Дмитрий Глуховский - ПОСТ. 9Эта сторона
 Скачать 7.08 Mb.
|
|
ПОСТ 327 Авто выкатывает на Тверскую, разворачивается у «Ритца» и неспешно дви- жется обратно к Садовому. Идет мокрый снег. Витрины магазинов уже оккупиро- ваны дедами Морозами, сидящими в еловых ветвях как в засаде. Уличные рабо- чие меняют праздничную иллюминацию: посвященную дню Михаила Архистра- тига снимают, развешивают новогоднюю. — Всегда-то у нас праздник, — замечает князь, глядя на их хлопоты. — Всегда- то у нас карнавал. — А что за карнавал сегодня будет? У графа? — Русское дворянское общество дает. Увидите. Добравшись до Садового кольца, машина поворачивает влево и мимо гости- ницы «Пекин» едет к Смоленской. Катя выкручивает свою лебединую шею, про- вожая «Пекин» прощальным взглядом. Белоногов, заметив ее печаль, открывает серебряную пудреницу с припорошенным зеркальцем. — Будете? — Буду, — благодарно отвечает она. — Ах! Проезжают Императорскую детскую больницу, Императорский зверинец. — А далеко мы едем? — Приехали уже. Вот это здание, американское посольство. — Какое посольство? — Ну раньше тут было посольство. Вот это большое, белое с желтым. — Оно же горело! Оно разве жилое? — Нежилое. Вот поэтому как раз тут и маскарад. Лимузин останавливается. Князь вылезает первым — чуть охнув, но тут же спохватившись. Подает руку Кате. — Могли, конечно, любое бывшее посольство использовать, — окинув взгля- дом почерневшую от копоти важную «сталинку» в десять этажей, вздыхает Бело- ногов. — Французское для балов больше подошло бы. Все равно все пустые стоят. Но тут, конечно, веселей. — И правда, весело! Привратники одеты в красноармейские тулупы. Белоногов подает им свою визитку — слоновой кости, с золотым вензелем, они сверяют имя со списками, проводят внутрь. — На третий этаж поднимайтесь, — советуют они. — Там окна целы, там тепло. А на втором и четвертом только если у костров греться, зато там шашлыки! Катя после княжьей пудреницы в ажитации, ей все очень-очень нравится. Шашлыки на втором этаже бывшего посольства, маринованные в чем-то слад- ком (в «Кока-Коле»! — хохочет человек в очереди) и с дымком восхитительно вкусны, чужие кавалеры в огненных отсветах кажутся загадочными и демониче- скими, другие женщины, кутающиеся в меха — недосягаемо прекрасными, но со 328 Дмитрий Глуховский всеми ними хочется разговаривать, идти на сближение, хочется быть причастной к этому удивительному празднеству. Они идут на третий, застекленный, этаж. Там действует гардероб, можно сбросить верхнюю одежду, там горят электрические лампы, и люди наконец уз- нают друг друга в лицо. — Граф Воробьев. Князь Ерошкин. Граф и графиня Жевакины. Барон Крае- вой. Князь Билялов. Граф Борзухин, — бесконечно перечисляет улыбающихся ему людей Белоногов и знакомит их всех с Катей. — Екатерина Бирюкова. Танцует в Большом. Среди прочих гостей князь смотрится белой вороной: он в гражданском, и его профессорские стекляшки только подчеркивают его какую-то беспомощ- ность — а большинство выбрало в качестве костюма историческую военную фор- му, которая к тому же на них сидит как влитая. Многие, заслышав о Катиной про- фессии, улыбаются, но Катя не чувствует подвоха, окрыленная и польщенная тем, что ее представляют по имени и фамилии. — А вот и хозяин торжества. Борис Палыч! — О, Андрей Алексеевич! Спасибо, что почтили. К ним подходит человек в зеленой кургузой форме, в васильковой фураж- ке с красным околышем и синих шароварах. Лицо у него оспяное, простое, но умное. — Какая красивая форма! — восторгается Катя. — Это чья? — Это наша, — подмигивает Борис Павлович князю, хлопая его по плечу. — А вот у вас, Андрей Алексеевич, чья? — Главное не форма, а содержание, — шутливо отвечает ему Белоногов. — Золотые слова! — одобряет граф Иванов. Теперь Катя примечает, что большая часть гостей именно так одеты, как хозя- ин — синие штаны, синие тульи у фуражек. — Ностальгический вечер получился, — разводит руками граф, заметив лег- кое Катино замешательство. — Всем людям свойственно идеализировать прошлое, — говорит Белоногов. — И романтизировать! — добавляет Катя женскую реплику. — Именно! — хохочет граф Иванов. — Всегда-то мы, русские люди, ищем в прошлом свой золотой век, всегда-то мы недовольны настоящим. Ну, раз это общечеловеческое, то стесняться нечего. Князь Белоногов нам грехи отпустил. — Только место тут какое-то странное, — продолжает Катя светскую беседу. — Неустроенное. Место, и правда, диковатое. Тут и там расставлены ободранные кресла и ди- ваны, а стены задрапированы красными знаменами и прикрыты плакатами с бес- смысленными лозунгами столетней давности, но из-под них выглядывает другое: ПОСТ 329 по побелке и по кирпичу выведенные краской и углем пенисы всех мастей и раз- меров, а также нецензурные призывы покончить с бесчинствами американской военщины и засильем американского капитала. — Тут был сквот, — объясняет ей граф Иванов. — Мы немножко подвинули ребят на время мероприятия. Но хотели сохранить их дух, только обыграть не- много. Потом обратно пустим, пускай дальше гадят. — Ясно, — кивает Катя. — Ну что ж. — Варварство, — вздыхает Белоногов. — Дичь. Рубить вот так отношения с За- падом… — Ой, я вас умоляю! — встревает в разговор какой-то еще другой князь в ва- сильковой фуражке, кощееобразный и сиплый. — А то, что они с нашими посоль- ствами сделали, не варварство? Там же геноцид русского народа настоящий про- изошел! Ни одного человека не осталось за границей, который по-русски хотя бы мог говорить! Весь русский мир уничтожен, погиб! Это хуже, чем варварство! Всех истребить! До единого! Это вам каково? Вы их защищать еще будете?! И тем более, нам-то известно, что кто-кто, а лично вы всех отношений уж прямо так и не порубили! — Я никого не защищаю, — оправдывается Белоногов. — Кроме того, Василий Ильич, вам ли не знать, что касательно этого геноцида бытуют разные мнения… По поводу судьбы, которая постигла русскоязычное зарубежье. — Тут двух мнений быть не может! — Разве? А не вы ли сами во всем виноваты? Вы и ваши. — Мы?! А вот за такое и на дуэль можно! — Ему нельзя, Василий Ильич, он же из гражданских изначально, вы забыва- ете, — напоминает кощею хозяин, внимательно наблюдающий за ссорой. — Тогда пусть и не позволяет себе таких высказываний, если отвечать за них не готов! — А я перед кем нужно и когда нужно будет, отвечу, — холодно произносит Белоногов. — Если бы была у нас статья за отсутствие патриотизма, вы бы давно уже ви- сели, Андрей Алексеевич! — бросает ему кощей. — Хорошо, хоть за контрабанду статья осталась, а уж она часто рука об руку идет со шпионажем, это вы мне как эксперту поверьте. Белоногов молчит, только улыбается вежливо. Но кощей не хочет остановить- ся. Он глазницы свои наводит на Катю. — Так что, барышня, подобрали бы себе другого кавалера! На всякий случай! Катя испуганно хватается за локоть князя. — Ничего-ничего! — вынужденно усмехается тот. — Это у нас с генералом Кля- тышевым обычная пикировка. 330 Дмитрий Глуховский — Ха-ха, — произносит граф Иванов. — А ведь правда. Ну, развлекайтесь! Гостей прибывает, шампанское и коньяк льются бескрайне, играет Утесов в танцевальной аранжировке, по темным углам шмыгают носами и уже тихонько постанывают, начали расползаться по комнатам, где установлены такие же дива- ны и кресла и где можно на этих диванах растворить в своих соках других людей. Катя цепляется за князя, и они бредут через дымный морок. — А ведь и нам ничто человеческое не чуждо, — говорит Белоногов и тянется вдруг к Кате губами. Она сначала позволяет себя поцеловать, но потом отстраняется. — Я не понимаю, зачем вам это нужно. У вас же была Антонина. Белоногов усмехается невесело. — Я с ней чувствовал себя стариком… — Вы еще не старый! — протестует Катя. — Стариком из сказки о рыбаке и рыбке. Знаете? Не хочу быть больше цари- цей, хочу быть владычицей морскою. — Но ведь прима Большого и так по рангу выше владычицы морской, — за- мечает Катя. — Именно. — Так что пускай теперь сидит и перечитывает сказку? — Именно. Катя кивает: ясно. — А я в таком случае тут танцую партию разбитого корыта, у которого горюет низвергнутая владычица морская? — Мне кажется, вы уже репетируете партию столбовой дворянки, которой не терпится в царицы, — отвечает Белоногов. Жернова карнавального веселья проносят мимо них людей в масках и костю- мах, трут их спинами друг о друга, как пшеничные зерна, которым не терпится уже распасться и рассыпаться друг в друга. — Лично меня устраивает и судьба столбовой дворянки, — заверяет Белоно- гова Катя. — Все столбовые дворянки так в начале говорят, — усмехается тот. — Говорят, что просто полюбили старика за его красивую седину и добрую душу. Ладно, кисонька, пойдемте. Что-то мне тут испортили настроение. Отвезу вас домой. — Правда? Я бы еще осталась, — расстраивается пьяная Катя, с сожалением оглядывая весь вертеп и его гостей. — Так оставайтесь, — сухо произносит князь. Он отстраняется от нее. — И, что ж, это просто чудо, что нашлась женщина, которую вполне устраива- ет ее судьба. Значит, никакие другие чудеса тут совершать потребности нет. ПОСТ 331 12 Большой театр действительно для Москвы слишком велик, думает Катя, ме- ряя балетными шажками расстояние от своей квартиры до Театральной площади в трехтысячный раз. Когда-то он и приходился стране в самый раз, но теперь ка- зался фуражкой погибшего отца, которую мальчонка на себя примеряет перед зеркалом. Хотя, если б не было этой фуражки, если бы не было, на кого равнять- ся, думает Катя, как знать тогда, куда расти, кем становиться? Она заходит со служебного входа, по полутемным коридорам бежит — из-за маскарада трудно было вчера уснуть, а сегодня проснуться — и все равно опаз- дывает. Прибегает в зал, когда все уже в сборе, запыхавшаяся — и сразу чувству- ет: что-то стряслось. Оглядывает своих: Варнава шепчется с Саней Клыковой, остальные тоже шу- шукаются по углам; Антонины нет. — Что случилось? — спрашивает она. На нее смотрят молча. — Так. Катя. На роль Мари мы теперь Сашу еще будем готовить, — сообщает ей вместо ответа Варнава. — Такая вот ситуация. — Сашу? Вместо кого? — как будто равнодушно спрашивает она. — Вместо Рублевой. — А что с Рублевой? Варнава смотрит куда-то в зеркала, куда-то в окна, за которыми нависло се- рое московское утро. — Пока что мы не можем на нее рассчитывать. Клыкова вздергивает бровь, разводит руками: ну вот так. Не враждебно гля- дит, но радость скрыть ей удается плохо, а где у одной балерины радость, там у другой горе. Вся балетная жизнь устроена на противовесах, вся выверена точ- но: если бы счастья в ней хватало на всех, разве бы кто-нибудь стал в ней так измождать себя и изводиться? Ну ладно, Клыкова, думает Катя, с тобой-то как это получилось? Через кого? И кто из них кого теперь дублирует — Катя Клыкову или Клыкова Катю? И по- чему именно она? — Так, все. Строимся, работаем, — мягко грассируя, разгоняет собрание Вар- нава. — «Щелкунчик» сам себя не отрепетирует! Катя слушается, но утихомириться не может. — Что с Тонькой? — шепчет она Зарайскому, который оттеняет ее в па-де-де. — Арестовали, — драматичным парикмахерским тоном отвечает тот. — Что?! 332 Дмитрий Глуховский — Через плечо. Арестовали и на Лубянку увезли. — Как это? — А вот так это. У Кати кровь густеет: толкается через виски еле-еле, с боем, из ног силы ухо- дят. Кто-то все же донес. Из своих кто-то, из тех, кто был на той репетиции. Дура спесивая, Тонька! Как же можно было… Слухи ходили, да, люди перешептыва- лись, но за слухи привлечь нельзя, не в людоедском же государстве живем, а вот так, как она… Ну что за дура! Ну разберутся, может еще… Отбрешется… Белоногов вступится. Простит за то, за что обиделся, и спасет ее. Из репетиционного зала Катя возвращается последней. Проходит той же до- рожкой мимо рублевской личной гримерки… Дверь снова открыта. Вернулась! Катя останавливается у дверной щели, прислушивается — кто-то там движет- ся внутри. Она набирается духу и стучит в дверь, приготовившись покаяться и по- просить у Рублевой прощения за женскую зависть… Внутри роется жирный Филиппов. Сдергивает плакат «Антонина Рублева — прима Императорского балета». Пла- кат приклеен был накрепко, сходит рваными полосами. Голова у Рублевой уже оторвана, тело еще танцует. — Хотела что-то, Бирюкова? — спрашивает Филиппов. — Я по поводу роли Мари в «Щелкунчике», Константин Константинович. Вы Клыкову утвердили? — Мы еще никого не утвердили, Бирюкова, — отвечает заместитель директо- ра. — У нас тут видишь, какие дела творятся. Отворачивается и отрывает Антонине ноги. 13 Катя на это решается не сразу. Для храбрости выпивает коньячку, согласовывает все с Танюшей, потом толь- ко идет к телефону. Набирает номер. — Это Катя. Я бы хотела с Андреем Алексеевичем. Бирюкова, из Большого. Да. Это личное. Спасибо! Потом она ждет — долго, долго ждет, пока помощник передаст Белоногову, что она звонит, что она непременно требует лично, что она прямо сейчас висит на линии. Наконец тот подходит. — Андрей Алексеевич… А у вас вечер свободен? Или я могу завтра. ПОСТ 333 — А что? — Ну… На свидание хотела вас пригласить. Он размышляет — слишком долго! — потом вздыхает, словно капитулируя: — Завтра. Я пришлю за вами машину. Повесив трубку, Катя понимает, что волнуется так, как с семнадцати лет не волновалась. С какой стати, одергивает она себя. Это ведь она не давалась, уклонялась и уворачивалась… Она решала, как будет — и держала его на том расстоянии, которое было удобно ей. Почему вдруг сейчас мандраж? И во что одеться? В этот вечер она должна вести. Она должна быть неотразимой. Не хлопать глазами, не девочку играть, не восхищаться и не удивляться, а стать самой собой снова — и выиграть эту партию. А одеться надо так, чтобы чувствовать себя и быть богиней. Она возвращается в кухню, где Таня уминает горячую шарлотку. — Танюш… А платье-то наше готово? — Из «Вога»? — Таня отирает сахарную пудру о бока. — Почти что. — Мне завтра нужно будет. К вечеру. — Юрка возвращается, что ли? Брось! — Нет. Для другого. Таня прожевывает то, что было во рту и теперь смотрит на нее серьезно. — Ну, для другого, так для другого. Пошли, померяем. 14 К этому платью — инопланетному и удивительно точно на Катю севшему — ей приходится срочно перестригаться, потому что обычные ее русские волосы к па- рижскому существованию не прилаживаются. Она лестью и посулами заставляет Рауфа-парикмахера найти время, остригает себе челку наискось, укорачивает за- тылок, и когда все кончено, сама себя уже не узнает. Куда Белоногов позовет ее? Ей страшно в таком виде выйти из дому, страшно, но и одновременно очень хочется показаться так в свет. Она проводит перед зеркалом десять, пятнадцать минут, уверяя себя, что в таком образе ей подвластно все. Пускай на нее все смотрят, как будто она голая, пускай ахают и хихикают у нее за спиной. Тот ресторан, где они ужинали в первый вечер, подойдет идеально: там затхло, как в Сретенском монастыре, а Катя сегодня чувствует себя Жанной Д’Арк. 334 Дмитрий Глуховский — Куда мы едем? — спрашивает она у шофера, едва сев в белоноговский ли- музин. — На Софийскую набережную, — отвечает тот. — Домой. Проезжают мимо Большого, проезжают мимо Лубянки, проезжают мимо Старой площади, спускаются к замерзшей реке. Едут вкруг Кремля, под его красными стенами, под его золотыми орлами. Заезжают на Каменный мост, раз- ворачиваются у Дома на набережной, ныне известного, как ЖК «Дворянское гнездо». Но у Белоногова апартаменты по другую сторону от этого дворянства. …Когда Катя проходит к нему в кабинет, окна в нем уже плотно зашторены. На князе шелковый халат с тонким узором, шея прикрыта платком, волосы забраны назад. Он сух, подтянут, и со спины можно было бы ему дать лет, ну, пятьдесят — так она себе говорит. Помощника Белоногов прогоняет как муху, взмахом руки. Двери запирает из- нутри сам. Останавливается напротив нее с бокалом виски. — Я думала, мы поужинаем с вами где-то… — Интересный образ. — Спасибо. Мне идет? — спрашивает она его, хотя зарекалась спрашивать его об этом. — Очень. Давайте пальто, — он помогает ей раздеться и отступает на шаг. — Выпейте. Катя берет бокал. — Андрей Алексеевич. Я… Я хотела попросить вас за Антонину Рублеву, — вы- говаривает она. — Ее арестовала Охранка. Белоногов меряет ее взглядом. — Я знаю. — Неужели вы ничего не можете сделать, чтобы ее отпустили? Она сморози- ла глупость, но это была просто глупость, а на нее донесли и наверняка все еще раздули… — Я все знаю. — И что? Он пожимает плечами. — Но вы же были с ней близки! — Вы за этим сюда приехали? — как бы лениво спрашивает он. — За нее просить? — Нет, но… За этим тоже. — Вы меня все время просите о чем-то, — говорит Белоногов. — И все время не о том. Почему вы это делаете? — Что вы имеете в виду? ПОСТ 335 — Видите ли, я исполняю не все желания. Я как Дроссельмейер. Обладаю да- ром оживлять кукол, превращать их в людей. Но только потому что в живых лю- дей играть интересней. Белоногов берет ее за руку и манит — она думает, что к оттоманке, но нет — к высокому торшеру, единственному яркому пятну в полутемном кабинете. Под- ведя Катю к источнику света, он становится так, чтобы лучше видеть ее лицо. — Не пытайтесь казаться лучше, чем вы есть. — Я и не пытаюсь… — Мне нравятся как раз мерзавки. — Что?! Он проводит большим пальцем по ее скуле, по ее щеке, останавливается в уголке рта. — По поводу Антонины. Каков бы ни был у примы покровитель, после такой мерзкой инсинуации он ее у Охранного отделения отбить не сможет, — говорит Белоногов, не спуская с Кати глаз. — Она погибла. Катя молчит, не зная, как ей теперь высказать то, за чем она приехала сюда помимо бедной Тоньки. Стряхивать с себя его руку она боится. — Все? — спрашивает у нее князь. — Нет. Нет. Это ведь вы способствовали тому, чтобы мне предложили дубли- ровать ее в заглавной роли «Щелкунчика»? — Вот, — одобряет он. — Вот теперь. И? И что же? И вдавливает свой большой палец ей в рот. Она послушно открывает его. Палец шершавый, на вкус кислый, воняет табаком. — И что теперь будет с этой ролью? — невнятно произносит она. — А что теперь с ней будет? — он тянет своим пальцем ей щеку. — Кто будет ее танцевать? — говорит она с рыболовным крючком в щеке. Белоногов усмехается. Катя стоит перед ним с этой своей косой челкой, в марсианском французском платье, которому никто так и не поразился, в са- пожках на каблуке. Просительница. Он вытаскивает палец у нее изо рта и отира- ет его о халат. — Раздевайтесь. — Что? — Снимайте это дурацкое платье. Это кутюр, а не прет-а-порте, в реальной жизни такое никто не носит. Нет-нет, сапоги оставьте. Только платье. Катя, уже как голая, принимается нашаривать сама крючочки, которые дол- жен был бы мужчина по ее подсказке находить, неловко отстегивает их, в тор- шерном свете чувствуя себя так, как будто это ее на Лубянку забрали и там раз- девают — то ли чтобы швырнуть ей после тюремную робу, то ли чтобы сразу по- ставить к стенке. |