Работа. Григорий Ревзин Как устроен город Strelka Press 2019 удк 711 01 ббк 85. 118
 Скачать 0.72 Mb.
|
|
Рабочие 1 Ричард Флорида ввел понятие «креативный класс». Это «класс, охватывающий предста- вителей науки и технологий, искусства, СМИ и культуры, а также включающий в себя интел- лектуальных работников и представителей самых разных профессий», основным занятием которого является производство новых идей и смыслов. Тут есть чему удивляться и с чем спо- рить, но я бы хотел обратить внимание на другое. На противоречивость ценностей, которые составляют смысловое ядро креативного класса. По Флориде, это люди, чрезвычайно ценящие свободу поведения, причем ее современ- ные формы. Креативный класс ценит разнообразие досуга и качество общения, их ценность намного превышает для него деньги, карьеру, семью – все, что составляло основу общества ХХ века. Креативный класс невозможен без современной музыки, клубов, театров, эксперимен- тального кино. Экспериментов с сознанием. Для Флориды еще важна тема гомосексуальных отношений, он провел специальное исследование, доказывающее совпадение мест распростра- нения ЛГБТ-сообществ и мест расцвета креативной экономики. Все это репрессируется традиционным обществом и вызывает у него отторжение. Но при этом креативный класс – это люди, которые всегда работают. У них нет отпусков, нет фиксированных рабочих часов, они не различают рабочих совещаний и дружеского обще- ния. Они креативят с утра до ночи и креативят во сне. Вся их жизнь подчинена задаче созда- ния нового. И креативный класс болезненно внимателен к здоровому образу жизни, спорту, правильному питанию, экологии. Эта часть этики креативного класса – апофеоз трудовой этики плюс культ здоровья – несколько напоминает ранние сталинские парады физкультурников или летнюю олимпиаду 1936 года в изображении Лени Рифеншталь. Объяснить, как это сочетается между собой в одном человеке – всегда работать, всегда отдыхать, проводить ночи в клубах с музыкой и наркотиками, а потом на фитнесе и т. д., – можно только указав, что человек – вообще существо противоречивое. Однако интересно, отчего он противоречив именно таким образом в данном конкретном случае. В 1967 году лауреат Пулитцеровской премии за заслуги (то есть за творчество в целом) журналист Херб Кэйн ввел понятие «хиппи». Кэйн был колумнистом газеты San Francisco Chronicle в течение 60 лет, он написал 16 тысяч колонок и стал одним из главных творцов мифа о Сан‑Франциско как мекке свободы и креативности. Это великий журналист. Ему же принадлежит термин «битник» (1958, от beat generation – «разбитое поколение»). Но если бит- ники остались обозначением довольно узкого явления второго американского авангарда, то хиппи оказались термином пошире. Контркультура, природа и экология, свобода, толерант- ность, измененные состояния сознания, отрицание карьеры, денег, семьи, ну и разумеется музыка – все это ценности, вошедшие в западную культуру вместе с поколением хиппи. В 1982 году другой великий американский журналист, редактор журнала The American Scholar Джозеф Эпштейн ввел понятие «яппи» (yuppie, young urban professional). У яппи прямо противоположный ценностный профиль. Они ценят город, а не природу, деньги, а не свободное время, карьеру, а не впечатления, здоровый образ жизни, а не реализацию права на самораз- рушение. Фактически Эпштейн подарил возможность консервативным молодым людям воз- можность быть модными наряду с хиппи, и само появление этого понятия было связано с тем консервативным поворотом, который переживал Запад эпохи Рональда Рейгана и Маргарет Г. Ревзин. «Как устроен город» 89 Тэтчер. С культурой яппи оказались связаны те сферы жизни, которые презирали хиппи, – финансы и юриспруденция, бизнес и производство, менеджмент и консалтинг и т. д. И то и другое было по сути именами для нового человека постиндустриального обще- ства. Флорида снял противопоставление двух типов. Больше того, он показал, что одних без других не бывает. Если вы хотите получить успешное креативное комьюнити программистов, технологов, инженеров, конструкторов, ученых и т. д., обязательно подселите к ним актеров, дизайнеров, поэтов и, главное, музыкантов – и тогда все это заработает. И если попытаться описать креативный класс как сообщество, в социологических терми- нах – тогда это hippie & yuppie. С этим связана противоречивость понятия, наличие двух про- тивоположных ценностных рядов. Отсюда же и его успешность. Идея примирила двух новых людей и создала образ будущего. Используя понятие «класс» в традиционном марксистском значении, – пишет Флорида, – мы остаемся в пределах базовой структуры, состоящей из капиталистов, которым принадлежат средства производства и контроль над ними, и наемных рабочих. Но в наше время обобщенные категории «буржуазии» и «пролетариата», «капиталистов» и «рабочих» почти утратили свой аналитический потенциал. Члены креативного класса обычно не владеют какой-либо существенной собственностью в материальном смысле. Их собственность, проистекающая из их творческих способностей, не имеет физической формы, поскольку располагается буквально у них в мозгу. Это рассуждение выглядит странно. Непонятно, почему Флорида сопоставляет креатив- ный класс по признаку владения собственностью с капиталистами, а не с рабочими. Фраза «члены креативного класса обычно не владеют какой-либо существенной собственностью в материальном смысле» является интеллигентным переложением лозунга Маркса «пролетари- ату нечего терять, кроме своих цепей». По Марксу пролетариат как раз и отличается тем, что не имеет собственности и продает свой труд. Четче решал проблему другой теоретик постиндустриального общества Элвин Тоффлер. «Чисто физический труд постепенно исчезает. С малым количеством занятых физическим трудом в экономике „пролетариат“ сейчас находится в меньшинстве и больше заменяется „когнитариатом“. По мере становления суперсимволической экономики (базовый термин Тоф- флера, связанный с идеей технологических волн как несущих конструкций истории и насто- ящего как эпохи информационной волны. – Г.Р.) пролетарий становится когнитаристом». Между пролетариатом и «когнитариатом» устанавливается прямая связь. Креативный класс отличается от пролетариата изменением характера труда – и тот и другой является рабочим, только один работает мозгами, а второй мускулами. В этой перспективе мы получаем ответ на вопрос о том, куда делся пролетариат, – он превратился в креативный класс. Допускаю, что это мало устраивает представителей самого креативного класса. Однако у нас есть конкретное место и время этой трансформации – Париж, 1968. Смысл революции 1968 года несколько шире, чем отставка и смерть де Голля. Это исторический момент, когда вся совокупность левых идей перешла от пролетариата к тому, кого мы теперь называем креа- тивным классом. Собственно, начиная с этого момента, креативность соединилась с левизной. Сегодня претендовать на открытие чего-то нового и одновременно придерживаться правых взглядов – это более или менее абсурдно. Что жаль. Попробую описать основные мифы креативного класса. Итак, во-первых, это креативность, она же способность создавать новое. Это новое может быть в любой сфере, как продуктового производства, так и сфере идей. Новизна ценна сама по себе: важно не то, что она полезна, бесполезна или даже вредна, важно, что этого не было Г. Ревзин. «Как устроен город» 90 раньше. С созданным им новым креативный класс органически связан, его идеи – это его един- ственная собственность, они – его продолжение. На место права собственности у креативного общества становится авторское право. Во-вторых, это идея модернизированного человека. Представитель креативного класса радикально антитрадиционен в своих мотивациях, поведении, сексуальности, в отношении к семье, карьере, деньгам, сообществу. Любому традиционному социуму он чужой, но сам он снимает оппозицию «свой-чужой» через идею толерантности. Это человек освобожденный, что означает, что в генезисе у него были некие ограничивающие обстоятельства, но он их пре- одолел. В-третьих, это идея будущего. В настоящем креативный класс видит массу недочетов и несообразностей, настоящее – это недоделанный, несовершенный мир, и именно этим легити- мируется сама идея изобретения. Креативный класс живет идеей прогресса, до известной сте- пени милленаристской, – такого прогресса, который полагает, что есть некое идеальное состо- яние человечества, которое может быть достигнуто и к которому мы идем. В-четвертых, это человек «машинный». До компьютерной эпохи и роботизации сама постановка вопроса о креативном классе не возникала. Именно машина позволила ему осво- бодиться от физического труда. Этот человек видит машину как свое продолжение, часть сво- его «я» (по крайней мере, социального «я»). 2 Вернемся к Марксу. Карл Маркс, с учетом колоссальных и трагических последствий его интеллектуальной деятельности, – один из учителей человечества. Его идеи разнообразны и не сводятся к учению о пролетариате (идея капитала принципиальнее хотя бы потому, что в отличие от пролетариата капитал не исчез). Тем не менее для понимания ценностей рабочих важна в первую очередь именно эта часть его наследия, и я бы хотел обратить внимание на некоторые особенности мысли Маркса. Он сделал рабочих «ударной группой» человечества в битве за прогресс и, исходя из оппозиции «пролетариат-капитал», описал человеческую историю. Движущей силой истории стала борьба классов угнетенных и угнетателей, которая в ситуации капитализма имеет вид борьбы пролетариата и буржуазии, а ранее являлась борьбой крестьян и ремесленников про- тив феодальной аристократии и до того – рабов против рабовладельцев. Эта базовая оппози- ция является отражением конфликта производительных сил и производственных отношений, который, достигая критической точки, приводит к революции и отсюда смене исторических формаций – рабовладения, феодализма, капитализма и коммунизма. С наступлением комму- низма история кончается. Это гегелевская концепция истории в том смысле, что феномен раз- вития выводится из одной базовой оппозиции, а движение осуществляется через цикл тезис – антитезис – синтез. Такая система имеет недостатки по сравнению с идеей конкуренции Адама Смита и ее трансформации в теорию эволюции Чарльза Дарвина. В рамках последней развитие есть конкуренция за ресурсы существования и экспансию. Скажем, борьба папы и императора в раннем средневековье получает внятное истолкование как случай символической конкурен- ции. В системе Маркса, исходя из идеи базового конфликта, эта борьба не имеет смысла, и мы можем ею пренебречь, как если бы это была частная история о том, как поссорились Иван Иванович и Иван Никифорович. Но даже если мы пренебрегаем частностями такого рода и объявляем содержательной историей лишь борьбу классов, мы не получаем связанного непротиворечивого описания. У нас нет движения рассерженных рабов, крестьян, торговцев и ремесленников, прокатившегося по Древнему миру под лозунгом «Да здравствует феодализм, светлое будущее всего человече- Г. Ревзин. «Как устроен город» 91 ства». Его совсем нет, предпринимавшиеся попытки представить в этой роли восстание Спар- така или проповедь Христа более или менее абсурдны. Однако эта группа идей позволяла Марксу производить качественный политический ана- лиз, как, скажем, в его брошюре «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». При этом сама концепция революции в этом конкретном анализе несколько видоизменяется. Революция 1848 года во Франции и контрреволюционный переворот, совершенный Луи Наполеоном Бонапартом 2 декабря 1851 года, по Марксу был соединением двух революций – буржуазной и пролетарской. Движущей силой революции 1848 года являлись рабочие. При этом революция 1848 года осмысляла себя в парадигме революции 1789 года (здесь Маркс проводит очень тонкий семиотический анализ, которому могла бы позавидовать современная культурология), что предопределило поражение пролетарской революции. Но движущей силой Великой французской революции 1789 года – буржуазной – явля- ются опять же рабочие. Эти рабочие вступают в союзы – с буржуазией вообще, с промышлен- ной буржуазией, с мелкобуржуазными элементами, с либералами, с интеллигенцией; эти союзы временные, все союзники рабочих предают, это требует новых революций. Вместо истории как последовательной борьбы классов, приводящих к появлению раз- ных формаций, возникает картина одной длинной революции, которую устраивают рабочие, постепенно уясняющие себе смысл своего существования и свое предназначение. На этой идее одной долгой революции пролетариата строил свою программу Ленин, вполне следовавший в этом направлении за Марксом. Он лишь решил спрессовать французские революции с 1789‑го по 1871‑й (Парижская коммуна) в промежуток с февраля по октябрь 1917‑го. Надо заметить, что если перед нами революция как закон природы, то различие между веком и годом не имеет особого значения. Революция – это главное занятие пролетариата, его отличительное занятие. И это не только экономическая и политическая революция, это несколько шире. У рабочих у Маркса есть принципиальное свойство – их нетрадиционность. Жизненные условия старого общества уже уничтожены в жизненных условиях пролетариата. У пролетария нет собственности; его отношение к жене и детям не имеет более ничего общего с буржуазными семейными отношениями; современный промышленный труд, современное иго капитала, одинаковое как в Англии, так и во Франции, как в Америке, так и в Германии, стерли с него всякий национальный характер. Законы, мораль, религия – все это для него не более как буржуазные предрассудки, за которыми скрываются буржуазные интересы. Это вопрос о модернизированном человеке, который очень интересовал Маркса. Его представления о свободе были связаны не с просвещенческими правами человека, но с осво- бождением от уз традиционных сообществ, разрыве семейных, религиозных, национальных связей. Пролетариат, по Марксу, изначально от всего этого свободен. Там уже разрушилась семья, мораль, религиозное и правовое сознание – ничего этого у пролетария нет. И если для традиционного гуманизма или филантропов XIX века речь шла о том, что рабочий всего этого лишен и необходимо это все ему вернуть, то у Маркса эта тема звучит иначе. Грядущая революция вовсе не ведет к тому, чтобы вернуть пролетариату веру, право, семью и собствен- ность, – ничего подобного. Пролетарий – это модернизированный человек. Он отличается от члена любого традиционного сообщества, противостоит этому сообществу, отрицает его. Он принадлежит довольно специфической общности – будущему мировому пролетариату. Есть еще одно специфическое свойство рабочих. «Манифест коммунистической пар- тии» начинается с восторженного описания модернизации жизни, которую принес с собой промышленный капитализм. Невероятный рост производительности труда, небывалое увели- Г. Ревзин. «Как устроен город» 92 чение количества продуктов, фантастическое изменение транспортных систем, поражающий рост городов и распространение городского стандарта жизни, рождение феномена глобаль- ного мира – Маркс и Энгельс восхищены этим прогрессом. Однако, как они полагают, капита- лизм просто не в состоянии распорядиться всем этим невероятным подарком прогресса. Кри- зисы (Маркс имел в виду только кризисы перепроизводства товаров) регулярно уничтожают все это колоссальное богатство, и люди остаются в чудовищной нищете и живут в нечелове- ческих условиях. Товары, еду, производства, капиталы приходится обращать в ничто, чтобы выбраться из кризиса, а в это время тысячи людей, которые их создают, лишены всего. Стоит всего лишь изменить правила производства и распределения этого продукта, который мы уже умеем производить и уже даже произвели, – и этот морок исчезнет. Возможно, в силу этого вопиющего абсурда в теории Маркса возник странный перекос: он совсем не ценил труда капиталистов. Он закрепил за капиталистом одну функцию – эксплу- атацию. Рабочий вкладывает в продукт свой «живой» труд. Туда же вкладывается стоимость инфраструктуры – машин и фабрик, которая, по Марксу, есть «мертвый» труд, труд предше- ствующих рабочих, которые создали машины и фабрики. Далее продукт поступает на рынок и продается по рыночной цене. Разницу между «трудовой стоимостью» и потребительской сто- имостью капиталист присваивает себе. Но Маркс не мог не знать, каких трудов и квалификации стоит поиск кредита, организа- ция производства, поиск рынков сбыта, постоянная модернизация, внедрение новых техноло- гий и технических изобретений – вся та колоссальная работа по поиску и внедрению нового, без которой не была возможной восхитившая его поступь прогресса, которая модернизировала весь мир. Мы знаем это по той катастрофе, которая постигла социалистический эксперимент в СССР, попытавшемся обойтись в производстве без предпринимательства. Это был большой эксперимент, доказавший наличие ошибки на гигантском материале. Но Маркс тоже знал это хотя бы по неудачным попыткам перенастроить всю систему производства в пользу рабочего у восхищавшего его Роберта Оуэна. И тем не менее в своей теории трудовой стоимости он ухит- рился не учесть труда капиталиста в стоимости продукта вообще. Он у него ничего не стоил, поэтому стоимости просто не было. Почему? «Из крепостных средневековья вышло свободное население первых городов; из этого сословия горожан развились первые элементы буржуазии», – пишет он в Манифесте. Это неточность: население первых средневековых городов возникало не из сельского. Однако здесь важен смысл слова «буржуазия». Это просто жители городов. Это третье сословие, которому соответствует «цеховая организация промышленности». Рабочие в этой ситуации владеют средствами производства, своей мастерской, то есть они являются и рабочими, и буржуазией сразу, и в этом своем качестве они «буржуа» – городские жители. То есть в генезисе у Маркса буржуазия и пролетариат – это одно и то же, они выросли в одной семье рабочего средневековья. Этим, кстати, объясняется то, что буржуазная и проле- тарская революция имеют одну и ту же движущую силу – рабочего, просто в первом случае он еще не разделился на два класса, а выступает в одном лице, противостоящем феодалам. Капитализм в первой половине XIX века был по преимуществу денежно-финансовым, а не промышленным (как сказал министр финансов Луи‑Филиппа Жак Лаффит, «отныне Фран- цией править будем мы, банкиры»). Соответственно тем новым, что приносила с собой бур- жуазия, казался не новый технологический уровень цивилизации, а проникновение товарно- денежных отношений в процесс производства. И хотя Маркс прекрасно понимал, что без капи- тализма никакого сногсшибательного прогресса не случилось бы, он не считал креативность свойством буржуазии. Это была очевидная несообразность, но она определялась исторической ситуацией – изобретателей-капиталистов, Стива Джобса, Билла Гейтса и Илона Маска во вре- мена Маркса еще не существовало. Пролетариат трудился, а буржуазия делала деньги. Если отменить частную собственность, буржуазия не нужна. Г. Ревзин. «Как устроен город» 93 Специфика философской позиции Маркса заключалась в том, что он считал смыслы и идеи имманентно присущими материи, в том числе и прежде всего – социальной материи (диа- лектический материализм). Отсюда креативность, способность создавать новое и творить про- гресс имманентно присущи рабочим, и если буржуазия временно отняла у них это свойство, превратив их в придаток машины, то это не значит, что в будущем оно не проявится. Иначе говоря, Маркс не ценил квалификации и труда капиталиста постольку, поскольку полагал, что способность к изобретению нового изначально присуща рабочему – тому городскому рабо- чему, из которого родились и буржуазия, и пролетариат. Поэтому стоит убрать буржуазию, и тяга к модернизации мира у рабочего класса расцветет. Итак, по Марксу у рабочего есть следующие свойства. Это «модернизированный» чело- век, его образ жизни и ценности противостоят традиционному обществу. Ему изначально при- суща способность создавать новое. Он производит революцию и пересоздает мир заново. Ему принадлежит будущее. Стоит, вероятно, изумиться тому, как мало это отличается от свойств креативного класса Флориды. |