Главная страница
Навигация по странице:

  • В отношении к самой России нельзя упускать из виду, что ее громадная величина получилась исключи­тельно благодаря стечению обстоятельств, окружавших 203

  • Так, по мне, есть, но сравнительно мала уже ныне роль всяких революционных передряг, будут ли они в виде приказов и указов или в форме революций и пронунциаментов, а главные перемены все с постепе

  • НИЦШЕ (И1ЕТ28СНЕ) ШРИДРИХ (1844-1900) Немецкий философ. В 1869—1879 гг. — профес­сор классической филологии Базельского универ­ситета. Основные работы

  • «Человеческое, слишком че­ловеческое» (1878), «Так говорил Заратустра» (1883-1885), «Поту сторону добра и зла» (1886). I Методология юридических надк

  • И если вы не можете быть подвижниками позна­ния, то будьте по крайней мере его ратниками. Они спутники и предвестники этого подвижничества.

  • Будьте такими, чей взор всегда ищет врага — сво­его врага. И у некоторых из вас сквозит ненависть с первого взгляда.

  • Любите мир как средство к новым войнам. И при­том короткий мир — больше, чем долгий.

  • Можно молчать и сидеть смирно, только когда есть стрелы и лук; иначе болтают и бранятся. Да будет ваш мир победою!

  • Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему. Не ваша жалость, а ваша храбрость спасала доселе несчастных.

  • Враги у вас должны быть только такие, которых бы вы ненавидели, а не такие, чтобы их презирать. Надо, чтобы вы гордились своим врагом: тогда успехи ваше­го врага будут и вашими успехами.

  • Восстание — это доблесть раба. Вашей доблестью да будет повиновение! Само приказание ваше да будет повиновением!

  • Хрестоматия по тгп Радько. Хрестоматия по теории государства и права


    Скачать 3 Mb.
    НазваниеХрестоматия по теории государства и права
    АнкорХрестоматия по тгп Радько.doc
    Дата09.03.2017
    Размер3 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файлаХрестоматия по тгп Радько.doc
    ТипДокументы
    #3590
    страница20 из 73
    1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   73

    Уже в прошлых столетиях союзы государств силь­но влияли на ход истории, а в будущем в союзах и будет суть истории, в идеале чудится же союз всеобщий, подготовку которого составляет Гаагская конференция. Пусть такое мнение составляет свой вид утопии, все же нельзя отрицать, не углубляясь во времени, что Тройственный союз (Германия, Австрия, Италия) и им вызванный Двойственный союз (Россия, Франция) глубоко повлияли в мире за весь конец XIX в., что союзный договор держав в китайских событиях 1900 г. и англо-японский союз в событиях последней войны определили очень много такого, что едва достигалось ранее того жесточайшими войнами.

    Союзы современные именно прежде всего и на­значаются для предупреждения войн не только дого­варивающихся стран между собой, но и с другими странами, по крайней мере для их ограничения. Если еще доныне верен латинский совет: «Желая мира, будь готов к войне», то скоро в Германии и Англии форми­руется совет: «Хочешь мира — заключай союзы». Тут и логики, как хотите, больше. Великое значение союзов могло начаться и началось действительно с того вре­мени, как мир обойден и вместо аппетитов завоеватель­ного свойства явилось сознание опасности личной целости и нарушения войнами драгоценнейших при­обретений, происходящих от взаимных сношений на­родов всего мира. Союзы современные, всегда сопря­женные с уступками и сознательным отказом от из лишней гордыни, составляют незаменимый проводник прогресса и приближения к признанию равенства государств, без которого все прочие порывы к идеалам свободы, равенства и братства чрезвычайно легко сту­шевываются перед общими, социальными и общечело­веческими.

    {...] Как бы люди ни желали век вечный жить в добром согласии и какие бы союзы государства ни заключали, все же впереди, т. е. в близком к нам вре­мени, или, точнее, в XX в., войн все же избежать нельзя, и, если правительства будут мирить, народы не пре­кратят воевать и требовать войн. Достаточно читать то, что пишется про отношение армян к татарам и вообще магометанам во многих областях, где эти народности соприкасаются с другими исповеданиями. Нас, очевид­но, горсть армян надеется поссорить с магометанами, ведь люди-то деловитые.

    Внутренние же нелады легко способны превра­щаться в войны внешние, чему многие примеры дает вся история последних времен. Быть готовым к войне надо и при союзах самых надежнейших. Нападение нравственно оправдывает охранительные военные действия. Нельзя, однако, отрицать и того, что насту­пательная война нередко внушается добрыми чув­ствами, что отлично выставлено в «Трех разговорах» В. Соловьевым. В прошлом, глядя пессимистически, было много войн, вызванных причинами, не находя­щими надлежащих нравственных оправданий: таковы религиозные войны и все династические, относя к ним, например, и наполеоновские, и нашу венгерскую кам­панию.

    Высокие, идеальные побуждения, начиная с рели­гиозных, какими частью оправдываются войны с ис­стари и до сих пор, ничего общего с войной не имеют, потому что так или иначе преследуют всегда общее и положительное добро, а все, чего может достичь война как суд или поединок, сводится к отрицанию или зап­рещению да уступке земель и денег. Если глядеть с возможно оптимистической точки зрения, прошлые войны, даже чисто завоевательно-истребительные, вроде отнятия от негров или индейцев их земель евро­пейцами, велись преимущественно ради целей исто­рии — развить на земле условия для возможности наибольшего размножения человечества и обладания соответственными для того средствами. Этим оправ­дывается преимущественно колониальная политика. Судить тут будут только будущие судьбы народов, а нам для настоящего времени не следует исходить из чего-либо иного, кроме того, что дано действительностью.

    В отношении к самой России нельзя упускать из виду, что ее громадная величина получилась исключи­тельно благодаря стечению обстоятельств, окружавших 203

    сравнительно небольшой сознательный союз централь­ных русских людей. Завоевателей у нас не было ни одного, и завоевательных стремлений у нас не было и нет, да и быть по всему духу народному не может. Пришлось нам со всех-таки сторон только защищать­ся, а при защите нередко занимать места, из которых наши теснители сами вытеснялись. Нечего вспоми­нать тут половцев или татар, а достаточно указать на остзейцев, шведов, кавказцев, киргизов, крымцев и среднеазиатов. Огромные края Малороссии, Грузии и Сибири сами пристали к нам, поняв будущую силу России и невозможность держаться самостоятельно. Литва и Польша за свои многочисленные напоры на нашу страну поплатились покорением и разделом, потому что русский реализм выше и крепче их от ла­тинщины навеянных начал.

    Войн России пришлось в прошлом вести множе­ство, но большинство их носило характер чисто оборо­нительный, и мое мнение скажется ясно, если выражу уверенность в том, что, несмотря ни на какие мирные наши усилия, впереди России предстоит еще много оборонительных войн, если Россия не оградится силь­нейшим войском в такой мере, чтобы боязно было за­тевать с ней военную распрю в надежде отхватить от нее часть ее территории.

    Что завоевательных войн Россия сама не затеет, в том уверены не только все мы, русские, но и все сколь­ко-либо знающие Россию, которой у себя дома дел кучища, начиная с необходимости продолжить усилен­но размножаться; но поползновения на нас самих, на наши земли и народы, на нашу целость и силу с тата­рами, поляками и Наполеонами не умерли, а развива­ются и при стечении обстоятельств (их-то и должна дипломатия проследить) могут, если мы не будем силь­ны в военном смысле, дорасти до войны против нас, подобной натиску Наполеона, и в этом смысле кроме полного соглашения с Китаем союз с Англией при посредстве Франции был бы сильным предохраните­лем. Делить нам с Англией нечего. Поход в Индию — бессмысленный в прошлом — просто нелеп для нас в будущем, а соглашение, особенно при полном откры­тии Дарданелл, не только возможно, но и очень жела­тельно. Возможно же оно только тогда, когда мы в военном отношении будем готовы вполне, иначе с нами в союз не вступят.

    Военная наша оборона, очевидно, была и быть дол­жна преимущественно сухопутной, а морской быть ей следует, по моему мнению, сильной ныне только в Черном море и на берегах Восточного океана. Что бы кто ни говорил, все же в настоящее, а тем более в предстоящее время перевес нельзя получить одним воспитанием духа воинов, как в былые времена, и не столько ружья, сколько пушки и мины в этом деле должны занимать одно из первых мест.

    [...] По мне, было время пользы и от революцион­ных передряг, пока просвещение и промышленность не стали в числе верховных правительственных отно­шений, пока греко-латинщина служила знаменем «воз­рождения», пока судом да войнами ограничивались высшие задачи правительств. А теперь, когда просве­щение и промышленность стали во главу правитель­ственных функций, когда даже военые успехи и пора­жения связываются с развитием просвещения и про­мышленности, а они составляют дела, совершенно чуждые очень быстрого течения или скачков (каковы, например, сражения в деле военном, приговоры суда и т. п.), теперь роль и значение революций прошли и одно постепеновство будет брать верх.

    Мне думается, что так было и с землей: сперва действовал сильнейшим образом революционный вул­канизм, а потом постепенно стали брать верх эволю­ционные силы, воде свойственные, и внутренние пе­ремены в сложении горных пород, т. е. силы на взгляд маленькие да слабенькие, а в сущности только медлен­но действующие. Конечно, и поныне вулканизм дает о себе знать, что не пропал, но общая сумма перемен, от него происходящих, ничтожно мала сравнительно с тем, что делают постепеновские силы природы.

    Так, по мне, есть, но сравнительно мала уже ныне роль всяких революционных передряг, будут ли они в виде приказов и указов или в форме революций и пронунциаментов, а главные перемены все с постепе-

    новско-эволюционным характером, а между ними про­свещение и промышленность стоят ныне на первом месте. Признавая, что свобода в ее основах много приобрела от революций, утверждаю, что только раз­витие просвещения и промышленности ее развило, развивает и развивать будет, оттирании предохранит, незыблемой поставит и права с обязанностями урав­новесит.

    Согласен, что в этом моем определении течения «новейшей истории» есть своего рода предвзятость, идеализм, пожалуй, даже утопизм, что судьбы истории человечества еще темнее судеб земных форм, еще не охвачены разумом, а потому гадать далеко вперед и вообще рискованно. Но по отношению к России, да в настоящем ее положении сама очевидность действи­тельности говорит зато, что состояние просвещения и промышленности определяет и ближайшее и отдален­ное ее будущее, требует первого общенародного и правительственного внимания, составляет настоятель­нейшие надобности. Государственная дума с них дол­жна начинать, и только тогда она покажет разум наро­да, его голос выразит.

    НИЦШЕ (И1ЕТ28СНЕ) ШРИДРИХ (1844-1900)
    Немецкий философ. В 1869—1879 гг. — профес­сор классической филологии Базельского универ­ситета.

    Основные работы: «Человеческое, слишком че­ловеческое» (1878), «Так говорил Заратустра» (1883-1885), «Поту сторону добра и зла» (1886).

    I Методология юридических надк

    (политико-правовые явления в свете борьбы сип и ввль; веля к власти как методологический принцип)

    Ницше Ф. По ту сторину упбра и зла. Прелюдия к философии будущего

    36. Вопрос заключается в конце концов в том, дей­ствительно ли мы признаем волю за действующую, верим ли мы в причинность воли: если это так — а, в сущности, вера в это есть именно наша вера в саму причинность, — то мы должны попытаться установить гипотетически причинность воли как единственную причинность. «Воля», естественно, может действовать только на «волю», а не на «вещества» (не на «нервы», например); словом, нужно рискнуть на гипотезу — не везде ли, где мы признаем «действия», воля действует на волю, и не суть ли все механические явления, по­скольку в них действует некоторая сила, именно сила воли — волевые действия. Допустим, наконец, что уда­лось бы объяснить совокупную жизнь наших инстин­ктов как оформление и разветвление одной основной формы воли — именно, воли к власти, как гласит мое положение; допустим, что явилась бы возможность от­нести все органические функции к этой воле к власти и найти в ней также разрешение проблемы зачатия и питания (это одна проблема), — тогда мы приобрели бы себе этим право определить всю действующую силу единственно как волю к власти. Мир, рассматривае­мый изнутри, мир, определяемый и обозначаемый в за­висимости от его «интеллигибельного характера», был бы «волей к власти», и ничем, кроме этого.

    259. Взаимно воздерживаться от оскорблений, от насилия и эксплуатации, соразмерять свою волю с волею другого — это можно считать в известном гру­бом смысле добронравием среди индивидуумов, если даны нужные для этого условия (именно, их фактичес­кое сходство по силам и достоинствам и принадлеж­ность к одной корпорации). Но как только мы попробу­ем взять этот принцип в более широком смысле и по возможности даже сделать его основным принципом общества, то он тотчас же окажется тем, что он и есть, — волей к отрицанию жизни, принципом распа­дения и гибели. Тут нужно основательно вдуматься в самую суть дела и воздержаться от всякой сентимен­тальной слабости: сама жизнь по существу своему есть присваивание, нанесение вреда, преодолевание чуж­дого и более слабого, угнетение, суровость, насиль­ственное навязывание собственных форм, аннексия и по меньшей мере, по мягкой мере, эксплуатация, — но зачем же постоянно употреблять именно такие слова, на которые клевета наложила издревле свою печать? И та корпорация, отдельные члены которой, как сказа­но ранее, считают себя равными — а это имеет место во всякой здоровой аристократии, —должна сама, если только она представляет собою живой, а не умираю­щий организм, делать по отношению к другим корпо­рациям все то, от чего воздерживаются ее члены по отношению друг к другу: она должна быть воплощен­ной волей к власти, она будет стремиться расти, уси­ливаться, присваивать, будет стараться достигнуть преобладания — и все это не в силу каких-нибудь нравственных или безнравственных принципов, а в силу того, что она живет, и что жизнь и есть воля к власти. Но именно в этом пункте труднее всего сло­мить общие убеждения европейцев; теперь всюду мечтают, и даже под прикрытием науки, о будущем состоянии общества, лишенном «характера эксплуа­тации», — это производит на меня такое впечатление, как будто мне обещают изобрести жизнь, которая воз­держивалась бы от всяких органических функций. «Эк­сплуатация» не является принадлежностью испорчен­ного или несовершенного и примитивного общества: она находится в связи с сущностью всего живого, как основная органическая функция, она есть следствие действительной воли к власти, которая именно и есть воля жизни. — Положим, что как теория это новость, — как реальность это изначальный факт всяческой исто­рии; будем же настолько честны по отношению к себе.
    I Возникновение государства и права [против общественного договора]

    Ницше Ш. Так говорил Зарапдсира. Кинга для всех и ни для кого

    25. Кто умудрен в старых источниках, смотри, тот будет в конце концов искать родников будущего и новых источников.

    О братья мои, еще недолго, и возникнут новые народы, и новые родники зашумят, ниспадая в новые глубины [...].

    Человеческое общество: это попытка, так учу я, — долгое искание; но оно ищет повелевающего! — по­пытка, о братья мои! Но не «договор»! Разбейте, раз­бейте это слово сердец мягких и нерешительных и людей половинчатых!
    Ницше 9.К генеалогии морали. Полемическое сочинение

    17. [...] Вгонка необузданного доселе и безликого населения в жесткую форму не только началось с акта насилия, но и доводилась до конца путем сплошных насильственных актов, — что сообразно этому древней­шее «государство» представало и функционировало в виде страшной тирании, некоего раздавливающего и беспощадного машинного устройства, покуда наконец сырье, состоящее из народа и полуживотных, оказы­валось не только размятым и тягучим, но и сформиро-



    ванным. Я употребил слово «государство»; нетрудно понять, кто подразумевается под этим — какая-то стая белокурых хищников, раса покорителей и господ, ко­торая, обладая военной организованностью и органи­заторской способностью, без малейших колебаний налагала свои страшные лапы на, должно быть, чудо­вищно превосходящее ее по численности, но все еще бесформенное, все еще бродяжное население. Так вот и затевается «государство» на земле: я думаю, что том­ные грезы, возводящие его начало к «договору», отжи­ли уже свой век. Кто может повелевать, кто по приро­де является «господином», кто предстает насильником в поступках и жестах — какое ему дело до договоров! Такие существа не подотчетны; они появляются, как судьба, беспричинно, безрассудно, бесцеремонно, бе­зоговорочно, они есть, как есть молния, слишком ужас­ные, слишком внезапные, слишком убедительные, слишком «иные», чтобы можно было их даже ненави­деть. Их дело — инстинктивное созидание форм, штам­повка форм; они суть самые подневольные, самые непредумышленные художники из когда-либо суще­ствовавших — там, где они появляются, возникает в скором времени нечто новое, творение власти, кото­рое живет, части и функции которого разграничены и соотнесены, в котором вообще нет места тому, что не было бы предварительно «всмыслено» в структуру целого.
    I Функции государства (апология агрессии п войны]

    Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга дли всех и ни для клеи

    Мы не хотим пощады от наших лучших врагов, а также от тех, кого мы любим до глубины души. Позволь­те же мне сказать вам правду!

    Братья мои по войне! Я люблю вас до глубины души; теперь и прежде я был вашим равным. И я также ваш 210 лучший враг. Позвольте же мне сказать вам правду!

    Я знаю о ненависти и зависти вашего сердца. Вы достаточно велики, чтобы не знать о ненависти и зави­сти. Так будьте же настолько велики, чтобы не стыдить­ся себя самих!

    И если вы не можете быть подвижниками позна­ния, то будьте по крайней мере его ратниками. Они спутники и предвестники этого подвижничества.

    Я вижу множество солдат; как хотел бы я видеть много воинов! «Мундиром» называется то, что они но­сят; да не будет мундиром то, что они скрывают под ним!

    Будьте такими, чей взор всегда ищет врага — сво­его врага. И у некоторых из вас сквозит ненависть с первого взгляда.

    Своего врага ищите вы, свою войну ведите вы, войну за свои мысли! И если ваша мысль не устоит, все-таки ваша честность должна и над этим праздно­вать победу!

    Любите мир как средство к новым войнам. И при­том короткий мир — больше, чем долгий.

    Я призываю вас не к работе, а к борьбе. Я призы­ваю вас не к миру, а к победе. Да будет труд ваш борь­бой и мир ваш победою!

    Можно молчать и сидеть смирно, только когда есть стрелы и лук; иначе болтают и бранятся. Да будет ваш мир победою!

    Вы говорите, что благая цель освящает даже вой­ну? Я же говорю вам, что благо войны освящает вся­кую цель.

    Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему. Не ваша жалость, а ваша храбрость спасала доселе несчастных.

    Что хорошо? — спрашиваете вы. Хорошо быть храб­рым. Предоставьте маленьким девочкам говорить: «Быть добрым — вот что мило и в то же время трогательно»...

    Враги у вас должны быть только такие, которых бы вы ненавидели, а не такие, чтобы их презирать. Надо, чтобы вы гордились своим врагом: тогда успехи ваше­го врага будут и вашими успехами.

    Восстание — это доблесть раба. Вашей доблестью да будет повиновение! Само приказание ваше да будет повиновением!
    1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   73


    написать администратору сайта