Авербах О целостных масштабах и частных Макарах (1929)
 Скачать 148.36 Kb.
|
Воронский «На перевале» (1927)Лит. жизнь проходила под знаком быта. Потребность изображать действительность - коммунистическая литра и попутчики. Молодые писатели – пульс жизни. Деревня, война, психология молодежи. Большинство – областники. Пильняк, Иванов, Никитин, Гладков, Сейфуллина. Фольклор, НО! Ограниченность обобщения, узость опыта, недостатки в синтетических средствах. Собирание материала есть, синтеза нет. В худ.прозе последних лет нет Темы и Героя, События, Типа. Мелочи есть, главного – нет. Форма и стиль связаны с бытописанием. Всев. Иванов – слабый конструктор, нет органичности в романах/повестях. Пильняк – из кусочков. Разбросанность, расколотость стиля. Нет гармоничности между частями произведения. Сюжетность есть, но нет цельного сюжета. Стремятся не к Сюжету, а к яркой изобразительности, выпуклости образов, сцен, зарисовок. Есть стороны жизни, которые не освещены: нет контакта между литературой и жизнью, читатель устал от бессистемного бытописания. Современное художество на перепутье, на перевале. Отсюда шаткость, неудовлетворенность. Что нужно? Вернуться к классикам-реалистам. Научиться сочетанию быта с фантастикой, экспериментом, способностью к синтезу. Нужно использовать и достижения символизма, футуризма, имажинизма (+Замятина, Ремизова). Иногда это делается в ущерб простоте и искренности. Преобладающая манера – неореализм (романтика + символизм + реализм). У нас нет, как было у классиков, отстоявшегося быта. Все в процессе становления, много загадок. Писатель не может подвести художественный итог. Все на распутье – жизнь и литература. Ну кое-что есть общее – Партия, Армия, ГВ, нэп и т.д. Психологическая законченность героя в тексте относительна, он закончен после чтения, в нашем восприятии. В основе творчества классиков – эмоции, любовь к человеку, угнетенным и т.д., тоска по обновленной жизни. Автор был учителем жизни, проповедником, пророком, у него не было схематизма, деклараций, нарочитой тенденциозности. Современной прозе не хватает больших и глубоких чувств и мыслей. Над текстами сейчас «работают», но не творят/создают. Нужна СВОБОДА ТВОРЧЕСТВА. Сейчас нет пафоса, страсти, насыщенности, эмоциональной полнозвучности. Главной идеи, мысли, героя. Есть агитки, шаблоны, схоластика, скепсис и т.д. Есть исключение – Маяковский «Про это». Есть искренность, напряжение переживаний, острота. Герой – большой человек, которому невыносимо тесно в окружающем мелком быту. Маяк – индивидуалист, но этот индивидуализм ведет к социализму! Литература подменяется идеологической беззаботностью, литературным политиканством. Кружки между собой грызутся. У писателей нет половодья, эмоциональной страстности и полноты. Причины: время прошло, только идеологам рабочего класса такое под силу, процесс разрушения и ничего прочного, неясность перспектив. Пора делать попытки обновления. Две опасности: схематизм (холостое агитписание) и нагромождение сырого худ.материала при отсутствии синтеза. Время преодолеть это. Городецкий «Некоторые течения в современной русской поэзии»«Символическое движение в России можно к настоящему времени счесть, в главном его русле, завершенным» Искусство – есть состояние равновесия, прочность. Символизм пренебрег этим. Теории Потебни устанавливают с несомненностью подвижность всего мыслимого за словом и за сочетаниями слов; один и тот же образ не только для разных людей, но и для одного и того же человека в разное время - значит разное. Символисты сознательно поставили себе целью пользоваться, главным образом, этой текучестью, усиливать ее всеми мерами, и тем самым нарушили царственную прерогативу искусства - быть спокойным во всех положениях и при всяких методах. Символизм не был выразителем духа России. «Искупителем символизма явился бы Николай Клюев, но он не символист. Клюев хранит в себе народное отношение к слову как к незыблемой твердыне, как к Алмазу Непорочному Ему и в голову не могло бы прийти, что «слова - хамелеоны»: поставить в песню слово незначащее, шаткое да валкое, ему показалось бы преступлением; сплести слова между собою не очень тесно, да с причудами, не с такою прочностью и простотой, как бревна сруба, для него невозможно. Вздох облегчения пронесся от его книг. Вяло отнесся к нему символизм. Радостно приветствовал его акмеизм...» «Между многочисленными книгами этой новой поэзии было несколько интересных; среди немалого количества кружков выделился «Цех поэтов». Газетные критики уже в самом названии этом подметили противопоставление прямых поэтических задач - оракульским, жреческим и иным. Но не заметила критика, что эта скромность, прежде всего, обусловлена тем, что Цех, принимая на себя культуру стиха, вместе с тем принял все бремя, всю тяжесть неисполненных задач предыдущего поколения поэтов.» Резко очерченные индивидуальности представляются Цеху большой ценностью; в этом смысле традиция не прервана. Тем глубже кажется единство некоторых основных линий мироощущения. Эти линии приблизительно названы двумя словами: акмеизм и адамизм. Символизм, в конце концов, заполнив мир «соответствиями», обратил его в фантом, важный лишь постольку, поскольку он сквозит и просвечивает иными мирами, и умалил его высокую самоценность. У акмеистов роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще. Первым этапом выявления любви к миру была экзотика. «… (животные) в наполняли ранние стихи Н. Гумилева. Тогда нельзя было еще думать, что это уже идет Адам. Но мало-помалу стали находить себе выражение и адамистические ощущения». Знаменательной является книга М. Зенкевича «Дикая Порфира»: он увидел нерасторжимое единство земли и человека. «Владимир Нарбут, выпустивший сначала книжку стихов, в которой предметов и вещей было больше, чем образов, во второй книжке («Аллилуйа») является поэтом, осмысленно и непреклонно возлюбившим землю» «Новый Адам не был бы самим собой и изменил бы своей задаче - опять назвать имена мира и тем вызвать всю тварь из влажного сумрака в прозрачный воздух, - если бы он, после зверей Африки и образов русской провинции, не увидел и человека, рожденного современной русской культурой» Адам – истинный художник – понял, что должен уступить место Еве. Женская рука, женское чутье, женский взор здесь более уместны... Лирика Анны Ахматовой остроумно и нежно подошла к этой задаче, достаточно трудной. О «Вечере» много писали. Многим сразу стали дорогими изящная печаль, нелживость и бесхитростность этой книги. Но мало кто заметил, что пессимизм «Вечера» - акмеистичен, что «называя» уродцев неврастении II всякой иной тоски. Анна Ахматова в несчастных этих зверенышах любит не то, что искалечено в них, а то, что осталось от Адама, ликующего в раю своем. Эти «остатки» она ласкает в поэзии своей рукой почти мастера. С новым веком пришло новое ощущение жизни и искусства. Символизм – не состояние равновесия и возможен только для отдельных частей искусства. Новые поэты – акмеисты, потому что берут в искусство те мгновения, которые могут быть вечными. |