тело. Тело п.. Бессел ван дер КолкТело помнит все. Какуюроль психологическая
 Скачать 4.89 Mb.
|
|
Идея в том, чтобы дать актерам почувствовать, как они реагируют на слова – тем самым раскрывая персонажа. Упор делается не на запоминание строк, а на то, чтобы актер задумался: «Что эти слова значат для меня? Какое влияние я оказываю на других актеров? Что происходит со мной, когда я слышу их реплики?» Этот процесс способен изменить жизнь, в чем я убедился на одном занятии, которое проводили обученные организа- цией «Шекспир и компания» актеры в медицинском центре для ветеранов в городе Бат, штат Нью-Йорк. Ларри, пятиде- сятидевятилетний ветеран войны во Вьетнаме, который за прошлый год двадцать семь раз попадал в больницу на де- токсикацию, вызвался играть роль Брута в сцене из «Юлия Цезаря». Когда началась репетиция, он сбивчиво читал себе под нос свои реплики – казалось, он боялся того, что о нем подумают окружающие. Припомни март и мартовские иды: Иль Цезарь пал не ради правосудья? Иль негодяями он был сражен Несправедливо? (перевод Михаила Зенкевича) Казалось, ушли часы, чтобы отрепетировать речь, начи- навшуюся с этих строк. Поначалу он стоял, ссутулившись, и повторял слова, которые шептал ему в ухо режиссер: «При- помни – что ты помнишь? Ты помнишь слишком много? Или слишком мало? Припомни. Чего ты не хочешь помнить? Ка- ково это – помнить?» У Ларри надломился голос, он не под- нимал глаз, по его лбу струился пот. После небольшого перерыва и глотка воды снова за дело. «Правосудие – ты добивался правосудия? Ты когда-либо па- дал ради правосудия? Что для тебя значит правосудие? Сра- жен. Ты когда-нибудь ранил кого-то в бою? А тебя ранили? Каково это было? Что бы ты сделал иначе? Удар. Тебе ко- гда-либо наносили удар в спину? А ты наносил удар в спину кому-либо?» На этом Ларри выскочил из комнаты. На следующий день он вернулся, и мы продолжили – Лар- ри стоял весь в поту, его сердце колотилось, а в голове про- носились миллионы ассоциаций, в то время как он постепен- но позволял себе прочувствовать каждое слово в проговари- ваемых строках. По окончании программы Ларри впервые за многие годы устроился на работу, и шесть месяцев спустя, насколько мне известно, он по-прежнему работал. Для исцеления от трав- мы просто необходимо научиться чувствовать и переживать глубокие эмоции. В программе «Шекспир в суде» особенности языка, ис- пользуемого на репетициях, переносятся и в разговоры уче- ников вне сцены. Кевин Коулман отмечает, что они часто используют выражение «Я чувствую, что…» («I feel like». – Прим. пер. ). Он продолжает: «Когда путаешь свои эмоцио- нальные переживания со своими суждениями, то все смазы- вается. Если спросить их: «Каково это было?» – то они тут же ответят «было здорово» или «было не очень». Это их сужде- ния. По этой причине мы не спрашиваем после сценок «Ка- ково это было?», так как это отдаляет их от эмоциональной части их мозга». Вместо этого Коулман спрашивает: «Заметили ли вы у се- бя какие-то особые чувства во время этой сцены?» Так они учатся выражать эмоции словами: «Я почувствовал злость, когда говорил это». «Мне было страшно, когда он посмот- рел на меня». Это помогает актерам осознать наличие у себя множества разных эмоций. Чем больше они замечают, тем больше проявляют любопытства. Когда начинается репетиция, детям приходится учиться стоять, выпрямив спину, и непринужденно ходить по сцене. Они учатся говорить так, чтобы их было слышно во всем те- атре, что само по себе непросто. Во время итогового выступ- ления они предстают перед зрителями. Эти дети выходят на сцену, ощущая уже другую степень незащищенности, угрозы или безопасности, и они открывают для себя, насколько мо- гут себе доверять. Постепенно желание преуспеть, показать, что им это по зубам, берет верх. Кевин рассказал мне исто- рию одной девушки, которая играла Офелию в «Гамлете». В день выступления он увидел ее за кулисами, готовящей- ся выйти на сцену, с прижатой к груди корзиной для бумаг. (Она объяснила, что боялась, что ее стошнит от волнения.) Она постоянно убегала из семейных приютов, равно как и с занятий программы «Шекспир в суде». Так как программа нацелена на то, чтобы пытаться помочь детям до последне- го, полиция снова и снова приводила ее обратно. В какой-то момент она, должно быть, осознала всю важность исполняе- мой ею роли для группы либо же почувствовала, насколько этот опыт важен для нее самой. Как бы то ни было, в тот день она решила не убегать. Психотерапия и театр Однажды я услышал, как Тина Пакер сказала, выступая перед специалистами по лечению психологической травмы: «В психотерапии и в театре важнейшую роль играет инту- иция. Она противоположна исследованиям, когда мы стре- мимся выйти за рамки своего личного опыта, даже за рам- ки опыта своих пациентов, чтобы объективно проверить на- ши предположения. Психотерапию делает эффективной глу- бокий, субъективный отклик, а также живущее в нашем те- ле глубокое чувство истинности и правдивости». Я все еще надеюсь, что однажды нам удастся опровергнуть Тину и мы совместим силу интуиции с научными методами. Эдвард, один из педагогов организации «Шекспир и ком- пания», рассказал мне историю, случившуюся с ним на про- двинутых курсах актерского мастерства, проводимых Пакер, когда он был еще начинающим актером. Все утро группа вы- полняла упражнения, призванные расслабить мышцы торса, чтобы добиться глубокого и естественного дыхания. Эдвард заметил, что каждый раз, перекатываясь через определенное место в грудной клетке, он чувствовал волну грусти. Педагог спросил, не было ли у него в этом месте травмы, и тот отве- тил, что не было. «В психотерапии и в театре важнейшую роль играет инту- иция. Она противоположна исследованиям, когда мы стре- мимся выйти за рамки своего личного опыта, даже за рамки опыта своих пациентов, чтобы объективно проверить наши предположения. Психотерапию делает эффективной глубо- кий, субъективный отклик, а также живущее в нашем теле глубокое чувство истинности и правдивости». Для вечернего занятия Пакер он подготовил речь из «Ричарда Второго», когда короля вызывали, чтобы он отдал корону свергнувшему его лорду. Во время последующего об- суждения он вспомнил, что его мать во время беременности сломала ребра и что он всегда связывал это со своим преж- девременным рождением. Он вспоминал: «Когда я рассказал об этом Тине, она начала расспраши- вать меня про первые месяцы моей жизни. Я сообщил, что не помню, как находился в инкубаторе для новорожденных, однако у меня были воспоминания о том, как позже у ме- ня останавливалось дыхание, и потом я лежал в больнице в кислородной палатке. Помню, как дядя вез меня в больницу, не останавливаясь на светофорах. Словно у меня случился синдром внезапной детской смерти в трехлетнем возрасте. Тина продолжала задавать мне вопросы, и я начал раздра- жаться и злиться из-за того, что она пыталась достучаться до этой запрятанной мною боли. Тогда она сказала: «Тебе было больно, когда врачи вставляли в тебя все эти иглы?» В этот момент я начал вовсю кричать. Я попытался убе- жать, однако другие два актера – крупные ребята – меня удержали. Наконец им удалось усадить меня в кресло, а меня всего трясло. Затем Тина сказала: «Ты – это твоя мать, и ты выступишь с этой речью. Ты – это твоя мать, и ты рожаешь себя. И ты убеждаешь себя, что у тебя все получится. Ты не умрешь. Ты должен убедить себя. Ты должен убедить себя, что этот маленький младенец, который является тобой, не умрет». Вот о чем я думал, когда зачитывал речь Ричарда. Когда я впервые с ней выступал перед классом, то говорил себе, что хочу прочувствовать роль, что эти слова принадлежат Ричарду, а не чему-то внутри меня. Когда же наконец я выступил, мне сразу стало ясно, что мой внутренний младенец был в точности как Ричард; я был не готов оставить свой трон. Чувство было такое, словно мое тело покинули мегатонны энергии и напряжения. Я смог выразить то, что не давал мне выразить этот ребенок, который не мог дышать и боялся, что умрет. Задумка Тины была гениальной: она сказала мне стать своей матерью, которая говорит, что все будет в порядке. Я словно вернулся назад во времени и изменил историю. Осо- знание того, что однажды я почувствую себя достаточно за- щищенным, чтобы выразить свою боль, сделало ее драгоцен- ной частью моей жизни. В ту ночь я впервые в жизни испытал оргазм в присут- ствии другого человека. И я знаю, что это случилось благода- ря тому, что я нечто высвободил – какую-то напряженность в собственном теле, которая позволила мне более активно взаимодействовать с миром вокруг». Эпилог. Решения, которые нужно принять Мы находимся на грани того, чтобы стать обществом, которое осознает всю глубину проблемы психологической травмы. Практически каждый день кто-то из моих коллег публикует очередной отчет о том, как травма нарушает ра- боту разума, мозга и всего тела. НДО-исследование (небла- гоприятный детский опыт, про него подробно рассказыва- лось в одной из глав. – Прим. пер.) показало, что пережи- тое в раннем детстве насилие подрывает здоровье и навыки социального взаимодействия. Джеймс Хекман получил Но- белевскую премию за доказательство того, как много мож- но сэкономить денег за счет раннего вмешательства в жиз- ни детей из бедных и неблагополучных семей: больше детей будут заканчивать школу, уровень преступности и безрабо- тицы снизится, а в семьях и на улице станет меньше наси- лия. По всему миру я встречаю людей, которые серьезно от- носятся к этим данным и безустанно работают, разрабатывая и применяя все более эффективные методы оказания помо- щи таким детям, будь то преданные своему делу учителя, социальные работники, врачи, психотерапевты, медсестры, общественные деятели, театральные режиссеры, тюремные надзиратели, полицейские или инструкторы по медитации. Если вы дошли со мной до этой страницы моей книги, то то- же стали частью этого сообщества. Достижения в области нейробиологии позволили нам луч- ше понять, как психологическая травма сказывается на раз- витии мозга, саморегуляции, а также способности уделять сосредоточенное внимание и быть в гармонии с окружаю- щими. С помощью передовых методов нейровизуализации мы смогли определить, где именно ПТСР зарождается в че- ловеческом мозге, что позволило нам понять, почему трав- мированные люди замыкаются в себе, почему у них вызыва- ют неприятные реакции различные световые сигналы и зву- ки, а также почему они выходят из себя или закрываются в ответ на малейшую провокацию. Мы узнали, как в тече- ние жизни наш опыт меняет структуру и функции мозга – и даже воздействует на гены, которые мы передаем своим де- тям. Понимание многих процессов, связанных с травматиче- ским стрессом, позволило разработать множество терапев- тических методов, способных снова вернуть к жизни участ- ки мозга, отвечающие за саморегуляцию, самовосприятие и внимание. Теперь мы умеем не только лечить психологиче- скую травму, но и все больше учимся ее предотвращать. И тем не менее после посещения очередной панихиды по расстрелянному из машины подростку из преступного рай- она Бостона либо после прочтения очередной статьи про со- кращение финансирования школ в бедных городах я чув- ствую себя на грани отчаяния. Во многих смыслах мы слов- но движемся в обратном направлении, когда принимаются такие меры, как безжалостное лишение конгрессом продук- товых талонов детей, чьи родители безработные или сидят в тюрьме; когда в некоторых районах противятся всеобще- му медицинскому обслуживанию; когда психиатрия упорно отказывается видеть связь между психическими и социаль- ными проблемами; когда правительство отказывается запре- тить продажу оружия, чьей единственной целью является убийство огромного количества людей, а также когда счита- ется нормальным заключать в тюрьмы изрядную часть насе- ления страны, пуская под откос их жизни, равно как и зна- чительные финансовые ресурсы. Любые обсуждения ПТСР по-прежнему, как правило, вращаются вокруг вернувшихся с войны солдат, жертв тер- рористических взрывов либо людей, выживших в ужасных катастрофах. Вместе с тем психологическая травма остает- ся куда более масштабной проблемой здравоохранения – по- жалуй, наибольшей угрозой благополучию нашей нации. С 2001 года гораздо больше американцев погибли от рук своих родителей или других членов семьи, чем в войнах в Ираке и Афганистане. Американские женщины в два раза чаще ста- новятся жертвами домашнего насилия, чем рака груди. По оценкам Американской академии психиатрии, огнестрель- ное оружие убивает в два раза больше детей, чем рак. По все- му Бостону я вижу билборды, рекламирующие Фонд Джим- ми, борющийся с детским раком, а также кампании по сбо- ру средств на исследование рака груди или лейкемии, одна- ко при этом не предпринимается никаких масштабных уси- лий, чтобы помочь детям и взрослым справиться со своим страхом, гневом и апатией, являющимися предсказуемыми последствиями психологической травмы. Когда я выступаю с лекциями на тему психологической травмы и ее лечения, участники порой просят меня оставить в стороне политику и ограничиться обсуждением нейробио- логии и методов лечения. Хотелось бы мне отделить психо- логическую травму от политики, однако пока мы продолжа- ем отрицать и лечить только травму, игнорируя при этом ее причины, мы обречены на провал. В современном мире здо- ровье и безопасность человека определяются не столько ге- нетическим, сколько почтовым кодом. Доходы людей, отно- шения в семье, жилье, работа и возможности получения об- разования влияют не только на вероятность развития у них посттравматического стресса, но и на возможность получе- ния помощи в борьбе с ним. Нищета, безработица, плохие школы, социальная изоляция, повсеместная доступность ог- нестрельного оружия, ужасные условия проживания – все это является благодатной почвой для развития психологиче- ской травмы. Травма порождает новые травмы; люди, кото- рых кто-то обидел, сами причиняют вред другим. Я никогда не забуду, как стал свидетелем процесса исце- ления от коллективной травмы в рамках работы Комиссии по поиску истины и примирению в Южной Африке, основ- ным принципом которой является «Убунту» – слово, в пе- реводе с языка коса означающее мир, в котором все связаны между собой. Согласно идеологии Убунту, исцеление невоз- можно без признания нашей общей человечности и коллек- тивной судьбы. Мы все являемся глубоко социальными существами – наш мозг заточен на то, чтобы работать и развиваться сооб- ща. Травма разрушает систему социального взаимодействия, создавая преграды для сотрудничества, заботы и способно- сти быть полноценным членом общества. В этой книге мы видели, как много психических проблем, начиная с нарко- тической зависимости до склонности к самоповреждению, связаны с неспособностью справиться с невыносимыми из- за нехватки человеческого контакта и поддержки эмоциями. Тем не менее учреждения, которые занимаются травмиро- ванными детьми и взрослыми, слишком часто обходят сто- роной систему эмоционального взаимодействия, лежащую в основе нашей сущности, вместо этого делая упор на исправ- лении «неправильного мышления», а также на подавлении неприятных эмоций и проблемного поведения. Люди могут научиться контролировать и менять свое поведение, но только лишь если они чувствуют себя достаточно безопасно, чтобы экспериментировать с новыми решениями. Тело все помнит: если травма закодирована в телесных ощущениях, то наша первостепенная задача – это помочь людям выйти из состояния «бей или беги», изменить свое восприятие опасности и научиться управлять своими отношениями. Что касается травмированных детей, то в последнюю оче- редь нам нужно убирать из школьной программы занятия, направленные именно на это: хоровое пение, физическую культуру, большие перемены и все остальное, что связано с движением, играми и другими формами веселого взаимо- действия. Как мы уже видели, психиатрия зачастую лишь усложня- ет существующую проблему. Многие современные психиат- ры воспринимают пациентов как конвейер и, пообщавшись с ними пятнадцать минут, выдают им гору таблеток для сня- тия боли, тревоги или депрессии. Они словно говорят: «Поз- воль нам тебя исправить; просто следуй указаниям и прини- май вот эти препараты, а потом возвращайся через три ме- сяца – но только не вздумай пытаться решить свои проблемы спиртным или наркотиками». Подобные сокращенные вари- анты лечения делают невозможным развитие заботы о себе или самоуправления. Одним из трагических примеров этой тенденции является повсеместное назначение болеутоляю- щих, которые ежегодно убивают в США больше людей, чем автокатастрофы и пули. Все больше полагаясь на медикаменты в лечении этих проблем, мы забываем про первоначальную проблему: с чем эти пациенты пытаются справиться? Какие у них есть внут- ренние и внешние ресурсы? Как они себя успокаивают? За- ботятся ли они о своем теле и как вырабатывают у себя фи- зическое чувство контроля, жизнерадостности и расслаблен- ности? Имеет ли в их жизни место динамическое взаимо- действие с другими людьми? Которые по-настоящему зна- ют их, любят их и заботятся о них? На кого они могут рас- считывать, когда напуганы, когда у них болеют дети или же когда они болеют сами? Являются ли они членом какого-то сообщества и играют ли важную роль в жизнях людей во- круг? Какие именно навыки нужны им, чтобы уделять сосре- доточенное внимание и принимать решения? Чувствуют ли они себя нужными? Что у них особенно хорошо получается? Как можно им помочь почувствовать, что они контролируют свою жизнь? Хотелось бы мне верить, что стоит нашему обществу на- чать уделять особое внимание потребностям детей, как все формы социальной поддержки для семей – тема, до сих пор вызывающая в нашей стране огромные споры, – постепенно станут восприниматься не только желаемыми, но и осуще- ствимыми. Что изменилось бы, будь у всех американцев воз- можность оставлять своих детей на день в хороших детских садах, отправляясь на работу или учебу? Как бы выглядела наша система образования, если бы детей с ранних лет учи- ли навыкам коллективной работы, саморегуляции, сдержан- ности и концентрации внимания (вместо того, чтобы делать упор на сдаче контрольных, для чего достаточно позволить детям руководствоваться своей природной любознательно- стью и желанием добиваться успехов – и чему мешает чув- ство беспомощности и страха вкупе с перевозбуждением)? У меня есть семейная фотография, на которой мне пять лет, где я сижу между своими старшими (очевидно, более мудрыми) и младшими (очевидно, более зависимыми) бра- тьями и сестрами. На фотографии я гордо поднимаю перед собой игрушечный деревянный кораблик, улыбаясь до ушей: «Смотрите, какой я замечательный ребенок и какой потряса- ющий у меня кораблик! Не хотели бы вы со мной поиграть?» Все из нас, в особенности дети, нуждаются в подобного рода уверенности – уверенности в том, что другие признают нас и будут хорошо к нам относиться. Без этого мы не сможем выработать чувство принадлежности, которое позволит нам заявить: «Вот во что я верю; вот за что я стою; вот чему я себя посвящу». Чувствуя, что нам есть место в сердцах и го- ловах любящих нас людей, мы способны свернуть горы. Де- ти и взрослые сделают что угодно для людей, которым они доверяют, чье мнение они ценят. Если же человек чувствует себя брошенным, невидимым, то для него уже ничего не имеет значения. Страх разруша- ет любознательность и игривость. Чтобы стать здоровым об- ществом, нам нужно воспитывать детей так, чтобы они без страха играли и учились. Без любопытства не может быть развития, и человеку не научиться познавать, методом проб и ошибок, себя и свои жизненные приоритеты |