. Привлекательность равенст- ва ощущается постоянно и действует на всякого; его чарам под- даются самые благородные сердца, и души самые низменные с восторгом предаются его наслаждениям. Таким образом, страсть, возбуждаемая равенством, одновременно является и сильной, и всеобщей». Радости, доставляемые равенством, не требуют ни жертв, ни специальных усилий. Чтобы удовольство- ваться ими, надо просто жить. 660 Глава Западная Европа в XIX в. Иное дело — свобода (в частности, свобода политическая). Существование в условиях свободы требует от человека напря- жения, больших усилий, связанных с необходимостью быть са- мостоятельным, делать всякий раз собственный выбор, отве- чать за свои действия и их последствия. Пользование свободой, если угодно, определенный крест; ее преимущества, достоинст- ва не дают себя знать, как правило, мгновенно. Высокое удов- летворение, которое приносит она, испытывает не столь ши- рокий круг людей, какой охватывает сторонников равенства. Поэтому демократические народы с большим пылом и посто- янством любят равенство, нежели свободу. Помимо всего про- чего это оттого, что «нет ничего труднее, чем учиться жить сво- бодным». Для Токвиля очевидна величайшая социальная ценность свободы. В конечном счете лишь благодаря ей индивид получа- ет возможность реализовать себя в жизни, она позволяет обще- ству устойчиво процветать и прогрессировать. «С течением вре- мени свобода умеющим сохранить ее всегда дает довольство, благосостояние, а часто и богатство». Однако Токвиль преду- преждает читателя: нельзя предаваться вульгарно-утилитарист- ским иллюзиям и ожидать от свободы каких-то чудес, уподоб- лять ее некоему рогу изобилия, способному в одночасье обес- печить всех и каждого массой материальных и прочих благ. «Кто ищет в свободе чего-либо другого, а не ее самой, тот соз- дан для рабства». То, что демократические народы испытывают в принципе естественное стремление к свободе, ищут ее, болезненно пере- живают утрату последней, было ясно Токвилю. Как было не менее ясно ему и то, что страсть к равенству в них еще сильнее, острее: «они жаждут равенств в свободе, и, если она им не дос- тупна, они хотят равенства хотя бы в рабстве. Они вынесут бед- ность, порабощение, разгул варварства, но не потерпят аристо- кратии». Аристократия тут — синоним неравенства. С такой неистребимой тягой «демократических народов» к равенству любой политик обязан беспрекословно считаться как с объек- тивным фактом независимо от того, нравится она ему или нет. Сам Токвиль убежден в следующем: современная демократия возможна лишь при тесном союзе равенства и свободы. Любовь к равенству, доведенная до крайности, подавляет свободу, вызы- вает к жизни деспотию. Деспотическое правление, в свою оче- редь, обессмысливает равенство. Но и вне равенства как фунда- 3. Французский либерализм 661 ментального принципа демократического общежития свобода недолговечна и шансов сохраниться у нее нет. Проблема, по Токвилю, состоит в том, чтобы, с одной стороны, избавляться от всего, мешающего установлению разумного баланса равенст- ва и свободы, приемлемого для современной демократии. С другой — развивать политико-юридические институты, кото- рые обеспечивают создание и поддержание такого баланса. В размышлениях над этой нелегкой проблемой Токвиль опи- рается прежде всего на исторический опыт своей страны (Фран- ции) и Соединенных Штатов Америки. Выясняется, что одна из самых серьезных помех свободе и, соответственно, демократии в целом — чрезмерная централизация государственной власти. На родине Токвиля такая централизация произошла. Она про- изошла еще задолго до революционных потрясений, и ее ре- зультатом стало то, что французы оказались под жесткой всеох- ватывающей опекой государственной администрации. Токвиль резко критикует идеологов, которые оправдывали такую уду- шающую свободу индивидов опеку. Эти идеологи полагали, будто государственный аппарат вправе поступать так, как ему заблагорассудится. Нормальным они считали такое положение, при котором государство «не только подчиняет людей преобра- зованиям, но совершенно переделывает их». Если сверхцентрализация власти, отвергаемая Токвилем, сводит на нет свободу, то целый ряд политико-юридических ус- тановлений демократического профиля, напротив, «работает» в пользу свободы индивида и общества, укрепляет ее. К числу подобного рода установлений Токвиль относит: разделение властей, местное (общинное) самоуправление, в котором он ус- матривает истоки народного суверенитета. Кстати, Токвиль от- нюдь не думает, что этот суверенитет беспределен, верховенст- во народа тоже имеет свои границы. Там, где их преступают, возникает тирания, тирания большинства, ничуть не лучшая тирании властителя-самодержца. В ряд упомянутых выше демократических институтов Ток- виль помещает также свободу печати, религиозную свободу, суд присяжных, независимость судей и т. п. Интересная деталь: Токвиля весьма мало занимает вопрос, каким надлежит быть конкретно политическому устройству демократического обще- ства — монархическим или республиканским. Важно, по его мнению, лишь то, чтобы в этом обществе утвердилась предста- вительная форма правления. 662 Глава Западная Европа в XIX в. Токвиль тонко исследует и тщательно описывает особенно- сти политической культуры граждан формировавшегося запад- ного демократического общества. Его беспокойство вызывали такие проявления этой культуры, которые приглушали дух сво- боды, ослабляли демократически-правовой режим. Он, в част- ности, порицает индивидуализм, усиливавшийся по мере вырав- нивания условий существования людей. Самоизоляция индиви- дов, их замыкание в узких рамках личной жизни, отключение от участия в общественных делах — чрезвычайно опасная тен- денция. Это зловещее социальное заболевание эпохи демокра- тии. Индивидуализм объективно на руку тем, кто предпочитает деспотические порядки и тяготится свободой. Противоядие па- губной разобщенности граждан Токвиль видит в предоставле- нии им как можно больших реальных возможностей «жить сво- ей собственной политической жизнью с тем, чтобы граждане получили неограниченное количество стимулов действовать со- обща». Гражданственность способна преодолеть индивидуа- лизм, сохранить и упрочить свободу. Ни равенство, ни свобода, взятые порознь, не являются са- модостаточными условиями подлинно человеческого бытия. Только будучи вместе, в единстве, они обретают такое качество. Токвиль — выдающийся теоретик демократии и одновременно последовательный либерал — глубоко постиг ту истину, что ли- берализм должен пойти навстречу демократии. Этим в эпоху выхода масс на общественно-политическую сцену, в эпоху культа равенства спасется высшая либеральная ценность — свобода. 4. Немецкий либерализм Либеральное движение на немецкой земле началось в пер- вые десятилетия XIX в. В преддверии революции 1848—1849 гг. в Германии оно достигло значительной высоты. Как с точки зрения масштабов и организованности, так и с точки зрения идейно-теоретической зрелости. Ранний немецкий либера- лизм — тот, который зародился и утверждался в дореволюци- онный период, — был по преимуществу «конституционным движением». В его рамках разрабатывались и предлагались раз- личные модели желательных для германских государств поли- тико-юридических порядков. Такие призванные мо- дернизировать, осовременить эти государства, содержали раз- 4. Немецкий либерализм 663 ные комбинации уже заявивших о себе тогда в Западной Европе либеральных принципов и норм. Подобно английским и французским либералам, их немецкие единомышленники искали социальную опору в буржуазных средних слоях. Но в немалой степени рассчитывали они и на здравый смысл мо- нархов, которые были бы способны внять велениям времени и стать не выразителями партикулярных интересов, а радетелями общего блага. Немецкий либерализм первой половины XIX в. представля- ют Фридрих Роберт фон Моль, Карл Роттек, Карл Велькер, Юлиус Фрёбель и другие. Их взгляды и деятельность ощутимо влияли на политический и духовный климат Германии той поры. Общеевропейскую известность приобрели же в пер- вую очередь пронизанные либеральными идеями труды Виль- гельма фон Гумбольдта и Лоренца фон Штейна. В дальнейшем речь пойдет о политико-правовых воззрениях этих двух ученых. Вильгельм фон Гумбольдт (1767—1835) наряду с И. Кантом, творчество которого оказало на него сильное воздействие, сто- ит у истоков немецкого либерализма. Главное политическое со- чинение Гумбольдта «Опыт установления границ деятельности государства», написанное еще в 1792 г., было опубликовано лишь в 1851 г. Общая позиция, с которой Гумбольдт подходит к государству, — позиция гуманистического индивидуализма. Не столько собственно государство занимает его, сколько чело- век в с государством. Основная задача, решаемая в «Опыте», состоит в том, чтобы «найти наиболее благоприят- ное для человека положение в государстве». Таковым, по мне- нию ученого, может быть включенность всесторонне развитой индивидуальности, самобытнейшего «я» человека в разнообраз- ные и притом тесные связи между людьми. Гумбольдт придерживается начатой социальной наукой XVIII в. линии на дифференциацию общества («гражданского общества») и государства. Гранями этой дифференциации у не- го выступают различия между: 1) системой национальных учре- ждений (организаций, союзов, всяких других объединений, формируемых снизу, самими индивидами) и государственными институтами и службами; 2) «естественным и общим правом» и правом позитивным, создаваемым непосредственно государ- ством; 3) «человеком» и «гражданином». Проводя границу, разделяющую общество и государство, Гумбольдт не считает их равноценными величинами. С его точ- История и учений 664 Глава Западная Европа в XIX в. ки зрения, общество принципиально значимее государства, а че- ловек есть нечто гораздо большее, чем гражданин — член поли- тического («государственного») союза. По той же причине «ес- тественное и общее право» должно быть единственной основой для права позитивного, руководящим началом при разработке и принятии государственных законов. Цель существования государства как такового — служение обществу: «истинным объемом деятельности государства будет все то, что оно в состоянии сделать для блага общества». Но за абстракцией «общество» Гумбольдт стремится видеть каждого отдельного составляющего общество индивида. Отсюда тезис: «государственный строй не есть самоцель, он лишь средство для развития человека». Государство, которое правильно реализует предначертанную ему роль, в своей деятельности не должно преследовать ничего иного, кроме обеспечения внутренней и внешней безопасности граждан. Гумбольдт — твердый приверженец типичной для ев- ропейского раннебуржуазного либерализма концепции «мини- мального государства». Он совершенно непримирим к идее и факту государственного попечения о положительном благе граждан, т. е. об их хозяйственном преуспевании и обществен- ной карьере, об их нравственности, физическом здоровье, об- разе жизни, личном счастье и т. д. Диапазон активности функций государства должен быть, по Гумбольдту, резко сужен. И вот по какой причине. Соединение людей в один социальный союз порождает бесконечное разно- образие человеческих сил и деятельностей. В такой обстановке развиваются богатые натуры, полнокровные характеры; в ней формируется человек, обладающий внутренним достоинством и свободой, которая этому достоинству приличествует. Государ- ство же воплощает в себе верховную власть, исконно и по оп- ределению не терпящую уникальное, неоднородное, всякие противоречия и конфликты. Потому оно плохо переносит свойственную социальному союзу, обществу громадную пест- роту великого множества индивидуальностей, интересов, воль, мнений, поступков. Посредством государства верховная власть хочет подогнать под один ранжир, унифицировать сознание и поведение людей, всевозможные жизнепроявления нации, общества. Согласно Гумбольдту, государственное вмешательство фактически наце- лено и «работает» на понижение того уровня многообразия, ко- 4. Немецкий либерализм 665 торым отличается бытие общества. «Дух правительств... как бы ни был мудр и благотворен этот дух, приводит к однообразию и навязывает нации чуждый ей образ действий». Особенно серьезной опасностью для индивида и нации го- сударство становится тогда, когда начинает брать на себя па- терналистскую миссию, по-отечески опекать людей. Гумбольдт уверен, что воспитываемый таким образом в гражданах расчет на заботу о них государя (правительства, чиновников) расслаб- ляет волю и энергию индивидов, отучает их самостоятельно ре- шать возникающие в жизни проблемы, собственными усилия- ми преодолевать трудности. Постоянное ожидание помощи со стороны государства, от- мечает Гумбольдт, в итоге оборачивается бездеятельностью че- ловека, приводящей к нищете. Страдает также нравственность индивида: кем часто и интенсивно руководят, тот легко дохо- дит до того, что как бы жертвует остатком своей самостоятель- ности и впадает в апатию. Осязаемый урон терпит дух граждан- ственности. «Если каждый надеется на заботливую помощь го- сударства по отношению к самому себе, то он, конечно, еще охотнее предоставляет ему заботу о судьбе своих сограждан. Это обстоятельство подрывает сочувствие к ближним и делает людей менее готовыми к оказанию взаимной помощи. По крайней мере, общественная помощь всего эффективнее будет там, где у человека сильнее сознание, что все зависит от него». По представлению Гумбольдта, чем значительнее и шире диапазон действия государственной власти, тем меньшей сво- бодой располагают индивиды, их объединения. Суть усилий го- сударства и его слуг он усматривает в создании препятствий возвышению нации, вызреванию ее к свободе, хотя именно это есть самое важное в судьбах человечества. Гумбольдт констати- рует, что властолюбивые слуги государства и в теории, и на практике попирают принцип: «ничто так не способствует дос- тижению зрелости для свободы, как сама свобода». Даже для обеспечения безопасности людей (первой гарантии их свободы) не могут быть необходимы меры, которые нарушают свободу, а с нею, естественно, и саму безопасность, ибо последняя при свертывании свободы делается очевидным нонсенсом. В пылу отвержения теории и практики абсолютистского го- сударства, патерналистской публичной власти, тотальной рег- ламентации жизни членов общества Гумбольдт подчас допуска- ет явные перехлесты. Так, например, он полагает, будто госу- 666 Глава 18. Западная Европа в XIX в. дарственные законы, независимо от их конкретного содержания, безнравственны и социально порочны, ибо на- правляют поведение людей и к тому же снабжены принуди- тельной санкцией. «Государство, в котором граждане были бы... вынуждаемы или побуждаемы следовать хотя бы самым луч- шим законам, могло бы быть спокойным, миролюбивым и бо- гатым государством; но оно представлялось бы мне толпою от- кормленных рабов, а не союзом свободных людей, действую- щих в границах права». Но свободными люди бывают как раз благодаря правовым законам. Политическая мудрость не в том, чтобы отринуть законы вообще, а в том, чтобы добиться их со- ответствия праву, наполнить их правовым смыслом. Результат гумбольдтовских наблюдений над государством таков: поскольку государственное устройство всегда связано с ограничением свободы, на него нельзя смотреть иначе, как на «зло, пусть и необходимое». Вывод предельно острый, но от- нюдь не единичный для общественно-политической мысли XVIII— XIX столетий. Еще в канун принятия Декларации неза- висимости Соединенных Штатов Америки Томас Пейн писал в памфлете «Здравый смысл» (январь 1776 г.): «Общество в лю- бом своем состоянии есть благо, правительство же и самое луч- шее есть лишь необходимое зло, а в худшем случае — зло не- терпимое». Подобного рода полемика против государства от- крывает шлюзы стихии социального хаоса и беспорядка. К чести Гумбольдта, его позиция, как она дана в «Опыте», все же учитывает |