Ушулууо. Анна_Лёвенхаупт_Цзин_Гриб_на_краю_света_О_возможности_жизни_на_р. Анна Лёвенхаупт ЦзинГриб на краю света. Овозможности жизни на
 Скачать 7.46 Mb.
|
|
Часть третья Беспокойные начала: непреднамеренный замысел Когда Като-сан представил мне работу, которую он проводил для префектуры – одной исследователь- ской службы, занятой восстановлением леса, – я бы- ла потрясена. Как американка, которую учили в по- нятиях чуткости к дикой природе, я считала, что ле- са лучше пусть восстанавливают себя сами. Като-сан возразил: если мы хотим мацутакэ в Японии, объяс- нил он, нужны сосны, а если нужны сосны, нужно че- ловеческое вмешательство. Он курировал работы по устранению широколиственных деревьев со склона холма, который мне показал. Снимали даже верхний слой почвы, и склон, представший моему американ- скому оку, показался ободранным, голым. «А как же эрозия?» – спросила я. «Эрозия – это хорошо», – от- ветил он. Вот тут-то я окончательно оторопела. Раз- ве эрозия, потеря почв – не всегда плохо? Но я гото- ва была его слушать: сосны благоденствуют на мине- ральных почвах, а обнажает их эрозия. Работа с лесниками в Японии изменила то, как я мыслила себе роль вмешательства в жизнь ле- са. Осознанные вмешательства ради восстановления леса удивили меня. Като-сан не сажал сад. Лесу, на который он надеялся, придется расти самому. Но он хотел помочь ему, создавая вполне определенный ка- вардак: кавардак, от которого соснам польза. Като-сан занят работой, у которой и общественные, и научные цели: восстановление редколесья сатояма. Сатояма – традиционные крестьянские ландшафты, сочетающие возделывание риса и водообеспечение с редколесьем. Редколесье – суть сатоямы – когда-то потревожили и далее поддерживали в этом состоя- нии: пускали древесину на дрова и уголь, использо- вали и другие дары леса. Ныне самый ценный про- дукт редколесья сатояма – мацутакэ. Восстановление этого ландшафта ради мацутакэ поддержит и других живых существ: сосны и дубы, травы подлеска, насе- комых и птиц. Восстановление потребует вмешатель- ства – но вмешательства, которое питает многообра- зие и здоровую жизнь экосистем. Некоторые экоси- стемы, как считают сторонники таких мер, процветают благодаря человеческой деятельности. Экологические восстановительные программы по всему миру включают человеческую деятельность по обустройству природных ландшафтов. Но вот что от- личает восстановление сатоямы, на мой взгляд: че- ловеческая деятельность должна быть частью леса в той же мере, в какой и деятельность остальных форм жизни. В этом проекте ландшафт должны создавать люди, сосны, мацутакэ и другие биологические виды – все вместе. Один японский ученый считает мацутакэ плодом «нечаянной культивации», поскольку челове- ческое вмешательство увеличивает вероятность по- явления этого гриба, несмотря на то, что люди совер- шенно не способны его выращивать. И действитель- но, можно сказать, что сосны, мацутакэ и люди нена- меренно культивируют друг друга. Они дают возмож- ность состояться творящим миры проектам друг дру- га. Эта идиома позволила мне осмыслить, как ланд- шафты в более общем смысле суть продукты непред- намеренного замысла (unintentional design), то есть пространства пересечения творящих миры проектов, и проектами этими ведают многие разные агенты – и люди, и нет. Замысел виден в экосистеме ландшаф- та. Но ни один из агентов такой результат не планиро- вал. Люди вместе со всеми остальными участвуют в создании ландшафтов непреднамеренного замысла. Ландшафты как сцены коллизий, которые шире человеческих, – радикальные инструменты, какими можно сбивать с человека спесь. Ландшафты – не де- корации исторических действий: они активны сами по себе. Если понаблюдать за ландшафтами в ходе их возникновения, можно увидеть, как люди подключа- ются к другим живым существам в деле создания ми- ров. Мацутакэ и сосны не просто растут в лесу – они его создают. Леса мацутакэ – собрания, которые со- здают и преображают ландшафт. Эта часть книги на- чинается с вмешательства – и вмешательство для ме- ня есть начало, то есть зачин действия. Вмешатель- ство перенастраивает возможности преобразующего соприкосновения. Ландшафтные выделы возникают благодаря вмешательству. Вот так в сообществе, что шире человеческого, воплощается прекарность. 11. Жизнь в лесу Внимательно гулять по лесу, даже искореженному, значит поражаться обилию жизни – и древней, и юной, стелящейся и устремленной к свету. Но как разгля- деть жизнь леса? Можно начать, поискав коллизии и приключения вне человеческой деятельности. И все же мы не приучены читать истории, в которых нет человеческих героев. С этой загадкой и разбирается третья часть книги. Способна ли я показать ландшафт как главного героя приключения, в котором люди – всего лишь одна из разновидностей участников? За последние несколько десятилетий многие уче- ные показали, что пускать в наши сказы лишь геро- ев-людей – не просто один из человеческих предрас- судков: это культурная политика, привязанная к меч- там о прогрессе посредством модернизации 176 . Есть и 176 Размышления над этим вопросом возникли из научных иссле- дований (напр.: Bruno Latour, «Where are the missing masses?», в: Technology and society, ed. Deborah Johnson, Jameson Wetmore. P. 151–180 [Cambridge, MA: MIT Press, 2008]), изучения коренных на- родов (напр.: Marisol de la Cadena, «Indigenous cosmopolitics in the Andes: Conceptual reflections beyond “politics”», Cultural Anthropology, 25, № 2 [2010]. P. 334–370), постколониальной теории (напр.: Dipesh Chakrabarty, Provincializing Europe [Princeton, NJ: Princeton University Press, 2000]), нового материализма (напр.: Jane Bennett, Vibrant matter [Durham, NC: Duke University Press, 2010]), фольклора и художествен- другие пути создания миров. Антропологи заинтере- совались, к примеру, как люди, добывающие пропита- ние только охотой, признают другие живые существа «личностями», то есть героями историй 177 . Действи- тельно, а как же иначе? И все же надежды на прогресс застят взгляд: говорящие зверюшки – это для дети- шек и первобытных людей. Их голоса не слышны, мы представляем свое благополучие и без них. Мы сме- таем их на своем пути вперед, мы забываем, что со- трудническое выживание требует межвидовой коор- динации. Чтобы расширить возможности, нам необхо- димы истории другого рода, в том числе приключения ландшафтов 178 ной прозы (напр.: Ursula Le Guin, Buffalo gals and other animal presences [Santa Barbara: Capra Press, 1987]). 177 Richard Nelson, Make prayers to the raven: A Koyukon view of the northern forest (Chicago: University of Chicago Press, 1983); Rane Willerslev, Soul hunters: Hunting, animism, and personhood among the Siberian Yukaghirs (Berkeley: University of California Press, 2007); Viveiros de Castro, Cosmological deixis (цит. по: гл. 1, примеч. 31). 178 Некоторые гуманитарии тревожатся о политике слова «ланд- шафт», поскольку одна из его генеалогических линий ведет к ландшафт- ной (пейзажной) живописи, где наблюдатель отстранен от наблюдаемо- го пространства. Как напоминает нам Кеннет Олуиг, другая линия при- водит нас к политической единице, где происходят общинные собрания (Kenneth Olwig, «Recovering the substantive nature of landscape», Annals of the Association of American Geographers, 86, № 4 (1996). P. 630–653). Мои ландшафты – это места для лоскутных ассамбляжей, то есть для общинных собраний, в которых участвуют и люди, и нет. Можно начать с нематоды – и с понятия о жизне- способности. «Зовите меня Bursaphelenchus xylophilus. Я – кро- шечное, похожее на червя существо, нематода, и обыкновенно я занята тем, что грызу сосны изнутри. Однако моя родня – не меньшие путешественники, чем китобой, повидавший семь морей. Айда за мной, и я расскажу вам о кое-каких занимательных стран- ствиях». Но постойте. Кому захочется слушать червя и его рассказы о мире? Как раз этот вопрос задал в 1934 году Якоб фон Икскюль, описывая мир с точки зрения клеща 179 . Обратив внимание на сенсорные особенно- сти этого членистоногого – например, на способность улавливать тепло млекопитающего и, соответствен- 179 Jakob von Uexküll, A foray into the world of animals and humans, trans. Joseph D. O’Neil (1934; Minneapolis: University of Minnesota Press, 2010). но, потенциальной трапезы кровью, – Икскюль пока- зал, что клещ знает миры и творит их. Его подход при- звал к жизни ландшафты как пространства чувствен- ной деятельности: с живыми существами стоит обра- щаться не как с инертными объектами, а как с субъ- ектами, располагающими знанием. И все же… Представления Икскюля о возможно- сти действия ограничили его героя-клеща мирком немногих чувств. Пойманный в тесную клеть про- странства и времени, клещ не стал участником более масштабных ритмов и историй ландшафта 180 . Это- го недостаточно – как свидетельствуют странствия Bursaphelenchus xylophilus, нематоды соснового увя- дания. Вот, к примеру, одно из самых красочных. Нематода увядания хвойных пород не может пере- мещаться от дерева к дереву без помощи сосновых жуков-усачей, которые переносят нематоду на себе – без всякой личной выгоды. На определенной ста- дии своей жизни нематода может забраться на жука и странствовать безбилетником. Однако такие переез- ды происходят не когда попало. Прокатиться на жуке можно лишь на определенной стадии его жизни – как 180 Мирки Икскюля вдохновили представление Мартина Хайдеггера о «бедном мире» животных. Martin Heidegger, The fundamental concepts of metaphysics: World, finitude, solitude, trans. W. McNeill, N. Walker (1938; Indianapolis: Indiana University Press, 2001). раз когда они готовы выбраться из трещин в коре и отправиться к другому дереву. Нематода забирается к жуку в трахею. Жук оказывается на другом дереве – чтобы отложить там яйца, – и нематода выскальзы- вает в трещину на коре. Это поразительная слажен- ность, в результате которой нематода приспосаблива- ется к ритмам жизни жука 181 . Чтобы постичь такие сла- женные системы, мирков Икскюля недостаточно. Пусть нематода странствует себе, а мы вернемся к мацутакэ. Основная причина теперешней редкости этого гриба в Японии – вымирание сосны, связанное с привычками нематоды соснового увядания. Как ки- тобои ловят китов, так и нематода ловит сосны и уби- вает их – и их союзников – грибы. Однако нематода не всегда выживала так. Как и в истории китов и ки- тобоев, нематода становится убийцей сосен лишь по обстоятельствам и историческим причинам. Ее стран- ствие в японскую историю изумительна не менее, чем сети слаженности, которые она сплетает. Нематода соснового увядания – лишь одна из на- пастей американской сосны, они эволюционировали вместе. Нематода стала убийцей деревьев, только 181 Lilin Zhao, Shuai Zhang, Wei Wei, Haijun Hao, Bin Zhang, Rebecca A. Butcher, Jianghua Sun, «Chemical signals synchronize the life cycles of a plant-parasitic nematode and its vector beetle», Current biology (October 10, 2013): dx.doi.org/10.1016/j.cub.2013.08.041 добравшись до Азии, где сосны были не готовы к ее появлению и уязвимы. Что поразительно: экологам удалось довольно точно отследить это перемещение. Первые нематоды сошли на берег в японском пор- ту Нагасаки, прибыв туда на американских соснах из США в первом десятилетии ХХ века 182 . Древесина бы- ла ресурсом индустриализации Японии: деловая эли- та жадно стягивала этот ресурс со всего света. Вместе с ним приехало немало незваных гостей, в том числе и нематода. Вскоре после прибытия она отправилась в путешествие с местными жуками-усачами, ее кон- центрическое распространение от Нагасаки удалось отследить. Вот так местные жуки и заграничная нема- тода изменили японские лесные ландшафты. Замечу, зараженная сосна необязательно умирает – если она живет в хороших условиях, все обойдет- ся, но эта неопределенная угроза удерживает рост мацутакэ, которые терпят попутный ущерб. Сосны, обитающие в неблагоприятных условиях слишком гу- стой поросли, недостатка света или слишком бога- тых почв, – легкая добыча для нематоды. Вечнозеле- ные широколиственные растения стесняют и затеня- 182 Беседа с Кадзуо Судзуки, 2005; Kazuo Suzuki, «Pine Wilt and the Pine Wood Nematode», в: Encyclopedia of forest sciences, eds. Julian Evans, John Youngquist. P. 773–777 (Waltham, MA: Elsevier Academic Press, 2004). ют японскую сосну. В трещинах коры иногда заводит- ся грибок плесени, он подпитывает нематоду 183 . Чем теплее делается антропогенный климат, тем активнее распространяется нематода 184 . Здесь сходится мно- жество историй, они ведут нас за пределы отдель- ных мирков к подвижным каскадным союзничествам и многосложности. Источники существования немато- ды – и сосны, которую она одолевает, и грибницы, ко- торая пытается сосну спасти, – порождены неустой- чивыми ассамбляжами, по мере того как возникают новые возможности, а старые умения удается приме- нить по-новому. Японские мацутакэ – в гуще этих со- бытий: их судьба зависит от укрепления или ухудше- ния икскюлевой приспособляемости у нематоды. Отслеживая странствия нематоды, я очень кстати возвращаюсь к рассказам о приключениях ландшаф- тов, на сей раз – с выводами. Во-первых, если мы собираемся понять, что имен- но придает тем или иным местам пригодность к оби- танию, не следует сводить наш анализ к одному су- 183 Yu Wang, Toshihiro Yamada, Daisuke Sakaue, Kazuo Suzuki, «Influence of fungi on multiplication and distribution of the pinewood nematode», в: Pine wilt disease: A worldwide threat to forest ecosystems, eds. Manuel Mota, Paolo Viera. P. 115–128 (Berlin: Springer, 2008). 184 T.A. Rutherford, J.M. Webster, «Distribution of pine wilt disease with respect to temperature in North America, Japan, and Europe», Canadian Journal of Forest Research, 17, № 9 (1987). P. 1050–1059. ществу за раз (в том числе и к человеку) – или даже к одним отношениям: нужно изучать полифонические ассамбляжи – совокупности способов бытия. Ассам- бляжи – воплощения способности выживать. Истории мацутакэ втягивают нас в истории сосны и нематоды: в согласованных жизнях друг с другом они создают пригодные к жизни – или смерти – обстоятельства. Во-вторых, приспособляемость у тех или иных био- логических видов складывается в согласованности внутри ассамбляжа. Икскюль выводит нас на верный путь, примечая, как в создании миров участвуют даже самые незаметные существа. Чтобы расширить это восприятие, нам нужно проследить многовидовые со- настроенности, в которых окончательно формируется каждый организм-участник. Мацутакэ без ритмов сво- его леса – ничто. В-третьих, согласованность возникает и исчезает по обстоятельствам исторических изменений. Суме- ют ли мацутакэ и сосна продолжить сотрудничество в Японии, сильно зависит от других союзов, порожден- ных прибытием на острова нематоды соснового увя- дания. Чтобы все это свести воедино, стоит вспомнить по- лифоническую музыку, о которой я коротко говорила в главе 1. В отличие от объединенных гармоний и рит- мов рок-, поп- или классической музыки, чтобы по до- стоинству оценить полифонию, необходимо слушать одновременно и отдельные мелодические линии, и их слияние в неожиданные мгновения гармонии или диссонанса. Точно так же, чтобы постичь ассамбля- жи, нужно присматриваться и к отдельным жизням, и к тому, как они то и дело действуют в значимом для дальнейшего согласии. Более того, в отличие от пред- сказуемости уже записанного музыкального произве- дения, которое можно сыграть много раз, полифония ассамбляжей в постоянных изменениях условий теку- ча. Именно такое слушание и пытается внушить эта часть книги. Приняв за объект исследования основанные на ландшафте ассамбляжи, можно разглядеть взаимо- действие многих организмов разом. Я не сосредото- чиваюсь исключительно на отношениях человека и его избранных союзников, как это принято в боль- шинстве исследований животных. Организмам, что- бы иметь значение, нет нужды доказывать свое ра- венство человеку (в роли сознательных деятелей, со- знательных собеседников или субъектов, наделен- ных нравственностью). Если нам интересны условия выживания, непостоянство и непрерывное зарожде- ние, имеет смысл наблюдать за действиями ланд- шафтных ассамбляжей. Ассамбляжи сливаются, из- меняются и растворяются: это и есть их сказ. Сказ ландшафтов излагать одновременно и про- сто, и трудно. Иногда читатель расслабляется в его дремоте – кажется, что мы не узнаём ничего ново- го. Таково следствие досадной преграды, которую мы возвели между представлениями и историями. Это за- метно, к примеру, по разрыву между историей окру- жающей среды и научными изысканиями. Ученые не привыкли рассматривать свои представления через призму сказов, не говоря уж об истории окружающей среды. Возьмем, допустим, прекрасный труд Стивена Пайна о роли огня в создании ландшафтов; посколь- ку представления автора вписаны в его истории, уче- ных его радикальные предположения о геохимиче- ском воздействии не затрагивают 185 . Проницательное 185 Stephen Pyne, Vestal fire (Seattle: University of Washington Press, расследование Полин Питерз, как логика британской системы огораживаний внедрилась в систему управ- ления выгонами в Ботсване, – или же неожиданные находки Кейт Шауэрз, касающиеся контроля эрозии почв в Лесото, – могли бы перевернуть наши пред- ставления об обычной науке, но этого не случилось 186 Подобные исключения обедняют науку, поддержива- ют игру понятий в вакууме. Выделяя общие принципы, теоретики надеются, что частностями займется кто- нибудь другой, но «заниматься частностями» – дело непростое. Именно интеллектуальный аппарат возво- дит стену между понятиями и сказами, тем самым, безусловно, лишая значения восприимчивость, кото- рую ученые пытаются отточить. В том, что следует далее, я зову читателя подмечать понятия и методы внутри ландшафтных сказов, которые я собираюсь изложить. 2000). 186 Pauline Peters, Dividing the commons (Charlottesville: University of Virginia Press, 1994); Kate Showers, «Imperial gullies» (Athens: Ohio University Press, 2005). Чтобы рассказывать истории ландшафта, необхо- димо разобраться в его обитателях – и не только че- ловеческих. Это непросто – и потому полезно, как мне кажется, применять все методы изучения, какие толь- ко приходят в голову, в том числе и объединенные подходы созерцания, мифы и байки, способы выжи- вания, архивы, научные статьи и эксперименты. Од- нако подобная мешанина выглядит подозрительно – в особенности, разумеется, если учесть, каких союз- ников я призвала, обращаясь к антропологам альтер- нативных творений миров. Для многих культурных ан- тропологов наука – это главным образом муляж, на сравнении с которым изучают альтернативы: практи- ки коренных народов, например 187 . Смешение науч- 187 Бруно Латур приложил огромные усилия, чтобы отделить истинные утверждения науки, с одной стороны, и практики науки – с другой, одна- ко использование им наследия французского структурализма в проти- вопоставлении структурной логике лишь укрепило резкое разделение ных и народных свидетельств влечет за собой обви- нения в низкопоклонстве перед наукой. Тем не менее такой подход предполагает монолитную науку, пере- варивающую все методы в единую программу. Я же предлагаю сказы, выстроенные на многослойных от- дельных методах познания и бытия. Если составляю- щие части противоречат друг другу, это лишь расши- ряет пространство возможностей сказов. Суть методов, за которые я ратую, – искусства этно- графии и естественной истории. Предлагаемый мною новый альянс основан на приверженности наблюде- нию и полевой работе – и тому, что я именую примет- ливостью 188 . Ландшафты, пережившие человеческое вмешательство, – идеальные пространства для гума- нитарного и естественнонаучного наблюдения. Нам необходимо знать истории, порожденные в этих ме- стах людьми, – а также истории местных не челове- ческих обитателей. Сторонники восстановления ред- колесий сатояма – замечательные в этом наставники: между наукой и мышлением коренных народов. См.: Bruno Latour, We have never been modern (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1993). 188 Здесь я обращаюсь к «новому альянсу» Ильи Пригожина и Изабелл Стенджерз La nouvelle alliance, неудачно переведенному на английский как «Порядок из хаоса» (Order out of chaos, New York: Bantam Books, 1984). Пригожин и Стенджерз считают, что внимание к неопределенно- сти и необратимому времени могло бы привести к новому альянсу меж- ду естественными и гуманитарными науками. Мои усилия вдохновляет брошенная ими перчатка. они воскресили во мне понимание «вмешательства» как одновременно слаженности и истории. Они пока- зали мне, как из возмущения природной среды может родиться сказ о жизни леса 189 Возмущение есть изменение условий окружающей среды, которое приводит к выраженным изменениям в местной экосистеме. Потопы и пожары – разновид- ности возмущения; люди и другие живые существа тоже могут быть источниками возмущения. Оно спо- собно обновлять окружающую среду – и убивать ее. Насколько ужасно возмущение, зависит много от че- го, в том числе – и от масштабов. Некоторые возму- 189 Наиболее полезный англоязычный источник по сатояме: K. |