Тённис Ф. Общность и общество (2002). Gemeinschaft und Gesellschaft
 Скачать 12.89 Mb.
|
|
§ 9. Чувство — Задатки и обстоятельства — Задатки и упражнение — Научение — Человеческая природа Вторая и третья природа — Страсть — Отвага — Гений — Качества воли Но прежде всего прочего здесь следует подытожить намеченное воззрение в некоторых всеобщих аспектах и расширить его до определения дальнейших понятий. А) Всякая специфически человеческая и, таким образом, сознательная деятельность (обычно именуемая произвольной) в той мере, в какой она связана с сущностной волей, должна выводиться из ее свойств и из степени ее возбужденности в каждый момент времени. Состояние возбужденности мы должны понимать как некое настроение, как аффект, или же как определяющее представление, мнение, иллюзию, в самом же общем случае обозначаем как чувство [Gefühl], которое в тоже время как бы задает и направление действия или его вид и способ мы поступаем так, как нам по душе, как мы привыкли, наконец, как нам представляется нужным. В каждом случаев головном мозге скапливается нервное напряжение, которое передается мышцам, поскольку не может разрядиться в самом мозге, нов этом оно обусловливается отчасти наличными внешними раздражителями, отчасти взаимосвязью всего организма (нервной системы, в рамках которой привычными путями являются те, которые требуют наименьшей затраты сил. Как расходование и применение силы все эти действия обусловлены, таким образом, предшествующим или одновременным ее накоплением, которое, хотя и происходит как бы на унаследованной основе и почве, само может осуществиться только благодаря труду. Труд этот состоит в формировании мозга, в его росте, поддерживаемом самими ментальными функциями, постоянно подпитываемыми вегетативной системой. Сила, которая совершенствуется и приумножается благодаря последним, нов тоже время поступает извне, представляет собой интеллектуальный опыт. Она приобретается отчасти благодаря отдельным или связанным между собой продуктам деятельности органов чувств, каковые каждый раз производятся при содействии уже накопленной силы головного мозга, включающей части предшествующего опыта отчасти благодаря работе всех остальных органов, в особенности той их работе, которой руководят чувства и мозги среди разновидностей которой наиболее значительной по своему воздействию является собственная речь одновременно она включает в себя и упражнение в крайне сложной мозговой и мышечной деятельности, и восприятие посредством собственного слуха отчасти же, наконец, благодаря особой деятельности самого мозга, каковая бывает троякого рода 1) сохранение и воспроизводство непосредственно самих идей — функция собственно памяти, 2) придание формы последними связывание их в самостоятельные образы, которые как бы ведут свою собственную жизнь и движутся перед внутренним взором — в высшей степени субъективная, те. обусловленная самобытной энергией памяти работа фантазии и 3) разложение и соединение представлений с помощью имен, которые мы принимаем или отвергаем — таково осознанное воспоминание а только его особым ответвлением и является сравнивающее, оперирующее понятиями мышление или счет [Rechnen]. В) Формирование особых видов расположенности как основных направлений воли зависит большей частью от внутренних условий (задатков) и менее всего — от внешних (обстоятельств. В развитии привычек задатки и обстоятельства можно мыслить как оказывающие равное воздействие, в модификациях же памяти обстоятельства перевешивают. Тоже самое можно сказать, если оценить результаты упражнения — в частности, того особого упражнения, которое было нами выделено как научение. Ведь и возможность упражняться, как всякий знает, обусловлена задатками, и успехи тут бывают в высшей степени различными. Но скудные задатки благодаря интенсивным упражнениям могут по меньшей мере сравняться с более щедрыми, но плохо развитыми упражнением. Это касается как зачаточной наклонности к особым искусствами свершениям [Leis tungen], таки задатков, располагающих к определенным видам поведения, действия или мышления вообще. Обычно — ив этом с традиционными воззрениями согласуется теорема Шопенгауэра — мы делим душевные задатки и качества (те, что не относятся к природным) на интеллектуальные и моральные. При этом первые понимаются исключительно как способности, и только вторые — как приязнь или неприязнь к чему-либо. Для настоящего рассмотрения актуальны лишь разновидности воли которые, с одной стороны, имеют свою объективную действительность в совокупной телесной конституции, ас другой — в каждом состоянии суть в тоже время способности к тому или иному совершенству. Отчетливее всего они распознаются по тем вещами занятиям, к которым расположено то или иное существо далее, по тем, к которым оно легко привыкает и наконец, по тем вещами занятиям, в отношении которых оно обнаруживает способность легкого и прочного запоминания. С) Но все, что относится к расположенности (тек человеческому инстинкту, привычке и памяти человека, можно понимать как то, что было из его природы усвоено и переработано в их своеобразное содержание таким образом, что оно составляет единое целое с этой природой. Иными словами если допустить столь полное тождество расположенности с изначальными свойствами человеческой природы, что при благоприятных обстоятельствах она развивается параллельно росту всего организма, то привычка (как развиваемая упражнением) образует вторую природу а память (как развиваемая подражанием и научением) — третью Но природа всякого живого существа неизменно проявляется в усвоении и отторжении, в нападении и защите, в приближении и бегстве, или же, в психическом ив тоже время ментальном выражении в удовольствии и боли, в стремлении и отвращении, в надежде и страхе, наконец, если прибегнуть к нейтральным логическим понятиям — в утверждении и отрицании. Всякая жизнь и воление есть самоутверждение, и потому — утверждение или отрицание всего того, в зависимости от той связи, в какой оно находится с самостью (как единством души и тела, и оттого, каким оно ощущается и предощущается (те. испытывают лик нему вожделение или отвращение хорошим или дурным, дружественным или враждебными в той мере, в какой дело действительно таки обстоит. Нов целом содержание нашей особой природы или нашей собственной самости можно определить как то, что мы можем или к чему мы способны — как нашу реальную силу, теток чему мы имеем воление и что мы имеем в качестве предмета наших волений, всю взаимосвязь наших инстинктов, привычек и памяти. А в отдельном волении это, в частности, проявляется а) через непосредственное (инстинктивное, вегетативное) выражение чувств, каковое неотличимо от них самих как сжатие (сокращение) или растяжение (расширение) телесной массы, причем индивидуальное тут принимается во внимание меньше всего Ь) посредством перетекания чувств в экспрессивные движения, жесты, звуки с) посредством их прояснения и возведения на уровень суждений в виде предложений, которые произносятся или выражаются по образцу произнесенных (мыслятся, в чем индивидуальное проявляется всего значительнее. Далее, сила и природа человека раскрывается также в том, что объективно является его свершением в той реальности, причиной которой считается его бытие и действие, те. его влияние, его поступки и произведения его труда. Но чем больших трудов требуют некоторые из этих свершений, тем в большей мере человек, для того чтобы овладеть соответствующими искусствами, оказывается вынужден подражать своим товарищами учителям, к каковому действию — к подражанию — у него, как и у его сородичей из животного мира, в качестве наследуемого признака тоже имеются, таким образом, определенные задатки и склонности. D) С учетом всех этих проявлений делаются попытки постичь внутреннюю суть или сущность человека. Если сама по себе, в своем необходимом для него действии, эта сущность есть нечто иное, как слепое влечение и порыв, то все же последний по- разному заявляет о себе в растительной, животной и ментальной жизни. Если он выражается в наиболее значительных и глубоких чертах, то мы, в первом случае, называем его страстью [Leidenschaft] как влечением к наслаждению, всеобщим жизненным порывом [Lebensdrang], с наибольшей энергией раскрывающимся в стремлении к оплодотворению или в сладострастии далее, в качестве деятельного порыва [Tatendrang] или стремления задействовать животную силу, мы можем назвать его отвагой [Mut] и, наконец, ментальный творческий порыв [Schaffen sdrang] или стремление упорядочить, оформить и сообщить другим то, что живо в нашей памяти или фантазии, мы определяем как гений [Genie]. Каждому человеку присуща известная мера страстности каждому — известная мера отваги и каждому — известная мера гениальности. Но все эти качества нужно всегда мыслить в связи с определенными действиями, в силу чего первое оказывается наименее, а последнее — наиболее переменчивым. И сразу же становится ясно, что все это лишь специальные понятия для определения простых формообразований сущностной воли, или что в основе страсти лежит расположенность, в основе отваги — привычка, а в основе гениальности — память. Нов той мере, в какой сущностная воля находит свое выражение в этих общих формах (которые включают в себя, как зависимые, элементы воли избирательной, мы можем ее особо охарактеризовать как естество [Na turell]. В естестве человека тенденции и силы страсти, отваги и гения в различных отношениях перемешаны между собой. Но страстность и живость составляют изначальный признаки как бы основу этого понятия. И эта основав ее применении и ее действенности в качестве утверждающего или отрицающего поведения человека в отношении других людей называется настроением [Gesinnung], в частности любовью или ненавистью. Поэтому, далее, отвага, как воля кис пользованию этого настроения в дружественных или враждебных целях, и потому как средоточие моральных качеств, называется нравом [Gemüt]. Наконец, свойственный индивидууму гений как память и воля к мысленному взвешиванию и оцениванию своих и чужих, дружественных или враждебных способов поведения и качеств, те. как понятие, выражающее моральные тенденции и мнения (благие намерения, по бщему согласию определяется как совесть [Gewis sen], Е) От этих формообразований зависят волевые качества которые вызывают либо восхищение, похвалу и почет, либо презрение, упреки поношение. Во всеобщей сфере добрая воля (а лучше, с перестановкой акцентов, добрая воля в противоположность способности мочь и полноценному свершению состоит в интенсивном напряжении наличных сил, которое объективируется в какой-либо деятельности или же в ее готовом результате. Таким образом, сила (как оснащенность к каким-либо действиями тем самым каких возможность) и воля (каких действительность, которые до сих пор понимались вместе, здесь отделяются друг от друга первая — как твердая и неизменная субстанциальная воля, вторая — как функция, и потому как распадающаяся, текучая сила, и отношение между ними подобно тому, каким связаны между собой потенциальная и кинетическая энергии. Ив то время как в общем и целом силы и способности выступают как (от судьбы или от Бога) принятые дары, под субъектом проделанной работы — и ее результатов, и деятельности самой по себе — понимается сам человек в его неизменном единстве и индивидуальности не в том особом и рассматриваемом ниже смысле, что он (прежде, в мыслях своих) стремился к ней как к предмету своей воли или выбора, а мог стремиться и к чему-то другому, нов том, что, даже если деятельность и волю брать как тождественные, отдельная и особенная воля, по-видимому, вытекает и возникает из совокупной и всеобщей. Согласно основополагающим определениям, разница тут, по сути дела, состоит в различии между простым развитием имеющихся задатков и, напротив, — их дальнейшим формированием посредством упражнений (входе обучения и применения. В упражнении принимает полноценное участие уже развитой человек, человек в целом, в частности его специфические свойства рассудок, разума говоря языком физиологии — определенные центры его головного мозга. Поэтому суждение о деятельности или об отдельном волении затрагивает всю его сущность как достаточную причину или объемлющее целое если бы последнее было иным, иным были бы и его воздействие или его часть но поскольку оно таково, таковы же должны быть и эти воздействия и части. В соответствии с этим в совокупной сущностной воле выделяются устойчивые свойства, дающие о ней представление, скорее, не как о силе субстанции, а, в означенном смысле, как о воле и деятельности таковы, если они проявляются с размахом и значительностью, ее особые предпочтения, достоинства, добродетели [Tugenden]. А именно всеобщей добродетелью является энергичность [Ener gie] — деятельная сила или сила воли в качестве же ее особенных выражений в сфере поступков можно привести храбрость [Tapferkeit], в сфере труда — прилежание [Fleiß] (или серьезность, рвение, старательность. Таким образом, они коррелятивны понятиям страсти, отваги и гения. Ведь если значение последних может быть ограничено характеристикой воли как природной силы, одаренности (пусть ив столь различном ее применении, то первые, в особом смысле, действенны еще и как разумная воля, как принципы человеческого усердия, упражнения, труда. — Но подлинная и моральная доброта воли и, следовательно, доброта человека тем не менее не обнаруживается в этих добродетелях и их всевозможных вариациях. Подобно тому как благодаря своим способностями искусству человек представляет собой нечто особенное, редкое и полезное и может быть назван добрым ремесленником, добрым солдатом или хорошим писателем — ноне добрым человеком таки благодаря упомянутым добродетелям, благодаря доброй и энергичной воле к каким-либо возможным действиям его можно назвать дельным, значительным — но никогда уже и добрым человеком. Доброта человека (если употребить такое всеобщее понятие) целиком состоит в его поведении по отношению к другим людям и потому связана исключительно стем, вторым рядом проявлений сущностной воли. Она представляет собой непосредственно дружескую и благоприятствующую тенденцию воли, уважение (цвет благороднейшей души, как сказал поэт, готовность к сорадованию и состраданию, привязанность и благодарную память о друзьях — спутниках жизни. Поэтому чистое и прекрасное настроение мы можем определить как искренность [Aufric htigkeit] и правдивость глубину, как мы говорим, и благородство нрава, в частности как доброту [Güte]; благость же и добропорядочность совести, эту деликатную и, быть может, несколько щепетильную совестливость — как верность [Treue]. Из этих трех качеств можно вывести все естественные моральные ценности. В сравнении же с таковыми все обычные достоинства воли, сколь высоко их ни оценивать в остальных случаях, в моральной сфере должны выступать как безразличные Из смешения суждений одного и другого рода в посвященных этой тематике рассуждениях возникает превеликая путаница. Но, разумеется, эти безразличные добродетели приобретают моральное значение в той мере, в какой они доставляют кому-либо отраду, способствуют чужому благу, представляют собой полезные свойства или силы и, по-видимому, культивируются в таких целях. Напротив, их отсутствие или наличие противоположных качеств в тем большей мере не только вызывают презрение и упреки, но и могут быть восприняты как крайне оскорбительная и потому злая воля (воля, возбуждающая неприязнь, тогда как добрая воля пробуждает ответную расположенность. Восхищение достается добродетелям, презрение — порокам, даже если эти качества присущи врагам хотя в таком случае первые могут быть столь же устрашающими, сколь вторые — отрадными и выгодными Примечание (1911). Предложенное здесь различение нравственных ценностей особенно важно также и для концептуального видения социальной жизни, а стало быть, для антитезы общности и общества, и регулярно упускается из виду малосведущими писателями. Напротив, уже Гоббс остро подчеркивал его значимость, когда говорил (см De homine. C.XIII, 9 О человеке. Гл.ХШ, 9]): Три главные добродетели — храбрости, благоразумия и умеренности — это добродетели не граждан как таковых, а граждан как людей ибо они полезны не столько государству, сколько самим отдельным индивидуумам, которые ими вооружены. Государство, правда, сохраняется лишь благодаря храбрости, благоразумию и умеренности добрых граждан, но и погибает оно из-за храбрости, благоразумия и умеренности его врагов 10. Избирательная воля — Единство Совершенно иной оказывается тот способ рассмотрения, который своим предметом делает волю как продукт мысли, как избирательную волю. Ведь возможность такого рассмотрения предполагает в качестве своего условия уже готовый образ органической человеческой воли, и бесчисленные начинания, которые обнаруживаются во всякой памяти в виде представлений о будущей деятельности, могут получить свое многообразное развитие лишь благодаря упорной, постоянно возобновляемой и расширяемой Цит. по Гоббс Т Соч. в 2 т. М .,1989. Т. С. Все цитаты поэтому изданию приводятся с небольшими изменениями сообразно немецкому тексту. (Прим. ред.). 161 И Ф. Теннис работе мышления. В мышлении отдельные тенденции или силы упорядочиваются или подвергаются упорядочению в системы, где каждая занимает свое место и выполняет свою функцию в связи с остальными. Но такое единство, если его противопоставлять мышлению, всегда предоставляет возможность выразить себя, возможность действовать всему человеческому существу в целом. Мысленная цельте. вожделенный предмет или желаемое событие, всегда задает меру, по которой ориентируется и определяется надлежащая деятельность. В наиболее совершенном случае мысль о цели даже господствует над всеми другими мыслями и соображениями, а следовательно, и над всеми поступками, доступными произвольному выбору они должны служить ей, вести к ней (conducere) или, по крайней мере, ей не препятствовать. Поэтому многие цели подчиняются одной, или же многие мысли о целях соединяются водной общей, реализация которой необходима для осуществления всей их совокупности и потому представляется средством. В силу этого они сами вновь и вновь низводятся на уровень средства именно — в связи с более высокой целью и благодаря ей. Совершенное господство мышления над волением выявило бы тем самым иерархию целей, ив этой иерархии все, что составляет предмет воления, следовало бы в конечном итоге возвести к наивысшей и наиболее всеобщей цели, или же к нескольким таковым, если, к примеру, несколько таких целей оказались бы сопряжены друг с другом как независимые и обладающие одинаково высоким значением. Но и эти верховные цели, согласно предложенной концепции, получают свою силу от мышления, поскольку оно признает их и дает им свое подтверждение, сохраняя тем самым свою суверенную значимость. Сообразно такому положению дел все проявления воли должны выводиться или объясняться на основе мыслей, которые как бы господствуют над ними или составляют их фон. — Тенденция к такому господству проявляется в каждом акте интеллекта мыслимого как таковой, ведь и всякое актуальное восприятие служит руководству и направлению тех побуждений, которые происходят из сущностной воли. Хотя оно и не порождает мотивов но зато дает директивы уже имеющимся. Представления и мысли могут даже создавать необходимые условия или давать повод для того, чтобы дремлющие потенции воли получили свое выражение, и все же последние, по сути своей, остаются независимыми от них, подобно тому как природная силане зависит от законов движения. Но мышление берет на себя роль господина оно становится тем богом, который извне сообщает движение косной массе. Поэтому оно само должно мыслиться как отделенное от изначальной воли (из которой оно тем не менее возникло) и свободное от нее, как выражающее и содержащее в себе волю и желания, а не как выражающееся и содержащееся в них. Стало быть, возможность избирательной воли основывается на том, что произведения мышления могут оставаться неизменными в отношении будущего поведения и, хотя вне удерживающего и сохраняющего их мышления они суть ничто, будто бы обладают независимым существованием. Поскольку же это мышление как волевое, а равно и двигательное состояние предшествует другим волевыми двигательным состояниями ощущается как порождающее их, постольку у первых в поле зрения попадает только их психическая, ау вторых — только их физическая сторона, и таким путем приходят к заключению, будто душа (или воля) воздействует на тело, что невозможно, так как душа (или воля) тождественна телу. Истина в этом случае состоит в следующем поскольку этим мыслительным продуктам может быть приписано какое-либо существование (что принадлежащем понимании вполне допустимо, постольку идеально действительное воздействует на реально действительное идеальная воля — на реальную волю (ведь и возможность быть приведенным в движение еще должна быть истолкована в психическом смысле, идеальная материя — на реальную материю, в чем выражается в высшей степени сложный физиологический процесс, входе которого определенная порция энергии головного мозга через нервы и мышцы передается членам тела 11. Формообразования избирательной воли Понятие избирательной воли прежде всего следует подразделить натри простых формообразования, в зависимости оттого, соотносится ли она а) со свободным образом действий вообще, тес выбором предмета и связанной с ним деятельности. Назовем эту форму осмотрительностью [Bedacht]. Подразумевается, что здесь друг с другом встречаются две враждебные идеи, а именно идея удовольствия и идея неудовольствия. В мысленном выражении первая составляет основу одного, а вторая — другого воления. В мыслях они уживаются друг с другом, взаимно друг другу служат. Как воля осмотрительность направлена на то болезненное, что по природе не является предметом воления, — но лишь ради того отрадного, что порождается ими из него вытекает и что, таким образом, в тоже время собственно и действительно составляет предмет воления или желания. Но до поры до времени это последнее должно отступить на задний план, не получив в качестве фоновой мысли непосредственного изъявления. Так идея противления оказывается подчинена волению, а идея воления — противлению, они обретают единство, высвобождается их общий смысли цель, а именно избыток удовольствия, который приветствуется безоговорочно. Такое же отношение имеет место, когда от одного удовольствия отрекаются ради другого или терпят боль, дабы избежать ее в будущем. Суть дела в противопоставлении. Ибо деятельность мышления в отношении его будущего произведения приводит к острому разрыву между целью и средством, который становится абсолютными отчетливым благодаря их противопоставлению, когда одно становится отрицанием другого, а именно цель — благом или удовольствием, а средство — злом или болью. Будучи объектом мышления, ни тони другое как таковое не ощущается но их понятия мыслятся в противоположности, как не имеющие друг с другом ничего общего, кроме той шкалы, под которую они были сведены. Поскольку одно полагает себя в качестве причины другого, оно полагает и свою необходимость в связи с ним, для того чтобы стать предметом воления, коль скоро предвкушаемое удовольствие кажется достаточно большим, чтобы уравновесить такую жертву. Причина и следствие уравниваются, таким образом, по своей ценности они должны быть соизмеримы, те. разделены на свои элементы и сведены к мерным единицам, общим для обеих величин. Поэтому здесь как ирреальные и воображаемые исчезают все качества удовольствия и неудовольствия они должны обратиться в чисто количественные различия, так, чтобы в нормальном случае квант удовольствия и квант боли были равны и противопоставлены друг другу. — Другую форму избирательной воли, когда она направлена Ь) на определенные отдельные поступки, я называю предпочтением [Belieben]. Оно исходит из уже готового, размышляющего о своих возможностях Я, в течение определенного времени не изменяющего свое бытие в отношении стоящей передним цели, даже если эта цель и наличествует лишь ради многих других целей, полагающих ее в качестве точки своего схождения. Теперь все должны, скорее, равняться на это Я в пределах его области, ив то время как все изначальные цели выводятся из общей массы интеллектуального опыта — те. из воспоминаний и знаний о приятных вещах и ощущениях, — в нем все такие связи почти полностью стираются. Поэтому в его распоряжении находится лишь однородная и индифферентная масса актуальных и подобающих ему возможностей, и оно каждый раз определяет косу ществлению именно столько из них, сколько представляется необходимым для оказания предполагаемого воздействия. Множество отдельных возможных поступков, которые словно мерещатся размышляющему в качестве реальных объектов, как бы сводится воедино и выстраивается передним, чтобы именоваться уже не его возможной, а его действительной волей, которая отныне помещается между ними вещами как некое решение, но, поскольку это его воля, она целиком и полностью немощна и несущественна как раз против него самого, так что автор может с такой же легкостью оставить свое дело и уничтожить его результат. Но пока дело продолжается, он может обращаться с вещами и существами по своей воле, поскольку она сама мыслится как воздействующая на вещи, или же, если субъект мыслится как прямая причинность (в физическом смысле, то его произведение все же может и должно ориентироваться на его волю как на некий прообраз или предписание, в котором содержатся всеобщие черты того облика, особые контуры которого формируются вот дельном событии. — Но чем предпочтение и решение являются в связи с поступками, тем св связи с самим мышлением является понятие [Begriff], а именно связующее суждение об употреблении слов в определенном смысле, которого размышляющий может и хочет придерживаться в произносимых им предложениях, будучи в тоже время в состоянии применять такую единицу в качестве масштаба для сравнения и согласованного с ним обозначения действительных вещей и отношений. Ибо само понятие, скажем, понятие круга, есть всего лишь мысленная вещь, по сходству с которой, однако, считаются кругами и соответствующим образом трактуются данные (либо построенные) фигуры на плоскости. Здесь можно видеть, как мышление выполняет собственную свою функцию, состоящую в том, чтобы в противовес множественности и изменчивости опыта формировать и удерживать простые и константные схемы, с которыми могут быть соотнесены многие явления, чтобы одно можно было наилучшим образом выразить в другом. Таковы же понятия правильного или полезного и целесообразного, которые размышляющий субъект сформировал или, по крайней мере, подтвердил для себя, чтобы ориентироваться по ним в суждениях и действиях. По ним он измеряет, насколько ценны для него те или иные вещи, и что ему следует сделать, чтобы достичь желаемого. Поэтому такие понятия либо содержатся в принятом решении implicite, в виде своих элементов, либо же они применяются к нему как всеобщие максимы. — В случае осмотрительности осуществляемое действие покрывается самой мыслью. Предпочтение относится к нему как нечто всеобщее, чему подчинено множество частностей. Наконец, понятие оставляет открытым вопрос об осуществлении действия посредством того или иного поступка и ставит его в зависимость от своего собственного осуществления в самом мышлении. Для понимания осмотрительности нужно исследовать намерение или цель в случае предпочтения, где цель предполагается, исследуются основания в случае же понятия — цель, ради которой оно было сформировано 12. Совокупные формы Совокупные формы избирательной воли, содержащие в себе элементы воли сущностной, должны поэтому пониматься как системы мыслей, а именно намерений, целей и средств, которые человек носит в своей голове в качестве аппарата [Apparat], позволяющего ему воспринимать действительность и как-либо обращаться с ней, из чего можно тем самым вывести по крайней мере основные черты его произвольных поступков, коль скоро они не вытекают из совокупных форм его сущностной воли. Такую систему мы в общем и целом будем называть стремлением [Bestre bung]. Именно оно господствует над избирательной волей, хотя ее носитель вполне может подчинить себе эту сумму своих желаний и целей и ощущать ее как результат своего свободного выбора. Отсюда, в частности, вытекает его дружественное или враждебное поведение по отношению к другим людям если он обладает понятием о том, что это послужит его стремлению, то там, где его настроение остается неопределенным, ему легко будет выбрать первое либо второе, и несколько затруднительнее — при столкновении с предрассудком, который нужно будет преодолеть. Поэтому устремленный человек не раздумывая напускает на себя тот или иной вид, если эта видимость может подействовать также, как и равная ей действительность. Планам, которые были бы сорваны из-за правдивого слова, может поспособствовать ложь. Сдерживать свои чувства, если они отвратительны и ужасны, нас учит совесть. Скрывать их там, где их обнаружение могло бы причинить вред, входит в понятие и правило обычного жизненного благоразумия. Но принимать или отклонять их проявления в зависимости от требования обстоятельства зачастую даже выказывать признаки чувств, противоположных тем, что испытываешь на самом делено прежде всего — скрывать свои намерения [Absichten] или, по крайней мере, окутывать их пеленой неопределенности — это свойственно тому образу действий, который руководствуется расчетом [Berechnung], и таково понятие аппарата в другом его определении. Устремленный человек ничего не хочет делать зря все, что он делает, должно ему что-то приносить, то, что он отдает, должно вернуться к нему в другом виде, он все время озабочен собственной выгодой, у него во всем есть свой интерес. Расчетливый человек стремится только к конечному результату казалось бы, он многое делает понапрасну, нов его калькуляциях это предусмотрено и внесено в ценностный реестр, и окончание его действий должно не только возместить все потери, но и принести такую выгоду, которой не соответствует никакая часть изначальных затрат — эта выгода есть его цель, которая, по всей видимости, не стоила ему никаких особых средства была добыта лишь благодаря правильному распределению уже имеющихся, благодаря их рассчитанному и заранее подготовленному употреблению сообразно времени и месту. Поэтому расчет в большей мере проявляется во взаимосвязи широкомасштабных действий, нежели в отдельных мелких чертах, речах и манерах. Устремленный человек ищет свой путь, а видит перед собой лишь его короткий отрезок он сознает свою зависимость от случайных событий и уповает наудачу. Расчетливый сознает свое превосходство и свободу, знает про себя, что он уверен в своих целях и является господином над своими властными средствами, которые находятся в зависимости от его мыслей и привлекаются им сообразно его решениям, пускай со стороны и может показаться, что они движутся по своим собственным путям. А совокупность знаний и мнений о регулярном или вероятном ходе событий, знаний, которые кто- либо может хранить, иметь перед собой и использовать, независимо оттого, подвластны или неподвластны эти события его определению, и, стало быть, знание о собственных и чужих, противодействующих или благоприятствующих силах (из которых первые надлежит преодолеть, а поддержкой вторых — заручиться) я называю его сознательностью [Bewußtheit]. Чтобы расчет оправдался, последняя должна лежать в основе всех приготовлений и оценок. Это готовое к использованию, годное для планомерного применения знание, теория и метод господства над природой и людьми. Сознательный индивидуум пренебрегает всеми темными чувствами, предчувствиями, предрассудками как обладающими в этой связи ничтожной или сомнительной ценностью и хочет строить свои планы, свой образ жизни и свой взгляд на мир лишь сообразно своим ясно и отчетливо сформулированным понятиям. Поэтому подвидом самооценки сознательность обращает свое порицание против собственных (практических) глупостей точно также, как совесть — против замеченных за собою низостей. Первая есть наиболее высокое и духовное выражение избирательной воли, вторая — наиболее высокое и духовное выражение воли сущностной 13. Верховная цель Верховная цель, господствующая в системе человеческих мыслей, является предметом воления только в мыслях, поскольку воление есть энергичное желание. Она мыслится как будущее, приближающееся удовольствие. Она не предоставлена свободе человека, как нечто такое, за что можно было бы пожеланию приняться, а потом бросить, что можно было бы просто взять и к чему-либо применить, а можно и оставить без дела. Напротив, она представляет собой нечто чуждое возможно — содержание чужой воли, чужой свободы, и с необходимостью — нечто отличное от собственных поступков и действий. Ив тоже время то, чего желают и почему тоскуют все, а именно счастье [Glück]. Прежде всего это благоприятные, отрадные обстоятельства, которые облегчают жизнь и деяние, позволяют достичь успеха в труде, пройти невредимым через опасности обстоятельства, которые, пожалуй, можно предвидеть и предвозвестить, нови димо, уже никоим образом нельзя породить — как нельзя вызвать хорошую погоду. К тому же немногое из того, что мы желаем, мы также можем и готовы сделать целью, которую хотим осуществить или достичь. И все же таково счастье к которому стремятся за которым гоняется и охотится несметное множество людей, как будто все дело в некой цели [Ziel], которой им нужно достичь носятся сломя голову, потому что желание их столь сильно, или потому что они боятся, что цель уйдет от них, что другие опередят их и завладеют ею, или же как если бы она ускользала от них и нужно было настичь ее и схватить или хотя бы поразить издали стрелой или пулей. В таком представлении счастье подобно некому внешнему предмету, которым якобы можно овладеть за счет применения своих сил, — если при этом посчастливится, те. если окажутся благоприятными случайные обстоятельства. Но можно понадеяться и на них или даже — с учетом их вероятности — предпринять или отважиться на что-либо, принимая в расчет риск неудачи или проигрыша, как это делает игрок. И все же неустанные или часто возобновляемые попытки здесь, в свою очередь, тоже подобны стремлению и борьбе, как если бы мы хотели стать господами самого случая. Ив самом деле, правильное предвидение событий есть своего рода господство над ними хотя их и нельзя изменить, зато по ним можно править свои действия, чтобы использовать благоприятные и избежать дурных. Таким образом, оно позволяет сэкономить на напрасных попытках и вдохновляет на другие, более перспективные. Но как раз такое предвидение возможно только в ограниченных областях как чисто фактическое познание оно крайне ненадежно, как познание из причин — крайне несовершенно. Там, где оно было бы одновременно и надежно, и совершенно, упразднялось бы понятие случая за которым, однако, во всех областях происходящего, где имеют место непривычные и неизвестные обстоятельства, сохраняется широчайшее игровое пространство, которое тем обширнее, чем дальше мы от цели и чем меньше успех зависит от нашей собственной силы и оттого, как она детерминирована качествами неизменной воли хотя и они лишь от момента к моменту бывают надежным фактором в ее судьбе. — Но если мы стремимся к счастью, преследуем его, то благодаря мышлению будущее событие уподобляется такому предмету, действительность которого будто бы обусловливается его причинами, а эти причины, по- видимому, находятся в нашем распоряжении как наши собственные возможные способы поведения. И определяя в связи с этим свою избирательную волю как возможность распоряжаться теми или иными средствами, человек превращает частицу своей воображаемой свободы в ее противоположность — сначала тоже всего лишь воображаемую, но по мере осуществления становящуюся реальной. Будучи обычно господином над самим собой, он связывает себя и становится своим собственным должником и рабом. Ибо, разумеется, вся эта концепция может быть воспринята в своей чистоте только если любая такая произвольная деятельность представляется некей жертвой и, следовательно, такой деятельностью, которая сама по себе осуществляется неохотно, против воли, так что только мысль о цели (единственно желанной, те. о наслаждении, выгоде, счастьи может подвигнуть к ней как к добровольной деятельности. А добровольный характер последней есть как раз несвобода вот ношении самого себя, или самопринуждение, коль скоро внешнее принуждение и нужда этот характер разрушает. Всякая избирательная воля содержит в себе что-то неестественное и фальшивое. Этим объясняется и то ощущение, которое возникает у беспристрастного зрителя и сказывается в том, что такую деятельность часто называют деланной, форсированной, тенденциозной или преднамеренной ощущение эстетической и моральной неудовлетворенности, которая нередко прорывается в жизни ив поэзии 14. Стремление к власти и деньгам Однако (как достаточно широко известно) к наслаждению, выгоде и счастью стремятся в высшей степени многообразными способами высшее благо подозревают обретающимся в самых различных вещах. Но такие предметы можно, в свою очередь, подразделить по их соотнесенности стремя видами жизни. Внутри каждой категории можно, опять-таки, провести дихотомию ведь цели выглядят по-разному, когда само мышление оставляет за собой возможность наслаждаться и черпает это удовольствие главным образом в своей деятельности, и когда наслаждений в принципе требуют собственно содержащиеся в нем, подчиненные ему, но оттого, пожалуй, не менее сильные влечения и вожделения. Таким образом, в последнем случае мы имеем дело с удовольствиями низших частей души и, стало быть, широких масс, в первом же — с удовольствиями высших частей, те. немногих избранных и благородных. Можно быть субъектом весьма ярко выраженного произвола (даже ив ментальной сфере, и тем не менее знать только низменное счастье и оставаться в неведении относительно наслаждений мышления, так что такому субъекту ив голову не придет к ним стремиться — разве что ради других целей, представляющихся ему более истинными. С другой стороны, встречаются и такие, которые не придают большого значения низменному счастью, однако считают себя вправе применять любые средства ради того, что кажется им достойньГм вожделения. И тем не менее все сходятся в том, что им нужны некие средства или власть, гарантирующая, что, применив ее, они смогут обрести для себя столько наслаждений, сколько каждый раз пожелают. Поэтому прав Гоббс, когда он называет общей склонностью всего человеческого рода постоянное и неутомимое желание все большей и большей власти желание, прекращающееся лишь со смертью И причиной этого (говорит он) не всегда является надежда человека на более интенсивное наслаждение, чем уже достигнутое им, или невозможность для него удовлетвориться умеренной властью такой причиной бывает и невозможность обеспечить ту власть и те средства к благополучной жизни, которой он обладает без обретения большей власти (Левиафан. Гл.Х1).2 Именно поэтому такое вожделение по своему Гоббс Т Соч. МС Там же. С содержанию почти совпадает со стремлением обладать деньгами ведь деньги — в определенном социальном состоянии — означают власть над всеми благами и наслаждениями, которые они способны взамен себя предоставить они суть всеобщее благо, абстрактное наслаждение. — Однако действительные цели [Ziele] различаются между собой примерно таким образом, что их можно теперь охарактеризовать по разновидностям стремлений. В общем и целом на первое место я в один ряд ставлю а) своекорыстие и аа) тщеславие. Своекорыстие [Eigennutz] прогрессирует от всеобщих, грубых и чувственных предметов (которые сами в себе претерпевают многосложное развитие) к особым, рафинированными интеллектуальным формам. Мысленный же мотив, лежащий в его основе помимо органически-живот- ных раздражителей, был метко охарактеризован в положении только что процитированного автора, гласящем, что все духовное удовольствие состоит в том, что человек, будучи окруженным другими людьми и сравнивая себя сними, может проникнуться величайшим уважением к самому себе (О гражданине. I, 5).1 Именно здесь коренится тщеславие [Eitelkeit], или желание нравиться [Gefallsucht], стремление выделиться и блеснуть, вызвать удивление, заставить считаться с собой, произвести импонирующее впечатление. Если это наслаждение собственной властью или тем воздействием, которое она оказывает на других, становится непосредственной целью [Ziel] стремления, то тяга к наслаждению [Genußsucht] становится общей характеристикой, которая роднит его со своекорыстием ведь и полезного взыскуют только ради итогового наслаждения, даже если корыстолюбец гордится тем, что может отказаться от наслажде 1 Там же. Т. С ний, как разумный человек задумываясь о будущем и отдавая предпочтение полезному перед приятным. — Своекорыстие, как и тщеславие, составляет мотив общительности [Geselligkeit]: тщеславие нуждается в других людях как в зеркале, своекорыстие — как в своем орудии. — Особый облик, в котором оно в качестве своей особой цели [Ziel] рассматривает средства ко всем возможным наслаждениям, своекорыстие — и на это мы уже указывали — принимает в виде Ь) сребролюбия [Geldgier]. Тем самым тщеславие превращается в особого рода стремление к самоуслаждению с помощью внешних благ — в bb) стяжательство [Gewinnsucht] как утонченную форму сребролюбия стремление, нацеленное, скорее, на постоянный рост накопления денег и добра, нежели на какое-то их абсолютное количество, и потому никак неограниченное последним, а, скорее, возрастающее в соотношении с ним по мере того, как собственно сребролюбие насыщается и, отходя на второй план, уступает место помыслам стяжательства. То, что есть между ними общего, проще всего выражается в понятии алчности [Habsucht]. — Но если своекорыстие пользуется другими людьми как орудиями, то как стремление к таким нематериальными только в мышлении постижимым средствам, каковые представляет собой возможность распоряжаться волей людей и их мнениями о собственной силе, оно может быть названо с) честолюбием [Ehrgeiz]. Нов определенном смысле, совершенное господство над вещами, и тем более над людьми, достигается благодаря науке, превосходство которой состоит в том, что она выступает как знание взаимосвязей, всеобщих условий происходящего и, следовательно, как предвидение и предвозвещение будущего. Поэтому сс) любознательность [Wißbegierde] может стоять на службе у всех прочих целей, но, разумеется, также и отступать от такой службы и существовать лишь ради себя самой. Даже в наиболее чистом своем выражении она остается дальнейшей разновидностью тщеславия, хотя мыслитель или исследователь может быть доволен и счастлив тем мнением, которое он имеет о себе самом, сознавая высоту и содержательность своей точки зрения (что выражено в знаменитом стихе felix qui potuit rerum cognoscere causas1), так что благородная любознательность намного возвышается над обыкновенным тщеславием. С другой же стороны, друг в друга неприметно перетекают честолюбие и стремление к господству [Herrschsucht]. Господин хочет, чтоб его почитали, он хочет видеть и принимать внешние знаки того, что его власть признана, вызывает страх или любовь. Честолюбец хочет господствовать, хотя бы и только ради того, чтобы быть избавленным от господства других и одержать победу над их собственным рвением 15. Желания — Просвещение Сообразно такому воззрению, все эти побудительные причины суть нечто иное, как пустые мысленные желания, или непроизвольные влечения и разновидности самой расположенности, поскольку ее предметы были обращены в объекты и конечные цели мышления, ив соответствии с такими желаниями формируются, стало быть, отдельные акты произвола, находящиеся в систематической взаимосвязи сними они не являются (в отличие от свойств сущностной воли) ни непосредственной склонностью или тягой, нив известной мере наличествующей способностью к тому или иному труду, к поступками деяниям, цен Счастлив, кто мог познать причины вещей (лат Ф. Тённис 177 ностью и благотворностью которых измерялась бы их собственная ценность из них следует лишь то, что их субъект будет применять многие уже имеющиеся и находящиеся в его распоряжении средства, которые, по-видимому, могут вызвать желаемые последствия. Речь тут не идет о каком-либо оригинальном поступке, коим выражается и характеризуется индивидуальность субъекта но средство оказывается тем более правильным, чем в большей мере оно соответствует тому, чего хотели что делал бы некий абстрактный субъект, в неограниченном количестве получающий извне свои пригодные для любых целей средства, знающий их и видящий свою задачу только в том, чтобы соразмерить объем затрат стем воздействием, которого он стремится достичь, причем в качестве исполнения такой задачи сразу напрашивается в высшей мере простая и легкая манера отделаться от нее и пристроить где-нибудь в подходящем месте. Поэтому волю здесь нельзя похвалить и назвать доброй в отношении ее задачи, в отношении труда, который должен быть завершен похвалить как волю, выражающуюся в попытках и усилиях, которыми, для того чтобы стать созидательной, всегда должна сопровождаться даже совершенная способность избирательная воля не противополагается ни завершению, ни способности мочь, но ей противополагается лишь воплощение последнее хотя и запечатлевает ее вне коем деянии, произведении, которое можно хвалить или порицать, однако похвала и порицание никогда не будут связаны с волей к нему нив морально-индиф ферентном, нив моральном смысле в первом — потому, что избирательная воля не есть реальность, присущая существу человека во втором — потому, что она никогда не может заключать в себе прямое утверждение других существ, каковое определяется только настроением, нравом и совестью. Ибо чистое и свободное мышление вынуждено вновь и вновь задаваться вопросом обосновании или цели такого утверждения и может открыть это основание или цель только в связи с собственным благополучием только в связи с ним может иметь смысл чужое благополучие, и потому последнее должно быть подчинено первому и поставлено от него в зависимость. Предметом признания, восхищения будет тут только благоразумие как своеобразная добродетель и сноровка самого мышления, благодаря которой оно выбирает правильные средства для данных целей, предвидит возможный успех своих действий и вообще, насколько это возможно, пользуется всеми известными ему обстоятельствами. Благоразумие есть добродетель мозга, как быстрота есть добродетель нога острота — добродетель зрения или слуха. Оно не является добродетелью человека, потому что в нем не выражается вся его воля. Благоразумный человек рефлексирует, рассуждает о своих задачах и стремлениях он хитроумен когда благодаря расчету ему удается найти необычные средства и построить на их основе сложные планы он просвещен те. его понятия ясны и отчетливы, когда он обладает достоверными и правильными абстрактными знаниями о внешних взаимосвязях человеческих дели не дает себя запутать никаким чувствам или предрассудкам. Из связи и единства этих качеств вытекает непреклонность [Konsequenz] избирательной воли и ее осуществления, которая, как известное превосходство, как редкое и значительное качество, опять-таки становится предметом восхищения, но также и боязни |