Воскобойников_тысячелетнее царство. Воскобойников, О. C
 Скачать 7.42 Mb.
|
|
Тысячелетнее царство Мир стал для него прозрачным, и искусство должно было отныне «выражать невыразимое». И хотя мыслители того вре- мени очень мало писали об изображениях, в том числе хри- стианских, в качестве иллюстрации можно вспомнить слова св. Василия Великого (IV в.) о богопознании: «Если хочешь познать Бога, отделись от тела и человеческих чувств, оставь землю, море, воздух, забудь часы и размеренный ритм вре- мени, поднимись над эфиром и звездами, над всей красотой, величием, порядком и блеском покоя, которые управляют све- тилами, духом пересеки небо и, наконец очутившись над всем тварным и отвратив от него твой дух, познай божественную природу — неподвижную, неизменную, простую, лучезар- ную, добродетельную… Вот Отец, вот Сын, вот Дух Святой». В простом указательном «вот», воспринятом из стиля Библии, совершенно особое раннехристианское представление об изо- бразительной силе, я бы даже сказал, иконности слова. Слово, образ и медитация слились воедино не для того, чтобы сосре- доточиться на надмирном, а для того скорее, чтобы вернуть рай на грешную землю. Храм на земле и на небесах Сказанное относительно позднеантичного христианского изобразительного искусства следует с некоторыми оговорка- ми учитывать при общем взгляде на средневековое искусство как на Востоке, так и на Западе. Причем то, что очевидно для живописи и скульптуры, нужно увидеть и в монументальном воплощении — архитектуре. Мы не можем здесь решать или даже как-то освещать сложный вопрос генезиса главной архи- тектурной формы Средневековья — храма. Мы должны лишь увидеть в нем отражение общеисторической проблематики. Как и художественный христианский образ, храм родился в специфическом религиозно-культурном климате последних веков Империи. Сознание первых христиан, видимо, ин- стинктивно противилось не только идолам, но и самой идее Истоки священной, храмовой архитектуры из-за очевидной связи ее с язычеством: «Думаете ли вы, что мы скрываем предмет на- шего богопочитания, если не имеем ни храмов, ни жертвенни- ков? Какое изображение Бога я сделаю, когда сам человек, пра- вильно рассматриваемый, есть образ божий? Какой храм Ему построю, когда весь этот мир, созданный Его могуществом, не может вместить Его? И если я, человек, люблю жить простор- но, то как заключу в одном небольшом здании столь великое существо? Не лучше ли содержать Его в нашем уме, в глубине нашего сердца святить Его?» (214, 209). Судя по таким высказываниям, отсутствие у христиан архитектуры было следствием не только полулегального по- ложения общин: как и другие коллегии, они вне моментов гонений могли приобретать (и приобретали) и застраивать земельную собственность. Такие «титулы», «общинные дома» (domus ecclesiae) III в., известные, например, по раскопкам в Дура Европос на берегу Евфрата и в Риме, строго утилитар- ные и частные, не были храмами в том понимании, которое Средневековье унаследовало от эпохи Константина. До эдик- тов о веротерпимости начала IV в. римское государство не могло разрешить христианам иметь постройки культового характера, даже если закрывало глаза на то, что христиане где-то собирались постоянно. Первые катакомбы, эти подзем- ные кладбища, став местом возникновения и развития ранне- христианской живописи, были по большей части отрицани- ем всякой архитектуры: лишь немногие состоятельные семьи могли позволить себе украшать стены семейных захоронений, кубикулов, и саркофаги библейскими сценами, даже мученики такой чести не удостаивались. Христианский храм возник тогда, когда христианство вы- шло из подполья и в умах верующих появилась идея исполь- зовать римскую общественную базилику с ее площадью-атри- умом; у нимфеев, возможно, заимствовали апсиду (22, 15ff ). В этом приспособлении старых архитектурных форм, воз- можно, сказался консерватизм римлян и Константина. Тысячелетнее царство В христианский мир были привнесены идеи и ощущения античной культуры, основанной на признании эстетической ценности форм реального мира (214). Христиане не могли не видеть технических достоинств античных зданий: при всей вражде к язычеству Церковь понимала, что в ее интересах сохранить их (203, 153–157). В 601 г. папа Григорий Великий предлагал приспосабливать (commodari) языческие храмы для христианского культа, если они «хорошо построены» (si bene constructa sunt). Некоторые античные храмы дошли до нас именно благодаря такой метаморфозе, например храмы сици- лийского Акраганта (нынешний Агридженто), афинский Пар- фенон или римский Пантеон, в VII в. подаренный византий- ским императором римскому епископу и освященный в честь Девы Марии и всех мучеников: Santa Maria ad Martyres. Публичные здания благодаря обязательному присутствию в них статуй божеств или императоров всегда сохраняли связь с религиозными обрядами. К IV в. залы императорских аудиенций превратились в святилища Божественного Вели- чия государя, куда собирались для поклонения (базилика в Трире). Поэтому, считает Краутхаймер, из всех видов базилик именно тип зала для аудиенций получил особое распростра- нение (216, 23–26). Обычно он представлял собой хорошо освещенный и богато украшенный неф, завершавшийся по- лукруглой апсидой. Христианская базилика восприняла трех- нефную структуру, прекрасно подходившую для создания у прихожанина молитвенного настроения: центральный, за- литый светом из больших окон клеристория неф отделялся от боковых, более темных нефов ровными аркадами колонн; входя в храм, верующий уже самим ритмом колонн и окон приглашался к движению в сторону того богослужебного пространства перед апсидой, смысловым центром которого был алтарь. Символически такое вытянутое пространство можно было истолковывать как соединение мира земного — нефа — с миром небесным — хором (илл. 22). Санта-Сабина на Авентине являет собой один из прекрасно сохранившихся, Истоки не перестроенных образцов. Большинство базилик, ко- нечно, претерпело на протяжении множество реконструк- ций, из которых возведение с шестнадцатого века базилики св. Петра — пример наиболее известный. Последствия пожа- ра, разрушившего Сан-Паоло-фуори-ле-Мура в 1823 г., запе- чатленные гравером Россини с точностью, достойной Пира- нези и венецианских ведутистов XVIII в., позволяет увидеть внутреннюю механику константиновской архитектуры, про- чувствовать ее тектонику, синтез легкости и громадности, до- стигаемый сохранением античных представлений об ордере и подчеркнутой тонкостью стен, стремящихся к растворению в пространстве (илл. 23). Перед нами — пространственная архитектура. Воздвигнутый на собственных землях Константина Лате- ранский храм Спасителя (313–319, будущий Сан-Джованни- ин-Латерано) стал классическим воплощением базилики: она сохранила общую структуру того времени, но сильно реконструирована в Новое время. Этот своеобразный трон- ный зал Царя Небесного получил особое положение как дар Илл. 22. Базилика Санта-Сабина. Сер. V в. Рим Тысячелетнее царство Константина, еще не крестившегося, покровительствуемой им Церкви. По убранству он соперничал с величественными общественными зданиями столицы, но роскоши противоре- чило расположение: на отшибе, на частных землях, вдали от «болевых точек», от древнего померия, священного центра еще преданной язычеству столицы. Первые базилики формально были частным делом импера- тора, шедшего к христианству, но принявшего его, как известно, только незадолго до смерти, к тому же, скорее всего, от умерен- но арианских епископов (337). Однако частное дело императо- ра вряд ли воспринималось так же «частно», как дело любого его подданного. Начало было положено, причем не только в старом Риме, но и в новом, Константинополе, и в получившем новую жизнь Иерусалиме, в Вифлееме и Назарете. Зародилась сакральная топография будущей христианской ойкумены. И это начало, соединив религию с государством, не могло не от- разиться на искусстве, а через него — на мировоззрении людей. Илл. 23. Луиджи Россини. Вид базилики Сан-Паоло-фуори-ле-Мура. Офорт. 1823 Истоки Характерно в этом плане изменение в восприятии Хри- ста. Трудно себе представить, чтобы в апсиде латеранского «тронного зала» восседал «Добрый Пастырь» или «Орфей». Действительно, там, позади епископского трона, была постав- лена посеребренная статуя «Христа во Славе» в окружении ангелов-копьеносцев. В Христе и в I–II вв. видели правителя, но все же не случайно, что около 314 г. Евсевий Кесарийский, образованный придворный епископ-арианин и один из глав- ных императорских идеологов, писал о Нем согласно римской имперской титулатуре как о «суверенном василевсе вселен- ной, верховном законодателе, вечном победителе». Пример- но через столетие на мозаике в апсиде римской церкви Санта Пуденциана, кстати, возможно, перестроенной из зала ауди- енций, Христа изобразили василевсом на троне, облаченным в златотканую мантию императора, с рукой, поднятой в же- сте, сочетающем благословение с риторическим обращением, adlocutio, в окружении апостолов-сенаторов (илл. 24). Глядя на святых в неаполитанском баптистерии Сан-Джованни- ин-Фонте (под нынешним собором), на Косьму и Дамиана в конхе апсиды одноименной базилики на Форуме, римлянин VI в. должен был вспоминать о своих магистратах не мень- ше, чем о святых подвижниках, а входя в храм — о приемах во дворце императора (илл. 25). Христианство «романизова- лось» и обрастало имперской символикой, входившей — на- всегда — в плоть и кровь христианской культуры. С тех пор на протяжении всего Средневековья политические и религиоз- ные «возрождения», исходили ли они от светской власти или, ничуть не реже, от церковной, сопровождались обращением к классицизму «константиновского века». Архитектура всегда была проекцией власти, в том числе в Средние века, когда эту функцию взял на себя именно храм. Уже в IV в. епископы, получив привилегии высших государ- ственных чиновников, стали соревноваться и друг с другом, и со светской властью в роскоши возводившихся ими храмов. Павлин Ноланский, выходец из аристократического галльского Тысячелетнее царство рода, потратил огромное состояние на храмы в честь почитав- шегося в его южноитальянском диоцезе мученика Феликса. В конце VI в. Григорий Турский рассказывает о строительных начинаниях галльских епископов как о чем-то само собой раз- умеющемся. Вскоре к этому соревнованию присоединились монастыри. Однако не только заинтересованность власти, церковной или светской, обозначить свое присутствие в хра- ме художественными средствами обусловила функции храма и его понимание обществом. Сама природа власти менялась от соприкосновения с христианским искусством. Это емко вы- ражено в первых словах Юстиниана, с которыми он появляет- ся на сцене в драме Николая Гумилева «Отравленная туника»: Илл. 24. «Христос на троне». Мозаика, ок. 400 г. Конха апсиды базилики Санта-Пуденциана. Рим Истоки …Боже, Боже, Ужели я когда-нибудь войду В сей храм достроенный и на коленях, Раб нерадивый, дам Тебе отчет Во всем, что сделал и чего не сделал? Миропомазанья великой тайной Ты приказал мне царский труд, желая, Чтоб мир стал храмом и над ним повисла, Как купол, императорская власть, Твоим крестом увенчанная. Боже, И я ль Тебя в великий час предам? «Мир стал храмом»… Это ход мысли Василия Великого, тол- кующего своим слушателям смысл Книги Бытия. Константино- польская София была, как известно, построена в кратчайшие сроки в 530-х гг. по приказу Юстиниана — дар Богу от импера- тора, благодарность за победу над восстанием «Ника». Об этом репрезентативном политическом назначении Софии визан- тийцы знали уже при создании храма и, судя по более поздним Илл. 25. «Св. Косьма и апостол Павел». Мозаика. Сер. VI в. Конха апсиды базилики Санти Козма э Дамиано на Римском форуме Тысячелетнее царство описаниям, никогда не забывали. Сомнений не оставляла по- ставленная на колонну конная статуя императора. Но поэт уловил и общую мировоззренческую, а не только властно-ре- презентативную задачу, выполненную гениальными зодчими и математиками Исидором и Анфимием: весь мир стал храмом Бога, Бог — зодчим, следовательно, и храм должен был являть собой образ мира. В этом соглашались и Отец Церкви св. Васи- лий Великий, и неоплатоник-язычник Макробий в «Коммента- рии на Сон Сципиона», сохранившем для Средневековья мно- гие детали античной картины мира. Для этого базиликальная вытянутая структура не очень подходила, поэтому уже в конце IV в. началось экспериментирование по сочетанию ее с купо- лом — также наследием Античности. София, как иногда об- разно говорят, поставившая Пантеон на Базилику Максенция, воплотила в себе лучшие достижения этих исканий, выразив в своем внутреннем пространстве идею космоса, но воплотила столь совершенно, что ни один храм Средневековья ни на Вос- токе, ни на Западе не смог повторить этот опыт. София стала недостижимым идеалом и непревзойденным шедевром. Одна- ко центрические постройки не потеряли привлекательности не только на Востоке, но и на Западе на протяжении всего Средне- вековья, о чем свидетельствуют сохранившиеся восьмиуголь- ные баптистерии, залы соборных капитулов, многочисленные «копии» и «цитаты» иерусалимского храма Гроба Господня, наконец, знаменитая Аахенская капелла, восходящая к ра- веннскому Сан-Витале (153). Между латеранским баптисте- рием IV–V вв. и его слепком, вестибюлем московской станции «Курская», огромный временной промежуток, не помешавший сталинским архитекторам использовать опыт первых христи- анских строителей в совершенно новых условиях. В храме акцент делался на внутреннем пространстве (как и в московском метро), в то время как внешне он представлял собой монументальную, устойчивую, но лишенную каких-ли- бо знаков присутствия божества кирпичную массу. Украше- ние, ornamentum (слово, как известно, родственное греческому Истоки «космос»), относилось к тому настоящему, божественному миру, в котором верующий оказывался, входя внутрь церкви, оставляя за порогом все дольнее. Снаружи украшали лишь две- ри (характерный пример — чудом сохранившиеся деревянные врата базилики Санта-Сабина на Авентине (V в.), где можно видеть, например, одно из самых ранних изображений распя- того Христа, с открытыми глазами и без нимба (илл. 26), и не- большое пространство над ними, которое в будущем, но со- всем не скоро, около 1100 г., превратится в историзованный тимпан). Колонна, основа античной архитектуры, не исчез- ла, но, оставив внешнюю оболочку периптера, вошла внутрь церкви, чтобы участвовать в создании главного — простран- ства. Уже Храбан Мавр в IX в. видел в них метафоры апостолов и евангелистов (127, 87). Над упорядоченным рядом колонн в базилике парит клеристорий, через большие оконные проемы заливающий это пространство светом. Стена клеристория, ее толща, массивность ощутимы, но преодолеваются за счет све- товых эффектов, возникающих из свечения живописи, блеска Илл. 26. Сцена Распятия с двумя разбойниками. Деревянные врата базилики Санта-Сабина. Фрагмент. Кипарис. Рим. Сер. V в. Тысячелетнее царство мрамора и других деталей убранства. Если базилика всем сво- им ритмом навязывает идею движения (с запада на восток, от входа к алтарю, от мира земного к миру небесному), то цен- тральный храм типа Софии предполагает скорее созерцатель- ное предстояние, постоянство и вечность пребывания в себе совершенных форм, как бы освященных соприкосновением с надмирными сущностями (214). Метафизика света здесь тоже положена в основу и доведена до совершенства средствами ар- хитектуры. Как и в бескупольной базилике, каменная масса в Софии скрадывается светом, купол (небо) парит над храмом, покоясь на десятках окон, в любое время дня пропускающих солнечные лучи. Стена, разрезанная окнами и арками, по мыс- ли Янцена и Зедльмайра, стремится к тому, чтобы стать про- зрачной, «диафанной» подпоркой для балдахина-купола. Несмотря на все метаморфозы, которые претерпело хра- мовое зодчество, в некоторых своих особенностях первые великие базилики с колоннами и деревянным перекрытием, а также отчасти София, образец купольной базилики, тяготе- ющей к центричности, но все же вытянутой, определили фор- мы, смысл, содержание и функции религиозной архитектуры на все последующее тысячелетие. В этой верности древнехри- стианским образцам — психология средневекового христи- анина, искавшего свое место в историческом времени между апостольским веком и концом света. Средствами искусства, эстетическим чутьем он стремился вернуться назад, в это идеальное прошлое, свое вечное «настоящее». ЭПОХА ОТЦОВ Отцы и Соборы С определенной точки зрения многие культурные и ре- лигиозные идеалы Средневековья были заданы задолго до начала эпохи, которую мы называем Средневековьем. Это не должно нас удивлять. Ведь и в сфере человеческих отноше- ний, хозяйства, права, государственности истоки средневеко- вых укладов, будь то феодализм или какие-либо иные, следует искать и в трансформации античных способов производства, форм собственности и политического устройства, и в услож- нении всех сторон жизни германских племен. То был долгий и противоречивый переход от античного общества граждан- рабовладельцев к феодальной иерархии сеньоров и вассалов, от порядка собственников к порядку держателей, от госу- дарственной бюрократии к этике личного служения, личной верности и личного же покровительства. Конец Античности и начало Средневековья в истории ментальности и в истории хозяйства растянулись на несколько столетий. При всем своеобразии типа мышления, раскрывающегося в Священном Писании, при всех уверениях всякого средневе- кового мыслителя в своей верности букве и духу Библии не следует считать средневековое мировоззрение просто рас- крытием и претворением в жизнь раз и навсегда данных в ней истин и правил: Над вольной мыслью Богу неугодны Насилие и гнет… А.К. Толстой. Иоанн Дамаскин Это было очевидно не только св. Иоанну Дамаскину и не только в VIII в. Первый решительный шаг на пути к обогащению библей- ского мировоззрения первых веков христианства осмыслением Тысячелетнее царство недавно отвергавшегося античного наследия был сделан грече- скими и латинскими Отцами Церкви в IV–VIII вв. Это время поэтому называют эпохой Отцов (или пат ристики). Само это почетное наименование, признаваемое по сей день и церков- ной, и светской наукой, указывает на их роль в становлении христианского мировоззрения и средневековой культуры. В формировавшемся тогда идеале человека они представили новый тип святого: ученого иерарха или, реже, монаха. Это нов- шество стало возможно после окончания гонений. Расширительно Отцами называют также всех участников семи Вселенских соборов, прошедших на востоке единого тогда христианского мира с 325 по 787 г. 1 Как известно, ре- шения этих соборов (оросы) воспринимаются как законы православной Церковью и очень высоко, пусть и не так по- следовательно ценятся также западным католицизмом, в от- личие от протестантских конфессий, отвергших священное предание. История Вселенских соборов чаще всего воспри- нимается в рамках истории догматики, причем главным об- разом восточной. Однако их оросы — «не могильные плиты, приваленные к дверям запечатанного гроба навеки выкри- сталлизованной и окаменелой истины» (211, 5). Они — жи- вые свидетельства не только религиозных, но и культурных исканий поздней Античности и раннего Средневековья. И, наверное, главное — в их истории прослеживается снача- ла разлад, а потом распад единой позднеантичной культуры. Действительно, сама эта форма решения спорных вопросов и умиротворения Церкви была нащупана в среде верующих Востока, а формальную обязанность созывать соборы и со- ответствующие расходы взяли на себя императоры, начиная с Константина, заканчивая Ириной. Парадокс в том, что рим- ская апостольская кафедра всегда воспринималась главен- ствующей по достоинству, решения соборов вступали в силу 1 I собор в Никее (325), II собор в Константинополе (381), III собор в Эфесе (431), IV собор в Халкидоне (451), V собор в Константинополе (553), VI собор в Константинополе (680–681), VII собор в Никее (787). |