тотем. Тотем_и_табу_Психология_первобытной_культуры_и_религии_by_Зигмун. Зигмунд ФрейдТотем и табу. Психологияпервобытной культуры и религии
 Скачать 2.29 Mb.
|
|
3 Название «всемогущество мыслей» я позаимствовал у высокоинтеллигентного, стра- дающего навязчивыми представлениями больного, который по выздоровлении, благодаря психоаналитическому лечению, получил возможность доказать свои способности и свой ум. Он избрал это слово для обозначения всех тех странных и жутких процессов, которые мучили его, как и всех страдающих такой же болезнью. Стоило ему подумать о ком-нибудь, как он встречал уже это лицо, как будто бы вызвал его заклинанием; стоило ему внезапно справиться о том, как поживает какой-нибудь знакомый, которого он давно не видал, как ему приходилось услышать, что тот умер, так что у него являлось предположение, что покойник дал о себе знать путем телепатии; стоило ему произнести даже не совсем всерьез проклятие по адресу какого-нибудь постороннего лица, как у него появлялись опасения, что тот вскоре после этого умрет и на него падет ответственность за эту смерть. В течение периода лечения он сам в состоянии был мне рассказать, каким образом возникала в большинстве этих слу- чаев обманчивая видимость и все, что он привносил в действительность, чтобы укрепиться в своих суеверных предположениях 28 . Все больные, страдающие навязчивостью, отличаются такого же рода суеверием, большей частью несмотря на понимание его нелепости. Всемогущество мыслей яснее всего проявляется при неврозе навязчивости; результаты этого примитивного образа мыслей здесь ближе всего сознанию. Но мы не должны видеть в этом исключительный признак именно этого невроза, так как аналитическое исследование открывает то же самое и при других неврозах. При всех неврозах для образования симптома решающим является реальность не переживания, а мышления. Невротики живут в особом мире, в котором, как я это формулировал в другом месте, имеет значение только «невротиче- ская оценка», т. е. на них оказывает действие только то, что составляет предмет интенсивной мысли и аффективного представления, а сходство с внешней реальностью является чем-то второстепенным. Истерик повторяет в своих припадках и фиксирует в симптомах пережи- вания, имевшие место лишь в его фантазии, хотя в конечном счете эти фантазии сводятся к реальным событиям или построены на них. Точно так же и чувство вины невротиков нельзя было бы понять, если бы его стали объяснять реальными преступлениями. Невротика, стра- дающего навязчивостью, может мучить сознание вины, какое было бы под стать убийце- рецидивисту; при этом он с самого детства может относиться к окружающим его людям с величайшей внимательностью и осторожностью. И тем не менее его чувство вины имеет основание, оно основано на интенсивных и частых желаниях смерти, которые в нем шеве- лятся по отношению к его ближним. Оно имеет основание, поскольку принимаются во вни- мание бессознательные мысли, а не преднамеренные поступки. Таким образом, всемогуще- ство мыслей, слишком высокая оценка душевных процессов в сравнении с реальностью, как оказывается, имеют неограниченное влияние в аффективной жизни невротика и во всех вытекающих из нее последствиях. Если же подвергнуть его психоаналитическому лечению, вводящему в его сознание бессознательное в нем, то он откажется верить, что мысли сво- бодны, и будет всякий раз опасаться высказывать злостные желания, как будто бы от произ- несения их они должны сбыться. Но таким поведением, как и проявляемым в жизни суеве- рием, он нам показывает, как он близок к дикарю, который старается одними только мыслями изменить внешний мир. Первичные навязчивые мысли таких невротиков по природе своей, в сущности, носят магический характер. Если они не представляют собой колдовства, то – противодействие 28 Представляется вероятным, что мы признаем «жуткими» такие впечатления, которые вообще подтверждают всемо- гущество мыслей и анимистический образ мыслей, в то время как в нашем сознательном суждении мы от этого отошли. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 63 колдовству с целью предупредить возможную беду, с которого обыкновенно начинается нев- роз. Всякий раз, как мне удавалось проникнуть в тайну, оказывалось, что это ожидаемое несчастье имеет своим содержанием смерть. Проблема смерти по Шопенгауэру стоит на пороге всякой философии; мы слышали, что образование представлений о душе и веры в демонов, которыми отличается анимизм, объясняется впечатлением, какое производит на человека смерть. Трудно судить, насколько эти первые навязчивые или предохранительные действия развиваются по принципу сходства или контраста, потому что при условиях нев- роза они обыкновенно вследствие сдвига искажаются до чего-то крайне малого, до весьма незначительного действия 29 . И защитные формулы навязчивости имеют свою параллель в формулах колдовства, магии. Историю развития навязчивых действий можно, однако, опи- сать, подчеркнув, как они начинаются по возможности дальше от сексуального, как колдов- ство против злых желаний, и принимают окончательную форму в виде замены запрещенного сексуального действия, которому они возможно точно подражают. Соглашаясь с упомянутой выше историей человеческих миросозерцаний, в которой анимистическая фаза сменяется религиозной, а последняя научной, нам не трудно будет про- следить судьбу «всемогущества мыслей» во всех этих фазах. В анимистической стадии чело- век сам себе приписывает это могущество, в религиозной он уступил его богам, но не совсем серьезно отказался от него, потому что сохранил за собой возможность управлять богами по своему желанию разнообразными способами воздействия. В научном миросозерцании нет больше места для могущества человека, он сознался в своей слабости и в самоотречении подчинился смерти, как и всем другим естественным необходимостям. В доверии к могуще- ству человеческого духа, считающегося с законами действительности, еще жива некоторая часть примитивной веры в это всемогущество. При ретроспективном исследовании либидозных стремлений в отдельном человеке, начиная с их форм в зрелом возрасте до первых их зачатков в детстве, выяснилось весьма важное различие, которое я изложил в «Трех статьях по сексуальной теории» 1905 г. Про- явление сексуальных влечений можно наблюдать с самого начала, но сперва они не направ- ляются на внешний объект. Компоненты сексуальности стремятся каждый в отдельности к наслаждению и находят удовлетворение на собственном теле. Эта стадия называется ста- дией аутоэротизма и сменяется стадией выбора объекта. При дальнейшем исследовании оказалось целесообразным и даже необходимым между этими двумя стадиями ввести еще третью или, если угодно, разложить первую ста- дию аутоэротизма на две. В этой промежуточной стадии, значение которой все больше выяс- няется, при исследовании отдельные сначала сексуальные влечения уже слились в одно целое и нашли объект; но этот объект не внешний, чуждый индивиду, а собственное, скон- струировавшееся к тому времени «я». Принимая во внимание патологические фиксации этого состояния, мы называем эту новую стадию – стадией нарциссизма. Человек ведет себя так, как будто бы он влюблен в самого себя; влечения «я» и либидозные желания еще нельзя отделить нашим анализом друг от друга. Хотя мы еще не имеем возможности дать вполне точную характеристику этой нар- циссической стадии, в которой диссоциированные до того сексуальные влечения сливаются в одно целое и сосредоточиваются на «я», как на объекте, мы все же начинаем понимать, что нарциссическая организация уже никогда не исчезает полностью. В известной степени человек остается нарциссичным даже после того, как нашел внешний объект для своего либидо; найденный им объект представляет собой как бы эманацию оставшегося при «я» либидо, и возможно обратное возвращение к последнему. Столь замечательное в психологи- 29 Причина этого сдвига на самое незначительное действие выяснится в последующем изложении. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 64 ческом отношении состояние влюбленности, нормальный прообраз психозов соответствует высшему состоянию этих эманаций в сравнении с уровнем любви к «я». Само собой напрашивается стремление привести в связь с нарциссизмом найденную нами у примитивных людей и невротиков высокую оценку психических актов, являющуюся с нашей точки зрения чрезмерной оценкой, и рассматривать ее как существенную его часть. Мы сказали бы, что у примитивного человека мышление еще в высокой степени сексуали- зировано, а отсюда и вера во всемогущество мыслей, непоколебимая уверенность в возмож- ность властвовать над миром и непонимание легко устанавливаемых фактов, показывающих человеку его настоящее положение в мире. У невротиков сохранилась, с одной стороны, значительная часть этой примитивной неправильности в их конституции, с другой стороны, благодаря происшедшему у них сексуальному вытеснению вновь произошла сексуализация мыслительных процессов. Психические следствия должны быть в обоих случаях одни и те же, как при первоначальном, так и при регрессивном сосредоточении либидозной энергии на мышлении: интеллектуальный нарциссизм, всемогущество мыслей 30 Если мы во всемогуществе мыслей в состоянии видеть доказательство нарциссизма у примитивных народов, то можем решиться на смелую попытку провести параллель между ступенями развития человеческого миросозерцания и стадиями либидозного разви- тия отдельного индивида. Анимистическая фаза соответствует в таком случае нарциссизму, религиозная фаза – ступени любви к объекту, характеризуемой привязанностью к родите- лям, а научная фаза составляет полную параллель тому состоянию зрелости индивида, когда он отказался от принципа наслаждения и ищет свой объект во внешнем мире, приспособля- ясь к реальности 31 В одной только области всемогущество мысли сохранилось в нашей культуре, в обла- сти искусства. В одном только искусстве еще бывает, что томимый желаниями человек создает нечто похожее на удовлетворение и что эта игра – благодаря художественной иллю- зии – будит аффекты, как будто бы она представляла собой нечто реальное. По праву говорят о чарах искусства и сравнивают художника с чародеем, но это сравнение, быть может, имеет большее значение, чем то, которое в него вкладывают. Искусство, несомненно, не началось, как l’art pour l’art (искусство для искусства); первоначально оно служило тенденциям, боль- шей частью уже заглохшим в настоящее время. Между ними можно допустить и некоторые магические цели 32 30 В этом смысле для писателей, высказывавшихся об этом предмете, является аксиомой, что известного рода солип- сизм, или берклейанизм (как его называет Sully, открывший его у ребенка), действующий у дикаря, не позволяет ему при- знать реальность смерти. 31 Отметим только, что первоначальный нарциссизм ребенка имеет решающее значение для понимания развития его характера и исключает допущение у него примитивного чувства мало-ценности. 32 С. Рейнах полагает, что примитивные художники, оставившие нам начерченные или нарисованные изображения животных в пещерах Франции, хотели не «нравиться», а «заклинать». Этим он объясняет то обстоятельство, что эти рисунки находятся в самых темных и недоступных местах пещер и что на них нет изображений страшных хищных зве- рей. «Современные люди часто говорят, преувеличивая, о магии кисти или резца великого художника и, вообще, о магии искусства. В прямом смысле слова, означающем мистическое воздействие, оказываемое волей одного человека на волю других людей или на предметы, это выражение недопустимо; но мы видели, что когда-то оно было дословно верным, по крайней мере, по мнению самих художников». З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 65 4 Первое миросозерцание, сложившееся у человека, анимистическое, было, следова- тельно, психологическим. Оно еще не нуждалось в научном обосновании, потому что наука начинается только тогда, когда люди убедились, что не знают мира, и потому должны искать путей, чтобы познать его. Анимизм же был для примитивного человека самым естествен- ным и само собой понятным миросозерцанием; он знал, каково положение вещей в мире, а именно что оно таково, как чувствует себя сам человек. Мы, следовательно, готовы к тому, чтобы найти, что примитивный человек перенес во внешний мир структурные условия соб- ственной души 33 , а с другой стороны, можем попытаться перенести на человеческую душу то, чему учит анимизм о природе вещей. Техника анимизма, магия, яснее всего и без всяких околичностей показывает нам наме- рения навязать реальным вещам законы душевной жизни, причем духи еще не играют ника- кой роли, между тем как и сами духи становятся объектами магического воздействия. Магия, составляющая ядро анимизма, первичней и старше, чем учение о духах. Наш психологиче- ский взгляд совпадает здесь с учением P.P. Маре, который предпосылает анимизму преани- мистическую стадию, характер которой лучше всего обозначается именем аниматизм (уче- ние о всеобщем одухотворении). Немного можно прибавить о преанимизме из наблюдения, так как еще до сих пор не известен ни один народ, у которого не было бы представления о духах. В то время как магия сохранила еще полностью всемогущество мысли, анимизм уступил часть этого всемогущества духам и этим проложил путь к образованию религий. Что побудило примитивного человека проявить это первое ограничение? Едва ли сознание неправильности его предпосылок, потому что он сохраняет магическую технику. Духи и демоны, как указано в другом месте, представляют собой не что иное, как про- екцию его чувств 34 , объекты привязанностей своих аффектов он превращает в лиц, населяет ими мир и снова находит вне себя свои внутренние душевные процессы, совершенно так же, как остроумный параноик Шребер, который находил отражение своих привязанностей и освобождение своего либидо в судьбах скомбинированных им «божественных лучей». И здесь, как и в предыдущем случае, мы не станем останавливаться на вопросе о том, откуда вообще берется склонность провоцировать вовне душевные процессы. Но на одно предположение мы можем решиться, а именно, что эта склонность усиливается там, где про- екция дает преимущества душевного облегчения. Такое преимущество с полной определен- ностью можно ждать там, где различные стремящиеся к всемогуществу душевные движения вступают друг с другом в конфликт; вполне очевидно, что не все они могут достичь все- могущества. Болезненный процесс паранойи фактически пользуется механизмом проекции, чтобы освободиться от подобных конфликтов, разыгравшихся в душевной жизни. Приме- ром такого состояния является конфликт между двумя членами пары противоположностей, случай амбивалентной направленности, который мы подробно проанализировали при раз- боре положения оплакивающего смерть любимого родственника. Подобный случай кажется нам особенно подходящим для того, чтобы мотивировать создание образцовой проекции. Здесь мы опять сталкиваемся с мнением авторов, которые считают злых духов первород- ными среди духов вообще и приписывают возникновение представления о душе впечатле- нию, произведенному смертью на оставшихся в живых. Мы только тем от них отличаемся, 33 Познанной благодаря так называемому эндопсихическому восприятию. 34 Мы допускаем, что в этой ранней нарциссической стадии еще безраздельно соединены проявления психической энергии в отношении объектов из либидозных и других источников возбуждения. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 66 что не выдвигаем на первый план интеллектуальной проблемы, которую смерть ставит перед оставшимися в живых, а перемещаем силу, побуждающую к размышлениям, в область кон- фликта чувств, в который оставшиеся в живых попадают из-за своего положения. Первое теоретическое произведение человека – создание духов – возникло из того же источника, что и первые нравственные ограничения, которым он подчиняется, из предписа- ний табу. Однако одинаковое происхождение не предрешает одновременности возникнове- ния. Если действительно положение оставшегося в живых по отношению к покойнику впер- вые заставило задуматься примитивного человека, заставило его отказаться от части своего могущества в пользу духов и принести в жертву долю свободного произвола своих поступ- ков, то эти культурные творения являются первым признанием ’Αυάνκη (рока, судьбы), про- тивящейся человеческому нарциссизму. Примитивный человек склонился перед всемогуще- ством смерти с тем же жестом, с каким он как бы отрицал ее. Если у нас хватит мужества использовать наши предположения, то мы можем спро- сить, какая существенная часть нашей психологической структуры находит свое отражение и возрождение в создании путем проекции духов и душ. Трудно оспаривать, что примитив- ное представление о душе, как ни далеко оно от более поздней нематериальной души, все же в существенном с ней совпадает, т. е. оно рассматривает лицо или вещь, как нечто дуа- листическое, между обеими составными частями которого распределены известные свой- ства и изменения целого. Этот первоначальный дуализм – по выражению Спенсера 35 – уже идентичен с дуализмом, который проявляется в обычном для нас разделении на дух и тело и неоспоримое словесное выражение которого мы встречаем, например, в описании человека, находящегося в обморочном или буйном состоянии: он вне себя. То, что мы таким образом, совсем как примитивный человек, проецируем во внешнюю реальность, не может быть ничем другим, как только сознанием такого состояния, при кото- ром предмет воспринимается чувством и сознанием, существует, а наряду с этим созна- нием имеется еще другое, в котором предмет находится в латентном состоянии, но может снова появиться. Другими словами, во внешнюю реальность проецируются одновременные существования восприятия и воспоминания или, говоря более обще, существования бессо- знательных душевных процессов, наряду с сознательными. Можно было бы сказать, что «дух» лица или предмета сводится в конечном анализе к способности их быть объектом воспоминания или представления тогда, когда они недо- ступны восприятию. Разумеется, не приходится ждать, что как примитивное, так и современное представ- ление о душе сохранит ту же демаркационную линию, которую наша современная наука проводит между сознательной и бессознательной душевной деятельностью. Анимистиче- ская душа соединяет в себе и те и другие свойства. Ее призрачность и подвижность, спо- собность оставлять тело и завладевать временно или навсегда другим телом – все это при- знаки, несомненно, напоминающие сущность сознания. Но способ, каким она скрывается за проявлением личности, напоминает бессознательное. Неизменчивость и неразрушимость мы приписываем теперь не сознательным, а бессознательным процессам, и их мы считаем настоящими носителями душевной деятельности. Мы уже сказали, что анимизм представляет собой систему мышления, первую цель- ную теорию мира, и теперь собираемся сделать некоторые заключения из психоаналитиче- ского понимания такой системы. Каждодневный опыт подтверждает нам снова главные осо- бенности «системы». Мы ночью видим сны и научились днем толковать эти сны. Сон может, не отрицая своей природы, казаться спутанным и бессвязным, но он может также, напротив, подражать порядку пережитых впечатлений, выводить одно событие из другого и часть сво- 35 Принципы социологии. Т. 1. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 67 его содержания поставить в связь с другой частью. Это как будто ему удается в большей или меньшей степени, но почти никогда настолько хорошо, чтобы не проявилась абсурд- ность, разрыв в общем сплетении. Если мы подвергнем сновидение толкованию, то узнаем, что непостоянное и неравномерное распределение частей сновидения также довольно без- различны для его понимания. Самым существенным в сновидении являются мысли сно- видения, имеющие определенный смысл, связь и порядок, но их порядок совсем другой, чем тот, который мы запомнили в явном содержании сновидения. Связь мыслей сновидения нарушена и может вообще совсем исчезнуть или ее может заменить новая связь в содержа- нии сновидения. Почти всегда, кроме сгущения элементов сновидения, имело место пере- распределение их, более или менее независимое от прежнего их порядка. Короче говоря, то, что сформировалось из материала мыслей сновидения благодаря работе последнего и подверглось новому воздействию, так называемой «вторичной переработке», цель которой так переработать получившиеся в результате работы сновидения бессвязное и непонятное, чтобы добиться нового «смысла». Этот новый, достигнутый вторичной переработкой смысл не есть уже смысл мыслей сновидения. Вторичная переработка продукта работы сновидений представляет собой прекрасный пример сущности и целей системы. Интеллектуальная наша функция требует единства связи во всяком материале восприятия и мышления, которым она овладевает, и не останавлива- ется перед тем, чтобы создать неправильную связь, если вследствие особых обстоятельств не может понять правильной. Такое образование системы известно нам не только в сновиде- ниях, но и в фобиях, навязчивых мыслях и при некоторых формах бреда. При бредовых забо- леваниях (паранойя) больше всего бросается в глаза образование системы; она преобладает во всей картине болезни, но ее нельзя не замечать и в других формах невропсихозов. Во всех случаях мы можем тогда доказать, что произошло перераспределение психического матери- ала соответственно новой цели; часто это перераспределение довольно насильственно, если как будто и понятно с точки зрения системы. Лучшим признаком образования системы явля- ется то, что любой ее результат допускает по меньшей мере две мотивировки: одну, исходя- щую из предпосылок системы, т. е. возможно и бредовую, и другую, скрытую, которую мы должны признать как собственно действительную, реальную. Для пояснения приведу пример из области невроза: в статье о табу я упомянул об одной больной, навязчивые запреты которой имели громаднейшее сходство с табу маори. Невроз этой женщины направлен на ее мужа; вершину невроза составляет отрицание бессознатель- ного желания смерти мужу. Ее явная систематическая фобия относится, однако, вообще к упоминанию о смерти, причем муж совершенно исключается и никогда не бывает предметом сознательной озабоченности. Однажды она слышит, как муж дает поручение, чтобы отнесли наточить в определенную лавку его затупившуюся бритву. Побуждаемая странным беспо- койством, она сама отправляется в эту лавку и после этой рекогносцировки требует от мужа, чтобы он навсегда оставил эту бритву, так как она открыла, что рядом с названной им лав- кой находится склад гробов, траурных принадлежностей и т. п… Из-за упомянутого наме- рения его бритва вступила в неразрывную связь с ее мыслью о смерти. Такова систематиче- ская мотивировка запрещения. Можно быть уверенным, что и не открыв такого соседства, больная все равно вернулась бы домой с запрещением употреблять бритву, потому что для этого было бы вполне достаточно, чтобы она на пути в лавку встретила катафалк, какого- нибудь человека в траурной одежде или женщину с погребальным венком. Сеть условий была достаточно широко раскинута, чтобы во всяком случае поймать добычу; от нее зави- село, притянуть ли эту добычу или нет. С несомненностью можно было установить, что в других случаях она не давала хода условиям запрещения. В таком случае говорили, что сегодня «хороший день». Настоящей причиной запрещения пользоваться бритвой, как мы З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 68 легко можем угадать, было, разумеется, ее противодействие окрашенному в приятное чув- ство представлению, что ее муж может перерезать себе горло отточенной бритвой. Точно таким образом совершенствуется и развивается в деталях задержка в хождении, абазия и агорафобия, если этому симптому удалось развиться и стать заместителем какого- нибудь бессознательного желания и одновременно отрицанием его. Все бессознательные фантазии и активные воспоминания, еще имеющиеся у больного, бросаются в этот открыв- шийся выход, чтобы получить симптоматическое выражение, и укладываются в соответству- ющей перегруппировке в рамках абазии. Все старания понять симптоматическое строение и детали агорафобии, исходя из ее основных предпосылок, были бы напрасны и, в сущно- сти, нелепы. Вся последовательность и строгость связей только кажущаяся. Более глубо- кое наблюдение, как и при изучении «фасада» сновидения, может открыть в образовании симптомов поразительную непоследовательность и произвол. Детали такой систематиче- ской фобии заимствуют свои реальные мотивы у скрытых детерминантов, которые могут не иметь ничего общего с задержками в хождении, а потому формирование такой фобии у разных лиц может быть так разнообразно и противоречиво. Возвращаясь к интересующей нас системе анимизма, мы на основании наших взглядов на другие психологические системы приходим к выводу, что объяснение отдельного обы- чая или предписания у примитивных народов «суеверием» не должно быть единственной и настоящей мотивировкой и не освобождает нас от обязанности искать скрытых его мотивов. При господстве анимистической системы не может быть иначе как только так, чтобы всякое предписание и всякое действие имело систематическое основание, называемое нами теперь «суеверным». «Суеверие», как и «страх», как и «сновидение» представляют собой одно из тех временных понятий, которые не устояли перед напором психоаналитического исследо- вания. Если раскрыть то, что скрывается за этими прикрывающими, как ширмы, действи- тельное знание конструкциями, то окажется, что до сих пор душевная жизнь и культурный уровень дикарей оценивались ниже, чем они того заслуживают. Если рассматривать вытеснение влечений как мерило достигнутого культурного уровня, то приходится согласиться, что и в период господства анимистической системы имели место успехи и прогресс, которые совершенно несправедливо недооценивают из-за их суеверной мотивировки. Когда мы слышим, что воины дикого племени возлагают на себя величайшее целомудрие и чистоту, отправляясь в военный поход, то у нас напрашивается объяснение, что они удаляют свои отбросы, чтобы враг не овладел этой частью их личности с целью повредить им магическим путем, а по поводу их воздержания нам следует допустить аналогичную суеверную мотивировку. Тем не менее факт отказа от удовлетворения влече- ния несомненен и он становится нам понятнее, если мы допустим, что дикий воин возлагает на себя такие ограничения для равновесия, потому что намерен позволить себе в полной мере обычно запрещенное удовлетворение жестоких и враждебных душевных движений. То же относится и к многочисленным случаям сексуальных ограничений на время тяжелых и ответственных работ. Пусть для объяснения этих запрещений ссылаются на магические зависимости, все же совершенно очевидным остается основное представление, что благо- даря отказу от удовлетворения влечений можно приобрести большую силу, и нельзя прене- бречь гигиенической причиной запрещения, помимо магической рационализации его. Если мужчины дикого племени отправляются на охоту, рыбную ловлю, на войну, на сбор ценных растений, то оставшиеся дома женщины подчиняются многочисленным угнетающим огра- ничениям, которым самими дикарями приписывается действующее на расстоянии симпати- ческое влияние на успех экспедиции. Но не много нужно догадливости, чтобы понять, что этим действующим на расстоянии моментом являются мысли о доме, тоска отсутствующих и что за этой маской скрывается верный психологический взгляд, что мужчины только тогда проявят максимум своего умения, когда будут вполне спокойны за участь оставшихся без З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 69 призора жен. В других случаях так прямо, без всякой магической мотивировки и заявляется, что супружеская неверность жен повлечет за собой неудачу в ответственной деятельности отсутствующего мужа. Бесчисленные предписания табу, которым подчиняются женщины дикарей во время менструации, мотивируются суеверным страхом крови и, вероятно, действительно этим объ- ясняются. Но было бы ошибкой не считаться с возможностью, что в данном случае этот страх крови служит здесь также эстетическим и гигиеническим целям, которые должны во всех случаях драпироваться в магическую мотивировку. Мы не скрываем от себя, что подобными объяснениями мы рискуем вызвать упрек, что приписываем современным дикарям утонченность душевной деятельности, далеко пре- восходящую вероятность. Однако, я думаю, что с психологией этих народов, оставшихся на анимистической ступени, дело может обстоять так же, как с душевной жизнью ребенка, которую мы, взрослые, уже не понимаем и богатство и утонченность которой мы поэтому так недооцениваем. Я хочу напомнить еще об одной группе не объясненных до сих пор предписаний табу, потому что они допускают хорошо знакомое психоаналитику объяснение. У многих диких народов существует запрещение при различных обстоятельствах иметь в доме острое ору- жие и режущие инструменты. Фрэзер указывает на суеверие немцев, что нельзя класть нож острой стороной вверх. Бог и ангелы могут им поранить себя. Нельзя ли в этом табу узнать отголосок известных «симптоматических действий», для выполнения которых вследствие бессознательных злостных душевных движений могло бы быть пущено в ход острое ору- жие? |