I общество, вышедшее из войны
 Скачать 1.35 Mb.
|
|
24 занятая исчислением материального ущерба, нанесенного Советскому Союзу в ходе военных действий и в результате расходов на» оборону, приступила к своей работе еще задолго до окончания войны. После Победы были обнародованы первые цифры: количество разрушенных городов и сел, промышленных предприятий и железнодорожных мостов, потери в выплавке чугуна и стали, размеры сокращения автомобильного парка и поголовья скота. Однако нигде не сообщалось о количестве погибших и пропавших без вести (если не считать обнародованную Сталиным в 1946 г. цифру в 7 миллионов человек). Историки и демографы всерьез занялись изучением этого вопроса только через полвека после начала войны. Несовершенство статистической базы, неполнота данных о рождаемости и смертности населения, величине военных потерь, разность методик, которыми пользовались ученые, стали причиной дискуссий и больших расхождений в подсчетах23. Однако большинство специалистов все же склонялось к цифре 26,,5-27 млн человек, учитывающей потери как в армии, так и среди гражданского населения. В общем объеме потерь 76%, т.е. около 20 млн человек, приходилось на мужчин, из них больше других пострадали мужчины, родившиеся в 1901— 1931 гг. — наиболее дееспособная часть мужского населения24. Уже одно это обстоятельство свидетельствовало о том, что послевоенное общество ожидают серьезные демографическкие проблемы. В 1940 г. в Советском Союзе на 100,3 млн женщин приходилось 92,3 млн мужчин. Источником дисбаланса в данном случае выступали старшие возрастные группы, начиная с 60-ти лет. В 1946 г, на 96,2 млн женщин приходилось 74,4 млн мужчин, и в отличие от предвоенного времени превышение численности женщин над численностью мужчин начиналось уже с поколения 20-24-летних. В 1940 г. на 37,6 млн женщин, находившихся в возрасте от 20 до 44-х лет, приходилось 34,8 млн мужчин той же возрастной группы. К 1946 году число женщин в возрасте 20-44-х лёт почти не изменилось (37,7 млн человек), однако сверстников-мужчин стало меньше более, чем на 10 млн человек25. Такова была общая демографическая ситуация. В деревне она складывалась еще более неблагоприятно: если в 1940 г. соотношение женщин и мужчин в колхозах было примерно 1,1:1, то в 1945 г. - 2,7:126. Американский журналист Джон Штром побывал в 1946 г. в нескольких русских колхозах. Масштаб разрушений и человеческих потерь поразил его воображение. В одной деревне под Сталинградом его встретил председатель колхоза — молодой человек лет двадцати, инвалид войны, без руки. В колхозе тогда работало 136 человек, в том числе 116 женщин. Из этой деревни ушли в армию с 1940 по 1945 год 146 мужчин, 40 погибли, а вернулись обратно лишь 15 человек, из них 10 — без руки или ноги27. Встречались деревни, куда после войны не вернулся ни один мужчина. Послевоенное советское общество было преимущественно женским обществом. Это создавало серьезные проблемы — не только демографиче-ские, но и психологические, перерастая в проблему личной неустроенно- 25 era, женского одиночества. Послевоенная детская «безотцовщина» и порождаемые ею детская беспризорность и детская преступность)-- родом из того же источника. И тем не менее, несмотря на все лишения и потери, именно благодаря женскому началу послевоенное общество оказалось удивительно жизнеспособным. Оставшись без мужей и не имея надежды в €у* душем создать семью, в очень тяжелых материальных условиях послевоенного времени женщины все-таки продолжали рожать детей: в 1946 г: в стране родилось 752 тыс. детей у матерей, не состоящих в официальном брате, в 1947 г. — 747 тыс., в 1948 г. — 665 тыс., в 1949 г. — 985 тыс., в 1950 г – 944 тыс., в 1951 г. — 930 тыс., в 1952 г. — S49 тыс. детей28. Особая проблема — дети войны — наименее социально защищенная часть населения. Во время войны дети страдали наряду со взрослыми, а часто больше, чем взрослые: они умирали при бомбежках, от голода и болезней, их насильно вывозили за пределы страны. За годы войны существенно снизилась рождаемость населения, в результате к 1946 году детей в Возрасте до 14 лет в Советском Союзе проживало 53 млн человек — на 14 миллионов меньше, чем в довоенном 1940 году29. Многие подростки во "Время войны вынуждены были пойти на производство, чтобы заменить ушедших на фронт взрослых рабочих и обеспечить себе и своей семье средства к существованию. Подростки работали наравне со взрослыми, иногда по 10-12 часов в день. Тяжелый труд й постоянное недоедание не могли не сказаться на здоровье молодого поколения. Еще в 1936 г. по решению ЦК ВЛКСМ была проведена выборочная проверка состояния здоровья подростков, занятых на работе в промышленности и занимающихся в школах ФЗО. Данные обследования показали, что «с каждым годом здоровье подростков все более укрепляется»30. Так, в Москве из 26286 подростков, прошедших медосмотр, больными было признано только 3,1 %31. Статистика 1944 г. зафиксировала уже иную картину. Тогда в 15 областях России тоже было проведено медицинское обследование подростков, аналогичное предвоенному. В Москве больные подростки составили 28,4% от общего количества прошедших медосмотр, в Ленинграде — 29,3%? в Горьком — 33,1%, в Иваново — 40,9%32. В июне 1945 г. ЦК ВКП(б) организовал инспекторскую проверку ряда промышленных предприятий Горьковской области с целью изучения ycjioi— вий труда и состояния здоровья работающих подростков. Комиссия пришла к неутешительным выводам. «На большинстве проверяемых предприятий, — говорилось в отчете комиссии, — нормальных жизненных условий подросткам создано не было, что привело к большой заболеваемости среди них и отставанию в физическом развитии»33- На заводе имени Молото-ва был проведен медицинский осмотр 1070 подростков. Осмотр выявил 379 человек (35%) больных юношей и девушек: из них 64 человека страдали желудочно-кишечными заболеваниями, 51 — болезнями кожи, и чесоткой, 6 — туберкулезом легких, 4 — дистрофией. Из 670 юношей 15-17 лет, 26 прошедших медицинский осмотр; имели отставание в физическом разви тии на одни-два года в росте — 340 человек (50,6%) в весе — 413 человек (61,6%). Большинство подростков страдали малокровием34. Другим своеобразным наследием войны стала детская беспризорность и безнадзорность. Дети, торгующие на рынках, вокзалах и просто на улицах городов, стали обычным явлением. Во втором полугодии 1945 г. только в Москве органами милиции было задержано 27,7 тысяч безнадзорных де тей, из них большинство (почти 70%) — за нарушение правил пользования транспортом и за торговлю35 Гораздо больше безнадзорных детей оставалось вне внимания правоохранительных органов. Документ, подготовленный в Прокуратуре СССР по итогам проверки Москвы, зафиксировал такую картину: «...Колоссальное количество, детей продолжает быть "на улице"... Центральные районы столицы являются более пораженными детской безнадзорностью, нежели другие... На Центральном рынке ежедневно значительное количество детей 13-15 лет, преимущественно девочки, торгуют дрожжами, конфетами... Мелькают подростки-мальчики лет 15-16 и иной раз и лет 10—11. У самого входа на рынок, на улице они скупают пачками папиросы (для продажи поштучно). Тут же рядом ходят дети и предлагают по спекулятивным ценам билеты в цирк. (...) Мальчуган лет 14 предлагает поштучно папиросы, он плохо одет и обут. Сказал, что продажей папирос занимается уже давно, этим кормится. Работает в ночную смену в переплетной мастерской, а днем — на рынке. Отец погиб на фронте, мать зарабатывает мало. Он заявил, что никто ему не запрещает торговать, милиция не мещает»36. Психологами отмечено, что дети войны рано взрослеют, что они по своему мироощущению всегда старше своих сверстников, выросших в мирные годы. Подобное быстрое взросление не проходит бесследно не только для здоровья молодого поколения — оно неизбежно связано с психологическими издержками. Особенно тяжело детскую психику травмируют потеря близких, пережитый страх перед смертью, вынужденное сиротство. В России выросло целое поколение детей без отцов, детей без дома в полноценном смысле этого слова. Они выросли в неполной семье или вообще вне семьи, которую заменили школа, детский дом или просто городской двор. Послевоенный двор — особый мир со своими нормами поведения и формами социального контроля. Двор во многом сформировал психологию целого поколения, с детства научил жить По неписаным законам дворового братства: не случайно уже во взрослой жизни соседские связи часто играли для человека даже большую роль, чем связи родственные. Это были люди «команды», презирающие индивидуализм, но — парадокс, — именно в их среде возникло не так уж мало ярких индивидуальностей. Общество, вышедшее из Войны, отличается от общества в «нормальном» состоянии не только по своей демографической структуре, но и по социальному составу. Его облик определяют уже не традиционные категории населения (например, городские и сельские жители, рабочие про- 27 мышленности и государственные служащие, молодежь и пенсионеры и т.д.), но социумы, рожденные военным временем. В этом смысле лицом послевоенного общества был «человек в гимнастерке», были фронтовики. 2. Новый социум: фронтовики К концу войны армия Советского Союза насчитывала 11 миллионов человек7. Согласно закону о демобилизации 23 июня 1945 г. из армии началось увольнение военнослужащих 13 старших возрастов, а в 1948 Т. процесс демобилизации в основном завершился. Всего из армии было демобилизовано 8,5 миллионов человек38. Проблема перехода от войны к миру — и в экономическом, и в соци альном, и в психологическом плане — так или иначе стояла перед всем обществом, перед каждым человеком. Но, пожалуй, в наибольшей степени она затрагивала интересы тех, кто был совершенно оторван от мирной жизни, кто четыре года жил как бы в другом измерении, т.е. интересы фронтовиков. Тяжесть потерь, материальные лишения, переживаемые за малым исключением всеми, для фронтовиков усугублялись дополнитель ными трудностями психологического характера, связанными с переключе нием на новые задачи мирного обустройства. Поэтому демобилизация, о которой так мечталось на фронте, для многих обратилась серьезной про блемой. Прежде всего для самых молодых (1923-1927 годов рождения), т.е. тех, кто ушел на фронт со школьной скамьи, не успев получить профес сии, обрести устойчивый жизненный статус. Их единственной профессией стала война, единственным умением — способность держать оружие и воевать. Кроме того, это поколение больше других пострадало численно, особенно в первый военный год. Вообще война до известной степени раз мыла возрастные границы, и несколько поколений, заполняя свои челове ческие потери, соединились фактически в одно — «поколение победите лей», создав таким образом новый социум, объединенный общностью про блем, настроений, желаний, стремлений. Конечно, эта общность была от носительной (на войне тоже не было и не могло быть абсолютного един ства воевавших), но дух фронтового братства, принесенный с войны, еще долго существовал как важный фактор, влияющий на всю послевоенную атмосферу. , Большинство демобилизованных фронтовиков почти сразу после возвращения устраивались на работу. Так, по данным 40 обкомов партии на январь 1946 г. из 2,7 миллионов демобилизованных приступили к работе 2,1 млн человек, т.е. 71,1%. Из общего числа трудоустроенных фронтовиков более половины (55%) работали в колхозах и совхозах39. Вместе с тем данные о трудоустройстве фронтовиков по отдельным регионам существенно различались. В Иркутской области, например, в январе 1946 г. не работало более половины всех вернувшихся трудоспособных фронтовиков, в городе Тюмени — 59%, в Астраханской области — 64%40. Причины соз- 28 давшейся ситуации были разными. Иногда демобилизованных не принимали на работу по специальности или предлагали низкую, не соответствующую их квалификации заработную плату. Так, из 47 фронтовиков, вернувшихся после демобилизации на завод «Красный химик» во Владимирской области, только 16 человек получили работу по специальности, остальные же были направлены на заготовку дров41. Аналогичные данные поступали и из других областей. Наряду с работой, другой первоочередной проблемой для вернувшихся из армии людей была проблема жилья — особенно острая в тех областях, которые более других пострадали от военных действий. В этих районах многие семьи демобилизованных вынуждены были проживать в землянках и других плохо приспособленных для жилья помещениях. Однако в таких условиях жили не только демобилизованные, а преодоление бытовой неустроенности — это только одна из составляющих стратегии выжива ния в послевоенном обществе. Война, казалось, исчерпала последний ресурс человеческих возможностей. Советская армия — единственная из всех участвовавших в войне – не практиковала отпуска военнослужащим (за исключением краткосрочных отпусков по ранению). Чешский историк Б.Шнайдер обратил внимание на то, что людские потери в советской армии могли бы быть меньшими, не будь этой постоянной психологической перегрузки. «Солдаты Красной Армии все время находились в страшном психологическом напряжении, которое не имело прецедентов в истории войн, — пишет Б.Шнайдер. — Усталость и психическое истощение перешагнули все мыслимые границы»42. Эта усталость дала о себе знать уже после войны. Фронтовики с удивлением отмечали, что на войне, постоянно находясь между жизнью и смертью, люди почти не болели «мирными» болезнями. Но вот кончилась война — и болезни немедленно заявили о себе: запас прочности иссяк, «Люди непризывного возраста как-то сразу почувствовали, как они устали, — поделится своими наблюдениями И.Эренбург, — пока шла война — держались, а только спало напряжение — многие слегли: инфаркты, гипертония; зачернели некрологи (...) Солдаты вернулись в города, разбитые бомбами, в сожженные деревни. Хотелось отдохнуть, а жизнь не позволяла»43. Далеко не все вернулись с фронта здоровыми людьми. У нас есть, хотя й не вполне точная, статистика военных потерь, но до сих пор неизвестны цифры умерших от ран и болезней уже после войны. В конце войны среди демобилизованных из армии по состоянию здоровья было два миллиона инвалидов, среди них — около 450 тыс. человек с ампутированной рукой или ногой и около 350 тыс. с диагнозом остеомиелита (воспаление костного мозга)44. Именно инвалиды более, чем другие бывшие фронтовики, ну*' ждались не только в хирургическом или терапевтическом лечении, но й в специальной психологической поддержке. Однако к концу Войны только треть интернатов для инвалидов имела врача, не говоря уже о полноценном медицинском обслуживании45. Гораздо более сложным, чем для других демобилизованных, для инвалидов становился поиск работы. Даже спустя два-три года после оконча- 29 ния войны значительная часть инвалидов оставалась нетрудоустроенной, несмотря на решения правительства, обязывающие местные органы власти обеспечивать работой в первую очередь демобилизованных и инвалидов. «Имеют место многочисленные факты незаконных отказов руководителей предприятий и учреждений в приеме на работу инвалидов Отечественной войны и незаконного их увольнения», — к такому выводу пришел Генеральный прокурор СССР Г. Сафонов, ознакомившись с результатами проверки исполнения законов, касающихся прав инвалидов46. Так, в Москве в составе кооперации инвалидов в 1948 г. только 19% являлись инвалидами войны, в артели «Труд инвалидов» Октябрьского района столицы среди 575 человек работающих инвалиды войны составляли 25%47. Хуже других решались проблемы трудоустройства людей, потерявших зрение. Слепых инвалидов войны в Российской Федерации на 1 января 1947 г. было учтено немногим более 13 тысяч человек, из них работала только треть — 4,3 тысячи чел.48 В послевоенные годы вообще заметно сократилось применение труда незрячих людей в Промышленности, несмотря на то, что их число значительно пополнилось за счет инвалидов войны. Так, в легкой промышленности Российской Федерации в 1938 г. было занято 1634 инвалида по зрению, в 1947 г. — только 150 человек, на предприятиях местной промышленности — соответственно 3493 и 752 человека, даже в кооперации инвалидов количество занятых слепых сократилось с 4119 до 3894 человек49. Без дополнительного заработка, только на одну пенсию по инвалидности прожить было очень трудно, почти невозможно: нищенство калек — на базарах, привокзальных площадях — стало характерной приметой послевоенного времени. По установленному порядку инвалиды обязаны были один раз в год проходить медицинское переосвидетельствование — для подтверждения инвалидности, причем этой процедуре подвергались даже те, кто потерял на фронте руку или ногу («как будто они могли отрасти», — грустно шутили фронтовики). Большинство инвалидов, оказавшись таким образом на обочине жизни, были еще молодыми людьми: для них осознание своей «ненужности», невостребованности в этой новой послевоенной жизни, ради которой они жертвовали собой, проходило особенно болезненно. Душевная травма, пережитая ими, часто имела даже более глубокие последствия, чем травма физическая. И настоящая трагедия ждала в мирной жизни женщин-инвалидов войны. В ноябре 1945 г. в секретариат К. Ворошилова пришло письмо от одной участницы Отечественной войны, которая на нескольких страницах описала свою судьбу и судьбу других таких же девушек, ушедших в армию добровольно и потерявших на войне не только здоровье, но и надежду на будущую счастливую («по-женски») жизнь. «Дорогой Климент Ефремович! Я прошу Вас уделить немного времени мне и моим подругам — бывшим фронтовикам, а сейчас инвалидам Отечественной войны. 30 Большинство из нас пошло на фронт добровольно еще в начале войны. Трудно было в то время на фронте. Отступали очень быстро. Много было паники. Ползли настойчивые слухи, что конец уже наступил, что Красная Армия разбита. Но наши девушки верили в то, что нас нельзя победить, а в то время это было самое главное. Ни на что не обращая внимания, они делали свое дело. Большинство тогда работали санитарками и сестрами. (...) Окат деревни Порожки передовой хирургический отряд получил от командира записку: «Нас обошли, через 10 минут у вас будут немцы — уходите». Что было делать? У нас было около 30 человек тяжело раненых, которые не могли двигаться. Бросить их на истязание немцем мы не могли. Врач ушел, говоря, что он еще нужен армии как специалист. Мы остались (...) В феврале месяце 1943 г. я уехала учиться в офицерский полк (...) Когда я вернулась на фронт, обстановка изменилась. Шли большие наступательные бои-Женщин стало на фронте больше. Меня неприятно поразило то, что среди них были и такие, которые прилично «устроились», занимались нарядами, сплетнями, флиртом. (...) В штабе артиллерии армии не нашлось такого человека, который бы не удивился моему желанию пойти командовать огневым противотанковым взводом. Все меня уговаривали, убеждали: «Что Вам надо? Орденов? Вы их и здесь сможете получить за каждую операцию... Хорошо, если Вас убьют, а если искалечат? Кому Вы тогда будете нужны? И кому нужен Ваш патриотизм?» Все были еще больше того удивлены, когда я добилась этого назначения и пошла командовать в истребительный противотанковый дивизион. Так я прошла Польшу и вступила на немецкую землю. (...) Я была тяжело контужена и потеряла зрение (...) Выписали меня из госпиталя инвалидом второй группы. (...) Положенного мне инвалидного пайка я добилась с большим трудом. Вернее, паек я не могу до сих пор получить, я добилась только разрешения, чтобы мне его выдали, но продуктов в магазине нет. (...) С большим трудом я добилась получения паспорта, с большим трудом я выхлопотала направление к профессору-специалисту. Но он посмотрел на меня, на мою справку о ранении и написал: «Вторая группа — на год». А как лечится, что делать, чтобы я скорее поправилась, я не смогла от него добиться, так как он очень спешил и Пропускал за 30 минут 25 человек. Да разве обо всем напишешь? И везде, куда бы и по какому вопросу я ни обратилась, всего приходится добиваться с боем. (...) Я говорили со многими женщинами-инвалидами Отечественной войны. Положение их везде одинаково^...) Я думаю, что к женщинам-инвалидам должен быть особый подход. Они все отдали, защищая Родину. Большинство из нас по состоянию своего здоровья и мечтать не может о семейной жизни, о том, чтобы стать матерью, что основное в жизни женщины. Нехорошо, если девушки, которые героически боролись на протяжении всей войны на передовой наравне с мужчинами, раскаиваются в своих замечательных поступках, жалеют о своем чрезмерном патриотизме (...) Этот вопрос я поднимаю сейчас потому, что война окончена, настало время заботиться о людях, и в первую очередь о тех, кто больше всего пострадал. (...) Ведь дело не в одной мне, а во всех женщинах, которые отдали все Родине. Мне одной ничего не нуж-но(...)»50 31 Такова была судьба одних. Другие бывшие фронтовики, напротив, смогли получить хорошую работу, престижную должность, поступить в вуз или продолжить прерванную во время войны учебу. Обретение разного социального статуса, несмотря на всю естественность и закономерность этот го процесса, все же вносило известную разность интересов в бывшую когда-то единой фронтовую общность. Шел процесс, который М.Гефтер определил как «разлом поколения победителей»51 * причем процесс отнюдь не стихийный, а целенаправленно управляемый сверху. Что, конечно, не было случайностью. Фронтовиков, вернувшихся с войны, иногда называют потенциальными «неодекабристами», проводя исторические аналогии с событиями в России после войны 1812 года, связанными с восстанием декабристов 1825 г.52 Потенциал этот, как известно, не был реализован — во всяком случае напрямую — в первые послевоенные годы, будучи задавлен господствующим режимом. При этом почти никогда не возникает вопрос: а были ли фронтовики вообще способны реализовать себя как активную силу общественных перемен именно в первые годы после окончания войны? Вопрос этот представляется весьма серьезным; не только в смысле «измерения» запаса прочности потенциала свободы, но и с точки зрения установления момента времени, когда возможные прогрессивные перемены могли бы опереться на достаточно широкую общественную поддержку. Если продолжить аналогию с декабристами, то здесь момент времени несет ключевую нагрузку: восстание декабристов отделяет от окончания войны 1812 года расстояние более чем в десять лет, И не случайно. Война сама по себе не формирует политических позиций и тем более не создает организационных форм для развития политической деятельности — хотя бы потому, что у войны вообще другие задачи. Война влияет больше на изменение основ духовной жизни, дает импульс к перестройке мышления, т.е. создает нрав-ственно-психологическйй задел для будущей деятельности. Вопрос о том, как он будет реализован, уже зависит от конкретных условий послевоенных лет. Однако следует признать очевидным, что первые годы после окончания войны — не самое благоприятное время для воплощения идей, так или иначе направленных против существующей власти. Невозможность такого рода открытого столкновения можно объяснить действием следующих факторов. Во-первых, сам ,характер войны — отечественной, освободительной, справедливой — предполагает единство общества (и народа, и власти) в решении общей национальной задачи — противостояния врагу; поэтому и победа в такой войне воспринимается как общая победа. Спаянная еди ным интересом, единой задачей выживания общность народ—власть начи нает раскалываться лишь постепенно, по мере налаживания мирной жиз ни, формирования комплекса обманутых надежд «снизу» и обозначения первых признаков кризиса во властных структурах, ; Во-вторых, необходимо учитывать фактор психологического перенапряжения людей, четыре года проведших в окопах и нуждающихся в психоло- |