Работа. Григорий Ревзин Как устроен город Strelka Press 2019 удк 711 01 ббк 85. 118
 Скачать 0.72 Mb.
|
|
Праздник Казалось бы, очевидно, что городские праздники – наследники архаических, сельско- хозяйственных, календарных. Современные праздники привязаны к церковным, те в свою очередь – к языческим, к праздникам урожая. Праздник – дело известное. Праздник – это «Франсуа Рабле и народная культура Средневековья» (М. Бахтин). Это институт обнуления социальной иерархии. Институт единения общины, институт превращения ее в коллективное тело. Институт отсчета социального времени. Это правда, но есть существенное отличие. В деревне люди изначально друг другу не чужие. Половина – родственники, все друг другу знакомы. В городе никто никого не знает. Город, как справедливо написал когда-то Макс Вебер, – это поселение изначально чужих друг другу людей. До объединения в коллективное тело тут дело не доходит, дай бог запомнить, как соседей зовут. Как тут вообще возможен праздник? Эмилия Кустова, исследователь советских массовых зрелищ эпохи авангарда, так описы- вает демонстрации 1920‑х годов: Предприятия выходили на демонстрацию, неся символы своего производства. В качестве таких символов использовались орудия труда, станки, продукция – настоящие или в виде их увеличенных макетов. Шли броненосцы, вагоны, печатные машины, мельницы, паровозы. Над толпой реяли колоссальные папиросы, сапоги, карандаши. В рядах демонстрации ехали автомобили и повозки, на которых разыгрывались короткие инсценировки, пантомимы, кукольные представления, «живые картины», а порой демонстрировались обычные трудовые процессы. Вот над толпой работает колесо «Русского дизеля». Вот фабрика Бебеля показывает свое скромное и нужное производство: на глазах у толпы работница делает щетку. Молочная ферма устроила на грузовике ясли, и добродушная и спокойная морда коровы смотрит вниз на толпу. Я наткнулся на это описание в поисках аналогий для картины «Купание красного трак- тора» из открытия Олимпиады в Сочи. Гигантская голова колхозницы из «Рабочего и колхоз- ницы» Веры Мухиной, проплывшая над стадионом, немного напоминает, мне кажется, эту добродушную корову. Впрочем, описание подходит для многих событий. Сравните с памят- ным парадом, который устроил Петр Павлович Бирюков на день города в 2016 году: «Длина колонны составила около 2 км. В нее вошли более 680 единиц специальной техники, в том числе поливальные и уборочные машины, вакуумные пылесосы, мусоровозы, эвакуаторы, бето- номешалки и автокраны». Более или менее очевидно, что этот пронос происходит из религиозных процессий. На Сицилии, например, в зависимости от посвящения церкви, приходы в процессиях несут статуи святых или скульптурные группы, изображающие их мученичества. Скажем, в Катании, городе святой Агаты, в процессиях несут ее груди (отрезанные во время мученичества), и манифе- станты соревнуются в том, у кого они лучше и больше, а посторонних зевак кормят пирож- ными в форме тех же грудей (minne di Sant’Agata). Это немного напоминает рабочих «Русского дизеля», несших свой важный предмет. Юрий Михайлович Лотман любил приводить в пример проект Джонатана Свифта из «Путешествия Гулливера в Лапуту». Для нас будет гораздо удобнее носить при себе вещи, необходимые для выражения наших мыслей и желаний. Единственным неудобством Г. Ревзин. «Как устроен город» 103 является то обстоятельство, что, в случае необходимости вести пространный разговор на разнообразные темы, собеседникам приходится таскать на плечах большие узлы с вещами. Мне часто случалось видеть двух таких мудрецов, изнемогавших под тяжестью ноши. При встрече на улице они снимали с плеч мешки, открывали их и, достав оттуда необходимые вещи, вели таким образом беседу в продолжение часа; затем складывали свою утварь, помогали друг другу взваливать груз на плечи, прощались и расходились. Эта идея, по мысли Лотмана, иллюстрировала множество аспектов знаковой логики, в частности тягу Просвещения уйти от лживости слов к честности вещей – ведь, говоря вещами, обмануть трудно. Но отчасти действия свифтовских мудрецов напоминают городские празд- ники: кажется, что эти люди, несущие над головами экзотические предметы, таким образом разговаривают друг с другом. А может быть, и с тобой. Наблюдающий город со стороны – до известной степени социопат, и городской праздник для него – испытание более или менее травмирующее. В параде вакуумных пылесосов, гигант- ских карандашей и груд грудей есть нечто, заставляющее почувствовать себя чужим на празд- нике жизни. Возникает ощущение, что эти несуны что-то хотят тебе продать. Не знаю, почему Лотман об этом не упоминает, но то, что описал Свифт, больше всего похоже на процесс бар- терной торговли. Власть тебе хочет продать образ снегоуборочной машины, церковь – образ мученичества за веру. Тебя будто дергают за рукав и говорят: купи, купи, слаще не бывает. По происхождению эти несомые предметы – вотивные дары, которые несут в храм во время религиозных процессий. «Представь же себе и то, что люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева», – говорит Платон в «Государстве», поясняя свою мысль о том, что все вещи – тени своих метафизических прообразов. И мы, конечно, живо себе это представляем, памятуя наши демонстрации. Но в жертве богам и торговле есть нечто общее. Do ut des. Был такой великий арабский путешественник XIV века ибн Баттута. Проездом из Алжира в Малайзию он оказался в Золотой Орде и оставил колоритное описание торговли на крайнем севере этой обширной земли. После 40 дней пути путешественники останавливаются в земле мрака; там они раскладывают свои товары, а сами удаляются на недалекое пространство; на следующее утро они приходят на то место, где оставили свои товары, и находят меха соболей, белок и горностаев, выложенные рядом с их товарами, как предлагаемую в обмен за товары ценность. И если владетель товаров будет доволен, то он берет меха; в противном случае оставляет их нетронутыми. Если в следующий раз сделают прибавку мехов, то он наконец принимает их взамен товаров. Таким-то образом происходит там купля- продажа: путешественники даже не знают, с кем они ведут торговлю, с людьми или духами: потому что никого они не видят в лицо. Представьте: вечная тьма, лед, ты выкладываешь на снег свои подношения и удаляешься, а потом боги тьмы и холода одаряют тебя соболем и горностаем. Это не очень торговля – немного священнодействие. Платон в том же «Государстве» прямо высказывается против того, чтобы пускать торгов- цев в город, рекомендуя построить отдельное место в отдалении. И ровно так сделано в Афи- нах, где есть сам город, а есть Пирей. Цицерон повторяет Платона, и это соответствует струк- туре римских поселений, где отдельно выделяется emporium – для купцов. Ранние европейские ярмарки располагаются не внутри города, а рядом, за стенами – их не впускают внутрь. Ино- Г. Ревзин. «Как устроен город» 104 гда, как в будущих ганзейских городах, они образуют отдельные торговые поселения рядом с существующим городом. Торговля – это всегда обмен с чужими. Свои друг с другом не очень и торгуют – у них все одно и то же. А чужие – всегда немного «царство тьмы». Но в городе, напомню, все чужие. Тут на празднике не только танцуют и поют похабные частушки, ублажая злых духов нестроения для конечного торжества добрых духов устроенности. Тут прежде всего торгуют, и городской праздник – это всегда ярмарка. Больше того, торговля определяет, как танцуют и поют. Есть такой предмет – история Венеции. Там, в общем-то, грустная канва. Сначала, в V‑X веках, – это поселения на болотах жителей Римской империи, убежавших туда, куда готы на лошадях не сумели переправиться. Потом, в X‑XIV веках, в силу промежуточного положения между Византией и Западом, – величайшая торговая республика мира. А потом – захолустье без политического влияния и денег. Зато бесконечное веселье, театр, главный публичный дом Европы. Карнавал длился по полгода – в масках ходили на рынок, в церковь и в суд. И каждый раз, читая эту историю, думаешь, как же так: сначала Энрико Дандоло, захвативший Констан- тинополь, Леонардо Лоредано, победивший Юлия II, императора Максимилиана и Людовика XII, великое искусство, великое богатство, а потом – одни Лучинды с Коломбинами. Но дело в том, что торговля – это всегда немного в маске, там «никого не видят в лицо» по самим условиям игры. И когда исчезает поток товаров, навык, культура поведения все равно остается. Ярмарка не бывает без балагана, цирка, театра. Торговля – это школа отчуждения (сам термин alienation может означать выброс товара на рынок). Отчуждаются вещи, деньги, обязательства, отношения. Чтобы торговать, никто ни с чем не должен быть кровно связан. Актеры странствуют с купцами не потому, что цирк, театр, балаган и карнавал кормятся с потока покупателей. Они учат людей отчуждению от самих себя, учат, как продавать свой облик. В городе неэффективно быть самим собой. Никто не должен быть представлен во всей полноте своей личности и статуса – иначе, как это получилось в «Политике» Аристотеля, цена товара должна зависеть от личности продавца и покупателя, а так много не наторгуешь. Никто и не может быть представлен в этой полноте, ведь город – это пространство анонимности, здесь никто не знает друг друга в лицо. Маска – это и есть анонимное лицо с характером. Это школа «частичного человека», «одномерного человека», как это определял Герберт Маркузе. Частичный человек – это и есть роль, маска. Эти дизели, карандаши, груди, которые люди носят на демонстрациях, – те же маски, только над головой. Люди пытаются докричаться до тебя своими субститутами, чтобы сообщить, какую роль они сегодня продают. Это и есть смысл городского праздника. Городской праздник – это ритуал предъявления чужих людей друг другу. Это постановка в «обществе спектакля», как это определял Ги Дебор. Только по недоразумению, в силу аграрных пережитков в головах руководителей некоторых поселений, городской праздник пытаются проводить в духе «единения всех горожан». Это не праздник единения, это праздник отчуждения и обмена ролями. Поэтому если ты чувствуешь себя чужим на этом празднике жизни – это значит, что все хорошо. Праздник удался. Г. Ревзин. «Как устроен город» 105 Универмаг Александр Аузан, один из главных и блестящих проповедников идей институциональной экономики в современной России, в своей книге «Экономика всего» пишет: Когда вы приходите на рынок покупать зелень, вы торгуетесь, а когда приходите в супермаркет – не торгуетесь. Почему? …Как ни странно, здесь действует самый что ни на есть неформальный институт, причем мы довольно точно знаем, когда и где он появился: в 1854 году в городе Париже, когда был открыт первый в мире универсальный магазин. Когда же люди приняли на себя дополнительный запрет – не торговаться в универсальных магазинах, оказалось, что этот запрет открывает очень большие возможности. Во-первых, появились условия для крупной, массовой, дешевой и разнообразной торговли, когда продает товар не тот, кто им владеет. Во-вторых, любой мужчина и ребенок получили возможность пойти и чего-нибудь прикупить. Фактически это стало началом потребительской революции. 1854 год – это условная датировка. Аристид Бусико, которого принято считать перво- открывателем этого типа торговли, в 1852 году стал акционером будущего магазина Au Bon Marché, а к 1854‑му выкупил акции у своих партнеров и стал единоличным владельцем мага- зина. Он постепенно расширялся, в 1869‑м был куплен участок напротив магазина (на углу улиц Бак и де Севр) и началось строительство нового большого корпуса по проекту Густава Эйфеля. Новый магазин открылся только в 1887 году. Даты тут важны, поскольку есть вопросы приоритета. В 1853‑м Ксавье де Рюэль основал Bazar de Hôtel de Ville (BHV), в 1855‑м открылся «Лувр», в 1865‑м – Le Printemps, Samaritaine был основан в 1869 году, Galeries Lafayette в 1895‑м. При этом Александр Терни Стюарт открыл в Нью‑Йорке свой Marble Palace в 1848‑м. Однако именно в магазин Бусико пришел Эмиль Золя с замыслом романа «Дамское сча- стье», в котором он описал великую торговую революцию (в магазине хранят письмо Золя с просьбой о сотрудничестве). Похоже, именно это обеспечило приоритет Au Bon Marché в датировках. Суть нового института Александр Аузан описал точно, выделив главное, что отличало магазин Au Bon Marché от его предшественников (и опустив массу других нововведений Бусико – скидки, распродажи, мерчандайзинг, возврат товара, торговлю по каталогам, – кото- рые обычно перечисляются в биографиях этого гениального человека). Главное в том, что у Бусико не торговались. Это был магазин с фиксированными ценами. Это изобретение принципиально изменило характер торговли. Если провести аналогию с процессами, которые происходили в производстве, то смена городской лавочки с одним видом товара и десятком покупателей в день на универмаг, где можно купить все и покупают толпы, – это то же самое, что смена мастерской ремесленника на завод. В этом смысле можно говорить об индустриализации торговли. С одним существенным отличием: в основе революции лежало не новое техническое изобретение, не паровой двигатель или ткацкий станок, а институцио- нальная новация – фиксированная цена. У нее масса преимуществ. Это экономия на времени трансакции: покупка могла осуществляться мгновенно по сравнению с долгим процессом взаимной торговли о цене. Это мультипликация компетен- ций торговца. Вместо хозяина лавки, который сам в процессе каждой покупки соизмеряет Г. Ревзин. «Как устроен город» 106 свои затраты и прибыль с фигурой покупателя, возникают сотни людей, которые могут прода- вать, не имея никакой специальной коммерческой подготовки. По сравнению со средневеко- вым торговцем, который должен был знать правила бухгалтерского учета, кросс-курсы десят- ков европейских валют, ситуацию на рынке, историю своих отношений с данным конкретным клиентом, – это невероятная демократизация профессии. Все эти знания отливаются в фик- сированную цену и тиражируются произвольным количеством людей в произвольном количе- стве транзакций. Это демократизация покупателя. Само название романа «Дамское счастье» объясняет суть революции с точки зрения покупателя. При лавочной торговле женщины были несколько поражены в правах, поход в незнакомый магазин или на рынок для благородной дамы был занятием не вполне приличным, она не должна была туда идти одна. Революция поз- волила женщинам покупать самим и публично (как, впрочем, и мужчинам). Кроме того, гер- цогиня и служанка, как это происходит в романе Золя, могут покупать в одном магазине и по одной цене – стираются социальные различия (что было скандальным нововведением Бусико, приведшим к выходу из бизнеса его партнеров). В результате уничтожения социальных, гендерных и профессиональных барьеров инсти- тут фиксированной цены привел к росту продаж в десятки раз – ровно так же как появление двигателя увеличивает в десятки раз эффективность производства. Универмаг на некоторое время стал самым важным архитектурным жанром. Это было место главных архитектурных новаций. В здании Верхних торговых рядов в Москве была своя электростанция и электри- ческое освещение – в этот момент остальная Москва освещалась газом. Под зданием была проложена рельсовая система грузового передвижения – при том что сами товары в магазин доставлялись на телегах с лошадьми. Тут появился лифт – его привезли прямо с Парижской всемирной выставки. Тут был создан первый в Москве общественный туалет. Тут впервые сде- лали снегоплавильные печи. То, как работает эта фабрика, проясняет отношения между универмагом и городом. За последние сто лет в этой индустрии произошла сначала революция, а потом контрреволюция. В великих универмагах Европы торгующей единицей была отдельная фирма. У нее были свой профиль, репутация, клиенты, реклама, история, набор товаров. Это создает идентич- ность – и позволяет покупателю приобрести идентичность, а не только одежду. Но были и неудобства: человек пришел за штанами, а штаны продаются в десяти местах, и их трудно сравнить между собой. Американцы произвели вторую революцию в торговле – они придумали department store. Вместо сотен фирм были придуманы отделы – департаменты. Есть отдел мужской одежды, в нем есть отдел штанов – и пожалуйста, выбирай любые. Издержки на поиски нужного товара сократились, сократилось и количество необходимых продавцов. Производительность труда резко выросла. Когда в 1953 году Анастас Микоян заново открывал ГУМ (немедленно после смерти Сталина – тот зачистил торговцев на площади так же, как и по всей стране), он перестроил магазин из классического универмага в американский department store. «Без про- давца!» – так гордо называлась одна из статей об открытии ГУМа, и это было чудо: вместо десятка прилавков – один большой торговый зал, и в нем – только, скажем, рубашки. Это, конечно, завод нового уровня, он лучше, быстрее, эффективнее обслуживает поток. Эффективнее обслуживает, но хуже создает. У формата великих универмагов обнару- жилось преимущество. Когда они создавались, его не было. Они строились в старом городе, и department store в той же среде ничем им не уступал. ЦУМ, исторический «Мюр и Мерилиз», ничем не уступал ГУМу, а ЦУМ – это department store. Однако когда возник модернистский город – неважно, в виде ли бесконечных многоквартирных домов или коттеджей, – то отдел, где висят бесконеч- ные штаны, выглядел их прямым продолжением. Он был так же безнадежно однообразен. А Г. Ревзин. «Как устроен город» 107 классический универмаг с его сотнями фирм, кафе, он был принципиально другим простран- ством. Он сам порождает поток – такое пространство привлекает людей. 1980‑е годы – это момент контрреволюции в торговле. Это появление ТРЦ, торгово-раз- влекательного центра. Магазин вновь разделен на сотни отдельных фирменных магазинов. Кроме этого, в него включено все, что встречается в историческом городе – рестораны, кафе, кинотеатры, спортивные площадки, зимние сады, детские площадки, аттракционы, художе- ственные галереи и т. д. Магазин перестал быть фабрикой по производству торговли. Он стал фабрикой по производству города. Надо сказать, это изобретение, в которое вложена масса ума. Если представить себе реальную городскую среду спального района и сравнить ее с тем, что вы имеете в торговом центре, то это земля и небо. Там всегда светло. Там прекрасный климат. Там воздух пахнет кофе, духами и деньгами. Там все в двух шагах и на каждом шагу чудо. Но надо понимать, что это именно фабрика по производству города, а не сам город. ТРЦ – это возгонка городской среды до состояния производства денег. Поэтому все городские про- цессы здесь усилены, интенсифицированы и оптимизированы. К сожалению, не только те, которые приводят к увеличению оборота и прибыли. Люди в городе чаще друг с другом не знакомы, но на конкретной улице все же образуются какие-то знакомства, сообщества, социальность. В торговом центре анонимность усиливается стократно – никто никого не знает и не интересуется узнать, это вообще лишнее. Если к вашим соседям пришли воры, есть вероятность, что вы проявите какую-то активность. В торговых центрах задерживают массу воров, но не с помощью посетителей – они этого не замечают, и не должны, и это не их дело. В городе люди не очень чувствуют себя ответственными за его состояние – их мало интересует, если где-то треснул асфальт или погас свет, на это есть специальные службы. Но на своей улице все же, если случилось какое-то нестроение, жители начинают волноваться. А сегодня создаются специальные городские порталы, где граждане сообщают о замеченных неприятностях – и их к этому постоянно призывают. Но в торговом центре это никому не приходит в голову. Безопасность – дело не людей, а охраны, ведь если покупатели начнут думать о безопасности, они отвлекутся от покупок. И, с другой стороны, этот концентрат городской среды бьет реальный город как хочет. Причем бьет не в теоретическом поле конкуренции, а буквально. Это нечто вроде нейтрон- ной бомбы, которая выжигает вокруг себя любую городскую активность, кроме сна. Обычное пространство вокруг них – это пустырь под парковку, а вокруг только коробки для спален – склады для покупателей. Ни кафе, ни лавок, ни магазинов на километры вокруг. Если бы уда- лось изобрести торговый центр, в котором покупатели могли бы и спать, опустели бы и дома. Такое вот эффективное, очень умное и печальное изобретение. |