I общество, вышедшее из войны

• Название: I общество, вышедшее из войны
• Анкор: Poslevoennoe_sovetskoe_obschestvo.doc
• Дата: 16.02.2018
• Размер: 1.35 Mb.
• Имя файла: Poslevoennoe_sovetskoe_obschestvo.doc
• Тип: Документы; #15607
• страница: 8 из 20

Часть рабочих надеялась решить проблемы, возникшие в связи с повы­шением цен, путем увеличения норм выработки и соответственного повы­шения зарплаты. На рабочих собраниях высказывалось много претензий в адрес администрации Предприятий, которая, как казалось, не может долж­ным образом организовать труд рабочих: ликвидировать простои обеспе­чить необходимыми материалами и т.п. Так в роли «стрелочника», ответст­венного за всё и вся, По существующей традиции оказалось местное (точ­нее, ближнее) «начальства» — итог вполне закономерный, если придержи-

74
ваться убеждения, что «партия и товарищ Сталин Не желают зла народу». Рабочие, конечно, не были информированы о том, что специальным по­становлением Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) всем министерствам и ведомствам, а также руководителям всех предприятий И учреждений бы­ло запрещено какое бы то ни было, прямое или косвенное, повышение ус­тановленных окладов и ставок заработной пяаты¹⁰^.

Спустя 10 дней после повышения пайковых цен, 27 сентября 1946 г. правительство и Центральный Комитет партии приняли новое совместное постановление — «Об экономии в расходовании хлеба», которое вызвало даже больший общественный резонанс, особенно в плане выражения на­строений недовольства, чем предыдущее решение. В соответствии с этим постановлением с 1 октября 1946 г. предусматривалось существенное со­кращение контингента населения, находящегося на нормированном снаб­жении. Прежде всего пострадали жители сельской местности: рабочие и служащие совхозов, подсобных хозяйств и МТС, предприятий местной промышленности и другие категории. Всего в сельской местности было снято с пайкового снабжения хлебом 23 млн человек. В городах та же участь постигла еще 3,5 млн человек, главным образом неработающих взрослых иждивенцев. Госплану СССР было поручено к 30 октября пред­ставить предложения о дальнейшем сокращении контингента населения, снабжаемого пайковым хлебом. Кроме того, было принято решение сокра­тить в октябре коммерческую торговлю хлебом на 70 тыс. т^1Я6. В Действи­тельности торговля хлебом в коммерческих магазинах сократилась с 75 тыс. т (в муке) в сентябре до 35 тыс. т в ноябре¹⁰⁷. Одновременно ухуд­шалось качество выпекаемого хлеба: с 1 ноября 1946 г. была официально установлена норма примеси овса, ячменя кукурузы при хлебопечении до 40%, а для Москвы и Ленинграда — до.25%¹⁰⁸. Все эти перемены не за­медлили сказаться на настроениях населения.

В отличие от общего повышения цен на пайковый хлеб 16 сентября но­вая инициатива властей, существенно подорвавшая жизненный уровень многих семей, если судить по массовой реакции, уже не находила разум­ных оправданий. Высказывалось даже предположение, что «о всех без­образиях, которые творятся в стране, товарищ Сталин не знает»¹⁰⁹. Или еще более категоричное мнение: «Это делают вредители. Хозяин (Ста­лин, — Е.З.) отдыхает в Сочи, вот они и мудрят»¹¹⁰. И снова все замыка­лось на фигуре вождя. В Ленинграде, например, распространялись слухи о том, что «группа рабочих ездила в Москву к товарищу Сталину, рассказала ему, как тяжело жить народу, и товарищ Сталин написал: снизить цены на хлеб до 1 рубля 75 копеек за килограмм»¹¹¹. Имя Сталина в рабочей среде по-прежнему оставалось вне критики, во всяком случае, информаторы ЦК ВКП(б) о такого рода критике умалчивают. Критические выступления, ес­ли они только не касались местного начальства, носили, как правило, без­адресный характер и претензии высказывались в отношении неких третьих лиц, хотя в третьем лице выступала несомненно власть (власти). Показа­тельны следующие мнения и вопросы: «Не могут сказать нам правды»,

75
«почему они с нами не посоветовались?»; «когда были выборы в Верхов­ный Совет, то нам обещали снижение цен и отмену карточной системы; выборы закончились (..,), а они карточной системы не отменили, снизили норму хлеба и цены повысили»¹¹².

После снятия с пайкового снабжения иждивенцев наблюдался приток
рабочей силы на предприятия городов, где рабочие продолжали получать
свою карточку. Промышленные предприятия Ленинграда, например, при­
няли в октябре 1946 г, в два раза больше рабочих, чем в сентябре. Анало­
гичная ситуация наблюдалась и в других промышленных центрах Рос
сии¹¹³. Некоторые предприятия вынуждены были отказывать в приеме на
работу всем желающим, мотивируя свой отказ нехваткой хлебных карто­
чек. Администрация заводов Казани по той же причине стала сокращать
численность имеющихся рабочих, однако, часть рабочих даже после уволь­
нения продолжала приходить на работу, заявляя: «Нам идти все равно не­
куда»¹¹⁴. На селе, среди рабочих совхозов, МТС, местной промышленно­
сти, т.е. тех категорий, которые были сняты с пайкового снабжения, на­
блюдался обратный процесс: они покидали свои рабочие места, пытались
устроиться на работу в городе! Местные власти на селе пребывали в расте­
рянности, с 1 октября они вынуждены были заниматься только одним во­
просом: распределять хлебные карточки и рассматривать многочисленные
жалобы населения, снятого с пайкового снабжения¹¹⁵. Все эти шаги —
сначала принудительные хлебозаготовки, оставившие деревню без хлеба,
затем сокращение категорий населения, получающих гарантированный
минимум продовольствия, уменьшение объемов продажи хлеба и упорное
нежелании властей расконсервировать государственный резерв при обост­
рившемся кризисе снабжения — можно сказать, «подготовили» голодную
зиму 1946-1947 годов.

Точных данных о количестве жертв послевоенного голода не существу­
ет. Сам факт голода тщательно скрывался советскими властями, медицин­
ская статистика была несовершенна, а частично и сфальсифицирована
(например, не всегда фиксировался диагноз дистрофии в качестве причи­
ны высокой заболеваемости и смертности населения в 1946-1947 гг.) Исто­
рик В.Ф.Зима, которому принадлежит первое и наиболее обстоятельное
исследование происхождения и последствий голода 1946-1947 гг. в СССР,
полагает, что в целом по Союзу ССР в послевоенные годы голодало около
100 млн человек, а всего с 1946 по 1948 год от голода и связанных с ним
болезней погибло около 2 млн человек¹¹⁶. В России жертвами голода стали
не менее полумиллиона человек¹¹⁷. : г,

Голод охватил прежде всего сельские районы, колхозы, где колхозники не получили заработанный ими хлеб. Первые тревожные сигналы из раз­ных регионов России стали поступать уже в декабре 1946 — январе 1947 года. В официальных документах они именовались информацией о «про­довольственных затруднениях» (слово «голод» не употреблялось), а на деле выглядели следующим образом: Калужский обком партии информировал ЦК ВКП(б) о том, что «часть семей колхозников... в районах области не

76
имеет хлеба, картофеля и вынуждена питаться суррогатами и нищенство­вать»¹¹⁸. А далее следовали конкретные примеры: «(...) Колхозница Царева Евдокия, муж которой погиб на фронте, имеющая троих детей, заработала 300 трудодней, а хлеба не получила. В хозяйстве ее нет никакого скота, хлеб и картофель весь съеден. На почве недоедания сама и дети болеют. (...) В сельскохозяйственной артели «Красная звезда» семьи Кульковой Екатерины, Ледовой Евдокии, Говоровой Марии, Сергеевой Екатерины (...) не имеют продуктов питания и живут только нищенством. (...) Тракто­рист Минаев заработал 493 кг хлеба, а получил только 31 кг, из-за систе­матического недоедания он заболел. (...) Некоторые колхозники, не имея продуктов питания, продают скот и на эти деньги покупают картофель»¹¹⁹.

Однако голодала не только деревня. Инспекторы ЦК ВКП(б), выезжав­шие с проверкой положения дел на промышленных предприятиях некото­рых городов, в целом ряде случаев также приходили к, неутешительным выводам. «На предприятиях города Мариуполя Сталинской области за по­следнее время значительно возросло число рабочих больных дистрофи­ей, — говорилось в одной из докладных записок, направленных в ЦК ВКП(б). — По заключению врачей на 1 марта с.г. (1947) по пяти заводам города Мариуполя зарегистрировано 3789 случаев заболеваний дистрофи­ей. (...) Проверкой на месте установлено, что рост заболеваемости дистро­фией в значительной мере вызван тем, что Министерство торговли СССР на протяжении пяти месяцев систематически уменьшает лимиты предпри­ятиям на выдачу хлеба и продуктов»¹²⁰.

Атмосферу тех голодных месяцев лучше всего передают письма людей,
на долю которых пришлись столь тяжелые испытания. В ноябре и декабре
1946 года в результате негласного контроля корреспонденции Министерст­
вом государственной безопасности СССР только по двум областям России —
Воронежской и Сталинградской — было зарегистрировано несколько ты­
сяч таких писем (по Воронежской области — 4616 писем, по Сталинград­
ской — 3275). «Надвигающийся голод страшит, моральное состояние по-
давленное, — писала М.С.Ефремова из Воронежской области. — Дети на­
ши живут зверской жизнью — вечно злы и голодны. От плохого питания
Женя стал отекать, больше всего отекает лицо, очень слабый. Голод ребята
переносят терпеливо, если нечего поесть, что бывает очень часто, молчат,
не терзают мою душу напрасными просьбами»¹²¹. Другое письмо было на­
правлено из города Калач Воронежской области: «...Живем мы в кошмар­
ных условиях. Есть нам совсем нечего, питаемся только желудями, а от
этой пищ§гмы едва таскаем ноги. В этом году умрем от голода¹²². Пись­
ма, отправленные из Сталинграда и сел Сталинградской области, по сво­
ему настрою мало отличались от воронежских: «Хлеба нет и не знаем, как
пережить голод. Хлеба никому не дают. Народ начинает опухать. В нашем
колхозе и в соседнем хлеба совсем не дали — дело плохо»; «Я продал все,
чтобы спасти жизнь. Больше продавать нечего, остается одно: или уме­
реть, или решиться на что-то другое — иначе гибель. Мне не страшна
тюрьма, ибо там я могу получить кусок хлеба»¹²³.

77
«Чтобы выжить т- Надо воровать», т— эта мысль проскальзывала в пись­
мах, высказывалась в очередях за хлебом, буквально витала в воздухе. По­
добные слова говорились чаще всего «в сердцах», и скрывались за ними
скорее чувство безысходности и обида, нежели реальные намерения. Но
голод, тем не менее действительно толкал людей на преступления. По не­
полным данным, осенью 1946 г. за хищение хлеба в СССР было осуждено
53369 человек, из них 36670 человек (74,3%) приговорены к лишению сво­
боды¹²⁴. Среди общего числа осужденных (по всем видам преступлений) в
1946-1947 годах около 50% составляли женщины с малолетними детьми,
которые должны были следовать за своими матерями¹²⁵. Всплеск так назы­
ваемой «женской преступности» в эти годы был прямым следствием голо­
да, так же, как и рост преступлений, совершенных детьми и подростками.
Часто наказание —- от 5 до 8 лет заключения в исправительно-трудовом
лагере — совершенно не соответствовало степени содеянного (такой срок
можно было, например, получить за кражу нескольких картофелин с кол­
хозного поля или одного килограмма муки). Министр юстиции РСФСР
И.Басавин признавался, что в судебной практике тех лет имели место
«многочисленные случаи вынесения необоснованных обвинительных при­
говоров»¹²⁶. ; '

Ситуация на потребительском рынке медленно изменялась к лучшему. Население, по-прежнему не имея информации о планах властей, строило новые догадки и питалось новыми слухами. Летом 1947 года в Москве, на­пример, широкое распространение получили слухи о новом повышении пайковых цен, высказывалось предположение, что это произойдет 15 ию­ня. В магазинах немедленно образовались большие очереди, а в сберега­тельных кассах начался отлив вкладов¹²⁷. В течение 1947, 1948 и даже в на­чале 50-х годов во многих городах России наблюдались периодические пе­ребои в снабжении торговой сети хлебом и другими продуктами первой необходимости. Так, весной 1948 г. большие проблемы в торговле хлебом были отмечены в Новосибирске, Ряд магазинов города в течение несколь­ких дней вообще не торговали хлебом, в результате образовались огром­ные очереди — до 700-800 человек. При таком скоплений народа неизбеж­но возникали эксцессы: очевидцы рассказывали, что некоторые люди за­бирались на крыши магазинов, прыгали оттуда на головы собравшихся и таким образом пробирались к прилавку¹²⁸. В других городах для наведения порядка в очередях приходилось прибегать к помощи милиции. Продовольст­венный кризис не был, таким образом, до конца разрешен и после, 1947 года, когда была отменена карточная система и проведена денежная реформа.

4. Люди и деньги: политика государства в области финансов и поведение населения

Одним из первых следствий войны стало расстройство финансовой сис­темы, инфляционнее процессы, усугубляемые критической ситуацией на потребительском рынке, расширение зоны натурального обмена свиде-

78
тельствовали о прогрессирующем обесценивании рубля и ставили под уг­
розу срыва программу восстановления экономики. Наряду с инфляцией на
состоянии государственной казны сказывалось и постепенное сокращение
источников денежных поступлений от населения: с окончанием войны
был отменен военный налог, сократилось перечисление компенсации за
неиспользованные рабочими и служащими отпуска в качестве специаль­
ных вкладов в сберкассы, прекратилось добровольное поступление средств
в фонд Красной Армии.

Первой попыткой как-то поправить финансовое положение страны стал государственный заем восстановления и развития народного хозяйст­ва СССР, выпущенный в мае 1946 года. Общая сумма займа составляла 20 млрд рублей, разместить его предполагалось следующим образом: 12,5 млрд рублей среди юродского населения и 5,5 млрд руб. — среди сельского¹²⁹. В письме наркома финансов GCGP А.Г.Зверева, направлен­ном в марте 1946 года наркомам финансов союзных и автономных респуб­лик, заведующим краевыми и областными финотделами специально отме­чалось: «Стремясь к завершению размещения займа в короткий срок, не следует, однако, проявлять излишнюю торопливость в этом деле. (...) Бы­стрые темпы размещения займа должны в полной мере сочетаться с высо­ким уровнем массово-разъяснительной и организационной работы по зай­му»¹³⁰. Однако несмотря на предупредительные рекомендации, на местах, как это не раз бывало при проведении крупных государственных акций, Часто брала верх линия на форсирование подписки на заем.

Психология перегиба давала свои очередные рецидивы: правилом ста­новились случаи вызова работников «для беседы» в парткомы и завкомы, после чего оформлялась «добровольная» подписка на заем в размере ме­сячной, а иногда — и двухмесячной зарплаты. С теми, кто отказывался от подписки на заем вообще или подписывался на меньшую, чем предлагали, сумму (а таких среди «отказников» было большинство), ответственные за размещение займа партийные и советские активисты работали индивиду­ально и где уговорами, а где и угрозами, как правило, добивались 100%-й подписки. Среди мотивов отказа преобладали материальные: низкая зар­плата, наличие большой семьи и др. Высказывались сомнения в целесооб­разности займов у населения и предложения поискать другие источники получения дополнительных средств. При этом традиционно назывались категории населения, которые, как казалось, получают «слишком много». «Стоило бы не дать сталинских премий двум лауреатам, — рассуждал, на­пример, один рабочий; - и всему нашему цеху не надо было бы подписы­ваться на заем»^131.

Отказ от подписки на заем иногда обосновывался ссылкой на оконча­ние войны. Так, перед началом подписной кампании на одном из зданий Челябинска появилась листовка такого содержания: «Нас заставляют под­писываться на займ. Нас кормят пятилетками. Правительство это объясня­ло трудностями войны. Теперь она кончилась. Когда кончится собачья жизнь?»¹³²

79
Отказы не имели сколько-нибудь массового характера. Как правило, люди с пониманием относились к призыву государственных органов от­дать часть своих средств на восстановление народного хозяйства страны. Что касается инцидентов, то они, в первую очередь, объяснялись не «не­сознательностью» отдельных граждан, а провоцировались поведением ме­стных ответственных работников, которые использовали различные мето­ды принуждения; не выплачивали зарплату до тех пор, пока не выполнен план по подписке на заем, угрожали увольнением с работы и даже судом, проводили собрания, где «прорабатывали» неактивных членов подписной камлании и т.д. Протестуя против подобных злоупотреблений, люди жало­вались в центральные органы власти, обращались с письмами в газеты. Например, за несколько дней после начала подписной кампании 1951 г. только редакция «Правды» получила более 100 писем-жалоб. Одно из них, анонимное, пришло из Ленинграда: «Сейчас по: всему СССР проводится подписка на Государственный займ развития народного хозяйства СССР, но как проводится эта подписка? Это позор и срам для руководителей Ле-нинграда. 6 мая в автопарке Ленинграда 20 человек шоферов не выпусти­ли только потому, что они не подписывались на предложенную им сумму. 20 автобусов простояли, а пассажиры из-за этого вынуждены были стоять часами, ожидая прибытия автобусов. На Московском заводе г. Ленинграда сотруднику Швецову М.Ф. заявили: «Если ты не подпишешься на ту сум­му, которую мы тебе предлагаем, мы тебя вышлем на 101-й километр»¹³³.

И такие случаи были неединичны. Секретарь парторганизации колхоза
им. Кирова в Новгородской области, когда проводил подписку, «убеждал»
колхозников таким образом: «Кто не подпишется на займ, тот враг совет­
ской власти, таких будут высылать в Сибирь»¹³⁴. Начальник цеха одного из
заводов в городе Уфа, выступая на рабочем собрании, заявил, что все,
подписавшиеся на сумму меньше, чем месячный заработок, заодно «с под­
жигателями войны Трумэном и Макартуром»¹³⁵. В Красноярской МТС Са­
ратовской области рабочий комитет принял решение отдать под суд двоих
не подписавшихся на заем комбайнеров, отнять у одного из них половину
земли, выделенную под огород, и исключить их из членов профсоюза. У
других комбайнеров этой же МТС под страхом суда добились обязательст­
ва подписаться на заем в двукратном размере, т.е. на двухмесячный зара­
боток¹³⁶

Конечно, подобные методы работы не прибавляли авторитета ни адми­нистрации предприятий, ни кампании подписки в целом. Но главное, зай­мы не могли решить долгосрочной задачи восстановления финансовой системы, хотя и позволили сосредоточить в руках государства часть средств, направленных впоследствии на реконструкцию.

Следующим шагом в налаживании нормального денежного обращения должна была стать денежная реформа. У этой реформы, проведенной в 1947 году, была сложная судьба: типично экономическая акция проводи­лась с серьезным политическим подтекстом, в результате чего пропаган­дистские цели заслоняли собой подчас экономическую целесообразность.

80
Изначально денежная реформа была поставлена в зависимость от другой акции — отмены карточной системы. Отмена карточек, превратившихся в своеобразный символ военных лет, должна была, по мнению советских ру­ководителей, продемонстрировать силу и выносливость советской эконо­мики. А для этого необходимо было провести акцию отмены раньше, чем в других странах, вынужденных во время войны тоже прибегнуть к норми­рованному снабжению населения (к числу таких стран принадлежали Анг­лия, Франция, Италия, Австрия). Первоначально отмена карточек плани­ровалась на 1946 год, и только продовольственный кризис осени того же года отодвинул реализацию этого решения. Вместе с тем не вполне спра­ведливым будет объяснять поспешность, с которой была проведена отмена карточек, только издержками пропаганды.

На форсировании этого мероприятия сказалась не только позиция ру­ководства, заботящегося о своем престиже в глазах мировой общественно­сти, но и определенный прессинг снизу, подталкивающий центр к подоб­ному решению. В обыденном сознании война и карточки оказались слиты таким тесным образом, что сохранение карточек рассматривалось как чуть ли не главная причина продовольственных трудностей военных лет. Слу­чаи разного рода злоупотреблений, неизбежные при нормированной рас­пределительной системе, только усиливали эти настроения. Идея отмены карточек в народе приобрела еще большую популярность после повыше­ния в 1946 году пайковых цен. Достаточно типичны были высказывания такого рода, относящиеся к лету—осени 1947 г.: «Самым наболевшим во­просом является вопрос с продовольствием. Всюду слышатся разговоры: когда же отменят карточную систему или хотя бы откроют коммерческую торговлю хлебом и крупой?»; «Отмены карточек на хлеб ожидают все ра­бочие и служащие. Это общее настроение. А когда будет хлеб, тогда сни­зятся цены и на другие продукты на рынке»¹³⁷. Многие рабочие выражали надежду на отмену карточек уже к концу 1947 года¹³⁸.

Однако взгляд на отмену карточной системы как на абсолютную пана­
цею не был всеобщим: как свидетельствуют разговоры в рабочей среде,)
многие не надеялись на способность торговых организаций противостоять
спекуляции и высказывались поэтому за сохранение карточек хотя бы а
обозримом будущем, при одновременном увеличении норм выдачи хлеба.
«Сейчас тяжело с хлебом, недостает, — приводил свои аргументы забой­
щик шахты из Челябинской области Ковалев. -—, А если отменят карточки,
то может быть еще хуже. Спекулянты будут делать свое дело и мы можем
остаться без хлеба»¹³⁹

У идеи отмены карточной системы, как видно, были сторонники, были и противники (хотя последние обсуждали не идею в принципе, а только сроки ее воплощения), но сам факт отмены карточек в конце 1947 года ни для кого не был неожиданным. Действительную растерянность большинст­ва людей вызвал сопутствующий этой акции фактор — денежная реформа.

Реформа, вспоминал А.Г.Зверев, готовилась в обстановке строгой сек­ретности под личным контролем Сталина¹⁴⁰. Задуманная как антиинфля-

81
ционная мера, она на практике свелась к рестрикционному мероприятию, Т.е; изъятию у населения так называемых «лишних» денег, прежде всего наличных. Считалось, что в результате реформы пострадают спекулянты, а трудящиеся останутся в выигрыше. Что же произошло на деле?

В действительности тайна информации о реформе была довольно быст­ро нарушена. «На местах, — вспоминал Зверев, — после получения специ­ального пакета с документами о денежной реформе, на котором стоял гриф "Вскрыть только по получении особого указания", у отдельных мест­ных сотрудников любопытство перетянуло служебный долг. Пакеты были вскрыты раньше времени»¹⁴¹. Были и другие способы получения информа­ции о предстоящем обмене денег. Например, в Москве 28 ноября столич­ный комитет ВКП(б) проводил совещание секретарей районных комитетов и председателей райисполкомов. На этом заседании обсуждалось два во­проса: «открытый» (о переходе к торговле без карточек) и «закрытый» (ин­формация Финансового управления Москвы). По второму вопросу собрав­шимся сообщили, что существует постановление Совета Министров СССР от 25 ноября 1947 г., содержание которого разглашению не подлежит. Од­нако во исполнение этого постановления партийным и советским органам Москвы следует провести «организационно-подготовительную работу», ко­торая заключалась в следующем: открыть в разных районах столицы к оп­ределенному сроку (о котором будет сообщено дополнительно) 1160 вы­платных пунктов¹⁴². Дальнейшее превращалось в «секрет полишинеля». И хотя секретарь Московского комитета партии ПМ.Попов сделал специаль­ное предупреждение для присутствовавших на совещании об исключитель­ной секретности полученной информации, вряд ли можно считать случай­ным то обстоятельство, что дата проведения совещания совпала с началом паники в московских сберкассах.

В Москве до конца ноября 1947 г. в сберкассы ежедневно поступало 7-8 миллионов рублей и примерно столько же выплачивалось вкладчикам. Та­ким образом баланс сохранялся. Но уже 28 ноября объем денежных опера­ций (сумма поступлений и выплат) увеличился в три раза, 29 ноября'— в семь раз» а 30-го — уже в десять¹⁴³. Слухи о реформе просочились ив на­род. Началась предреформенная лихорадка.

28 и 29 ноября наблюдался массовый наплыв покупателей в столичные магазины, торгующие промтоварами. Особенно быстро расходились доро­гостоящие товары, которые раньше пользовались ограниченным спросом. Например, в трех мебельных комиссионных магазинах имелись гарнитуры мебели стоимостью 30, 50, 60 и 101 тыс. рублей. Гарнитуры за 30, 50 и 60 тыс. рублей к 29 ноября были уже проданы, а на гарнитур в 101 тыс. рублей, который не могли продать в течение трех лет, имелись уже четыре покупателя. С прилавков исчезли меха и меховые изделия, золото, сереб­ро, драгоценности. 2 декабря из 12 ювелирных магазинов Москвы работа­ли только три, остальные закрылись под предлогом «учета». Когда разо­брали особо ценные товары_} В ход пошло все, что можно было купить. В Петровском пассаже в магазине узбекской промкооперации распродали