Тённис Ф. Общность и общество (2002). Gemeinschaft und Gesellschaft
 Скачать 12.89 Mb.
|
|
§16. Оценка — Сопротивление Несколько иначе дело обстоит, когда эти виды стремления и избирательная воля вообще оцениваются исходя из сущностной воли, где они, однако, выступают лишь как ее высокоразвитые модификации. Именно все, что принадлежит ей в непосредственном и собственном смысле, может теперь рассматриваться как абсолютно благое и дружественное, поскольку выражает взаимосвязь и единство между людьми — каковое в самом деле проступает как в телесном, таки в душевном или волевом облике, как своего рода субстанция, которая от рождения соприсуща каждому такому существу эгоистическое же мышление, в котором принцип индивидуации возводится в наивысшую степень, напротив, — как абсолютно враждебное и злое. Тогда, согласно такой точке зрения, которая неверна, но глубоко обоснованна, нрав, или сердце, а также настроение и совесть связываются и даже отождествляются с добротой, как если бы она была их необходимым атрибутом расчетливый же и сознательный человек, считающийся бессердечными бессовестным, представляется поэтому также дурными злым, а эгоизм — равнозначным неприязненному и враждебному настроению. В действительности же чем более ярко выраженным эгоистом является человек, тем равнодушнее он к благополучию и горю других до их бед ему непосредственно столь же мало дела, что и до их счастья, но он может намеренно способствовать и тому, и другому, если ему кажется, что это послужит его целям. Чистая же и всеобщая злобность столь же редка, почти невозможна, что и чистая и всеобщая доброта сердца — и коррелирует с ней. Каждый человек по природе добр и дружествен по отношению к своим друзьями к тем, кого он мог бы считать таковыми (поскольку они добры к нему но зло и враждебно настроен против своих врагов (которые жестоки к нему, посягают на него и ему угрожают. Вышеупомянутый абстрактный, или искусственный, человек не имеет ни друзей, ни врагов и сам не является ничьим врагом или другом, но знает лишь союзников или противников в связи с преследуемыми им целями и те, и другие суть для него лишь некие силы или субъекты власти, и чувства ненависти и гнева столь же неуместны в отношении одних, что ив отношении других — чувства любви и сострадания. Если такие чувства когда-либо у него наличествуют или возникают, то его мышление ощущает их как нечто чуждое, мешающее, неразумное, что следует, скорее, подавить и даже искоренить в себе, а не хранить и лелеять ибо они подразумевают утверждение и отрицание, которые уже не обусловлены и не ограничены его собственными интересами и планами, и таким образом подбивают на необдуманные действия. Конечно, поступая враждебно или вообще обращаясь со всеми другими людьми как с вещами — своими средствами и орудиями, он может быть и казаться злым вопреки своему собственному нраву и совести, но это все же предполагает, что такие начала еще живы в нем и взывают к противоположному поведению, как в действительности дело обычно и обстоит, по крайней мере, в отношении его родственников и друзей. О том же свидетельствует нрав и совесть других людей, если они помещают себя на его место. Ас мнением о том, что злодеи на самом деле все же обладают еще сдерживающим их нравом (и, стало быть, свойственной ему природной добротой, что голос совести не совсем заглушен или мертв в них, люди, насколько мы их знаем, расстаются неохотно (явление, причин которого мы здесь не будем касаться потому-то всегда и считается, что даже недобрая совесть еще свидетельствует о каких-то остатках доброго и правильного настроения, ведь она должна осуждать злые деяния и планы, направленные против друзей, даже если по природе своей вне меньшей мере осуждает также и добрые дела или недостаток надлежащей злобности в отношении врагов. Ибо судят об этом, одобряют сам нрав и совесть именно друзья коль скоро против врагов для них желанны и достойны похвалы даже враждебные манеры, нрав попросту считается добрым, за исключением тех случаев, когда он заблуждается и желает друзьям зла, а врагам — блага и совесть просто добра, если судит в указанном смысле. С такой точки зрения все те (по форме своей) в высшей степени разумные стремления, посредством которых люди пытаются достичь счастья и добыть потребные для этого средства, в свою очередь, предстают если и не как непосредственно злые, то все же как необузданные страсти (ведь ив языке нашем наиболее благородные из них именуются болезнями, которые лежат, по крайней мере, вне сферы добродетели, в каком бы смысле ее ни понимали. Далее, эгоистически-произвольное деяние и поведение вполне можно понимать как враждебное, оскорбительное, поскольку оно насквозь проникнуто сознательным притворством во всех тех случаях, где оно практикуется с целью внушить другому человеку такое суждение, ложность которого известна субъекту действия. Из несуществующей материи он творит призрачные вещи и помещает их наравне с действительными, чтобы выдать одно за другое тот же, кто принимает такого рода вещь, полагая, что он что-то получил, поступит соответствующим образом, те. (как представляется всего отчетливее) даст что-то взамен следовательно, это «что-то» оказывается отнято, похищено у него с помощью такой уловки. И как эта разновидность произвольного действия относится к его всеобщему понятию, так обман относится к обмену, плутовство — к продаже. Фальшивый товар или монета, и тем самым вообще ложь и притворство, достигая (в единичном случае или в среднем для многих) того же самого, что и подлинный товар, честное слово и естественная манера поведения, обладают одинаковой ценностью сними, если же достигают большего, то — более высокой если меньшего — то более низкой ценностью. В отношении всеобщей категории силы и ее возможного применения существующее и несуществующее (или действительное — и подражательное, поддельное, вымышленное) качественно тождественны 17. Голова и «сердце» То, что проистекает из одного лишь холодного рассудка, из головы, в нашем языке отличается, таким образом, от теплых импульсов, исходящих из сердца. Противоположность, о которой идет речь, в общем и целом затрагивается, когда чувство как то, что задает импульс и направление, отличается от рассудка или, если употребить более живое и наглядное выражение когда сердце отличается от головы. Прежние теории понимают такое чувство как замутненное представление а акт рассудка — как представление ясное и отчетливое и даже до сегодня не прекращаются попытки вывести первые из вторых как из будто бы простых явлений, принимаемых поэтому в качестве изначальных. В действительности же мышление — сколь бы рациональными самоочевидным оно ни казалось — является наиболее сложной из всех психических функций, и для того чтобы оно развертывалось независимо от импульсов органической жизни, требуются, в частности, долгие упражнения и привычка — даже для взаимосвязного 183 употребления таких простых категорий, как цель и средство. Формулировка и различение этих понятий, а затем и установление соотношения между ними может происходить только при посредстве вербальных представлений, те. мышления в собственном смысле, дискурсивного мышления также и образование той или иной формы избирательной воли, если только оно происходит на обдуманных основаниях, может сказать себе самому я должен и я хочу. Все животные, а в довольно обширной области также и человек, в своих движениях и проявлениях следуют, скорее, своему чувству и сердцу, те. некой предрасположенности и готовности, которая в своем ростке содержится уже в индивидуальных задатках и развивается вместе сними. Однако, если мыслить ее как принадлежность интеллекта, то, конечно, в изначальном состоянии, связанном с совокупной конституцией психического бытия, она представляет собой как раз то, что в дальнейшем попадает в зависимость только от мыслящего органа и тем самым приводится в новый порядок, который, правда, более прост, поскольку (если это возможно) составляется из совершенно одинаковых или, по крайней мере (в геометрическом смысле) подобных, а именно им самим созданных, элементов. Поэтому, когда человек вспоминает прошедшее и удерживает в своем мышлении бесчисленные образные ощущения, которые сообразно их внутренней взаимосвязи ив результате воздействия конкретных раздражителей по очереди всплывают в его памяти, вышеупомянутый приоритет воли можно в нем распознать лишь потому, что видна также и зависимость такой деятельности памяти или фантазии от разветвленной системы склонностей и антипатий. В этом нас легко обмануть, поскольку кажется, что все интеллектуальные процессы вызывают только появление определенных чувств, вожделений 184 и т.п. В действительности же здесь все время воспроизводятся процессы дифференциации и связывания данных тенденций и переход из равновесного состояния в подвижное, причем движение либо притягивается к воспринимаемому или представляемому предмету (или просто некому месту, либо отталкивается от него. Напротив, напряжение и внимание, а потому также и острота чувств, существенным образом обусловлены наличными стимулами и состоянием их возбужденности при той или иной деятельности тоже ив отношении представлений и мыслей всякое вдохновение определяется стремлением. Мы часто, легко и охотно думаем и мечтаем об одном, и редко и неохотно — о другом, в зависимости оттого, как это связано с нашими желаниями, нашими симпатиями и антипатиями, нашими надеждами и опасениями, короче — с нашими состояниями удовольствия или боли. То возражение, что мрачные и неприятные представления все же занимают в нашем сознании по меньшей мере столь же обширное пространство, что и отрадные и приятные, здесь не работает, ибо сами такие представления можно рассматривать как болевые ощущения, ив той мере, в какой они выступают как таковые, организм, или совокупная воля, защищается от них и бьется за свое избавление, что не препятствует тому, чтобы в представлениях содержались такие их части, которые ощущаются с удовольствием, и даже такие, в которых поистине блаженствует душа 18. Чувство долга Впрочем, законы ассоциации идей как известно, чрезвычайно многообразны, поскольку возможным сочетаниями взаимосвязям последних нет числа между тем слишком малое значение придается как раз тому, что индивидуальная предрасположенность и способность переходить от одного к другому, производить одно из другого, весьма различна и сплетена с совокупной телесной и духовной конституцией (поскольку из нее происходит, как она сформировалась, пройдя сквозь все переживания и опыт. Ведь, по большому счету, каждый думает о своих собственных делах, и если у него и есть какие мысли, то это заботы или надежды, а также сомнения и соображения относительно того, что следует делать и как это сделать правильно. Это означает, что средоточие его ментальной деятельности образуют прочие его обыденные и непременные занятия и, следовательно, его задачи и долг, его предшествующая, настоящая и предстоящая работа, его труд и его искусство. И память именно потому можно определить как форму сущностной воли, что она есть чувство долга или некий голос разума, указывающий на то, чтб в этих трудах является правильными необходимым припоминание того, что было изучено, познано на опыте, продумано и оберегается теперь как некое сокровище, — те. собственно практический разум, opi- nio necessitatis1, категорический императив. В своем совершенном облике она также тождественна тому, что мы понимаем под совестью или гением. Здесь нет ничего таинственного, разве лишь в той мере, в какой органическое воление само по себе темно, иррационально и является причиной самого себя. Ибо эти особые способности суть прочные ассоциации (конечно, с одной стороны, прирожденные, но упрочившиеся в дальнейшем, и если они переходят в деятельность, тотем самым лишь доказывают стойкость своей тенденции, своего сопа- 1 Представление о необходимом (лат ). 186 tus1. Ведь многие такие начала зачастую спорят и соревнуются между собой, и когда мы мыслимо чем- либо подлежащем исполнению, мы уже впадаем вис кушение и ощущаем побуждение сделать это однако и простого восприятия может быть достаточно для того, чтобы привести нервы и мышцы в состояние возбуждения, и тем скорее, чем сильнее мы в силу расположенности и привычки ощущаем его притягательное или, наоборот, отталкивающее воздействие причем в дальнейшем мыслящее понимание предмета может, в свою очередь, вмешаться и придать ему другой смысл. Всюду, где действует, а тем более господствует чувство (или мыслимое содержание в качестве чувства, наше поведение, наши действия и речи являются лишь особым выражением нашей жизни, наших сил и природы и лишь постольку, поскольку мы ощущаем и сознаем себя субъектами этих, а именно органических функций нашего роста и старения, лишь постольку (хотя и посредством иных ощущений) мы сознаем себя также и субъектами того нашего деяния, на которое нас подвигает дух, те. некое наше состояние и порыв, вкупе смыслящим рассмотрением конкретных обстоятельств — того, что они содержат в себе и к чему вызывают, или того, что является правильным безусловно и при всех обстоятельствах прекрасного, благого и благородного. — Иначе дело обстоит в той мере, в какой деятельность рассудка освобождается от всякой зависимости и якобы свободно распоряжается своим материалом, разъединяя и соединяя надлежащее. Будучи до сей поры полностью обусловлено делом [Werk] и опираясь на его идею, мышление теперь отрывается от него, возвышается над ними полагает его завершение и успех в качестве Конатус, напряженное и непрерывное стремление к чему либо здесь также искушение, попытка лат своей цели само же дело, как если бы оно было отделено и отлично от этого, — в качестве средства и полезной причины, стало быть, не как нечто существенное и необходимое. Ведь многие пути могут вести к одной и той же цели и многие причины — к одному и тому же следствию, и теперь делается попытка отыскать наилучшее средство, те. по возможности деформировать отношение между средством и целью в пользу цели. Поскольку же создается впечатление, что успех действительно обусловливается тем или иным средством — все равно, единственным или наилучшим, — постольку это средство оказывается также необходимой причиной и должно быть применено. Дополнение (1911). Ассоциация идей аналогична ассоциации людей. Мысленные связи, в которых выражается сущностная воля, соответствуют общности, те же, что характеризуют избирательную волю, соответствуют обществу. Человеческая индивидуальность столь же фиктивна, что и индивидуальное и изолированное бытие цели и пригодного для ее достижения средства. Впер вом издании это наблюдение не было выражено четко, но оно вытекает из всего хода мысли, поскольку содержится в нем. Автор иногда пользовался случаем указать на это (например, в статье о чистой социологии, опубликованной в Annales de l'Institut international. Paris, 1900. T.VI Анналы международного института. Париж, 1900. T.VI]); в частности, на фундаментальную разницу, состоящую в том, дополняют ли друг друга, взаимосвязаны ли по природе и утверждают ли друг друга идеи цели и средства, или же они — как гоббсовы люди и ведущие от них свое происхождение индивидуумы моего общества — по природе враждебны друг другу, исключают и отрицают друг друга. Без познания и признания этой психологической противоположности невозможно социологическое понимание изложенных здесь понятий. В частности, волевые формы расположенности, привычки и памяти столь же существенны и характерны для общностных союзов, сколь волевые формы осмотрительности, решения и понятия существенны для союзов общественных. Они-то — ив томи в другом случае — как рази представляют собой связующие узы [Bindungen], РАЗДЕЛ ВТОРОЙ ПОЯСНЕНИЕ К ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ 19. Аналогии гештальтов Как искусственно созданный прибор или машина, предназначенные для определенных целей относятся к системам органов и к отдельным органам тела животного, так волевой агрегат одного вида — гештальт избирательной воли — относится к волевому агрегату другого вида — гештальту сущностной воли. Нам легче будет рассмотреть сопоставляемые феномены на примере таких объектов, которые доступны восприятию, и познание противоположности предложенных психических понятий может от этого выиграть. Но приборы и органы сходны между собою в том, что они содержат и воплощают в себе накопленную работу или силу (энергию, которая в тоже время дает определенность и приращение совокупной энергии того существа, которому они принадлежат, ив том, что они обладают своей особенной силой только в связи с этой совокупной энергией ив зависимости от нее. Между собой они различаются по своему происхождению и по своим свойствам. По происхождению орган [Organ] возникает сам собой для этого входе той часто повторяющейся и напряженной деятельности — деятельности организма в целом или какого- либо уже имеющегося органа, — которая помимо этого и сама по себе выполняет и должна выполнять вполне завершенную функцию, с большим или меньшим совершенством развивается возросшая обособленная сила. Прибор [Gerät] изготавливается человеческой рукой, которая подчиняет себе вне нее лежащее вещество [Stoff] и придает ему особое единство и форму сообразно удерживаемому в мыслях представлению или идее той цели, которой должна (по воле мастера) и будет (по его мнению и ожиданию) служить эта новая вещь, так что, когда ее изготовление завершено, она оказывается пригодной к выполнению особых видов работы. — По свойствам орган наличествует как некое единство только в связи с единством организма и не может быть от него отделен, не утрачивая при этом свойственных ему качеств и сил поэтому его индивидуальность лишь производна, или Ёторична. Он есть нечто иное, как все тело в целом, только особым образом выраженное и различенное, однако, это тело, а через него и сам орган, есть то уникальное по своей материи [Materie] и потому то единственное realiter индивидуальное или, по крайней мере, постоянно тяготеющее к индивидуальности, что имеет и может иметь место во всяком опыте. Прибор же по своей материи тождествен любому другому веществу и представляет собой лишь определенную массу последнего, которую можно свести к фиктивным атомарным единствам и мыслить как составленную из них. Его собственное единство состоит лишь в его форме, и эта форма познается только мышлением, а именно как направление и указание на некую цель или употребление. Но будучи такой вещью, он может переходить из рук в руки, из- под власти одного человека под власть другого, и может быть применен каждым, кто знает правила его применения. В этом отношении его индивидуальное и обособленное существование совершенно но он мертв, поскольку не сохраняет и не воспроизводит себя сама наоборот, изнашивается, и подобные ему вещи может произвести лишь тот чуждый ему труд, тот дух, который произвели его самого — произвести по его образу или по образу, который предшествовал ему 20. Свобода и возможность Материя (психическая, из которой образуются формы сущностной человеческой воли, есть человеческая воля вообще, или свобода. Свобода здесь есть нечто иное, как реальная возможность индивидуальной жизни и действия, в той мере, в какой она ощущается или сознается, всеобщая и неопределенная тенденция (деятельность, сила, которая становится особенной и определенной в этих формах, возможность, обладающая детерминированной вероятностью. Субъект сущностной воли, насколько он тождествен этой своей материи, соотносится со своими формами так, как масса организма, когда в мысленном абстрагировании она отличается от его организации [Gestaltung], соотносится с самой этой организацией и с отдельными органами, те. он не есть нечто внешнее по отношению к ним, он — их единство и субстанция. Его формы развиваются и дифференцируются входе их собственного действия и упражнения. Но этот процесс лишь в очень незначительной части развертывается благодаря собственной работе индивидуума. Модификации, которых последний достиг в своем развитии, передаются от него его потомкам в качестве задатков (и, стало быть, волевые формы наследуются с материей, потомки, если условия тому благоприятствуют, формируют их дальше и, при той же детерминации, развивают их в упражнении, и благодаря такому упражнению и употреблению эти модификации усиливаются или же, в свою очередь, специализируются благодаря особому применению. Но всю эту работу своих предков отдельное существо повторяет в своем становлении и росте, хотя ив своеобразном, сокращенном и облегченном виде. — Веществом избирательной воли является свобода, насколько она наличествует в мышлении своего субъекта, как масса возможностей или сил воления и не-воления, деяния и не-деяния. Идеальные возможности — идеальное вещество. Пальцы мышления охватывают некоторое количество такого вещества, отделяют его от остального и придают ему форму и формальное единство. Вещь эта, сформированная избирательная воля, находится, таким образом, во власти своего породителя, который удерживает ее и применяет в своих действиях как свою силу. Своим действием он сокращает количество своих возможностей, те. расходует свою силу вплоть до сего момента он (согласно его представлению) мог еще этого и не делать (отказаться от этого, но поскольку он это делает, такая возможность исчезает из его сферы вместе с противоположной возможностью, возможностью деяния. Ибо возможность (идеальная) уничтожается и когда она воплощается в действительность, и когда она становится невозможной. Воление, предшествующее возможному поступку вполне можно рассматривать как изготовку к этому двойному уничтожению. Оно увеличивает одну возможность и уменьшает другую, причем тем сильнее, чем с большей вероятностью действие будет выполнено, те. последует за мыслью, или чем отчетливее последняя в силу своего простого наличия предстает в качестве необходимой и безусловной причины первого. Однако именно в качестве таковой она является лишь орудием, инструментом, в действительности же сего помощью действует субъект, который водно и тоже время и мыслит мысль, и делает дело Ф. Тённис |