тотем. Тотем_и_табу_Психология_первобытной_культуры_и_религии_by_Зигмун. Зигмунд ФрейдТотем и табу. Психологияпервобытной культуры и религии
 Скачать 2.29 Mb.
|
|
7 Дело устранения праотца братьями должно было оставить неизгладимые следы в исто- рии человечества и проявиться в тем более многочисленных замещениях, чем менее жела- тельно было сохранить воспоминание о нем 78 Я отказываюсь от искушения проследить эти остатки в мифологии, где их нетрудно найти, и перехожу к другой области, следуя указанию С. Рейнаха в его содержательной ста- тье о смерти Орфея. В истории греческого искусства существует положение, имеющее одно удивительное сходство и не менее глубокое отличие по сравнению с нарисованной Робертсоном Сми- том картиной тотемистической трапезы: это – положение древнейшей греческой трагедии. Группа лиц, все с одинаковым именем и в одинаковой одежде, окружают одного, от слов и поступков которого они все зависят: это – хор и единственный сначала герой. В дальнейшем развитии появляется другой актер для того, чтобы изобразить тех, кто сопротивляется ему и отпал от него, но характер героя и его отношение к хору остается неизменным. Герой траге- дии должен был страдать; это и теперь еще сущность содержания трагедии. Он должен взять на себя так называемую «трагическую вину», которую не всегда легко обосновать; часто это вовсе не вина, в смысле буржуазной морали. Большей частью она состояла в возмущении против божественного авторитета, и хор вторил герою, выражая ему чувство симпатии; ста- рался удержать его, предупредить и смирить, и оплакивал его, когда героя постигало счи- тавшееся заслуженным возмездие за его смелый поступок. Но почему герой трагедии должен был страдать и что означает его «трагическая вина»? Мы сократим дискуссию и дадим быстрый ответ. Он должен пострадать, потому что он праотец, герой той великой доисторической трагедии, тенденциозное воспро- изведение которой здесь разыгрывается, а трагическая вина это та, которую он должен взять на себя, чтобы освободить от вины хор. Сцена на подмостках произошла от той историче- ской сцены, можно сказать, при помощи целесообразного искажения, в целях утонченного лицемерия. В той древней действительности именно участники хора причинили страдание герою; здесь же они изводят себя сочувствием и сожалением, а герой сам виноват в своем страдании. Взваленное на него преступление, заносчивость и возмущение против большого авторитета составляют именно то, что в действительности тяготит участников хора. Таким образом, трагический герой – против воли – становится спасителем хора. Если в греческой трагедии дело идет о страдании божественного козла Диониса и жалобы отождествляющей себя с ним свиты козлов стали содержанием представления, то легко понять, что угасшая уже драма вновь воспламенилась в средние века в «страстях гос- подних». Таким образом, в заключение этого крайне сокращенного исследования я хочу выска- зать вывод, что в Эдиповом комплексе совпадает начало религии, нравственности, обще- ственности и искусства в полном согласии с данными психоанализа, по которым этот ком- плекс составляет ядро всех неврозов, поскольку они до сих пор оказались доступными нашему пониманию. Мне кажется чрезвычайно удивительным, что и эта проблема душев- ной жизни народов может быть разрешена, если исходить из одного только конкретного пункта, каким является отношение к отцу. Может быть, в эту связь нужно ввести даже другую психологическую проблему. Нам так часто случалось открывать амбивалентность чувств в настоящем смысле, т. е. совпадение любви и ненависти к одному и тому же объекту, 78 Ариель в «Буре»:«На тридцать пять футовВ воде твой отец.Что было костями —В коралл обратилось;Что было глазами —То перлами стало.Ничто в разрушениеВ нем не пришло,Но только все в немОбратилось в морское». З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 107 в основе значительных культурных образований. Мы ничего не знаем о происхождении этой амбивалентности. Можно допустить, что она – основной феномен жизни наших чувств. Но, как мне кажется, достойна внимания и другая возможность, а именно, что первоначально амбивалентность чужда жизни чувств и приобретается человечеством благодаря пережива- нию отцовского 79 комплекса, где психоаналитическое исследование еще и теперь открывает его всего более выраженным у отдельного человека 80 Прежде чем закончить, я хочу заметить, что широкое всеобъемлющее обобщение, кото- рого мы достигли в этих статьях, не лишает нас возможности чувствовать некоторую неуве- ренность в наших исходных положениях и неудовлетворительность достигнутых результа- тов. Из этой области я хочу коснуться только двух моментов, которые, вероятно, остановили на себе внимание читателя. Во-первых, нельзя было не заметить, что мы основываемся на допущении массовой психики, в которой протекают те же душевные процессы, что и в жизни отдельного лица. Мы допускали существование на протяжении многих тысячелетий сознания вины за соде- янное в поколениях, которые ничего не могли знать об этом деянии. Чувственный процесс, возникший в поколении сыновей, которых мучил отец, мы распространяем на новые поко- ления, которые именно благодаря устранению отца не знали таких отношений. Это будто бы серьезные возражения, и всякое другое объяснение, лишенное подобных исходных предпо- ложений, как будто заслуживает предпочтения. Однако дальнейшие соображения показывают, что не нам одним приходится нести ответственность за подобную смелость. Без допущения массовой психики, непрерывности в жизни чувств людей, дающей возможность не обращать внимания на прерываемость душев- ных актов, вследствие гибели индивидов, психология народов вообще не может существо- вать. Если бы психические процессы одного поколения не находили бы своего продолжения в другом, если бы каждое поколение должно было заново приобретать свою направленность к жизни, то в этой области не было бы никакого прогресса и почти никакого развития. Воз- никают теперь два новых вопроса, насколько можно доверять психической беспрерывно- сти в пределах рядов поколений и какими средствами и путями пользуется каждое поколе- ние, чтобы передать свое психическое состояние последующему. Не стану утверждать, что все эти вопросы достаточно выяснены или что простая устная передача и традиция, о кото- рых прежде всего думают, хорошо объясняет это. В общем психология народов мало заду- мывается над тем, каким образом создается необходимая непрерывность душевной жизни сменяющих друг друга поколений. Часть задачи осуществляется, по-видимому, благодаря унаследованию психических предрасположений, которые, однако, все-таки нуждаются в известных побуждениях в индивидуальной жизни для того, чтобы проснуться к полной дей- ствительности. В этом, вероятно, и заключается смысл слов поэта: «То, что ты унаследовал от твоих отцов, добудь для того, чтобы овладеть им». Проблема вообще оказалась бы еще более трудной, если бы мы могли допустить, что бывают душевные движения, так бесследно подавляемые, что они не оставляют никаких остаточных явлений. Но таких на самом деле нет. Самое сильное подавление оставляет место искаженным замещающим душевным дви- жениям и вытекающим из них реакциям. В таком случае мы можем допустить, что ни одно 79 Или родительского комплекса. 80 Так как я привык к неправильному пониманию, то считаю нелишним специально подчеркнуть, что данные здесь объяснения не означают, что мною забыта сложная природа разбираемых феноменов, но что я хочу только прибавить новый момент к известным уже или еще неоткрытым источникам религии, нравственности и общества, момент, вытекающий из требований, подсказанных психоаналитическими взглядами. Синтез полного объяснения я представляю другим. Но из природы этих новых данных вытекает, что в таком синтезе они должны будут играть только центральную роль, хотя потребуется продолжение больших эффективных сопротивлений прежде, чем за ними будет признано это значение. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 108 поколение не в состоянии скрыть от последующего более или менее значительные душев- ные процессы. Психоанализ показал нам, что каждый человек в своей бессознательной душевной дея- тельности обладает аппаратом, который дает ему возможность толковать реакции других людей, т. е. устранять искажения, которые другой человек совершил в выражениях своих чувств. Таким путем бессознательного понимания обычаев, церемониалов и узаконений, в которых отразилось первоначальное отношение к праотцу, могло и более поздним поколе- ниям удаваться унаследование этих чувств к праотцу. Другое сомнение могло бы возникнуть как раз со стороны тех, кто придерживается аналитического образа мыслей. Первые предписания морали и нравственные ограничения примитивного общества мы рассматривали как реакцию на деяния, давшие его зачинщикам понятие о преступлении. Они раскаялись в этом деянии и решили, что оно не должно больше повторяться и что совер- шение его не может дать никакой пользы. Это творческое сознание вины не заглохло среди нас и до сих пор. Мы находим его у невротиков действующим как асоциальное, как творя- щее новые предписания морали и непрерывные ограничения, как покаяние в совершенных преступлениях и как мера предосторожности против тех, которые предстоит совершить 81 Но если мы станем искать у этих невротиков поступков, вызвавших такие реакции, то нам придется разочароваться. Мы не находим поступков, а только импульсы, движения чувств, стремящихся ко злу, выполнение которого сдерживается. Сознание вины невротиков имеет свое основание только в психических реальностях, а не в фактических. Невроз характеризу- ется тем, что ставит психическую реальность выше фактической, реагирует на мысли столь же серьезно, как нормальные люди – на действительность. Не происходило ли у примитивных народов дело таким образом? Мы вправе приписы- вать им необыкновенно высокую оценку психических актов как одно из проявлений их нар- циссической организации 82 . Поэтому одних только импульсов, враждебных отцу, существо- вания в фантазии желания убить его и съесть, могло быть уже достаточно, чтобы вызвать моральные реакции, создавшие тотем и табу. Таким образом, можно было бы избавиться от необходимости свести начало нашего культурного достояния, которым мы с основанием так гордимся, к отвратительному преступлению, оскорбляющему все наши чувства. При этом ничуть не пострадала бы причинная связь, идущая с тех пор до настоящего времени, потому что психическая реальность оказалась бы достаточно значительной, чтобы объяснить все эти последствия. На это станут возражать, что эволюция общества от формы отцовской орды до формы братского клана действительно имела место. Это – аргумент сильный, но не реша- ющий. Это изменение могло быть достигнуто менее насильственным путем и все же оно могло содержать условия, необходимые для возникновения моральной реакции. Пока гнет праотца давал себя чувствовать, враждебные чувства против него имели свое оправдание, а раскаяние за них откладывалось до другого времени. Так же мало выдерживает критику дру- гое возражение, что все, что исходит из амбивалентного отношения к отцу, табу или жертвен- ные предписания, носит характер чрезвычайной серьезности и полной реальности. Церемо- ниал невротика, страдающего навязчивостью, имеет такой же характер, и все же он вытекает из психической реальности, из одних только намерений, а не выполнения их. Нам нельзя вносить в лишь внутренне богатый мир примитивного человека и невротика наш трезвый мир, полный материальных ценностей и презрения к тому, что составляет только объект мысли и желания. 81 Ср. вторую статью этого сборника «О табу». 82 См. статью «Об анимизме, магии и всемогуществе мысли». З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 109 Мы стоим тут перед решением, принять которое нам нелегко. Но начнем с призна- ния, что различие, кажущееся другим коренным, по нашему мнению, не составляет сущ- ности вопроса. Если для примитивного человека желания и импульсы имеют полную цен- ность фактов, то мы должны с полным пониманием его принять такой взгляд, вместо того чтобы исправлять его согласно нашему масштабу. Но в таком случае рассмотрим поближе приведший нас в такое сомнение невроз. Неверно, что невротики, страдающие навязчиво- стью, находятся и в настоящее время под гнетом сверхморали, защищаются только против психической реальности искушений и казнят себя только за возникающие в них импульсы. Известную роль играет при этом и некоторая доля исторической реальности. В детстве эти люди имели только злобные импульсы и, поскольку они при беспомощности ребенка были в состоянии, они превращали эти импульсы в действия. Всякий из этих сверхдобрых пережил в детстве злое время, извращенную фазу, как предтечу и предпосылку позднейшей, сверх- моральной. Аналогия примитивных людей с невротиками становится, таким образом, осно- вательной, если мы допустим, что у примитивных людей психическая реальность, образо- вание которой не подлежит никакому сомнению, первоначально совпадала с фактической реальностью, что примитивные люди действительно совершали все то, что они по всем дан- ным намеревались совершить. Но наше суждение о примитивных людях не должно находиться под слишком большим влиянием аналогии с невротиками. Необходимо принять во внимание и различия. Несомненно, у обоих – и у дикарей, и у невротиков – нет такого острого различия между мыслью и действием, как у нас. Но невротик больше всего испытывает задержки в действиях, у него мысль вполне заменила поступок. Примитивный человек несдержан, у него мысль превращается немедленно в действие, поступок для него, так сказать, заменяет мысль, и потому, я думаю, не будучи сам вполне уверенным в несомненности своего сужде- ния, что к рассматриваемому случаю можно применить слова: в начале было деяние. З. Фрейд. «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» 110 2 |