Манкуртстан. Актан Токiш Манкуртстан романантиутопия
 Скачать 0.63 Mb.
|
|
- Чего они добиваются? - Чтобы их услышали. Я пошел прочь. Меня трясло. Сабит усадил меня на лавку и дал какую-то таблетку. - Что же это такое? - спросил я. - В них совсем нет уважения к старикам. - На некоторые вопросы непросто ответить. И ответы не просты и далеко не однозначны. Поживешь, поездишь и сам поймешь, откуда эта злость и цинизм в молодых. Сначала я был зол, но теперь я жалею их. Что им толку понимать прошлое, нас, если их будущее беспросветно. Они уйдут из жизни, а страна еще не будет полностью свободна. Они не умеют мыслить категориями страны, родины, народа. Их этому не учили. Они будут пробиваться в одиночку или кланом. Кто поумнее, тот выучится, найдет работу за границей. Кто останется здесь, будет стараться урвать что-нибудь. Может, их детям повезет жить в свободной стране, но что это будет за страна? Поэтому они ненавидят нас – поколение, при котором уходил Казахстан. И они не хотят разбираться, кто на самом деле принимал решение. Да и имеет ли это по большому счету значение теперь? Я хотел напиться. Напиться так, чтобы не чувствовать, не видеть, не знать, не думать. Перед возвращением мы зашли в большой супермаркет. Ценники были на английском языке. Сначала я подумал, что казахский язык перевели на латиницу, но потом убедился, что это английский. Обслуживали также на английском языке. Сабит сказал, что это только в больших магазинах, для удобства иностранцев. Астана, мол, столица, статус обязывает. В маленьких магазинах обслуживают на русском. - А где обслуживают на казахском? - В ауле. - Аул выжил? - Именно он и выжил. - Кстати, что теперь с исполнителями айтыса ? – спросил я, вспомнив словесный поединок старика и вертлявым. - Их пересадили по тюрьмам, как в свое время журналистов. Айтыс оставался последней возможностью говорить людям правду. Сажали, конечно, не за айтыс, но повод не долго искали. Кто-то успел сбежать, но айтыс в казахских диаспорах других стран измельчал, потерял критическое начало или вовсе не прижился. Он питается лишь местными соками и силу обретает при наличии сострадания к простому народу и переживания за происходящее здесь. Я купил водку, какую-то еду и мы поехали обратно. По дороге Сабит рассказал, что некоторые из возвратившихся глушили горе водкой, но это не выход. Надо жить. - Для чего? Ради какой цели? - поинтересовался я. - У тебя есть дети и внуки, и ты им нужен. - Что я могу им дать? Разве можно тут что-то сделать? Уже все решено и возврата нет. - Возврата к чему? – спросил Сабит. - К прежнему Казахстану, к нашей независимости. - Вот ты сам и определил цель, которая имеет ценность для тебя. - Не смеши. Цель, которую я определил, – утопия. - Я тебе дам один совет. У нас есть информация о тех, кто уже возвратился. Уверен, среди них есть люди из твоей колонии, те, кому ты доверяешь. Встреться с ними и поговори. Может, это поможет тебе найти смысл жизни. Если они не помогут, мы с тобой вернемся к этому разговору. Но сейчас ты не готов строить планы, ты еще слишком мало знаешь. Вечером за ужином собрались той же компанией. Решили отметить моё возвращение. Я не испытывал радости от такого возвращения, лучше бы я оставался в колонии. Мы вспоминали разные события из прежней, далекой жизни. Многое в наших судьбах оказалось схожим. От этих воспоминаний становилось тоскливо, и посиделки походили на поминки. Поминки по ушедшей жизни, по прежнему, уже не существующему Казахстану. Напиться до состояния тупости я не смог. У себя в квартире включил телевизор. Новостные каналы рассказывали об производственных успехах. А-а, понятно, всё, что производится во всех ордах, засчитывают в общий котел. Мол, Казахстан экспортирует, Казахстан строит, Казахстан развивает. Зачем же выставлять себя на посмешище? Было много образовательных программ, что мне понравилось. Фильмы были разные, новые и старые, но не было кино о нашем времени. Не мудрено, мы же не снимали картин о двадцати годах независимости Казахстана. Хотя, казалось бы, что может быть интереснее переломных, судьбоносных моментов в истории страны? Завтра я уезжаю к дочери. Находиться здесь я уже не мог. Это была тюрьма, где я пережил ужас узнавания. 2 дня прошло, как 2 года. Я устал, измучился. Голова отказывалась принимать какую бы то ни было информацию. Я уже не мог, да и не хотел никого слушать. Мне хотелось забыться и ничего не знать. Я хотел НЕ БЫТЬ. V На вокзале толчеи не было. Как оказалось, каждый час отправляется только 1 поезд и пассажиров запускают на вокзал только за полчаса до отправления. Транзитные пассажиры находились в отдельном зале. Везде было чисто и тихо. Служащих не видно. Билеты продавались из автоматов. Еда – тоже. Я побаивался делать покупки в автомате, т.к. не совсем представлял себе, как рассчитываться картой. И, честно говоря, поскольку я еще не ориентировался в ценах, то боялся потратить больше денег, чем мог себе позволить. В купе вагона было 6 кресел, по 3 с каждой стороны. Моими соседями оказалась мамаша с 2 детьми, молоденькая казашка и японец. Мамаша общалась с детьми на, так сказать, старом «;оспа» (еще с 90-х годов пошлого века) из казахского и русского: - Бегатетпе дедім! - Give me something! I want to eat! – попросил мальчик. - Бірінше руки с;рт , а потом нан колбасамен аласын . Сокпен запивайтетпе , ол хап-холодный, шай алып пей. - Аида, тама; жейсі; бе или нет? – кричит мать своей дочке в коридор. - Samat, come here! Look! I have someone interesting! - раздается в ответ, и мальчишка вылетает из купе. Мать кричит вслед: - То;тановись! Ая; киім обуватетпейсі; бе? Хулиганнеме! Дети возвращаются, мальчик на ходу отвешивает девочке подзатыльников. - She has deceived me . - Я сейчас вам к;рсетемін ! К;мпит даватетпеймін! Самат, сен старше;ой, бірак сестрёнкадан хужесі;! Я спросил мамашу, почему дети говорят на английском. Она ответила, что они ходят в английский детский сад. Я невольно покосился взглядом в сторону девушки. Она и бровью не повела на этот странный диалог. Я с ней заговорил по-казахски, потом – по-русски. Оказалась, она не знала ни того, ни другого языка. Оба элемента «;оспа» звучали для нее одинаково незнакомо и вполне как один язык. Образование она получила в частной школе в Англии и сейчас ехала на свадьбу к подруге. Это ее второй приезд на историческую родину. Впервые она была здесь с родителями 8 лет назад и ей очень не понравилось: «It is terrible. I don’t understand how people can live in this awful country! It is the most better in England» . Она начала было рассказывать, как замечательно живется ей в Англии и с какими людьми она там общается, но я не мог слушать этот бред. Во-первых, мне хотел побольше узнать, что и как в Казахстане, а Англия мне была далеко безразлична. Во-вторых, девушка раздражала меня своей порочно-наивной уверенностью в том, что приемлен только ее образ жизни, все остальное – second-hand. В-третьих, я даже не хочу спрашивать ее, почему она не знает казахский язык, почему с таким откровенным пренебрежением относится к Казахстану, которого толком и не знает. Лишние вопросы, она сама здесь лишняя. На нее не стоило тратить времени. Я без лишних слов и извинений отвернулся от нее (пусть будет у нее повод поужасаться, какие мы здесь грубияны) и заговорил с японцем. На мой несмелый английский он вдруг ответил на приличном казахском. Это был сюрприз. И не однозначно приятный. Рядом все-таки сидела казашка, по-казахски не говорящая. Японец рассказал, что 7 лет назад он был командирован своей фирмой в Казахстан осуществлять руководство филиалом в нашей стране. До отъезда он стал заниматься казахским языком. Это у них общепринятая практика – учить язык страны, где предстоит жить и работать. Ему говорили, что это напрасный труд, так как здесь почти не употребляют родной язык. Но он не мог в это поверить, поскольку такое просто не укладывлось в его голове. Он был во многих странах мира и нигде подобного не встречал. Однако все оказалось правдой. Даже больше, чем правдой. Казахи, с которыми ему приходилось общаться, в большинстве своем не только не говорили на родном языке, но считали это зазорным. Потом он жалел о напрасно потраченном времени, надо бы учить английский или русский. Теперь, конечно, он немного владеет и ими. Бизнес обязывает. Но при всякой редкой возможности пользуется казахским, чтобы не потерять навыки. Мне стало стыдно и грустно. Вот в чем мы воистину непревзойдены – добровольно отказались от собственного языка. И пока никто (никакие дураки) не повторил наше ноу-хау. Еще в начале века, чем больше глобализировался мир, тем крепче народы держались за собственную неповторимость, и тут язык – на первом месте. Я вышел в коридор, и, стоя у окна, слышал обрывки разговоров. Изредка раздавались казахские слова. Их употребляли как ходовые словечки сленга. Это была не самостоятельная и полноценная жизнь языка, а лишь некое средство создания местного колорита. Странно, у меня возникло ощущение, что я путешествую за границей, хотя за окном вагона мелькал родной пейзаж. Печальные мысли приходили в голову. Мои размышления были прерваны объявлением: «Der Zug kommt in die Kоstanaistadt in 30 Minuten an» . Потом: «The train arrives in Kоstanay in 30 minutes». И наконец: «Поезд ;останай;а отыз минуттан кейін келеді». Поезд был скоростным, мы доехали за 3 часа, я даже не успел внутренне подготовиться к встрече. Я несколько раз повторил про себя: «Меня встречает моя дочка. МОЯ ДОЧЬ встречает меня. МЕНЯ встречает дочка. Меня ВСТРЕЧАЕТ дочка». «Моя малышка, мені; жаным », - подумал я, и у меня в носу защекотало. Я смаковал эту фразу как старое, забытое на вкус вино. К нему надо было привыкнуть, но пока я пьянел от него. Впрочем, я пьянел от всего, к чему вернулся. Не мудрено, ведь вина жизни я не пил 23 года. Правда, очень быстро приходило тяжелое похмелье… На вокзале меня встретила дочь. Я ее не узнал. На перроне людей было не так уж много, да и те быстро разбежались. Я встретился глазами с какой-то молодой женщиной в синем пальто, и мы почти одновременно отвернулись друг от друга. Других женщин или девушек на перроне не было. Я боялся обернуться к той в синем. Она была красивой, холеной и… чужой. Может быть, моя дочка опаздывала? Потом меня пронзила мысль: «Ты же не ожидал, что тебя встретит 15-летняя девочка?! Твоей дочери уже почти 40». Я повернул голову. Та, в синем пальто, всматривалась в мое лицо и, о Аллах, сравнивала меня с фотографией, которую держала в руке. Я просто стоял и смотрел на нее. Потом в ее глазах промелькнула догадка, испуг и хлынули слезы. Она стояла с опущенными руками и ревела, как маленькая девочка. Она не закрывала лицо и сквозь слезы смотрела и смотрела на меня. В ее глазах были и страх, и радость, и стыд, и еще что-то, чему я не находил слов. Я никогда не видел столько разноречивых эмоций в одном взгляде. И я вдруг представил себя ее глазами. Естественно, подстрижен я был не мастером, а нашим врачом в колонии (да моей седине и не нужна была хорошая стрижка, было бы коротко). Одет я был опрятно, может, мои вещи было немного старомодны. Но это же не имело значения, главное – всё было выстиранным и заштопанным. Конечно, я потерял почти половину зубов, а протезов у нас не ставили. И у меня еще не было времени заняться своим здоровьем. Да, колония и годы не делали нас молодыми и красивыми. Я понял, что выглядел в ее глазах жалко. Я стоял и кряхтел, чтобы сдвинуть комок в горле, и ломал пальцы, чтобы физическая боль помогла мне, отвлекла меня от этих мыслей. Что за мука такая! Я бы отдал еще 5 лет жизни за то, чтобы наша встреча произошла как-то иначе. Да, признаюсь, в тот момент я испугался, что она может развернуться и уйти. Она взглядом как будто здоровалась и прощалась со мной, ее тянуло ко мне и отталкивало одновременно. Вдруг она вскрикнула: «;кешка!», подбежала и уткнулась лицом мне в плечо. Я вздрогнул от этого слова. Она называла мне так в детстве, до тех пор, пока не пошла в школу. Из какой глубины её подсознания вынырнуло это слово?! Это слово спасло меня. Память дочери о нём спасла меня. Пока больше ничего нас не роднило. Мы зашли в кафе выпить по чашке кофе (она) и чая (я), чтобы успокоиться. Она рассказала мне о смерти жены. Без этого разговор о живых не получался. - Мама в последние годы, особенно когда уже не было необходимости помогать мне с детьми, была нелюдима и хотела лишь дождаться тебя. - А родня? Друзья? - Всех как-то развело в разные стороны. - Почему она не поехала к Жомарту или Нурлану? - Жомарт живет в Китайской орде, и мама не хотела снова привыкать к новым условиям, тем более жена у Жомарта китаянка и она не говорит по-казахски или по-русски. А других языков мама не знала. - А Нурлан? - Нурлан бывает здесь только наездами. Он работает в Италии. - Настоящей? - Конечно. У нас тут нет «своей Италии». «Слава Аллаху», - горько усмехнулся я. - Мама жила в нашей старой квартире, не хотела переезжать ко мне. Ты не подумай, у нее были все удобства, мы часто виделись. Она хотела лишь дождаться тебя, строила планы. А сердце не выдержало… Зарегистрировавшись в Deutschе-Orda-department и, получив направление для заселения в «old people-house», я сказал дочери, что хочу побыть один, а вечером буду у них, познакомлюсь с зятем и внуками. За обедом мои соседи, узнав, что я сегодня встречаюсь с семьей дочки и знакомлюсь с внуками, с вежливыми улыбками и подбадривающими жестами желали мне удачи. Смешные, подумал я. Я вышел пройтись по городу. Везде чисто, народ очень спокойный, вежливый, улыбчивый. Говорили в городе большей частью по-немецки, но слышал я и «;оспа»: «Entshuldigung Sie, как пройти на Абайбург?» или «;айда die n;chste азык-т;лік ?». Молодежь говорила по-немецки очень бегло. Я побаивался молодежи. Слишком долго я не общался с молодыми людьми. Маленьких детей я боялся еще пуще. Это были хрупкие тростинки с человеческими глазами, они были чудом, чем-то фантастическим. Я обходил детей, делая полукруг диаметром в 1-1,5 метра от места нахождения ребенка. Выбирая подарки внукам, я попал в сложную ситуацию. Хотел подарить внукам книги, но за яркими обложками я ничего не находил. Нет, там, конечно, что-то было, какие мягкие клеёнчатые диски, чипы. Я видел и бумажные книги – комиксы и развлекательно-зазывательные буклеты. Вызвав звонком продавца, я попросил порекомендовать что-нибудь в подарок для молодого человека. Он показал мне маленький блокнот с экраном внутри (как электронный словарь) и сказал, что при продаже магазин закачивает бесплатно полтысячи текстов по выбору покупателя. Я охнул, попросил показать, какие тексты есть у них на выбор. Я не нашел ни одного знакомого автора! Там были комиксы и всякое попсовое чтиво: фантастика, детективы и пр. Продавец сказал, что при покупке 2 таких электронных книг они бесплатно выполняют заказ на 10 ремиксороманов. Что это такое, спросил я. Оказалось, что, указав 2 или более произведений, я могу заказать на их основе новый роман, т.е. смесь из нескольких произведений. Помню, раньше такое делали с музыкой. Теперь у них программа «пишет» новый роман за 3 минуты. Через полчаса мне предложат 10 новых произведений, которых еще никто не читал. Бедные классики, подумал я, вы – ингредиенты, вас смешают и чего-нибудь читабельное приготовят, чтобы вскормить молодым. Продавец, видя мое недоумевающее лицо, посоветовал взять книгу без закачки, а мой внук сам наполнит ее содержанием на свой вкус. Да, подумал я, хорош подарок – пустая книга. Как детям узнать, что читать, если никто им не порекомендует что-нибудь стоящее, проверенное временем. Я назвал продавцу имена 5-6 классиков. «Таких не знаю», - ответил он. В итоге я купил внукам сладости и фрукты, а не книги, как мне хотелось. К 6 часам вечера, как мы и договорились, меня забрала дочка. Впервые за 23 года я ехал в гости. Впрочем, я многое делал впервые за эти годы. Дом у дочери был замечательный, большой и светлый. Дети еще не вернулись домой из школы, а дочкин муж, как оказалось, был в командировке. Мы сидели за нарядным столом. Именно нарядным, а не богатым угощением. Не то, чтобы я был голоден (я вообще мало ем и в пище непривередлив), но мне казалось, что, когда в доме гости, стол должен ломиться от угощений. Но выглядело всё очень празднично и, я бы даже сказал, торжественно. Потом она сказала, что дети не привыкли общаться с пожилыми людьми и для них норма, что у многих их друзей дедушки и бабушки живут за границей или на «поселении» («ну, это как будто санаторий для стариков»). Дочка попросила меня, чтобы я сильно не волновался при встрече с детьми. Это может их испугать. Я всё понимал и взял себя в руки. Сердце гулко билось. Дети пришли, и был слышен их шепот из прихожей. Потом пара ног побежала наверх, а зал вошел МОЙ ВНУК. Я не смог встать и только смотрел на него. Было в нем что-то такое родное, что дух захватывало и топило сердце. Он сказал ломающимся голосом: - Guten Аbend. Я онемел. Я растерялся и ничего не ответил. Я посмотрел на дочь. Она опустила глаза, потом стала громко звать дочь. Та тоже по-немецки сказалась уставшей и добавила, что у нее нет аппетита. Дочь извинилась и объяснила, что девочка очень стеснительная. Неволить ее не надо, сама потом спустится. Я судорожно вздохнул и подумал: «Когда я ее увижу?». Внук пошел мыть руки. - Он говорит по-казахски? – спросил я. - Он слушал курс казахского языка. - Сколько? - 4 года в начальной школе. - Сколько часов в неделю? - Один. - А дома… дома вы говорите по-казахски? - Ты же знаешь, я не слишком в нем сильна, а муж и вовсе не говорит. Мама с ним говорила, он всё понимает и по-казахски, и по-русски… Внук вернулся и шумно сел за стол. Мы молчали. Дочь не смотрела на меня и бросала на сына какие-то несмелые, словно извиняющиеся взгляды. Она как будто стыдилась меня. Я не мог есть, только пил воду. Было тягостно, напряженно, но я поймал на себе заинтересованный взгляд мальчика. Тут внук прошептал: - Ich kann nicht sagen. Der Gro;vater ist zu Besuch . Дочь изменилась в лице: - Mit wem sprichst du? Stelle sofort ein . - Mit Sardshan (матери). Aber nat;rlich. Chus! (быстро – в невидимый микрофон). - Benimm sich anst;ndig. - Er scheint alles zu verstehen, - сказал внук матери, глядя на меня. Тут дочь посмотрела на меня и собралась перевести мне их разговор. Я перебил: - Ich kann Deutsch sprechen . Подозревал ли я на «;ыстау», что учу немецкий, чтобы иметь возможность говорить с собственным внуком. Ладно бы его отец был немцем, и жили бы они в Германии, но так… Дочь пожаловалась на привычку молодых одновременно вести 2-3 разговора на нескольких каналах, что ж потом удивляться, что они нас не слышат. Внук снял чип с уха и извинился. Так мы и разговорились. Дочь рассказывала об успехах детей, своей работе и… пресекала любые попытки внука задавать мне вопросы. Ужин подходил к концу. Я должен был уйти, хотя бы для того, чтобы сверху спустилась внучка и поужинала. Но, главное, я знал, что оставаться у них на ночлег я не могу, потому что в доме были дети. Я начал что-то объяснять дочери, но она кивнула головой, мол, она знает. Она настояла на том, что отвезет меня, как она выразилась, в «Hotel». |