тотем. Тотем_и_табу_Психология_первобытной_культуры_и_религии_by_Зигмун. Зигмунд ФрейдТотем и табу. Психологияпервобытной культуры и религии
 Скачать 2.29 Mb.
|
|
Происхождение экзогамии и ее отношение к тотемизму Я достаточно подробно изложил теории тотемизма и все же приходится опасаться, что впечатление от них будет неполное из-за необходимой краткости. Относительно дальней- ших вопросов я в интересах читателя позволю себе еще большую сжатость. Споры в области экзогамии у тотемистических народов по характеру материала, над которым приходится при этом оперировать, особенно усложняются и расширяются, можно сказать, запутываются. Цель этой статьи дать мне возможность и здесь ограничиться подчеркиванием некоторых главных направлений и для более основательного исследования предмета указать на много- кратно цитируемые подробные специальные сочинения. Позиция автора в проблемах экзогамии зависит, разумеется, от отношения к той или другой теории тотема. Некоторые из объяснений тотемизма лишены совершенно связи с экзогамией, так что оба института просто отделяются один от другого. Таким образом, здесь противопоставлены два взгляда – один, желающий сохранить первоначальное предположе- ние, что экзогамия составляет часть тотемистической системы, и другой, оспаривающий такую связь и допускающий случайное совпадение обоих институтов старейших культур. Фрэзер в своих позднейших работах решительно настаивал на последней точке зрения. «Мне приходится просить читателя все время не упускать из вида, что оба института – тоте- мизм и экзогамия – совершенно различны по своему происхождению и по своей природе, хотя у некоторых племен оба они случайно скрещиваются и смешиваются». (Totem and Ex., I.). Он прямо утверждает, что противоположный взгляд является источником трудностей и недоразумений. В противоположность этому другие авторы нашли путь к пониманию экзо- гамии как неизбежного следствия основных тотемистических взглядов. Дюркгейм указал в своих работах, как связанное с тотемом табу должно было повлечь за собой запрещение пользования для полового общения женщиной того же тотема. Тотем той же крови, что и человек, а потому под страхом смертной казни (принимается во внимание дефлорация и менструация) запрещается половое общение с женщиной, принадлежащей к тому же тотему. Э. Ланг, присоединяющийся в этом вопросе к мнению Дюркгейм, полагает даже, что нет надобности в кровном табу для запрещения брака с женщинами того же рода. Общего табу тотема, запрещающего, например, сидеть в тени дерева тотема, было бы для этого вполне достаточно. Э. Ланг защищает, впрочем, еще и другое происхождение экзогамии (см. ниже) и оставляет под сомнением, в каком отношении оба эти объяснения находятся друг к другу. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 84 Что касается исторической последовательности, то большинство авторов придержива- ется того взгляда, что тотемизм является более древним институтом, а экзогамия присоеди- нилась позже 54 Среди теорий, пытающихся объяснить экзогамию независимо от тотемизма, укажем только на некоторые, выясняющие различное отношение авторов к проблеме инцеста. Макленнан остроумно объяснил экзогамию как остаток нравов, указывающих на имев- шее когда-то место похищение женщин. Он высказал предположение, что в первобытные времена всеобщим обычаем было добывать женщин из чужого рода и брак с женщиной соб- ственного рода становился постепенно запретным, потому что был необычным 55 . Мотив для этого обычая экзогамии он искал в недостаточном количестве женщин у примитивных наро- дов вследствие обычая убивать при рождении большинство детей женского пола. Нас здесь не интересует проверка, подтверждают ли фактические обстоятельства предположения Мак- леннана. Гораздо больше нас интересует довод, что если допустить, что этот автор прав, то все же остается необъяснимым, почему мужчины отказываются и от немногих женщин своей крови и каким образом здесь не принимается совершенно во внимание проблема инце- ста. В противоположность этому и, очевидно, с большим правом другие авторы понимали экзогамию как институт для предупреждения инцеста. Если окинуть взглядом постепенно возрастающую сложность ограничений брака, то приходится согласиться с взглядом Моргана, Фрэзера, Хоувитта, Балдуина, Спенсера, что эти учреждения носят целесообразный преднамеренный характер («deliberate design» по Фрэзеру) и что они должны достичь того, к чему они действительно стремились. «Нет дру- гих путей, которыми возможно было бы во всех деталях объяснить эти системы, в одно и то же время такие сложные и такие точные». Интересно заметить, что первые ограничения, достигнутые введением брачных клас- сов, касались сексуальной свободы младших поколений, т. е. инцеста между братьями и сестрами и сыновьями и их матерями, между тем как инцест между отцом и дочерью пре- кратился только благодаря дальнейшим мероприятиям. Но объяснение экзогамического ограничения сексуальности преднамеренным зако- нодательством ничего не дает для понимания мотива, создавшего эти институты. Откуда берется в конечном результате боязнь инцеста, в которой приходится признать корень экзо- гамии? Очевидно, недостаточно для объяснения боязни инцеста ссылаться на инстинктив- ное отвращение к сексуальному общению с кровными родственниками, т. е. на факт боязни инцеста, если социальный опыт показывает, что наперекор этому инстинкту инцест – вовсе не редкое событие даже в нашем обществе, и если исторический опыт знакомит со случаями, в которых предписанием требуется инцестуозный брак для лиц, пользующихся преимуще- ственным положением. Для объяснения боязни инцеста Вестермарк 56 указывает, что «между лицами, с дет- ства живущими вместе, господствует враждебное отношение к половому общению и что это чувство, так как эти лица – обыкновенно кровные родственники, находит естественное выражение в нравах и законе благодаря отвращению к половому общению между близкими родственниками». Эллис хотя оспаривал, что это отвращение носит характер влечения, но по существу соглашался с этим объяснением, говоря, что «нормальное отсутствие проявле- ния полового влечения в тех случаях, где дело касается братьев и сестер или с детства живу- 54 Напр., Фрэзер. Тотемический клан – совершенно иная социальная организация, нежели экзогамический класс, и у нас есть солидные основания думать, что первый гораздо древнее последнего. 55 т. е. нечистым, потому что он не практиковался. 56 Происхождение и развитие морали, II. Брак, 1909. Там же защита автора против ставших ему известными возраже- ний. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 85 щих вместе мальчиков и девочек, явление чисто отрицательное, происходящее оттого, что при этих обстоятельствах безусловно должны отсутствовать предпосылки, возбуждающие половое влечение… Между лицами, выросшими с детства вместе, привычка притупила все чувственные раздражения зрения, слуха и осязания, направила на путь спокойной склонно- сти и лишила их власти вызывать необходимое эротическое возбуждение, требующееся для того, чтобы вызвать половую тумесценцию». Мне кажется весьма странным, что Вестермарк видит в этом врожденном отвращении к половому общению с лицами, с которыми росли в детстве вместе, одновременно психи- ческое выражение биологического факта, что инцест влечет за собой вред для рода. Подоб- ный биологический инстинкт едва ли так ошибался бы в своем психологическом выра- жении, чтобы вместо вредных для продолжения рода кровных родственников коснуться совершенно безобидных в этом отношении товарищей по дому и очагу. Но я не могу отка- заться от того, чтобы не сообщить замечательных возражений, выдвинутых Фрэзером про- тив этого утверждения Вестермарка. Фрэзер находит непонятным, почему сексуальное чув- ство в настоящее время совершенно не противится общению с товарищами по очагу, между тем как боязнь инцеста, которая должна будто бы происходить от этого отвращения, так невероятно разрослась. Но глубже проникают другие замечания Фрэзера, которые я тут при- вожу полностью, потому что по существу они совпадают с доводами, высказанными в моей статье о табу. «Трудно понять, почему глубоко укоренившийся человеческий инстинкт нуждается в утверждении посредством закона. Нет закона, повелевающего людям есть или пить или запрещающего им класть руки в огонь. Люди едят и пьют и держат свои руки подальше от огня инстинктивно, из страха перед естественным, а не законным наказанием, которое повлекло бы за собой неподчинение этим влечениям. Закон запрещает людям только то, что они могли бы сделать под давлением своих влечений. То, что сама природа запрещает или наказывает, то незачем запрещать или наказывать по закону. Мы легко можем поэтому допу- стить, что преступления, запрещенные по закону, это такие преступления, которые многие из людей совершили бы охотно по естественной склонности. Если бы не было такой склон- ности, не совершались бы подобные преступления, а если бы такие преступления не совер- шались, то не к чему было бы их запрещать. Поэтому, вместо того чтобы из законодательного запрещения инцеста заключать о существовании естественного отвращения к нему, мы ско- рее должны были бы сделать вывод, что естественный инстинкт влечет к инцесту и что если закон подавляет это влечение, подобно другим естественным влечениям, то основанием к тому является взгляд цивилизованных людей, что удовлетворение этих естественных влече- ний приносит вред обществу». К этим ценным аргументам Фрэзера я могу еще прибавить, что данные психоанализа делают совершенно невозможным предположение о врожденном отвращении к инцестуоз- ному половому общению. Они, наоборот, показали, что первые сексуальные побуждения юноши по своей природе всегда инцестуозны и что такие вытесненные побуждения играют громадную роль в качестве творческих сил позднейших неврозов. Взгляд на боязнь инцеста как на врожденный инстинкт должен быть поэтому оставлен. Не лучше обстоит дело с другим объяснением запрета инцеста, имеющим многочисленных сторонников, предполагающим, что примитивные народы рано заметили, какими опасно- стями грозит кровосмесительство их роду, и что поэтому они с вполне осознанной целесо- образностью запретили инцест. Возражений против этого объяснения возникает множество. Запрещение инцеста, должно быть, не старше скотоводства, на котором человек мог бы убе- диться в действии кровосмесительства на свойства расы, а, что еще важнее, вредные послед- ствия кровосмесительства еще до настоящего времени не безусловно доказаны и относи- тельно человека их трудно доказать. Далее, все, что нам известно о современных дикарях, З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 86 делает весьма невероятным, чтобы помыслы их отдаленнейших предков были уже заняты предупреждением вреда для позднейшего потомства. Кажется смешным, когда этим живу- щим без всякого раздумия взрослым детям хотят приписать гигиенические или евгенические мотивы, которые едва ли принимаются во внимание и в нашей современной культуре 57 Наконец, необходимо еще подчеркнуть, что из данного (из практических и гигиени- ческих мотивов) запрещения кровосмесительства как ослабляющего расу момента совер- шенно невозможно объяснить глубокое отвращение, подымающееся в нашем обществе против инцеста. Как я доказал в другом месте 58 , эта боязнь инцеста у живущих теперь при- митивных народов кажется еще более сильной и активной, чем у цивилизованных. В то время как можно было бы ожидать, что и при объяснении происхождения боязни инцеста имеется выбор между социологическими, биологическими и психологическими гипотезами, причем в психологических мотивах, может быть, можно было бы видеть выра- зителей биологических сил, чувствуешь себя по окончании исследования вынужденным согласиться с непретенциозным выражением Фрэзера: «Нам неизвестно происхождение боязни инцеста, и мы даже не знаем, что об этом предполагать. Ни одно из предложенных нам до сих пор решений загадки не кажется нам удовлетворительным» 59 Должен упомянуть еще о совсем другого рода попытке объяснить происхождение инцеста, чем рассмотренные до сих пор. Ее можно было бы назвать исторической. Эта попытка связана с гипотезой Ч. Дарвина о первичном социальном состоянии чело- века. Исходя из привычек высших обезьян, Дарвин заключил, что и человек первоначально жил небольшими группами, в пределах которых ревность самого старшего и самого силь- ного самца не допускала полового смешения. «Судя по тому, что нам известно о ревности у всех млекопитающих, из которых многие обладают специальным оружием для борьбы с соперниками, мы действительно можем заключить, что общее смешение полов в естествен- ном состоянии весьма невероятно… Если поэтому в потоке времени мы оглянемся далеко назад и сделаем заключение о социальных привычках человека, как он теперь существует, то самым вероятным будет мнение, что человек первоначально жил небольшими обществами, каждый мужчина с женщиной, или, если у него была власть, со многими, которых он рев- ностно защищал от других мужчин. Или он не был социальным животным и все же жил один со многими женами, как горилла; потому что все туземцы согласны в том, что в группе горилл можно встретить только одного взрослого самца. Когда молодой самец подрастает, то происходит борьба за власть и более сильный становится главою общества, убив или прогнав остальных. Младшие самцы, изгнанные таким образом, скитаются одни, и, когда, наконец, им удастся найти самку, они таким же образом не допустят слишком близкого кро- восмесительства среди членов одной и той же семьи» 60 Аткинсон, по-видимому, первый заметил, что эти условия дарвинской первобытной орды практически осуществляли экзогамию молодых мужчин. Каждый из этих изгнанных мог основать такую же орду, в которой имело силу такое же запрещение полового общения из-за ревности главы, и с течением времени из этих обстоятельств сложилось осознанное, как закон, правило: никакого полового общения с товарищами по очагу. По возникновении тотемизма это правило приняло другую формулировку: никакого полового общения в пре- делах тотема. 57 Чарльз Дарвин говорит о дикарях: «Они не склонны задумываться над угрожающими в будущем их племени несча- стиями». 58 См. первую статью. 59 «Таково окончательное происхождение экзогамии и с нею закона об инцесте; с того времени, как была придумана экзогамия как помеха инцесту, наша проблема остается в отношении ее такой же неясной, какой и была до этого». (Тотемизм и экзогамия. Ч. I). 60 Происхождение человека. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 87 Э. Ланг присоединился к этому объяснению экзогамии. Он в той же книге отстаивает и другую (дюркгеймовскую) теорию, видящую в экзогамии следствие законов тотема. Не совсем легко соединить оба взгляда; в первом случае экзогамия существовала до тотемизма, во втором случае она оказывается его следствием 61 61 «Если, в согласии с теорией Дарвина, доказано, что экзогамия встречается до того, как верование в тотем достав- ляет этому правилу священную санкцию, то наша задача делается относительно нетрудной. Первое практическое правило исходит от завистливого властелина.Повеление: «Да не коснутся самцы самок в моем владении» сопровождается изгна- нием молодых сыновей. В дальнейшем это правило стало привычным и приняло формулировку: «Не бери в жены никого из местной группы». Еще позже местные группы получают прозвища – имена, например, Эму, Ворона, Опоссума, Бекаса, и тогда правило формулируется так: «Не бери никого в жены из местной группы с именами определенных животных, примерно: Бекаса, если ты сам Бекас. Однако, если первичная группа не была экзогамичной, то она стала таковой после того, как тотемистические мифы и табу распространились на животных, растения и другие названия маленьких местных групп».В своем последнем суждении по этому предмету Э. Ланг заявляет, что отказался от мысли о происхождении экзо- гамии из «general totemic» табу. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 88 3 Единственный луч света в эту тьму проливает психоаналитический опыт. Отношение ребенка к животному имеет много сходного с отношением примитивного человека к животному. Ребенок не проявляет еще и следа того высокомерия, которое побуж- дает впоследствии взрослого культурного человека отделить резкой чертой свою собствен- ную природу от всякого другого животного. Не задумываясь, ребенок предоставляет живот- ному полную равноценность; в безудержном признании своих потребностей он чувствует себя, пожалуй, более родственным животному, чем кажущемуся ему загадочным взрослому. В этом прекрасном согласии между ребенком и животным нередко наступает заме- чательная дисгармония. Вдруг ребенок начинает бояться определенной породы животных и бережет себя от того, чтобы прикоснуться или увидеть животное этой породы. Возни- кает клиническая картина фобии животных, одно из самых распространенных среди пси- хоневротических заболеваний этого возраста и, может быть, самой ранней формы такого заболевания. Фобия обыкновенно касается животного, к которому до того ребенок проявлял особенно живой интерес, она не относится к одному только отдельному животному. Выбор среди животных, могущих стать объектами фобии в условиях городской жизни, невелик. Это – лошади, собаки, кошки, реже птицы, удивительно часто такие насекомые, как жуки и бабочки. Иногда объектами бессмысленнейшего и безмерного страха, проявляющегося при этих фобиях, становятся животные, известные ребенку только из картинок и сказок; редко удается узнать пути, по которым совершился необычайный выбор внушающего страх животного. Так я обязан К. Абрахаму сообщением случая, в котором ребенок объяснил свой страх перед осой тем, что цвет и полосатая поверхность тельца осы напоминают тигра, кото- рого, как он слышал, нужно бояться. Фобии животных у детей не стали еще предметом внимательного аналитического исследования, хотя заслуживают этого в высокой степени. Трудности анализа у детей в ран- нем возрасте являются, вероятно, причиной этого упущения. Нельзя поэтому утверждать, что известен общий характер этих заболеваний, и я лично думаю, что он не окажется одно- родным. Но некоторые случаи таких направленных на больших животных фобий стали доступными анализу и раскрыли таким образом исследователю свою тайну. Во всех случаях она одна и та же: страх по существу относился к отцу, если исследуемые дети были мальчи- ками, и только перенесся на животное. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 89 Всякий, имеющий опыт в психоанализе, наверное, видел такие случаи и получил от них такое же впечатление. Всё же я могу по этому поводу сослаться на небольшое число подробных опубликованных исследований. Это – случайное в литературе явление, из него не следует заключать, что мы вообще можем опираться в наших взглядах только на отдель- ные наблюдения. Упомяну, например, автора, который с полным пониманием изучал нев- розы детского возраста, М. Вульфа (Одесса). Излагая историю болезни девятилетнего маль- чика, он рассказывает, что в возрасте 4 лет этот мальчик страдал фобией собак. «Когда он на улице видел пробегающую собаку, он плакал и кричал: «Милая собака, не хватай меня, я буду себя хорошо вести»; под «хорошо себя вести» он понимал «не буду больше играть на скрипке» (онанировать). Тот же автор резюмирует далее: «Его фобия собак представляет собой, собственно говоря, перенесенный на собак страх перед отцом, потому что его странные слова: «собака, я буду хорошо себя вести», т. е. не мастурбировать, относятся ведь к отцу, который запре- тил мастурбацию». В примечании он прибавляет, что его наблюдения вполне совпадают с моими и одновременно доказывают обилие таких наблюдений: «Такие фобии (фобии лоша- дей, собак, кошек, кур и других домашних животных), по моему мнению, в детском возрасте, З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 90 по меньшей мере, так же распространены, как pavor nocturnus, и в анализе почти всегда рас- крываются, как перенесение страха с одного из родителей на животных. Таков ли механизм столь распространенных фобий мышей и крыс, я позволю себе сомневаться». В первом томе «Ежегодника психоанализа и психопатологии» я излагаю «Анализ фобий пятилетнего мальчика», представленный в мое распоряжение отцом маленького мальчика. Это был страх перед лошадьми, вследствие которого мальчик отказывался выхо- дить на улицу. Он выражал опасение, что лошадь придет в комнату и укусит его. Оказалось, что это было наказанием за его желание, чтобы лошадь упала (умерла). После того как маль- чик, подбодренный, освободился от страха перед отцом, оказалось, что он борется с желани- ями, содержание которых составляет отсутствие отца (отъезд, смерть отца). Он чувствовал в отце, показывая это совершенно ясно, конкурента в симпатиях матери, на которую в тем- ном предчувствии были направлены зарождающиеся сексуальные желания. Он находился, следовательно, в состоянии типичной направленности ребенка мужского пола к родителям, которую мы называем «комплексом Эдипа» и в которой видим комплексное ядро неврозов. Нов для нас в анализе «маленького Ганса» и ценен для тотемизма тот факт, что при таких условиях ребенок переносит часть своих чувств с отца на животное. Анализ показывает значительные по содержанию и случайные ассоциативные пути, по которым происходит подобный сдвиг. Он позволяет также открыть его мотивы. Вытекающая из соперничества по отношению к матери ненависть не может свободно распространяться в душевной жизни у мальчика, ей приходится вступить в борьбу с существующей уже неж- ностью и преклонением перед отцом. Ребенок находится в двойственной – амбивалентной – направленности чувств к отцу и находит облегчение в этом амбивалентном конфликте, перенося свои враждебные и боязливые чувства на суррогат отца. Сдвиг не может, однако, разрешить конфликт таким образом, чтобы привести к полному разделению нежных и враж- дебных чувств. Конфликт переносится и на объект сдвига, амбивалентность передается на этот последний. Вполне очевидно, что маленький Ганс проявляет к лошадям не только страх, но также уважение и интерес. Как только его страх уменьшается, он сам отождествляет себя с внушающим ему страх животным, скачет, как лошадь, и кусает со своей стороны отца. В другой стадии развития фобий ему ничего не стоит отождествить родителей с другими большими животными 62 Можно высказать предположение, что в этих фобиях животных у детей вновь повто- ряются в негативном выражении некоторые черты тотемизма. Но мы обязаны С. Ференци исключительно счастливым наблюдением случая, который можно назвать положительным тотемизмом у ребенка. У маленького Арпада, о котором рассказывает Ференци, тотемисти- ческие интересы проснулись не прямо в связи с комплексом Эдипа, а на основе нарцис- сической предпосылки его, страха кастрации. Но кто внимательно просмотрит историю маленького Ганса, тот найдет много доказательств того, что отец, как обладатель большого гениталия, является объектом восхищения и вызывает страх, угрожая гениталию ребенка. В эдиповском и кастрационном комплексах отец играет ту же роль внушающего страх против- ника инфантильных сексуальных влечений. Кастрация и замена ее ослеплением составляют наказание, которым он угрожает 63 Когда маленькому Арпаду было два с половиной года, он сделал однажды попытку помочиться в курятнике, причем курица сделала движение, чтобы схватить его за орган. Вернувшись год спустя на то же место, он сам стал курицей, интересовался курятником и всем, что в нем происходит, и заменил свой человеческий язык кудахтанием и петушиным пением. В возрасте, когда происходило наблюдение над ним (5 лет), он снова говорил, но 62 Фантазия о жирафах. 63 О замене кастрации ослеплением в Эдиповском мифе. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 91 и в речи занимался исключительно только курами и другими птицами; он не играл ника- кими другими игрушками и пел только такие песни, в которых говорилось о пернатых. Его поведение по отношению к тотему-животному было исключительно амбивалентное, полное чрезмерной ненависти и любви. Охотнее всего он играл в резание кур. «Резание пернатых составляло для него, вообще, праздник. Он был в состоянии часами в возбуждении танце- вать вокруг трупов животных». Но потом он целовал и гладил зарезанное животное, очищал и ласкал изображения кур, которых сам терзал. Маленький Арпад сам заботился о том, чтобы смысл его странного поведения не остался скрытым. Иногда он сам переводил свои желания из тотемистического способа выражения обратно в выражения повседневности. «Мой отец – петух», – сказал он однажды. «Теперь я маленький, теперь я – цыпленок, когда я буду больше, то стану курицей, когда стану еще больше, то стану петухом». Однажды он захотел есть «фаршированную мать» (по аналогии с фаршированной курицей). Он был очень щедр на явные угрозы кастрации другим подобно тому, как сам услышал эти угрозы вследствие онанистических действий со своим членом. В источниках его интереса к тому, что происходило в курятнике, по словам Ференци, не оставалось никакого сомнения: «Частое половое общение между петухом и курицей, несе- ние яиц и появление маленьких цыплят удовлетворяли его сексуальную любознательность, которая собственно относилась к человеческой семейной жизни. По образцу жизни кур скла- дывались объекты его желаний, высказанные им однажды соседке: «Я женюсь на вас, и на вашей сестре, и на моих трех кузинах, и на кухарке, нет, вместо кухарки, лучше на матери». Ниже мы дополним оценку этого наблюдения; теперь подчеркнем две черты, указыва- ющие на ценное сходство с тотемизмом: полное отождествление с животным-тотемом 64 и амбивалентная направленность к нему чувств. На основании этих наблюдений мы считаем себя вправе вставить в формулу тотемизма на место животного-тотема мужчину-отца. Тогда мы замечаем, что этим мы не сделали нового или особенно смелого шага. Ведь примитив- ные народы сами это утверждают и, поскольку и теперь еще имеет силу тотемистическая система, называют тотема своим предком и праотцем. Мы взяли дословные заявления этих народов, с которыми этнологи мало что могли сделать и которые они поэтому охотно ото- двинули на задний план. Психоанализ учит нас, что, наоборот, этот пункт нужно выискать и связать с ним попытку объяснения тотемизма 65 Первый результат нашей замены замечателен. Если животное-тотем представляет собой отца, то оба главных запрета тотемизма, оба предписания табу, составляющие его ядро, – не убивать тотема и не пользоваться в сексуальном отношении женщиной, принад- лежащей тотему, по содержанию своему совпадают с обоими преступлениями Эдипа, убив- шего своего отца и взявшего в жены свою мать, и с обоими первичными желаниями ребенка, недостаточное вытеснение или пробуждение которых составляет, может быть, ядро всех психоневрозов. Если это сходство больше, чем вводящая в заблуждение игра случая, то оно должно дать нам возможность пролить свет на возникновение тотемизма в незапамятные времена. Другими словами, нам в этом случае удастся доказать вероятность того, что тоте- мистическая система произошла из условий комплекса Эдипа, подобно фобии животного «маленького Ганса» и куриному извращению маленького Арпада. Чтобы исследовать эту возможность, мы в дальнейшем изучим особенность тотемистической системы или, как мы можем сказать, тотемистической религии, о которой до сих пор едва упоминалось. 64 В котором, по Фрэзеру, заключается сущность тотемизма: «Тотемизм – это индентификация человека с его тотемом». 65 Я обязан О. Ранку сообщением случая фобии собаки у интеллигентного молодого человека, объяснение которого о происхождении его болезни удивительно напоминает упомянутую выше теорию тотема арунта. Он утверждал, что узнал от отца, что мать его во время беременности была однажды напугана собакой. |