Тённис Ф. Общность и общество (2002). Gemeinschaft und Gesellschaft
 Скачать 12.89 Mb.
|
|
§ 6. Расположенность — Развитие и рост — Органы чувств Врожденную склонность человеческого существа к известным предметами известным родам деятельности я называю свойственной ему разновидностью всеобщего животного инстинкта, или расположенностью [Gefallen]. Ею мы объясняем все, что нельзя объяснить иначе, кроме как через нормальный рост и развитие психической конституции, данной уже вместе с изначальным ростком. Расположенность составляет, таким образом, комплекс органических влечений, поскольку они целиком пронизывают и подчиняют себе также и человеческие действия и поступки, мысли и чаяния. Все отдельные идеи или ощущения здесь могут быть выведены из такого изначального единства и оставаться в необходимой взаимосвязи друг с другом. А это единство понимается в трояком определении А) как воля к жизни самой по себе, тек утверждению способствующих и к отрицанию препятствующих ей действий или ощущений В) как воля к пропитанию и к связанным с ним действиями ощущениями С) как воля к продолжению рода — и с этим последним определением понятие наполняется, ибо воспроизводство жизни есть сама жизнь, а содержанием особенной воли оно становится лишь в той мере, в какой для его цели становятся необходимы особенные действия и ощущения. Эти потребности и вожделения, которым соответствуют определенные, общие для всех организмов функции, задают основной тони в аккорде человеческих чувств. В восприимчивости органов чувств ив степени ее удовлетворения кроются все те различия в приязни или неприязни, которые в виде того или иного самочувствия и настроения образуют постоянные или временные индивидуальные признаки. Обычно они рассматриваются как всего лишь телесные состояния. В действительности же можно доказать, что и все, к чему бывает расположен [gefällt] собственно человеческий дух, те. мышление, зависит от них и оказывает на них обратное воздействие. Но изначальным, подлинными, по крайней мере, в той или иной форме свойственным всем живым существам посредником между внешними внутренним являются органы чувств, те. нервная система. Чувства, как и тело вообще, отчасти получают пищу от самих себя — ив этом они непосредственно обусловлены устройством и состоянием жизненных органов, а затем также своим собственным устройством и состоянием отчасти же оттого, что их окружает, от внешнего мира, к которому они по-особому и по-разному причастны ив существовании которого они убеждаются, ощущая его как приятный или как отвратительный, причем утверждающее чувство, или расположенность, и отрицающее, нерасположенность, непросто служат причиной соответствующих движений, асами являются таковыми они переходят в проявления самой воли в виде тех движений, которые посредством эфферентных нервных волокон вызывают сокращение мышц. Нужно либо изучить причины этих движений как таковых, а для этого надо сначала дать объяснение жизни вообще и вывести отдельную жизнь и ее развитие из всеобщей жизни, а затем, на этой основе, построить теорию нервных возбуждений, как они возникают во взаимодействии с внешними силами, накапливаются и частью, в свою очередь, передаются вовне, частью же, в силу вновь обретенного равновесного состояния молекул, переходят в состояние относительного покоя или напряжения. Либо же нужно описать историю и взаимосвязь ощущений, которые наделе являются лишь субъективной действительностью этих объективных биологических явлений Каждая клетка, каждая ткань и каждый орган есть некий комплекс единой в себе воли в ее соотнесенности с самою собой и со своим внешним окружением. Таки весь организм в целом. Его изменения, поскольку они представляют собой исходящие изнутри (из нервных центров) движения, благодаря которым поддерживается жизнь, всегда обусловливаются также и впечатлениями, одновременно получаемыми извне. Применительно к человеку последние рассматриваются лишь как животно-ментальные, в то время как выражения мыслятся исходящими из центров, заведующих органической жизнью, и таковы инстинктивные движения или проявления воли, посредством которых содержание ощущения утверждается или отрицается. С помощью чувств совокупная воля словно задает вещам вопросы, испытывает и проверяет их свойства но она сама решает и судит о том, соразмерны или несоразмерны они ее расположенности, хороши они или дурны. Животные и ментальные центры (спинного и головного мозга) и органы здесь мыслятся задействованными лишь постольку, поскольку они сами являются выражениями растительной жизни (зависят от центров симпатической системы. Именно поэтому сами органы чувств (если их мыслить в этой взаимосвязи) во всех деталях их индивидуального устройства, насколько оно покоится лишь на развитии первоначальных задатков, дают представление ровно о таком же количестве видов расположенности как утверждающей (или отрицающей) воли. Такие по существу своему субъективные чувства, как осязание, обоняние и вкус, отчетливее всего предстают именно в этом качестве они наиболее непосредственным образом выступают как наслаждающиеся [genießende] органы § 7. Вторая форма привычка Опыт и развитие Субстанция животно-человеческого духа В качестве второй, а именно животной формы от вышеописанной следует отличать привычку [Gewohn heit]. Это воля или склонность, возникшие благодаря опыту изначально безразличные или неприятные идеи благодаря их ассоциации и смешению с изначально приятными сами становятся более приятными, вплоть до того, что включаются, наконец, в круговорот жизни и словно впитываются в кровь. Опыт — это упражнение, а упражнение здесь понимается как формирующая деятельность, подобно тому как впер вом случаев качестве причины выступало только саморазвитие. Упражнение сначала включено враз витие и должно быть объяснено исходя из того, как оно обособляется от последнего ив качестве самобытного фактора утверждает себя вне и наряду с ним, по мере все более решительного воздействия обстоятельств или условий индивидуального бытия, которым отвечает более сложная работа по координации получаемых от них впечатлений. Развитие и рост (при их нормальном протекании) просты, надежны и все общи (охватывают весь организм упражнение, поначалу трудное, становится легким благодаря многократному повторению, делает неуверенные и неопределенные движения уверенными и определенными, формирует особые органы и запасы сил. Ради достижения такого результата накапливаются бесчисленные минимальные эффекты. Как все отвратительное, враждебное вызывает боль, так все чуждое, непривычное, в меру своей кажущейся силы поначалу вызывает страх (инстинктивный страх, который благодаря часто повторяющемуся воздействию слабеет, если опасность остается позади, не причинив боли. Таким образом и то, что вызывало страхи отвращение, сначала становится вполне терпимым, а под конец даже и приятным. Опытом обусловливается и обратное превращение, как своего рода деградация и отвыкание. Сопротивление, препятствующее спокойному и легкому ощущению (апперцепции) или усвоению (ассимиляции) предмета, преодолевается собственными, наращиваемыми в упражнении силами. Но этому наращиванию положены определенные границы. Чрезмерное упражнение ведет к перенапряжению и либо осуществляется за счет других органов (причиняя им вред, либо имеет своим непосредственным следствием утомление упражняемых мышца косвенным — всего организма, те. исчерпание накопленных сил без достаточного возмещения. Этим объясняется и то, что первоначально легкая и естественная деятельность, если она длится долгое время, становится все более затруднительной, а в конце концов, и невозможной что отрадные ощущения и занятия становятся безразличными и даже болезненными, подобно тому как голод и жажда после их непомерного утоления сменяются пресыщенностью, половое влечение — отвращением, и вообще воля к чему-либо — своей противоположностью. Однако в первую очередь привычкой становится ток чему нас подвигает также и изначальная склонность, а еще скорее то, что было приятным изначально. Поэтому особые виды деятельности, покоящейся на расположенности, тем скорее и тем своеобразнее проявляются как привычные определенный образ жизни (а потому и природное окружение) в качестве привычного становится для животного приятными, наконец, необходимым тоже самое относится к определенной пище и к его сородичам по виду. В этом отношении человек целиком и полностью остается животным, хотя и своеобразным часто говорят, что он — животное, которое ко всему привыкает, что он раб своих привычек и т.п., ив этом выражается всеобщее и верное знание. Поскольку человек как животный вид сои противо полагается другому обширному разряду органических существ, постольку привычка существенна и субстан циальна для его духа. Всякое упражнение, а стало быть, и привычка, предполагает какие-либо чувственные восприятия, а человеческая привычка — также и понимание словесных знаков. Но если животное прежде всего прочего привыкает к предметами к пользованию предметами, которые непосредственно взаимосвязаны сего жизнедеятельностью, тов дальнейшем (ив частности) оно привыкает к некоторым необходимым для него и обусловленным особыми восприятиями движениям, к труду, в котором ему приходится упражняться, и наконец — к сопутствующим этим движениям, воздействующим на них и испытывающим их воздействие процессами взаимосвязям восприятий и представлений, на которых покоится присущее высшим животным действие умозаключения как дополнения каких-либо данных устойчивыми ассоциациями, те. рассудок если мы различаем его как способность к такому действию. В человеческой природе эти разновидности лишь специализируются и модифицируются, так что человеческие привычки можно различать на относящиеся к жизни, к ТРУАУ и к представлению, хотя все они связаны между собой многочисленными переплетающимися нитями. Как известно каждому, более всего здесь примечательно то обстоятельство, что стем, что человек знает и может, согласуется то, что он любит, к чему он испытывает склонность. Ибо, без сомнения, сама способность мочь [Können], самоощущение силы заключает в себе тягу и волю к действию, как наличествующая для организма необходимость вести такой образ жизни, чтобы, по крайней мере, сохра- 145 10 Ф. Тённис нять себя в своем конкретном совершенстве, ведь неиспользуемый орган, неупражняемая сила чахнут и атрофируются, тогда каких деятельность составляет условие и действительность их воспроизводства. Отсюда становится понятно, в какой мере привычка, собственный принцип способности мочь, есть в тоже время активность воли. Ведь то, что мы знаем и можем, мы делаем с легкостью, а стало быть, с охотой и готовностью напротив, чем в большей мере что- либо нам чуждо, тем с большей мукой и усилием, тем с меньшей охотой мы за это принимаемся. В этом отношении показательны выражения, используемые в древних языках греческое philein1, которое ив наших наречиях передается как любить, делать что-либо по обыкновению, а также особое выражение ethelein2, в своем смысловом изобилии означающее хотеть и просто быть готовым, нов тоже время и иметь обыкновение. Далее, стоит задуматься над латинским consuetudo3, которым обозначается то, что дух создали соединил для себя самого если suum4 (корень sva-) означает дыхание и кровь как наследуемое достояние, то предыдущим словом обозначается вновь приобретенное имение, которое, однако, ставится наравне с первым. Наконец, можно рассмотреть и смысл самого слова Gewohnheit, как и соответствующего эллинского ethos5: оба указывают как бы на места обитания идей или побуждений они обрели свое постоянное место, родную почву, с которой связана их общность и деятельность, почву, к которой они приспособились и приудобились, получив благодаря ей еще более крепкую внутреннюю связь друг с Любить (др.-греч.). 2 Хотеть, желать [др.-греч.). 3 Привычка, обыкновение (лага Свое лат Привычка, обыкновение обычай [др.-греч.). 146 другом. — С привычкой соотносится рассудок как специально формирующийся наряду с ней sensus communis1, подобно тому как с расположенностью соотносятся отдельные органы чувств и их функции 8. Третья форма память Изучение взаимосвязей — Речь — Фантазия — Разум Третью форму сущностной человеческой воли я называю памятью [Gedächtnis]. Она представляет собой лишь особую эволюцию второй ив отношении высших, лучше всего развитых у человека церебральных центров имеет тоже самое содержание, что вот ношении всего ствола спинного мозга присуще более общему понятию. Таким образом, память понимается здесь как принцип ментальной жизни и тем самым как специфический признак сущностной воли человека. Однако сточки зрения изначального тождества сущностной воли с органической жизнью в целом вполне позволительно будет также сказать, что собственная природа воли вообще наиболее отчетливо раскрывается как память или как связь идей (ибо в качестве таковых ощущения или фрагменты опыта достигают сравнительно обособленного существования. В самом деле, о памяти часто говорили как о всеобщем свойстве и способности органической материи (Геринг, Геккель, С. Батлер, а в новейшее время, в частности Земон) и пытались истолковать животные инстинкты как наследуемую память. Но последние могут быть вне менее всеобщем смысле поняты и как привычки, да и не являются ничем иным, если рассматривать их в связи с видом, а не в Общее чувство (здравый смысл) (лат связи с индивидуумом, поскольку органические пер- вовлечения — которые уже не могут быть сведены к чему-либо еще — вобрали в себя такие способности и склонности ив виде все более сильных и все теснее связанных сними ростков стремятся преодолеть границы индивидуальной жизни. Подобным образом соотносятся между собой привычка и память позднейшее понятие выделяется из более раннего, нов тоже время имеет тенденцию вновь в него погружаться как все более сильная потенция. В этом смысле английские психологи (Льюис, Ромене) сформулировали теорему lapsing intelligence1 касательно того хорошо известного явления, когда так называемые произвольные [willkürliche] действия, те. действия, осуществляемые с участием мышления или, как ужи вотных, с участием определенных актов восприятия или представления, становятся непроизвольными или бессознательными, те. для того, чтобы проявиться, нуждаются вовсе менее сильном или все более универсальном раздражителе — процесс, всеобщее содержание которого состоит в срастании интеллектуальной деятельности с кинетическими импульсами вообще, причем, однако, следует помнить, что и каждый способ получать что-либо, и каждый способ отдавать может быть объяснен только исходя из единства организма, и потому возможная связь того и другого должна содержаться в последнем в виде ростка. Если в обычном значении этого слова память есть способность воспроизводить впечатления и теперь обобщается в научном понятии до способности возобновлять целесообразную деятельность, то это оставалось бы непонятным, если бы не было известно, что впечатления сами являются деятельностью и что такая двойственность в неразвитом виде содержится в понятии Ошибающийся разум (англ органической жизни (в качестве модификации которой выступает всякая особая жизнь) как единства пропитания и воспроизводства. Но если единство отчасти поддерживается развитием, отчасти формируется упражнением, то существует, в конце концов, и некая особая связь, для поддержания которой необходимо научение [Erlernen]. И последнее имеет место в любой деятельности, которая в существе своем обусловлена сугубо человеческими дарованиями. Научение отчасти состоит в накоплении собственного опыта, отчасти — в подражании, в особенности же — в получении указаний и наставлений относительно того, как нужно поступать, чтобы это было правильно и хорошо, и какие вещи и существа обладают благотворной силой и ценностью. Поэтому истинное сокровище памяти состоит в том, чтобы знать, что хорошо и правильно, для того чтобы любить это и стремиться к этому. Ибо знать это как таковое и это утверждать — одно и тоже равно как одно и тоже иметь к чему-либо привычку и утверждать это, быть к чему- либо расположенными это утверждать, хотя ни одно их таких утверждений само по себе еще не ведет с необходимостью к соответствующим действиям, да и их сочетание ведет к таким действиям лишь в том случае, если удается преодолеть сопротивление, которое всегда значительно. — Всеобщим выражением ментальной жизни является речь сообщение собственных ощущений, желаний и всевозможного интеллектуального опыта другим людям или, в безгласном размышлении, самому себе. И хотя сам язык, как знание значений и ценности словесных знаков и как способность связывать и употреблять их, должен быть изучен, — в чем, разумеется, огромную роль играют упражнение и привыкание, — все же (именно благодаря владению искусством) то, что говорится, мало зависит от мышления, а, как правило, только от сиюминутной расположенности, от наитий [Einfälle], смысл которых вытекает из состояния говорящего и из конкретных обстоятельств речи, в частности — из формы обращения, приглашения к беседе, заданного вопроса. Расположенность, без сомнения, всегда можно истолковать как бессознательное суждение, да ив языке нашем она определяется как благоусмотрение [Gutdünken]. И если, осуществляя свой выбор, она господствует во всякой жизни, то значит, — ив жизни фантазии, той формы памяти, которая еще отнюдь не обусловлена словесными знаками, но, коль скоро она наличествует, постоянно воспроизводит их в разнообразных сочетаниях наряду с другими идеями. Но точно также и массы привычных идей приобретают величайшую значимость как функции фантазии или памяти. Наконец, существуют и такие идеи, связь с которыми сама коренится в памяти, а значит, требуется воспоминание или особое наитие и мысль, как бы некое мерило или весы, для того чтобы различить их, познать их ценность и лишь после этого утвердить их в качестве своих. Но речи подобен и всякий другой человеческий труд, существенно обусловленный фантазией, памятью или разумом, труд, который, будучи творческими искусным, четко отличается от труда большинства животных, в особенности, наиболее родственных ему. — Следовательно, в том же смысле, в каком рассудок соотносится с привычкой, а чувственность — с симпатией, разум [Ver nunft] как способность к использованию языка, мышлению и мыслящему действию соотносится с памятью. И если память есть в тоже время ментальная расположенность и привычка, то привычка есть память более низкого уровня (животная память, а расположенность — элементарная (общеорганическая) память Примечание. Спиноза был тем, кто вновь распознал память в человеческой воле. Следует перечитать то место в конце схолии ко второй теореме III части Этики, которое начинается со слов Я в особенности хотел бы указать на то, что мы ничего не можем сделать по решению духа, если не вспомним этого. Так, например, мы не можем произнести слова, если оно не найдется. Но вспомнить о чем-либо или забыть не находится в свободной власти духа. — и по рассмотрении одного возражения оканчивается так поэтому необходимо согласиться, что то решение духа, которое считается свободным, не отличается от самого воображения или памяти и есть нечто иное, как то утверждение, которое заключает в себе идея, поскольку она есть идея. Следовательно, эти решения духа возникают в нем стой же необходимостью, что и идеи вещей, в действительности существующих. Таким образом, те, которые уверены, что они говорят, молчат или чтобы тони было делают по свободному решению духа, грезят наяву»1. Мы полагаем, однако, что сможем дать этой истине еще более точное выражение позднее, когда речь пойдет о формах избирательной воли Цит. по Спин оза Б Этика. МЛ. С .87. Перс лат Н.А.Иванцова, с небольшими исправлениями, внесенными в соответствии с приводимым у Тенниса немецким текстом. Прим ред |