Тённис Ф. Общность и общество (2002). Gemeinschaft und Gesellschaft
 Скачать 12.89 Mb.
|
|
Über das Verhältnis des Einzelnen zur Gemein schaft (1891) / / Reden und Aufsätze. Leipzig: Alfred Kröner, 1913. S. 40. 419 ти уже совершенно сложившийся Теннис со своим Гоб бсом,88 Так все-таки с Гоббсом или с Аристотелем Или стем и другим И каких можно было объединить, не здесь ли основной исток столь жесткой дихотомии двух типов социальности, что даже способы мышления о томи о другом Теннис склонен представить как решительные противоположности Попробуем сделать еще один заход. IV Аристотель и Гоббс — это два противоположных воззрения на социальность, непросто отстоящие друг от друга на две тысячи лет в европейской истории, но именно принципиально различные конструкции, о чем недвусмысленно объявляет сам Гоббс впервой главе трактата О гражданине 89 Непросто договор рациональных корыстолюбцев, но неестественность общества Он действительно хотел присвоить Гоббса немецкой культуре, утверждая, между прочим, неоднократно, что дедуктивный метод Гоббса совершенно чужд английскому эмпиризму. Вне большой работе 1917 г. Английское государство и немецкое государство (написанной, конечно, в худшие времена противостояния с Антантой ив обычном для немецких гуманитариев запале национализма) Теннис утверждает, что у Англии нет надлежащей идеи государства и надлежащего государственного права. Из ряда традиционно английских мыслителей он, однако, исключает Гоб бса. Заслуга Гоббса состояла, в частности, в том, говорит Теннис что путем тонкого анализа понятий он последовательно и смело представил Левиафана как духовную личность. Однако англичане идей Гоббса не приняли (см Tönnies F. Der englische Staat und der deutsche Staat: eine Studie. Berlin: Curtius, 1917. S. 188). Куда более характерным английским мыслителем является Локк, для которого суверенитет народа совместим с правлением короля причем в качестве народа Локк рассматривает лишь Парламент. О подлинном представительстве народа здесь и речи нет. Это аристократическое и консервативное учение в либеральной одежке возобновление средневековых представлений об отношении князя и народа (Ibid. S. 189). Подлинным же последователем Гоб бса, по мнению Тенниса, оказался именно немецкий ученый, знаменитый теоретик естественного права С. Пуфендорф, чье учение через посредство X. Вольфа стало краеугольным камнем немецкого государствоведения. 89 См. Гоббс ТО гражданине / / Соч. Т. 1. С. 285. 420 как искусственного, сотворенного людьми на время «гиперорганиз ма», который органичен, собственно, не более, чем любой иной организм, понимаемый сугубо механистически, ставится здесь в центр обсуждения. И держится такое социальное образование непросто на согласии и непросто на насилии. Нона чем еще? Напомним вкратце это рассуждение. Согласно Гоббсу, социальности, те, в его терминологии, государству, предшествует естественное состояние. В этом состоянии имеет место антропологическое равенство своекорыстных индивидов. Своекорыстие ведет их к борьбе за захват вожделенных вещей, а равенство не позволяет никому суверенностью ожидать успеха в этой борьбе тем более, что война всех против всех идет даже тогда, когда нет битвы как таковой, но явно сказывается воля к борьбе путем сражения Конечно, каждому человеку свойствен правый (истинный) разум и к правому разуму можно апеллировать, определяя положения естественного закона (разумного закона мирного сосуществования) (см О гражданине, II, гл. I). Но, к сожалению, правый разум не есть врожденная способность изначально ясного видения положений естественного закона. Такое рассуждение каждый должен выстроить самостоятельно. К чему же должно привести человека это рассуждение К тому, что каждый должен добиваться мира, если у него есть надежда достигнуть его, если же он не может его достигнуть, то он может использовать всякие средства, дающие преимущество на войне 92 Но как можно добиться мира Только через заключение договора. А что заставит соблюдать договор Ведь если один из договорившихся нарушил договор, то он в более выгодном положении, чем тот, кто его соблюдал. Правый разум — это разум самосохранения тела. Поэтому он диктует пойти на мирный договор. Нов мирном состоянии опасаться наказания за нарушение договора не приходится (те. именно гарантированного наказания, и правый разум не препятствует идти на риск Нужен страх гарантированного возмездия за нарушение договора. И потому необходим суверен, которому люди передают то что они никак не могут доверить друг другу право карать нарушение договора смертью. Это больше, чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное водном лице пос Гоббс Т Левиафан. Гл. XIII. Т. 2. С. 95. 91 Recta ratio Гоббса имеет своим источником, по всей видимости, ор0о<; Xoyoq греков, но ему дается такая интерпретация, что любой перевод этого термина (правый разум, здравый разум истинный разум) неточен Гоббс Т Левиафан. Гл. XIV. Средством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал каждому другому я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой притом условии, что ты таким же образом передашь ему твое право и будешь санкционировать все его действия Это лицо или собрание лиц и есть суверен. Суверен — не только верховный властитель, но и верховный судья в вопросах веры и прочих суждений и мнений в вопросах, могущих иметь значение для государства. Но в связи с понятием правого разума, естественного закона и «суверена» возникают немалые трудности. В государстве разум самого государства (те. государственный закон) должен приниматься каждым гражданином как истинный разум Это неудивительно ведь правый разум диктует естественный закона естественный и гражданский законы совпадают по содержанию и имеют одинаковый объем Удивительно же то, что при этом отдельный гражданин неправомочен оценивать гражданский закон сточки зрения естественного издавать и толковать закон есть прерогатива суверена и его уполномоченных, притом, что естественный закон является вечным божественным законом. Получается круг знать о естественном законе можно лишь посредством правого разума, который в гражданском состоянии есть разум государства воплощенного в суверене, но над сувереном есть вечный естественный закон — правый разум которому и должен следовать суверен. Если же суверен ошибается, то гражданин об этом судить не полномочен. Но не забудем, что правый разум — это разум самосохранения. И потому могут быть такие случаи, когда в целях самосохранения он прикажет подданному не выполнять волю суве рена: например, если суверен велит ему убить самого себя И права суверена, доказывает Гоббс, нисколько тем не нарушаются, ибо тогда этого подданного может по приказу суверена убить другой. Но мало этого, Гоббс утверждает, что одно дело — сказать я предоставляю тебе право делать что угодно, а другое я выполню все, что ты прикажешь. И может быть дано такое прика 93 Там же. Гл. XVII. С. 133. 94 Гоббс ТО гражданине. II, I, прим. С. 294. 95 Гоббс Т Левиафан. Гл. XXVI. С. 207. 96 См Гоббс ТО гражданине. XIII. Гл. 2. Указ. соч. С. 401. 97 См Гоббс ТО гражданине. VI, XIII. С. 341; Левиафан Гл. XXI. С. 169. 422 зание, что я предпочту скорее быть убитым, чем исполнить его Следовательно, если никто не может быть обязан к добровольной смерти, тем более он не может быть принужден к тому что хуже смерти Последнее высказывание более чем существенно, ибо, как правило, Гоббс исходит из того, что ничего нет тяжелее смерти и, значит, все оправдано для самосохранения. Говорит он также, что одна из главнейших причин ослабления и гибели государства — это представление (или учение, что. каждый отдельный человек есть судья в вопросе о том, какие действия хороши и какие дурны А потому не совсем понятно, как может тогда гражданин установить, что некое требование суве рена для него не только опасно, но и бесчестно Дело в том, что при различиях, имеющихся между отдельными людьми, только приказания государства могут установить, что есть беспристрастие, справедливость и добродетель, и сделать все эти правила поведения обязательными...».100 Точно также сомнительны и те рассуждения Гоббса, которые касаются нарушений договора со стороны суверена: суве рен в этрм случае отвечает не перед гражданским законом, которому он не подчиненно только перед божественным. Развертывать это более подробно мы не станем, потому что общая схема противоречия остается той же. Она связана с необходимостью и невозможностью определенно противопоставить естественное и государственное состояния. Если бы человек не был ничем иным, кроме как гражданином, если бы искусственное тело государства поглощало его естественное тело целиком, то его рождение и смерть оказались бы отданными целиком на произвол суверена. Если бы никакое иное понятие о нравственном законе, непосредственно открытом каждому индивиду и вещающем в нем голосом его совести, если бы иное чем это, понятие не фигурировало у Гоббса, то разрушилась бы вся его система. И понятно, почему моральные полномочия он сосредоточил тоже у суверена. Но такое понятие о высшем нравственном законе все-таки осталось, и значит как отдельный гражданин, таки суверен не вполне тождествен госу 98 Гоббс ТО гражданине. VI, XIII. С. 341. 99 Гоббс Т Левиафан. Гл. XXIX. С. 252. юо Там же. Гл. XXVI. С. 207. 101 Гоббс указывает в трактате О гражданине (а Теннис в добавлении ко второму изданию „Gemeinschaft und Gesellschaft" специально цитирует это место, что добродетели человека и гражданина не одни и те же дарству не только как тело, но и как разумная нравственная личность. Конечно, у Гоббса можно обнаружить не только своеобразно противоречивую концепцию полновластия суверена, но и новую идею дуализма государства и гражданского общества пусть не вполне отчетливо сформулированную. Ново было то что именно в политическом теле, суверен которого столь полновластен, что имеет даже высший авторитет в вопросах веры именно в этом политическом организме оказалась обособленной сфера приватности личных убеждений, поскольку они не затрагивают государственный интерес и не исповедуются публично собственности, умножаемой безопасным для государства образом вообще всякого преследования корыстных индивидуальных интересов, поскольку они безопасны для власти Однако для нас сейчас более интересен другой аспект его рассуждений, которые можно проинтерпретировать и другим способом . Понятие права, понятие морали возникают лишь в гражданском состоянии, но как таковые они по своему содержанию носят обязывающий характер, непосредственно не определяясь ни соглашением, ни принуждением. Вместе стем, именно и только в гражданском состоянии они суть реальности а не конструкции мышления. Но конструирующее морально-правовые понятия мышление — это тот самый истинный и правый разум, который невозможно искоренить в гражданине и заставить его всегда и во всех случаях принять позитивное право за право естественное. Таким образом, конструкция государства держится не только своекорыстным соглашением (и это особенно подчеркивает Гоббс), не только превосходящей мощью суверена, но и его правом вообще правом как отношением признания и системой обязательств Но оно держится также и моралью, представлением о должном и недолжном, о постыдном и благородном, потому что без этого невозможно представить себе нормальное функционирование правого разума сохранения индивидуального тела И, разумеется, можно было бы даже сделать далеко идущий вывод, что и угроза власти, и сохранение основ государственного порядка некоторым образом связаны стем, что ощущение обязательств к совершению определенных действий хотя и недостаточно ни для поддержания, ни для разрушения государственного строя, но при определенных обстоятельствах необходимо и для того, и для другого. Сила поддерживается признанием, признание дополняется силой — эта вертикальная конструкция власти продолжается в горизонтальной конструкции договорной природы социальности немыслимой без морали и права, этой самой вертикалью га рантированных. Такое длинное отступление позволяет лучше понять отношение Тенниса к государству и, следовательно, у Аристотель и Гоббс: можем ли мы утверждать, что основная дихотомия Тенниса возводится именно к социально-философ ским конструкциям этих его идейных вдохновителей Пожалуй, дело обстоит не так просто — не только в смысле исторических влияний (К. Маркса и Г. Мэйна, автора книги Древнее право, и сам Теннис, и его исследователи, уж точно, упоминают куда чаще, чем Аристотеля Но противопоставление Гоб бса и Аристотеля, предпринятое, заметим еще раз, впервые уже Гоббсом, позволяет фиксировать проблему с максимальной точностью. Итак держится лисам по себе или же он представляет собой лишь отчужденный (термин во времена раннего Тенниса уже еще — вовсе непопулярный, выродившийся Gemeinschaft, который сохраняется постольку, поскольку еще живо взаимное тяготение людей друг к другу То есть, конечно же, как чистые конструкции оба члена дихотомии исключают один друтой. Но поскольку современность более или менее отчетливо описывается в терминах а, а изначальное, н ер ассу ж дающее тяготение людей именуется ом, то велико искушение сказать, что неназванной субстанцией изменений, более фундаментальным, но и вырождающимся, разрушающимся началом является именно этот последний. Печальна тогда судьба Запада, и недаром социалиста Тенниса так долго и охотно числили культур-пессимистом, почвенником-консерватором. Но теоретик современности не может удовлетвориться традиционалис тскими ламентациями. Он ищет резервы и ресурсы в своих конструкциях, которые, как видим, можно развернуть очень по-разному. 102 В указателе к Gemeinschaft und Аристотель вообще не встречается ни разу. Парсонс совершенно определенно пишет только о влиянии Гоббса и Маркса как наиболее значительном следом за ним идет понятие контракта у сэра Генри Мэйна». См Parsons Т structure of social action. P. 687. Правда уже Дюркгейм в рецензии на Gemeinschaft und Gesellschaft, возводя генеалогию Gesellschaft'& не столько даже к Гоббсу и Спен серу, сколько к Марксу и Бентаму, кажется, намекает на происхождение Gemeinschaft'а из теории Аристотеля, однако не развивает эту тему сколько-нибудь подробно. См. также следующее примечание Ф. Тённис Прежде всего — и об этом не следует забывать — Теннис вырабатывает понятия чистой социологии. Но проблема, как мы видели, кроется в самих этих чистых понятиях. Пока Geme inschaft и Gesellschaft рассматриваются на уровне фундаментальных определений просто как оппозиция двух форм социальности, это еще не столь заметно, хотя проблема появляется сразу же. Когда аппарат теории обогащается все новыми и новыми категориями, внутренние напряжения конструкции проявляются все сильнее. Так, никакого внятного разрешения не получает противоречие между интуитивно-философским и на учно-рациональным способами познания вопрос о субстрате социальности, претерпевающей изменения или, по крайней мере, выступающей как то единство, в котором проводится различение тоже остается непроясненным. Но самое глав юз Возможно ли. — говорит Дюркгейм, — чтобы эволюция одной и той же сущности, общества, начиналась сего органического существования и затем последовательно приводила к превращению в чистый механизм Между этими видами существования — такое нарушение непрерывности, что нельзя понять, как бы они могли быть частями одного итого же развития. Примирять таким образом теории Аристотеля и Бентама означает просто поместить противоположности друг подле друга. Необходимо сделать выбор если общество — это часть природы, то оно остается ею до самого конца (Цит. по английскому переводу Cahn- тап W. J. Tönnies and Dürkheim. An exchange of reviews / / Ferdi nand Tönnies. A new evaluation. P. 247). Теннис, отвечая на возражения Дюркгейма, специально касается этого вопроса Я никогда не говорю об эволюции такой сущности, будь то Gemeinschaft или Gesellschaft; я говорю об эволюции культуры и, возможно, ее носителя, народа, причем народ понимается как биологическое ив лучшем случае (благодаря языку и т.д.), — психологическое единство. Однако все союзы и ассоциации составляются лишь посредством психологического консенсуса (Tönnies F. Soziolo gische Studien und Kritiken. Dritte Sammlung. S. 193. Цит. по Cahn- man W. J. Op. cit. P. 249). Вряд ли это разъяснение может считаться вполне удовлетворительным. Народ, культура, «биологи ческое/психологическое единство — все эти термины точно также нуждаются в дополнительном истолковании. Сам текст Тенниса дает достаточно оснований для тех интерпретаций, которые он вынужден оспаривать. Ю4 Это различение, — говорит Луман, — можно понять, только уяснив себе, что здесь не формулируются понятия, наследующие „ k o i v c o v i k ", но что „Gesellschaft" и „Gemeinschaft" означают ное, как нам кажется, это невозможность удержать планку Gesellschaft'а при переходе к описанию государства. Государство как союз, государство как единство, государство как общая воля, государство как лицо — все эти определения, конечно можно и должно поставить в соответствие с рационально-дого- ворным ом. Но единство государства есть нечто иное, нежели единство партнеров по контракту. Государство надстраивается над этой рациональностью, и оно же гарантирует ее возможность как реального процесса, не разрушаемого враждебностью партнеров, которая может оказаться сильнее чем эгоизм расчета. Но само государство к рациональности не сводится. В большей или меньшей мере оно не может не быть морально-политическим единством, и как раз потому, что это — единство тех же самых людей, которые конкурируют и заключают контракты, в новое время общество |