I общество, вышедшее из войны

• Название: I общество, вышедшее из войны
• Анкор: Poslevoennoe_sovetskoe_obschestvo.doc
• Дата: 16.02.2018
• Размер: 1.35 Mb.
• Имя файла: Poslevoennoe_sovetskoe_obschestvo.doc
• Тип: Документы; #15607
• страница: 6 из 20

Часть II

СТРАТЕГИЯ ВЫЖИВАНИЯ

1. Послевоенная повседневность

Война не спешила отходить в прошлое. И хотя давно отгремел салют Победы и Совинформбюро больше не приносило известий о ходе военных действий, она еще долго напоминала о себе — запоздавшей «похоронкой», хлебной карточкой. Деревней — без мужчин, развалинами — в городах* Шинелями и гимнастерками, заменившими гражданскую одежду. Когда прошла эйфория победы, люди остались один на один со своими пробле­мами, вполне житейскими, обыденными, но оттого не менее сложными. Вопросами дня становились: Где достать хлеба? Где найти жилье? Во что одеться? Решение этих вопросов превращалось в стратегию выживаний, все остальное отодвигалось на второй план.

Война лишила людей дома, жилья. Например, в сельских районах Смо­ленской области до войны было 288 555 домов, из них разрушенньши ока­зались 130 000, в Псковской области из 107 092 домов разрушено было 76 090, в Орловской — из 240 000 домов пришло в негодность 100 590. В сентябре 1945 г., перед наступление^ холодов многие крестьянские семьи, потерявшие свои дома, вынуждены были жить в землянках: в Смоленской области таких семей насчитывалось 14 930, в Псковской области — 18 594, в Орловской — 14 000¹.

Острой оставалась жилищная проблема и для горожан, особенно в об­ластях, подвергшихся в годы войны оккупации и наиболее сильно постра­давших от военных действий. Спустя два года после окончания войны в городе Великие Луки, например, более 800 семей еще проживали в зем­лянках, а городе Новгороде из 29 тыс. городского населения 9 тыс. юти­лись во временных бараках, подвалах, землянках². Положение с жильем в стране улучшалось крайне медленно. В качестве иллюстрации можно при­вести данные 19^6 г., когда прошло 11 лет после окончания войны: специ­альной проверкой, проведенной в 85 городах, 13 рабочих поселках и 144 сельских районах Брянской, Великолукской, Калининской, Калужской, Новгородской, Орловской, Псковской и других областях, подвергшихся во время войны оккупации или находившихся в прифронтовой зоне, было установлено, что 1844 семьи проживали в землянках и полуземлянках (из них 1440 семей в сельской местности), в развалинах зданий продолжали жить 1512 семей, в сырых и темных подвалах и полуподвалах — 3130 се­мей, в других непригодных для жилья помещениях (сараях,, банях, кухнях, на чердаках, в железнодорожных вагонах и др.) — 32555 семей³.

55
Возвращались в родные города эвакуированные — и обнаруживали, что их квартиры заняты другими людьми: начинались конфликты, хождения по инстанциям, вплоть до Приемной председателя Президиума Верховно­го Совета СССР. Всего за 1945 г. Приёмной было зарегистрировано 10 148 обращений граждан по жилищному вопросу, из них 45,2% составляли жа­лобы от прежних владельцев квартир, чье жилье оказалось занятым⁴. В 1946 г. число письменных обращений по жилищным вопросам увеличи­лось до 13340⁵ и только в 1947 г. резко уменьшилось — до 4 875 обраще­ний⁶. Со второй половины 1946 г. снизилось и число заявлений на возвра­щение прежней жилплощади. Этот вопрос утратил свою актуальность, по­скольку за прошедшее время установился некий статус-кво: либо прежним владельцам квартир удалось вернуть свое жилье, либо эти квартиры обре­ли новых хозяев, у которых, как правило, тоже были аргументы в пользу своих .прав на данную «жилплощадь» (которая и в том, и в другом случае продолжала оставаться государственной). Это, конечно, не значит, что жи­лищный вопрос потерял остроту: он останется таковым вплоть до конца 50-х гг., когда в стране начнется массовое жилищное строительство. Тогда же он просто перешел на рутинный уровень, превратился в бытовую про­блему, пополнив реестр «временных трудностей».

Послевоенная повседневность запомнилась современникам в серо-зеле­ном цвете: на улицах городов то и дело мелькали гимнастерки, шинели и другая одежда, в которой угадывались те же перешитые гимнастерки и шинели. Танкистский шлем и офицерская планшетка стали предметом мечтаний тысяч мальчишек, а люди в ватниках и видавших виды сапогах даже для столицы были нормальным явлением. Порванные башмаки не­медленно превращались в почти неразрешимую проблему, а иногда и це­лую трагедию. Покупка отреза на платье или нового пальто для большин­ства людей была событием. Не хватало домашней утвари: кастрюль, чай­ников, ложек — все это как-то порастерялось за время войны. Из таких мелочей складывался послевоенный быт, и то, что люди всерьез обрати­лись к этим «мелочам», означало одно: страна все-таки выходит из войны. А Промышленность, работавшая на войну, начинала поворачиваться ли­цом к человеку. Городские власти принимали меры по устройству жизни ц быта горожан. Например, по решению пленума московского городского комитета партии в июле 1945 г. целый ряд оборонных предприятий столи­цы получил специальное задание по выпуску ширпотреба для населения: газовых плит, металлических кроватей, радиоприёмников, радиол, мясору­бок, детских велосипедов, разной посуды⁷. В повседневную жизнь москви­чей, и прежде всего москвичек, должны были вернуться уже почш забы­тые ткани: фай, корд, армюр, кашемир, майя. Не были обойдены внима­нием и предприятия, выпускающие обувь, директоров и парторгов кото­рых московский комитет партии обязал наладить производство и расши­рить выпуск столь необходимой продукции⁸.

Вместе с тем потребительский рынок насыщался очень медленно, дей­ствовала система нормированного распределения товаров через предпри-

56
ятия (ОРСы) по ордерам, но и получить заветный ордер подчас было не­легко. Не имея возможности решить свои проблемы на месте, люди обра­щались за помощью в самые высокие инстанции. Как это сделал, напри-мер^ бывший фронтовик Алексей Тарасов из Москвы, написавший в фев­рале 1946 г. письмо В.М.Молотову. Он рассказал свою историю:

«(...) В декабре 1945 г. я возвратился домой по демобилизации из рядов Красной Армии (...) Семью застал в ужасном положении. Жена и трое моих детей проживали в умывальнике (8-метровой комнате с кафельным полом, с сырыми стенами и потолком). Ни у жены, ни у детей не было ни одежды, ни обуви. То, что я получил в качестве денежной компенсации — 3500 руб. **- я немедленно израсходовал, чтобы купить какую-нибудь обувь и одежонку детям и ясене. Детей определили в детские ясли (а раньше им было не в чем туда хо­дить), старшая дочка стала учиться, жена стала работать. Но что я мог по коммерческой цене приобрести на 3500 рублей?! Ужены до сих пор нет паль­то, старшая дочка ходит в рваной юбчонке (но в школе она пока сидит в пальто, т.е. не раздеваясь).

И вот я обратился за помощью в:РВК [райвоенкомат]. Мне сказали: «Демоби­лизованные помощь получают по месту своей работы». Тогда я написал заявление в фабрично-заводской комитет, чтобы мне выдали ордер на приобретение Жене пальто и дочери платья. Через месяц мне выдали ордер ...на дамские галоши. Это же просто издевка!

И вот вчера дочка получила билет в театр в честь 28-ой годовщины Крас­ной Армии. И она пришла домой со слезами: «В чем я пойду в театр?! У меня нет ни платья, ни юбки». И я, офицер, должен был, чтобы скрыть от дочери свои слезы, уйти на весь вечер из дома. Настроение прескверное. Ведь я не прошу подаяния, не прошу никаких денежных пособий. Ведь я прошу, чтобы мне выдали ордер на приобретение промтоваров в государственном магазине за собственные деньги (...)

До войны я жил хорошо (как тогда жили хорошо все наши советские люди). Во время войны с оружием в руках защищал родину. Жена с детьми была эвакуирова­на из Москвы, четыре года скиталась с детьми среди чужих людей. Все, что у нее было, проела с детьми. Вернулась в Москву, как нищая. А здесь, в Москве из Квар­тиры вынесли и продали всю нашу мебель, все оставшиеся вещи. Теперь я сплю на стульях, подстилая свою шинель. Ни от кого не добьешься толку, никто не хочет оказать помощь (...) О себе я не беспокоюсь. Но мне жалко семью, жалко детей. Неужели я не завоевал им право на жизнь?!»⁹

Молотов тогда отдал распоряжение наркому торговли А.ВЛюбимову оказать помощь Тарасову и его семье. Пример сам по себе показательный; бытовые вопросы, казалось бы, мелочи, решались на самом высоком уров­не. Если выделение демобилизованному ордера на приобретение одежды потребовало договоренности заместителя председателя правительства с наркомом торговли, стоит ли удивляться, что обычный человек давно пе­ревел для себя эти проблемы из разряда мелочей в первоочередные. В ис-

57
тории, рассказанной автором письма, нет ничего экстраординарного, она скорее типична, кроме, пожалуй, конечного результата. Письма^ вроде этого, адресованные вождям, приходили тысячами, сотни из них брались на контроль (т.е. рассылались для проверки или исполнения) и лишь еди­ницы удостаивались прямого ответа. Таков был принцип работы системы, создающий иллюзию четко работающего механизма обратной связи, а на деле доказывающий недееспособность низовых, а по сути основных, эле­ментов этой системы.

Власть — на всех уровнях — продолжала относиться к вопросам орга­низации быта и улучшения условий жизни людей как к вопросам второ­степенным. Поэтому на собраниях, на лекциях и просто между собой лю­ди задавали один и тот же вопрос: «Почему не видно улучшения бытового положения в связи с окончанием войны?»¹⁰ С мест шли тревожные сигналы:

Учителя Ивановской неполной средней школы Чебулинского района за послед­
нее время так обносились, что им стыдно в такой одежде появляться в школу»
(Кемеровская область)¹¹; ,

«Учитель Востоковской семилетки т. Ерофеев, проработавший учителем 35 лет, в школу ходит в лаптях и оборванном пальто. В Белебеевском районе заве­дующая Знаменским родильным домом не имеет ни одного платья, пальто надевает на голое тело и ходит в лаптях» (Башкирская АССР)¹²;

«На заводе № 720 (Москва) в цехе № 15 за истекший год молодые рабочие никаких промтоваров не получили, а среди них есть и такие, у которых нет ни обуви, ни нательного белья»¹³.

Молодые рабочие из Пензы жаловались: «Мы уже два года не ходим в кино. До того оборвались, что стыдно на люди показываться. Все, что есть на нас, в том мы и_; работаем, и спим»¹⁴. А секретари ряда обкомов Сибири обратились в ЦК ВКП(б) с беспрецедентной просьбой: разрешить им не проводить 7 ноября 1946 года демонстрацию трудящихся, мотивируя ивою просьбу тем, что «население недостаточно обеспечено одеждой»¹⁵. На восстановительных работах в Орловской области была занята группа молодежи — выпускников школ ФЗО. Когда наступили холода, ребята об-;ратилнеь с просьбой к начальнику ОРСа выдать им валенки, на что тот ответил: «Я 20 лет в лаптях ходил, а вы хотите в такие годы получить ва-ленки. Доживите до моих лет, может, у вас по две пары будет»¹⁶. Видя та­кое отношение к себе, молодые рабочие отказались поставить свои подпи­си под письмом Сталину в связи с пятилетием системы трудовых резервов. Свой отказ они мотивировали следующим образом: «Что вы даете нам подписывать письмо, где говорится о заботе о нас, о наших хороших мате­риально-бытовых условиях. Наверное, товарищ Сталин вас спрашивает, как живет молодежь, а вы хотите его обмануть, да не сами, а нашими под­писями. Не будем мы письма подписывать. Может, это заставит вас поду­мать о нас, а, может, и товарищ Сталин узнает об этом - пусть попадет кому следует»¹⁷. Подобные отказы воспринимались как ЧП, на стройке

58
срочно было созвано комсомольское собрание, приехали представители
райкома партии. Ребятам обещали, что уже к 7 ноября 1945 г. они получат
новую одежду и обувь. Тогда письмо подписали 102 человека. Но прошел
ноябрь, потом еще несколько месяцев, а ребята ничего из обещанного так
и не получили.

Проблему обеспечения населения одеждой частично удавалось решать и за счет гуманитарной помощи, поступающей главным образом, из США и Великобритании. В этом деле тоже не обходилось без злоупотреблений со стороны местной администрации. /В июле 1946 г. Комиссия партийного контроля расследовала факты неправильного распределения вещей, полу­ченных в порядке гуманитарной помощи из США, среди работников Ура­ло-Сибирского округа железных дорог и Свердловской железной дороги. По распоряжению Министерства путей сообщения эти вещи предназнача­лись для работников основных железнодорожных профессий и прежде всего для тех, кто работал на открытом воздухе. Но руководство округа и дороги решило дело по-своему.

По распоряжению начальника Урало-Сибирского округа железных до­
рог Егорова лучшие вещи были отобраны для распределения среди сотруд­
ников аппарата управления, были даже определены специальные «нормы»
выдачи вещей в зависимости от ранга конкретного чиновника. Сам на­
чальник округа получил 33 вещи, его заместитель — 27, другим руководя­
щим работникам досталось не менее 20 вещей, среди которых были новые
платья, пальто, обувь. До рабочих дошло уже только то, что осталось от
начальства¹⁸.

На Свердловской железной дороге наблюдалась такая же картина. Ру­
ководство дороги после получения ящиков с заграничными подарками не­
медленно приступило к распределению вещей среди «своих». Причем Де­
лалось это в открытую: на глазах у железнодорожников руководящие ра­
ботники вместе с женами и домочадцами приходили на склад, где храни­
лись вещи, и отбирали то, что понравилось. Брали новые вещи, а недоста­
чу заполняли старыми, явно незаграничного производства. После такого
отбора подарки, наконец, дошли до рабочих. Один железнодорожник,
проработавший на транспорте почти 20 лет и имевший семью из 8 чело­
век, получил одно рваное платье. Другому выдали детское пальто, хотя де­
тей у него не было. Третий получил соломенную шляпу и старую рубашку.
А кому-то досталась майка в комплекте с чехлом от чемодана¹⁹. Железно­
дорожники написали жалобу, по этой жалобе и была организована провер­
ка КПК. Вопрос о злоупотреблениях руководства железной дороги разби­
рался на.§юро Свердловского обкома партии. Часть вещей железнодорож­
никам вернули, но о том, понесли ли наказание чиновники, обком партии
в ЦК не сообщил.

Трудности жизни — неизбежные после столь разрушительной войны — воспринимались большинством населения с пониманием, как своего рода «норма» послевоенного бытия. Однако далеко не все проблемы, достав­шиеся в наследство от войны, вписывались в категорию «нормальных».

59
Это обстоятельство вынуждены были признать уполномоченные ЦК ВКП(б) после ознакомления с условиями жизни населения в различных регионах страны. В декабре 1945 года группа Управления пропаганды н агитации ЦК ВКЩб) провела такое инспектирование предприятий уголь­ной промышленности Щекинского района Тульской области (Централь­ный район России). Результаты обследования оказались весьма неутеши­тельными. Условия жизни рабочих были Признаны «очень тяжелыми»: особенно плохо жили репатриированные и мобилизованные рабочие. Многие из них не имели нательного белья, а если оно было, то ветхое и грязное. Рабочие месяцами не получали мыла, в общежитиях была боль­шая теснота, рабочие спали на деревянных топчанах или двухъярусных на­рах (за эти топчаны администрация вычитала 48 рублей из ежемесячного заработка рабочих, что составляло его десятую часть). Рабочие получали в день 1200 граммов хлеба, однако, несмотря на достаточность нормы, хлеб был плохого качества: не хватало масла и поэтому хлебные формы смазы­вали нефтепродуктами²⁰.

О проблемах продовольственного снабжения рабочих говорили много­численные сигналы с мест. Группы рабочих из Пензы и Кузнецка обраща­лись с письмами к В.М.Молотову, М.И.Калинину, А.И.Микояну, в кото­рых содержались жалобы на тяжелые материально-бытовые условия, от­сутствие большинства необходимых продуктов и товаров²¹. По этим пись­мам из'Москвы выезжала бригада Наркомата торговли, признавшая по ре­зультатам проверки жалобы рабочих обоснованными²². В Нижнем Ломове Пензенской области рабочие завода № 255 выступали против задержки хлебных карточек, а рабочие фанерного завода и спичечной фабрики жа­ловались на длительные задержки заработной платы²³.

На плохое питание жаловались рабочие из Челябинска и Новосибирска, Куйбышева и Горького, Свердловска и Курска. Об этом они писали в сво­их письмах: «Война кончилась, а питание не улучшается, как кормили во­дой—так и кормят» (Магнитогорский металлургический комбинат); «Кормить стали хуже, чем в войну — миска баланды да две ложки каши овсяной, и это за сутки взрослому человеку» (Миасский автозавод)²⁴. Нор­мы питания в июле-августе 1945 г. на многих предприятиях действительно снизились, так что претензии рабочих были вполне обоснованными. Что касается реакции на них администрации предприятий, то она иногда была весьма своеобразной. Так, директор одного завода в ответ на просьбы^^ ра­бочих улучшить питание бросил им такую фразу: «Вы — не советские лю­ди. Советские люди много не едят»²⁵.

Не менее сложно, а подчас и просто трагично складывалась повседнев­ная жизнь в деревне. Колхозы обезлюдели, все их наличное население в целом по стране (с учетом возвратившихся по демобилизации) к концу; 1945 года уменьшилось на 15% по сравнению с 1940 годом, а число трудоспособных — на 32,5%²⁶. Особенно заметно сократилось количество Тру­доспособных мужчин (от 16,9 миллиона в 1940 году их к началу 1946 года осталось 6,5 миллиона)²⁷. За годы войны сократились посевные площади,

60
что не могло не сказаться на уровне урожайности. Продуктивность кол­хозного земледелия снижалась в результате ухудшения обработки земли, падения культуры агротехники. Не редкость были колхозы, не имеющие ни одной лошади. Основную часть трудоспособного населения деревни составляли женщины — именно им пришлось выполнять все тяжелые по­левые работы (руководящие должности — от председателя колхозов до счетовода или бригадира — после войны занимали, как правило, мужчи­ны). Колхозное производство к концу войны находилось в критическом состоянии, крестьянские семьи кормились почти исключительно за счет своих личных Подворий. И все-таки первые послевоенные годы крестьяне еще жили надеждой на лучшее. Это и помогало выжить.

2. «Закончится война — колхозы распустят»: ожидания крестьянства и государственная политика

После войны все ждали перемен, это ожидание было буквально «разли­то» в обществе, оно помогало людям выжить и надеяться, что скоро насту­пит новая, лучшая жизнь. Не каждый мог представить себе в деталях эту новую жизнь — жизнь без войны, но в общей палитре надежд и не вполне оформленных желаний были ясно различимы ожидания и претензии от­дельных социальных групп. Если говорить в этой связи о настроениях кре­стьянства, то для него надежды на перемены к лучшему аккумулировались в одном и главном вопросе: что будет после войны с колхозами?

Организованная формально на принципах «добровольности», за годы войны колхозная система окончательно превратилась в зону подневольно­го труда — тяжелого и почти неоплачиваемого. В 1942 г. было принято специальное постановление, увеличившее для колхозников обязательный минимум трудодней (т.е. была увеличена норма обязательного минимума работ в колхозе, который должен был выполнить каждый колхозник)²⁸. Те колхозники, которые без уважительных причин не выполнили установлен­ного минимума, привлекались к судебной ответственности и приговарива­лись к исправительно-трудовым работам в тех же колхозах на срок до шести месяцев, с удержанием 25% заработка в пользу колхоза. Введенные первоначально на период войны, эти решения продолжали действовать и после окончания военных действий. Более того, постановлением прави­тельства от 31 мая 1947 г. практика военных лет, установившая повышен­ный минимум трудодней и судебную ответственность за его невыполне­ние, была сохранена и на последующие годы²⁹. Однако главная проблема колхозного труда состояла даже не в его интенсивности, а в том, что из года в год он все более обесценивался, его оплата становилась формаль­ной. В 1946 г. после неурожая, а также вследствие принудительного изъя­тия хлеба в виде хлебозаготовок во многих колхозах крестьяне за свой труд в общественном хозяйстве (оплата по трудодням) вообще ничего не полу­чили. В целом по СССР в 1946 г. 75,8% колхозов выдавали на трудодень меньше 1 кг зерна, а 7,7% — вообще не производили оплату зерном. В