Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, кто получит что, когда и как 978 5 91129 059 7
 Скачать 1.94 Mb.
|
|
Age of Extremes: The Short Twentieth Century, 1914 – 1991. L.: M. Joseph, 1994. ⁶⁰ См. Therborn, G., «After Dialectics: Radical Social Theory in a Post-Communist World», in New Left Review, 2007, no. 43, p. 65 ff. ⁶¹ Каких пытался представить сам Хантингтон и каких воспринимают те, кто ему поверил. См. Huntington, S., The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order, p. 31 ff; Преодолевая барьеры, с. 25. ⁶² См. Hardt, M., and A. Negri, Multitude: War and Democracy in the Age of Empire. ny : Penguin, 2004, pp. 13, 30 – 37. Kapustin.indb 112 Kapustin.indb 112 25.01.2010 20:05:01 25.01.2010 20:05:01 113 ^XbZ`Zde[\Ze [¾²[b² и зафиксированный в названии одной из его статей — Если не цивилизации, то что (см. сноску 42), вполне оправдан. В мире без диалектических нравственно-политических смыслов могут быть смыслы только метафизические, «эссенциалистские», типа тех, которыми осеняют себя разные цивилизационные проекты авторитарной гегемонии ⁶⁴ В общем виде политическая логика и идеологические технологии «эссенциализации» идентичностей достаточно хорошо изучены в наше время капитализм далеко не впервые применяет этот прием, хотя раньше его применение выглядело скорее частным регрессивным случаем, а не формой правила функционирования капитализма. Известным примером такого частного случая «эссенциализации» идентичностей стало изобретение расы в 5 после Гражданской войны. Произведенный ею слом открытых правовых и экономических структур рабства, вследствие своей легальности нуждавшихся не более чем в патриархальной идеологии благодетельности рабства для самих черных, вызвал необходимость радикальной «рена- турализации» отношений господства и подчинения. Новизна идеи расы в томи заключалась, что она прямо апеллировала к физическими приравненным к ним психическим) различиям, которые находятся (как бы) поту сторону любых классовых, региональных, политических и экономических определений. Такие различия неустранимы никакой исторической практикой, и при этом они являются ⁶³ См. Laidi, Z., A World Without Meaning: The Crisis of Meaning in International Politics, tr. J. Burnham and J. Coulon. L.- ny : Routledge, 1998. ⁶⁴ Вновь подчеркнем, что «эссенциалистский» и метафизический характер этих смыслов есть продукт политического их конструирования в рамках проектов авторитарной гегемонии, а не нечто первозданное и имманентно им присущее. Соответственно, период после диалектики не может быть понят в качестве возвращения на классическую территорию истории, на которой разворачиваются этнические и религиозные конфликты и кипят связанные сними древние и первозданные страсти (см. Gray, J., Enlightenment’s Wake. L.- ny : Routledge, 1995, pp. 31 – 32. Курсив мой. — Б. К. Период после диалектики есть нравственно и политически выхолощенная Современность, а не откат к «досовре- менному» прошлому. ⁶⁵ В моем изложении этого примера я следую его анализу Уолтером Майклсом. См. Michaels, W. D., «The Souls of White Folk», in Literature and the Body, Essays on Populations and Persons, ed. E. Scarry. Baltimore — L.: The Johns Hopkins University Press, 1988, особенно с. 187 – 193. Kapustin.indb 113 Kapustin.indb 113 25.01.2010 20:05:01 25.01.2010 20:05:01 114 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf исходными и детерминирующими для идентичности людей и отношений между ними. Самоочевидность и естественность расовых различий выводили их из сферы политики и права и делали их недоступными для юридической регуляции (в отличие от классического рабства. Это и зафиксировало решение Верховного суда 5 по делу Plessy v. Ferguson (1896 г, которое узаконило расовую сегрегацию при формально-правовом равенстве рас расовые различия не обусловлены правом (оно признает равенство всех перед законом, но отражаются правом в качестве естественной реальности» ⁶⁷ Такая натурализация расы и расовых отношений есть грубый, нов тоже время эффективный прием консолидации угнетения, когда оно становится невозможно в прежних открытых формах. Эффективность этого приема в томи состоит, что угнетенные они заключаются в такую онтологическую рамку, которая сообщает им идентичность, затрудняющую их самовыражение в качестве угнетенных Соответственно затрудненаи политическая репрезентация протеста против условий угнетения. В качестве представителя расы угнетенный может потребовать уважения к своей расовой идентичности (в логике политики признания. Но он должен выступить не как представитель расы, нов качестве рабочего, социалиста, «антиглобалиста» или в каком-то ином классовом, идеологическом, политическом качестве, чтобы протестовать против капиталистической эксплуатации. Ведь консолидация последней и сконструировала его расовую идентичность. Но политическую артикуляцию этих качеств подавляет «эссенциализированная» расовая идентичность, изображаемая в качестве определяющей и первостепенной. Заключение в «эссенциалистскую» рамку идентичности, препятствующую самовыражению угнетенных и их организации сопротивления угнетению, есть специфический вид политический несправедливости ⁶⁸ Ее и обеспечивают цивилизационные проекты ⁶⁶ Параллельность этого хода мысли хантингтоновским рассуждениям о первичности «цивилизационно» — культурной идентичности по отношению к любым идеологическим, политическим, экономическим различиям самоочевидна и не нуждается в комментариях. ⁶⁷ См. «Plessy v. Ferguson», in The South since Reconstruction, ed. T. D. Clark. ny : Bobbs- Merrill, 1973, р. 159. ⁶⁸ В качестве такой несправедливости заключение в ложные рамки («misframing») убедительно описывает Нэнси Фрейзер, аналитически отличая ее как от несправедливости распределения ресурсов («maldistribution»), таки от несправедливости неадекватного политического представительства Kapustin.indb 114 Kapustin.indb 114 25.01.2010 20:05:01 25.01.2010 20:05:01 115 ^XbZ`Zde[\Ze [¾²[b² В этой же логике формировалась цивилизационная «эссенциа- лизация» трудящихся масс на всем пространстве глобализующего- ся капитализма, хотя в различных его зонах этот процесс отличался своеобразием форм и используемых идеологических инструментов. Она стала реакцией на тот пик демократической и освободительной борьбы, который пришелся на 60 – е годы 33 века. Этот период ознаменовался крушением колониальных империй и образованием гораздо более плюралистичного и демократичного, чем когда-либо ранее, миропорядка, а также серьезной трансформацией капиталистического способа производства в направлении декоммодифика- ции рабочей силы и социализации государства. Попятное движение к установлению структур неоимпериалистической гегемонии на мировой арене, десоциализации государства и рекоммодифика- ции рабочей силы — предполагало, помимо прочего, деконструкцию тех политических и политико-экономических идентичностей, благодаря которым ранее формировались силы освобождения и демократической трансформации капитализма. «Цивилизационно» — культурная «эссенциализация» была, конечно, не единственным приемом проведения этой операции, но приемом, широко применяемыми эффективным. Его особая ценность — сточки зрения проектов правоавторитарной гегемонии заключалась в том, что этот прием эффективно разрушал те «универсалистские» или «универсализуемые» формы идентичности, на базе ив рамках которых возможно развитие широких движений антиимпериалистической и антикапиталистической солидарности. Разве не показательно в этом отношении то, что нынешняя распространенность антивоенных настроений в 5 и Западной Европе прежде всего, в связи с войной в Ираке) не выражается нив чем, хотя бы отдаленно напоминающем мощь антивоенных движений периода войны во Вьетнаме и американских интервенций в Центральной Америке в 60 – е годы Не объясняется ли это в значи- общественной группы, которая тем не менее политически признана в своих истинных рамках («misrepresentation») (см. Fraser, N., «Reframing Justice in a Globalizing World», in New Left Review, 2005, no. 36, особенно си далее ⁶⁹ О категориях «коммодификации» / «декоммодификации» рабочей силы см. Esping-Andersen, G., Three Worlds of Welfare Capitalism. Princeton, nj : Princeton University Press, 1990, особенно глава 2. Об институциональных формах процесса декоммодификации и его демократическом и освободительном значении см. Castel, R., «Emergence and Transformation of Social Property», in Constellations, vol. 9, no. 3 (2002). Kapustin.indb 115 Kapustin.indb 115 25.01.2010 20:05:01 25.01.2010 20:05:01 116 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf тельной мере тем, что силы иракского сопротивления интервенции 5 и их союзников в культурном отношении выглядят непривлекательными для прогрессивных антивоенных коалиций на Западе Но важно и то, что открытую солидарность с иракским движением сопротивления (в отличие от солидарности с Вьетконгом!) сделала невозможной твердость цивилизационной и патриотической установки большинства. Нос некоторыми поправками тоже самое можно сказать о разложении демократической и классовой солидарности трудящихся, которое сделало возможным нынешний натиск капитализма, — реставрацию на глобальном уровне многих характерных черт, казалось бы, ушедшей в прошлое модели капитализма свободного рынка, а также стабильный, начиная с х годов прошлого века, и почти повсеместный рост социально-экономиче- ского неравенства. И все это — без подъема сопротивления трудящихся масс ⁷² В свете этого правомерен вопрос Фредрика Джеймисона о том, остается ли у понятия Современность, если оно применяется к такому демодернизированному состоянию общественной жизни, ка- кое-либо значение, не сводимое к капитализму. Ведь современность при всем множестве ее трактовок — всегда предполагала открытость непредопределенному будущему и несводимость общественной жизни к логике капитализма, сколь бы важен для нее он ни был. Если будущее, во всяком случаев рамках периода после диалектики, закрыто, если капитализм смог не только колонизовать защищенные от него ранее участки социального пространства, но и создать регрессивные «эссенциализированные» культурные формы, в которых подавляются силы исторической альтернативы, тоне разумно ли заменить понятие современность понятием ⁷⁰ Коммунистические идеалы Вьетконга тоже не разделяло большинство участников тогдашних антивоенных протестов, но такое политическое несогласие не приводило к нынешнему культурному отторжению от иракского сопротивления, сделавшему антивоенную солидарность практически невозможной. ⁷¹ О деградации антивоенного движения на Западе под этим углом зрения см. Cockburn, A., «Whatever Happened to the Anti-War Movement?» in New Left Review, 2007, no. 46. ⁷² Подробнее об этом см. Silver, B. J., Forces of Labor: Workers’ Movements and Globalization since 1870. Cambridge: Cambridge University Press, 2003, p. 176 ff.; Therborn, G., Op. cit., p. 65; Giraud, P-N., «An Essay on Global Economic Prospects», in Constellations, vol. 14, no. 1 (2007), pp. 33 – 38. Kapustin.indb 116 Kapustin.indb 116 25.01.2010 20:05:02 25.01.2010 20:05:02 ^XbZ`Zde[\Ze [¾²[b² капитализм Возможно, это — то условие политической и теоретической трезвости, которое необходимо для поиска новых перспектив освободительной борьбы. Что это значит для понимания того дискурса о цивилизациях, которому была посвящена первая часть данной статьи Понятие цивилизации, как оно сложилось, трансформировалось, обрело многозначность, выявило свои противоречия по всем четырем осям большого дискурса о цивилизациях, было характерным продуктом Современности. Концептуально обедненный и нравственно и политически стерилизованный малый дискурс о цивилизациях есть столь же характерный продукт нынешней демодернизации Современности. Теоретическое развенчание малого дискурса необходимо само по себе. Но при этом следует помнить, что его эффективная критика может быть только практико-политической — как критика действием тех структур капиталистической правой гегемонии, идеологической функцией которых он является ⁷³ См. Jameson, F., A Singular Modernity. Essays on the Ontology of the Present. L.- ny : Verso, 2002, pp. 214 – 215. Другой интересный подход к проблеме демодернизации Современности, сфокусированный на утрате способности к автономным коллективным действиями рациональному целеполаганию на макроуровне общественной жизни в сочетании с продолжающейся рационализаций ее функциональных подсистем, был предложен Клаусом Оффе. См. Offe, C., «The Utopia of the Zero Option: Modernity and Modernization as Normative Political Criteria», in Modernity and the State: East, West. Cambridge, ma : mit Press, 1996, pp. 15 – 16. Kapustin.indb 117 Kapustin.indb 117 25.01.2010 20:05:02 25.01.2010 20:05:02 О ПРЕДМЕТЕ И УПОТРЕБЛЕНИЯХ ПОНЯТИЯ «РЕВОЛЮЦИЯ» Моей Наташе Цель данного эссе — способствовать прояснению предмета понятия революция. Это возможно только в контексте полемики, в котором это понятие существует. Непосредственным полемическим контекстом для настоящего эссе служит недавно опубликованный сборник «Концепт революция в современном политическом дискурсе» ¹ Я начну с предварительных замечаний, в которых в тезисной форме обозначу собственную позицию по рассматриваемому вопросу. Далее — в полемике с авторами сборника и, разумеется, другими участниками современной теоретической дискуссии о революции — я попытаюсь обосновать изложенные в предварительных замечаниях тезисы, затрагивая следующие темы многозначность понятия революции, революция и Современность (modernity)», онтология непредсказуемости революций, революция как политическое событие. Итогом работы, хотя скорее политическим, чем теоретическим, можно считать заключительную часть параграфа о революции как событии Под прояснением предмета понятия революция я не имею ввиду достижение такого его определения, которое — вследствие его логического и концептуального совершенства — окончательно бы устранило разночтения революции. Более того, я считаю сами попытки двигаться в этом направлении бесперспективными и неплодотвор- ными. Аргументация в пользу такой точки зрения будет приведена ниже, а сейчас укажу наследующее. Окончательное определение ¹ Концепт революция в современном политическом дискурсе. Под ред. Л. Е. Бляхера, Б. В. Межуева, А. В. Павлова. б Алетейя, 2008. Kapustin.indb 118 Kapustin.indb 118 25.01.2010 20:05:02 25.01.2010 20:05:02 119 X ^Yen¾e`e Z _^X`YeWbeaZ¹À ^Xa¹`Z¹ революции возможно только в рамках ив качестве продукта универсальной теории революции, которая потому и может считаться универсальной, что схватывает некую неизменную сущность революции своеобразно обнаруживающуюся в разных революционных явлениях. Такую сущность можно описывать по-разному: методами философии истории, (ортодоксального) исторического материализма, общей социологической теории революции или иначе, но универсалист- ская претензия на познание причинной обусловленности эмпирических явлений революции ее сущностью от этого не изменится. Я солидарен с теми, кто сомневается в целесообразности и даже возможности построения универсальной теории революции. Если, как я постараюсь показать ниже, революции есть особый вид исто- рико-политической практики — с атрибутами случайности, свободной причинности (в смысле прекращения или приостановки действия некоторых причинно-следственных детерминаций, определявших дореволюционный статус-кво), спонтанного появления дотоле неизвестных форм идентичности и субъектности коллективных акторов, то революции не могут мыслиться в качестве проявлений предпосланных ими как бы существующих до них и независимо от них сущностей. Они сами в своих конкретных проявлениях и есть свои «сущности». Это, с одной стороны, есть лишь парафраз ницшеанского возражения против философского удвоения мира (в данном случае против удвоения революций на их сущность и проявления последней. Нос другой стороны, это есть тезис против общей теории революции, ее претензий на способность объяснять и предвидеть революции, пусть ив общих чертах, на уровне закономерностей, а неконкретных деталей и точных дат. Соответственно, этот ² Объяснение таких сомнений, впрочем, весьма отличное оттого, которое далее дам я, см. Skocpol, T. (with M. Somers), «The Uses of Comparative History in Macrosocial Inquiry», in Social Revolutions in the Modern World. Cambridge: Cambridge University Press, 1994, p. 90. ³ Объяснение и предвидение являются сторонами одного итого же спекулятив- но-теоретического синдрома, и они невозможны одно без другого. Ведь объяснение, исходящее из метасобытийной сущности или закономерности, есть и предсказание того, как эта сущность или закономерность будут, или не будут, проявлять себя в других событиях в будущем. Гегелевская философская сова Минервы, разумеется, вылетает только в сумерки, но то, как она апостериор- но и сущностно объяснила Французскую революцию, стало в тоже время предсказанием конца истории и невозможности подобных событий в будущем. Kapustin.indb 119 Kapustin.indb 119 25.01.2010 20:05:03 25.01.2010 20:05:03 120 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf тезис направлен и против возможности окончательного определения понятия революция. Если тезис верен, то мы останемся с понятиями (во множественном числе) революций как продуктов теорий конкретных событий, находящихся в компетенции исторической политической социологии, а отнюдь не спекулятивной «метаисто- рической» теории того или иного вида. Но, как мы увидим дальше, и этим плюрализм «концептов революции не ограничивается. Что же тогда остается на долю общего понятия революция, и как тогда можно прояснить его предмет Отказывая общему понятию революция в способности схватить сущность революции толкуют ли ее как некие обязательные следствия революции, ее характерные движущие силы, типичные методы — вроде революционного насилия — или иначе, мы все же можем признать, что оно в состоянии фиксировать некие общие условия, благодаря которым происходят события, именуемые революциями. Эти условия не предопределяют то, что и как в революциях происходит. Но они устанавливают их практическую возможность и, соответственно, их теоретическую мыслимость ⁵ Я полагаю, есть три таких важнейших условия. Первое — общий контекст современности, понимаемой, разумеется, не в смысле происходящего в настоящее время, а в качестве культурной и по- литико-экономической динамики, в которой находится наш мир где-то с xvii – xviii веков и которая в свою очередь запущена возникшими примерно тогда же и неподдающимися окончательным ⁴ В духе того ее варианта, который сформировался в американской исторической социологии и который называется социологией событий. Репрезентативные примеры такого подхода см. Abrams, P., Historical Sociology. Ithaca ( ny ): Cornell University Press, 1982, особенно стр. 190 – 226; Sahlins, M., «The Return of the Event, Again», in Clio in Oceania: Toward a Historical Anthropology. Washington, dc : Smithsonian Institution Press, 1991; Abbot, A., «From Causes to Events», Sociological Methods and Research, 1992, vol. 20, no. 4; Griffi n, L., «Temporality, Events, and Explanation in Historical Sociology», in Sociological Methods and Research, 1992, vol. 20, no. 4; Sewell, W. H., Jr., «Historical Events as Transformations of Structures», in Theory and Society, 1996, vol. 25, no. 6 и др. ⁵ Практическая возможность и теоретическая мыслимость необходимо взаимосвязаны. Роберт Дарнтон показывает то, как наш политический словарь возникает из усилий революционных практик осмыслить себя. Вначале был опыт, затем — концепт», — резюмирует Дарнтон свое рассуждение. См. Darnton, R., «What Was Revolutionary about the French Revolution?» in The French Revolution in Social and Political Perspectives, ed. P. Jones. L.: Arnold, 1996, p. 19. Kapustin.indb 120 Kapustin.indb 120 25.01.2010 20:05:03 25.01.2010 20:05:03 121 X ^Yen¾e`e Z _^X`YeWbeaZ¹À ^Xa¹`Z¹ решениям проблемами. Второе условие — событийный характер революций, имея ввиду под событием непросто любое случающееся нечто, а именно определенную форму протекания исторических практик с присущими ей разрывами эволюционного континуума, приемами «денатурализации» того, что Пьер Бурдье называли соответствующих структур подчинения, ролью в них свободной причинности и т. д. Третье условие — способность коллективных ак- торов выступать в качестве политических субъектов. При этом под субъектом мы будем подразумевать обусловленную историческими обстоятельствами и определенным образом организованную силу, способную своей деятельной волей менять (до некоторой степени) сами обстоятельства своего образования, а не излюбленную мишень деконструктивистской критики — фантастического философского или метафизического) субъекта» ⁸ С учетом этих трех условий революции мы можем дать общее ее определение революция есть современное событие, определяемое возникновением и (последующим) исчезновением политической субъектности. Данное определение является в содержательном отношении бедными абстрактным. Оно может иметь только служебную роль — давать исходную ориентацию теоретическим исследованиям конкретных революционных практик. Оправданность его зависит оттого Более подробно о таком понимании современности я писал в другой работе. См. Капустин, Б. Г. Современность как предмет политической теории. Мс Под этим имеется ввиду подъем более-менее значительной части доксы до уровня эксплицитных высказываний, что открывает возможность теоретического и практического оспаривания дотоле принимавшихся за самоочевидное элементов картины мира и легитимируемых ими (опять же — в качестве естественных, те. безальтернативных) структур господства. «Денатура- лизация» доксы, согласно Бурдье, является важнейшим условием и аспектом политической борьбы. См. Bourdieu, P., Pascalian Meditations, tr. R. Nice. Stanford ( ca ): Stanford University Press, 2000, pp. 184 ff. ⁸ Логика проводимого мной противопоставления исторического субъекта и философского субъекта близка к той, которой следует Винсен Декомб, обосновывая противоположность «suppositum» (субъекта действия) и карте- зианско-кантовско-фихтеанского субъекта философии субъекта и показывая политическую иррелевантность деконструктивистских борений с последним. См. Descombes, v ., «A propos of the „Critique of the Subject“ and of the Critique of this Critique», in Who Comes after the Subject? Ed. E. Cadava, P. Connor and J.-L. Nancy. L.: Routledge, 1991. Kapustin.indb 121 Kapustin.indb 121 25.01.2010 20:05:04 25.01.2010 20:05:04 122 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf насколько такая ориентация способна содействовать плодотворности подобных исследований. Логико-теоретическая состоятельность и надежность предложенного определения должны постоянно проверяться посредством его полемического трения о другие определения революции, возникшие в иных концептуальных форматах. Именно так, а не через наивное его сопоставление с реальными фактами, может производиться его корректировка. По этой причине для настоящего эссе важен сборник «Концепт революция. Конечно, он не содержит всю карту современного дискурса о революции. Однако он представляет богатую палитру взглядов на понятие революция. Более того, он содержит размышления о революции на уровнях и ее общей теории, и концепций конкретных революционных практик (Французской революции, европейской весны народов 1848 года, русских революций 1905 – 1907 и 1917 годов, недавних цветных революций и т. д. Это делает его для нас вдвойне полемически интересным Wb_°n]aZZ ¾e`]hXY² «YepXb¿¸Z¹» (p¾e[`X Написание рецензии на сборник «Концепт революция не входит в задачи данного эссе. Но уклониться от оценки этой книги, учитывая ее значение в качестве полемического контекста для моей работы, было бы неправильно. Выход данного сборника, как бы ни относиться к его недостаткам, можно только приветствовать по двум главным, с моей точки зрения, причинам. Первая он — крайне редкое в нашей литературе явление многоаспектного и полифонического представления тех ключевых категорий политического мышления, которые Рейнхарт Ко- зеллек относил к основным историческим понятиям, имея ввиду их роль в само- и миропонимании современного человека. Из отечественных публикаций двух последних десятилетий мне трудно припомнить что-то, сопоставимое в этом плане с «Концептом революция. Отметим для себя, что этот сборник преследует цель, как ее четко формулируют его составители, сделать предметом исследования не столько само понятие революции, сколько специфику его ⁹ Исключение составляет разве что известный сборник Теория и практика демократии. Избранные тексты. Под ред. В. Л. Иноземцева и Б. Г. Капустина. М Ладомир, 2006. Но этот сборник — продукт американских ученых. Kapustin.indb 122 Kapustin.indb 122 25.01.2010 20:05:04 25.01.2010 20:05:04 123 X ^Yen¾e`e Z _^X`YeWbeaZ¹À ^Xa¹`Z¹ бытия в рамках политического дискурса. Это важная формулировка, к которой мы еще вернемся. Вторая причина заключается в том, что «Концепт революция, наряду с другими знаковыми публикациями последнего времени, знаменует, как хотелось бы надеяться, начало сдвига российского политического мышления от затасканной и несущей печать либерального конформизма тематики демократических транзитов» и переходов крынку к такой радикальной ив тоже время классической проблематике политической теории, как революция. От этого сдвига, если он в самом деле происходит, еще огромная дистанция до осмысления революции как альтернативы тому миру, в котором демократические транзиты» и переходы крынку выступают — и то только на периферии североатлантической зоны — максимально радикальными формами политических изменений. Однако правда, что само использование понятия революция неизбежно имеет политически провокативный характер. И это уже лучше, чем использование понятий, имеющих характер политических транквилизаторов. Однако в сборнике многое огорчает, причем безотносительно оценке его теоретического содержания. Он сделан неряшливо. Некоторые переводы явно нуждаются в хорошей литературной правке. В отдельных случаях они дезориентируют. «Subaltern», к примеру, нельзя переводить как особые — из-за этого восстания угнетенных ¹⁰ Бляхер, Л, А. Павлов. Концепт революция mobilis in mobile. В кн. Концепт революция, с. 5. ¹¹ Среди них стоит выделить Магун А. Отрицательная революция. К деконструк- ции политического субъекта. б изд-во Европейского унта в Санкт-Петер- бурге, 2008, тематические блоки статей о революции российских и зарубежных авторов в журналах Логос (2006, № 6) и «Прогнозис» (2006, № 3), Антропология революции, сост. и ред. И. Прохорова и др. М Новое литературное обозрение, 2009, а также вышедшую несколько раньше книгу Мау В, И. Старо- дубровская. Великие революции. От Кромвеля до Путина. М Вагриус, 2001. ¹² Мне неведомо, на чем основывается утверждение Бляхера о том, что революция является одним из наиболее активно используемых понятий, оттеснившим даже базовый для постсоветской политики концепт демократии (Бляхер, Л. Революция как блуждающая метафора семантика и прагматика революционного карнавала. В кн. Концепт революция, с. 13). Я согласен с Данном, что современное понятие революции по-прежнему находится в жалком положении (см. Дан (так в сборнике, обычная русская транскрипция фамилии — «Данн») Д. Революция. В кн. Концепт революция, с. 108). ¹³ Дан Д. Указ. соч, с. 108. Kapustin.indb 123 Kapustin.indb 123 25.01.2010 20:05:04 25.01.2010 20:05:04 124 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf или подчиненных оказываются какими-то особыми восстаниями имеет в русском языке эквиваленты в виде производных от самоотрицания, что совсем неравнозначно «самоотно- сящемуся» ¹⁴ . Курьезом редакторской работы выглядит содержащаяся водном из примечаний отсылка к будто бы включенной в данный сборник статье (F. Moshiri, «Revolutionary Confl ict Theory»), которая в нем отсутствует. С этим соперничает вопросительный знак вместо номера того тома полного собрания сочинений В. Ленина, в котором можно найти его произведение Детская болезнь левизны в коммунизме. Увы, подобные примеры я мог бы продолжить. Неряшлива, по-моему, и общая структура сборника. В два первых его раздела статьи сгруппированы по признаку их принадлежности двум основным полям современного дискурса о революции — политической философии и политической науки. Но два следующих раздела сфокусированы на определенных версиях революционной теории — глобальной демократии и консервативной революции. Почему составители отдали предпочтение именно этим версиям, а не иным (скажем, национально-освободительным революциям или так называемым революциям сверху, остается загадкой. Нов любом случае единый принцип построения разделов оказывается сломан. Последний же раздел «Мейнстрим: от якобинства к большевизму лишен какого-либо организующего принципа. В него включены статьи (Ганса Кона, Юлии Ерохиной), в которых ни якобинство, ни большевизм даже не фигурируют. Трудно понять, почему интеллектуально заурядное и пришедшее к нам из х годов прошлого века эссе Сидни Хука представляет марксистскую революционную традицию и — еще удивительнее — современный политический дискурс, которому, как говорит название сборника, он должен быть посвящен целиком и полностью. Однако вернемся к уже упомянутой главной цели сборника, которая заключается в освещении специфики бытования концепта революция в современном политическом дискурсе. Зачем читателю, ¹⁴ См. Концепт революция, с. 167, 170. ¹⁵ См. там же, с. 136, 325. ¹⁶ Об элитных революциях см. классическую работу Э. Тримбер- гер — Trimberger, E. K., «A Theory of Elite Revolutions», in Studies in Comparative International Development, 1972, vol. 7, no. 3. ¹⁷ А. Павлов — применительно к собственной статье — еще более отчетливо формулирует эту цель не дать дефиницию концепту революции, а рассмотреть те основные точки системы координат философско-политического дискурса xix Kapustin.indb 124 Kapustin.indb 124 25.01.2010 20:05:05 25.01.2010 20:05:05 125 X ^Yen¾e`e Z _^X`YeWbeaZ¹À ^Xa¹`Z¹ интересующемуся политикой революции, нужно знать эту специфику бытования концепта? Ради коллекционирования мнений о нем разных мыслителей Возможно, это неплохо для досуга, но к изучению революционных практик отношения не имеет. Да и что могут дать для такого изучения заведомо неадекватные мнения слащавых иллюзионистов и горьких мистификаторов, те. левых и правых участников революционного дискурса А других персонажей в нем нет Это — суждение Питирима Сорокина, с котором, надо думать, солидарен А. Павлов (ни намека на возражение Сорокину в его тексте нет. Или читателю не следует принимать и Сорокина всерьез, а просто включить это суждение в качестве очередного экспоната в создаваемую коллекцию? А чем для познания революций полезен концепт революция в качестве неопределенно используемой метафоры, блуждающей из одного семантического гнезда в другое, даже если при таких перемещениях она сохраняет память о посещенных ею ранее гнездах, как представляет революцию Л. Бляхер? Только тем, чтобы через аналогию с собственной спецификой бытования намекнуть на карнавальный характер всех революций Но даже признавая наличие карнавального элемента в революциях, неясно, чем помогает нам бляхе- ровская аналогия объяснить тов чем заключается его связь (и какого именно она рода) сих победами или поражениями, сих исторической плодотворностью или бесплодием Да и как нам при помощи блуждающей метафоры отличить собственно революционные карнавалы от тех, благодаря которым власть, по выражению Ж. Балан- дье, позволяет ритуально оспаривать себя стем, чтобы более эффективно себя консолидировать Этот второй вариант по сути контрреволюционного карнавала, в основе которого лежит превращение в товар даже недовольства существующими порядками, и описан столь ярко в концепции общества зрелища Ги Дебора ²¹ столетия, в котором этот концепт стал главной темой обсуждения (Павлов А. Понятие революции в политической философии 1789 – 1848 гг. В кн. Концепт революция, с. 83). ¹⁸ См. Павлов А. Указ. соч, с. 84. ¹⁹ См. Бляхер Л. Революция как блуждающая метафора семантика и прагматика революционного карнавала. В кн. Концепт революция, с. 17, 23. ²⁰ Balandier, G., Political Anthropology, tr. A. Sheridan Smith. ny : Random House, 1970, p. 41. ²¹ См. Debord, G., The Society of the Spectacle. Detroit: Black & Red, 1977, para. 59. Автор приносит читателям извинения зато, что вынужден ссылаться на иноязычные Kapustin.indb 125 Kapustin.indb 125 25.01.2010 20:05:05 25.01.2010 20:05:05 126 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf Парадоксальность рассуждений, которые ведут Бляхер и Павлов, заключается в том, что при всей их, казалось бы, безграничной дискурсивной гибкости в обращении с концептом революция они опираются на наивный догматизм. В самом деле, коллекционирование мнений, различных до такой степени, что революция в качестве их общего предмета становится не идентифицируемой, предполагает обладание самим коллекционером знанием о сущности революции, превосходящим все эти мнения. Иначе у него не будет критерия отбора подходящих для его коллекции мнений. Равным образом протейность блуждающей метафоры революции предполагает наличие фиксированной позиции, с которой все метаморфозы этой метафоры могут быть опознаны в качестве именно ее метаморфоз. Но такое сущностное знание и такая фиксированная позиция не могут принадлежать самому дискурсу о революции, который и есть стихия мнений о ней и ее метаморфоз. Принадлежность к такой стихии обесценило бы сущностное знание и фиксированную позицию, превратив их в еще одно мнение о революции и еще одну ее метаморфозу. Откуда же тогда взять это сущностное знание и эту фиксированную позицию Только из подлинно авторитетных источников. И оба наших автора находят такие источники в популярных словарях — Историко-этимологическом словаре современного русского языка, Словаре русского языка СИ. Ожегова и Философско-энциклопеди- ческом словаре 1983 года. Такое понимание авторитетов и такое отношение к ним я и назвал наивным догматизмом. Дело даже не в теоретическом качестве дефиниций революции, которые дают эти популярные издания. Важнее нерефлексивное принятие этих определений и их устранение из полемического контекста дискурса о революции, в котором только и существуют и обладают смыслом любые определения «революции». Однако рассуждения Бляхера и Павлова обозначают, пусть не эксплицируя ее, очень важную проблему познания революций. Это проблема неустранимой протейности, точнее, поливалентности понятия революция, обусловленной его синхронными диахронным присутствием в разных полях и пластах культуры, в каждом из которых оно живет по присущим данному полю или пласту законам. Вместе стем эти разные жизни понятия интерферируют и неким издания текстов, имеющихся в русских переводах. Последние в период написания данного эссе были ему недоступны. ²² См. Концепт революция, с. 15 – 16, 81. Kapustin.indb 126 Kapustin.indb 126 25.01.2010 20:05:06 25.01.2010 20:05:06 127 X ^Yen¾e`e Z _^X`YeWbeaZ¹À ^Xa¹`Z¹ образом переливаются друг в друга. Такая поливалентность характерна для всех основных исторических понятий Козеллека — никакой уникальностью концепт революция в этом плане не обладает. Но без учета такой поливалентности мы не поймем, почему все усилия дать единственно правильное определение революции оказались неудачными ²³ В самом деле, революция существует и как продукт (и орудие) воображения определенных эпохи социальных групп, и как идеологический троп и даже политическое клише (в партийных программах, агитации и пропаганде и т. д, и как собственно понятие, те. как инструмент исследовательской академической работы. Невозможность окончательного определения революции обусловлена в первую очередь тем, что ее бытие в качестве аналитического инструмента никак не может быть полностью изолировано от ее же бытия в качестве продукта и орудия культурного воображения и по- литико-идеологического тропа — хотя бы вследствие того, что любой мыслитель всегда неким образом позиционирован в конкретном культурном и политическом контексте и зависим от него. Такую зависимость исследования революции от конкретных историко-политических контекстов Франсуа Фюре элегантно передал противопоставлением изучения эпохи Меровингов и осмысления Французской революции. Первое тоже несвободно от дискуссий, но они сейчас не имеют маркеров идеологических позиций и не переливаются в вопросы о легитимности как существующих общественных институтов, таки самой исторической науки. Изуче- ²³ В отношении понятия демократия это убедительно показывает Джон Данн. См. Dunn, J., «Capitalist Democracy: Elective Affi nity or Beguiling Illusion», Daedalus, 2007, vol. 136, no. 3, p. 9. ²⁴ Я заимствую логику и понятийный аппарат описания поливалентности революции из отличной работы двух американских антропологов, посвященной понятию гражданское общество. См. Comaroff J. L. and J., «Introduction», in Civil Society and the Political Imagination in Africa: Critical Perspectives, ed. J. L. and J. Comaroff. Chicago: The University of Chicago Press, 1999, pp. 1 – 8. ²⁵ Тоже самое можно было бы объяснить и иначе, скажем, показывая — в духе Майкла Полани — то, как связаны подразумеваемое знание (tacit knowledge) с эксплицитным знанием. В логике нашего рассуждения первое можно связать с бытованием революции в широкой культуре, а второе — с ее артикуляцией в академической жизни. Классическое освещение различий и связи подразумеваемого и эксплицитного знания см. Polanyi, M., Tacit Dimension. ny : Anchor Books, 1967. Kapustin.indb 127 Kapustin.indb 127 25.01.2010 20:05:06 25.01.2010 20:05:06 128 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf hZbX[XhZZ нию же революции — независимо от желаний и убеждений самих историков само собой разумеющимся образом приписываются ле- гитимирующая и делегитимирующая функции. Нов период самой Французской революции именно исследование эпохи Меровингов выполняло те самые легитимирующие / делегитимирующие функции, которыми ныне наделено изучение этой революции в культурном воображении той эпохи она приобрела значение освобождения простолюдинов, ассоциируемых с галло-римлянами, от аристократов как потомков франкских завоевателей. Так меняющиеся поля культурного воображения и идеологических практик влияют на то, что происходит на поле академической жизни. Но между этими полями, конечно же, есть и обратная связь. «Блуждание» метафоры революция по семантическим гнездам не так произвольно, как оно выглядит у Бляхера. Можно и нужно прослеживать то, как именно определенный теоретический кон- цепт революции связан сего бытованием на соответствующих полях культурного воображения и идеологии, и такие цепочки связей явят нам не размывание семантики «концепта», а, напротив, ее сгущение и кристаллизацию. Другое дело, что в каждую эпоху современного мира, в каждом его отдельном историко-политическом контексте мы обнаружим несколько таких цепочек, и их совокупным эффектом, действительно, окажется невозможность окончательного и общепринятого определения революции. Если же окидывать получающийся в результате этого революционный дискурс взглядом сверху, стой внешней по отношению к нему позиции, занять которую призывает политологов Бляхер ²⁸ , то этот дискурс предстанет всего лишь коллекцией разных мнений о революции или грядкой семантических гнезд». Однако во многих других статьях сборника содержатся достаточно строгие и концептуально развернутые, хотя противоположные друг другу, определения революции. Сними я и буду сопоставлять мое определение предмета понятия революция, приведенное в предварительных замечаниях ²⁶ См. Furet, F., «The French Revolution Is Over», in The French Revolution in Social and Political Perspectives, pp. 30 – 31. ²⁷ Логика исследования связей такого рода неплохо разработана применительно к понятию Просвещение. О взаимозависимостях между так называемыми высокими низким Просвещением см. Porter, R., The Enlightenment. Basingstoke ( uk ): Macmillan, 1990, p. 6 ff. ²⁸ См. Бляхер. Л. Указ. соч, с. 12. Kapustin.indb 128 Kapustin.indb 128 25.01.2010 20:05:06 25.01.2010 20:05:06 129 X ^Yen¾e`e Z _^X`YeWbeaZ¹À ^Xa¹`Z¹ «YepXb¿¸Z¹» YepXb¿¸Z¹ Z Политически актуальный поворот темы революция и Современность задается вопросом возможны ли революции в наше время ив будущем. Более общее теоретическое выражение этого вопроса таково — является ли революция атрибутом Современности или только ее прологом, тем, что ввело ее в историю. В историческом плане эта тема ставит вопрос были ли революции до Современности или они — уникально современные явления. Начнем с последнего из них. Вопрос о «досовременных революциях теоретически наиболее проработан в отношении классической античности, применительно к так называемым афинским демократическим революциями римской революции (в период от братьев Гракхов до Юлия Цезаря. Аргументы оппонентов в этом споре известны. С точки зрения М. Финли, перенос понятия революция на античность ведет к такой его универсализации, которая делает его бессодержательными эвристически бесплодным. Водораздел между современными революциями и теми явлениями, которые именуют античными революциями, обусловлен следующими обстоятельствами. Последние вписаны в циклическую схему культурно- исторического времени, из которой они не могли выйти, тогда как современные революции определяются открытостью творимому ими будущему. Разный характер культурно-исторического времени, которому принадлежат и которое создают современные и «досовременные революции, — первое различие между ними. Второе состоит в том, что «досовременные революции не приводили к глубоким изменениям социальных отношений, смене форм собственности и т. п, хотя результатом их бывала перестройка политической конституции. Наконец, античные революции не выводили на арену борьбы и тем более — не приводили к власти новые социальные силы, создаваемые самой революцией из социального материала старого порядка. Политическая борьба в Риме и Афинах — это раунды схватки между одними и теми же соперниками (патрициями и плебеями, олигархами и демосом), хотя их организация могла меняться сходом истории ²⁹ Аргументы оппонентов Финли, включая его предшественников, с которыми он ведет спор, в логическом отношении однотипны, но со ²⁹ См. Finley, M. i ., «Revolution in Antiquity», in Revolution in History, ed. R. Porter and M. Teich. Cambridge: Cambridge University Press, 1986, особенно с. 49 – 51, 53, 56 – 57. Kapustin.indb 129 Kapustin.indb 129 25.01.2010 20:05:07 25.01.2010 20:05:07 130 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf hZbX[XhZZ держательно существенно различаются. Они строятся на демонстрации тех или иных сходств, полагаемых решающими, между античными революциями и революциями современными и на показе соответствия тех или иных современных концепций революции политическим явлениям античности, революционность которых тот или иной автор стремится доказать ³¹ В спорах об античной революции мы наблюдаем те же явления, которые применительно к современному дискурсу о революции Бляхер и Павлов описывают в терминах семантической неопределенности концепта революция и блуждания революционной метафоры. Нона первый план выходит нечто новое трудность и спорность идентификации исторических явлений в качестве революции. То, что для одних выглядит бесспорной и эпохальной революцией, для других не представляется революцией, либо оказывается революцией с противоположным знаком (скажем, «эфиальтова революция может трактоваться и как радикально демократическая, и как консервативная, не говоря о том, что ив первом, и во втором качестве она может оцениваться противоположным образом). Вывод, вытекающий из трудности и спорности опознавания неких явлений в качестве революции, заключается в том, что революция не есть абсолютное событие, как его понимает А. Филиппов. Последнее определяется им в качестве такого события, относительно ³⁰ См. статью Робина Осборна, содержащую обзор и критический анализ концепций античной революции в англофонской литературе. См. Osborne, R., «When Was the Athenian Revolution?» in Rethinking Revolutions Through Ancient Greece. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. ³¹ В известном смысле Финли идет тем же путем он открыто признает зависимость своей трактовки революции от Маркса. Вследствие такой трактовки этого понятия они не находит ему соответствия в античном мире. См. Finley, M. i . Op. cit., p. 47. Разные трактовки того, какие именно черты античных революций считать решающими и сближающими их с современными революциями, неизбежно ведут к тому, что различные явления античной политической истории квалифицируются в качестве революционных. Разные версии античной революции см. Grote, G., History of Greece, vol. 3. L.: J. Murray, 1862, pp. 109, 132, 140; Walker, E. M., «The Periclean Democracy», in Cambridge Ancient History, vol. 5, ed. J. B. Bury et al. Cambridge: University Press, 1927, pp. 99 ff; Forrest, W. G., The Emergence of Greek Democracy. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1966, pp. 160 – 161, 173; Davies, J. K., Democracy and Classical Greece. Cambridge ( ma ): Harvard University Press, 1993, pp. 57 – 63 и др. Kapustin.indb 130 Kapustin.indb 130 25.01.2010 20:05:07 25.01.2010 20:05:07 131 X ^Yen¾e`e Z _^X`YeWbeaZ¹À ^Xa¹`Z¹ которого у данного сообщества наблюдателей есть уверенность не только по поводу его завершения, но и по поводу его начала. Абсолютное событие выступает таковым в силу квалификации объекта, имплицирующей событие, поскольку иначе сами эти квалификации теряют смысл в сообществе наблюдателей (именно это характерно для учредительных событий, те. революций, в первую очередь) ³² . Иными словами, идентификация абсолютного события в наименьшей степени зависит от произвола наблюдателя» ³³ В случае с античной революцией мы видим, что в сообществе профессиональных наблюдателей нет ни малейших признаков единодушия в отношении абсолютных событий. Но от этого революция как квалификация событий не теряет смысл — он только множится. И это происходит потому, что революция есть именно относительное, а не абсолютное событие. Она есть культурный кон- структ, и весь вопрос в том, отношением к чему обусловливается его относительность — к произволу наблюдателей, провозгласивших себя экспертами, или к чему-то исторически и политически гораздо более значительному. Это более значительное — устойчивые историко-культурные традиции, либеральные, консервативные, марксистские, анархистские и т. д, в рамках которых, при помощи которых и против которых мыслят античную революцию ее сторонники и противники. Вне ³² Филиппов А. К теории социальных событий k Логос, 2005, № 5, с. 86. ³³ Филиппов А. Триггеры абсолютных событий k Логос, 2006, № 5, с. 111. ³⁴ Перефразируя Филиппова, наблюдатели именно не видят одно и тоже в наблюдаемом явлении (см. указ. соч, с. 106), результатом чего выступает бесконечный спор, конституирующий, между прочим, само сообщество наблюдателей в качестве профессиональной академической корпорации. Единодушие сделало бы такое сообщество невозможным, ас точки зрения общества, финансирующего его, — излишним. ³⁵ Рассуждение Д. Обера о примере Французской революции, выступающем основным внешним дополнением объяснения античной революции, есть не наивный анахронизм его подхода или предосудительная модернизация классического материала, а честная экспликация того необходимого методологического хода, который вынуждена делать — скрыто или явно — любая версия античной революции (используемыми примерами могут быть и другие современные революции. То, что берет во Французской революции Обер и что это высвечивает в революции Клисфена», которой он занимается, обусловлено современной радикально-демократической традицией, ориентирующейся на спонтанные протестные действия низов, самоконституирующих- Kapustin.indb 131 Kapustin.indb 131 25.01.2010 20:05:07 25.01.2010 20:05:07 132 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf спора таких традиций вопрос об античной революции не был бы, по Брехту, убедительным вопросом. И убедительным его делает борьба этих традиций, в условиях которой власть над вопросом как он формулируется и решается) есть составляющая и проявление актуальной или потенциальной власти над конкурирующими традициями. Борьба за символическую власть есть то, что релятивизи- рует концепт «революции». Традиции, о которых мы ведем тут речь, не следует сводить к сугубо интеллектуальным традициям, существующим в академическом мире. Традиции, о которых говорим мы, есть сторона и элемент более широких культурно-политических практик, которые соотносят себя с явлениями, именуемыми античными революциями, и таким образом включают их в себя. Это то, что Вальтер Беньямин называл установлением констелляций нашего времени с определенным прошлым, в которых явления прошлого теряют личину застывших неизменных фактов и начинают жить в событиях и посредством событий, которые могут быть удалены от них на тысячелетия. Это уже нечисто познавательное отношение к явлениям прошлого, и спор идет не о том, какими они, в самом деле, были (в чем видел суть исторического ремесла Ранке. Это деятельно-практическое отношение к прошлому, в котором из него черпают те или иные символические ресурсы, коды поведения и мысли, схемы мировосприятия, включаемые в практики настоящего. Тов каком виде явление прошлого живет в настоящем, и есть его настоящая и единственная действительность, над которой произвол наблюдателей не имеет власти. Но они могут наблюдать разные способы включения прошлого в настоящее, вернее, его включение в разные практики настоящего, это-то и будет отражаться в либеральных, консервативных, марксистских и т. д. версиях античной революции, равно как ив отрицании того, что она вообще имела место. Мы приходим к выводу, который не парадоксален, но выразить который, увы, я способен лишь в форме парадокса античные революции были, поскольку они есть в настоящем, в их включенности в определенные современные практики, и их, конечно, не было бы, ся в качестве политического субъекта. См. Ober, J., «The Athenian Revolution of 508 / 7 B. C.: Violence, Authority, and the Origins of Democracy», in The Athenian Revolution: Essays on Ancient Greek Democracy and Political Theory. Princeton ( nj ): Princeton University Press, 1996, pp. 33, 46 – 52. ³⁶ См. Benjamin, W., «Theses on the Philosophy of History» (A, а также vi и xvi ), in Illuminations, ed. H. Arendt. ny : Schocken Books, 1978, pp. 255, 262 – 263. Kapustin.indb 132 Kapustin.indb 132 25.01.2010 20:05:07 25.01.2010 20:05:07 133 X ^Yen¾e`e Z _^X`YeWbeaZ¹À ^Xa¹`Z¹ не будь современных революций, которые эти практики запустили. Вопрос об античных революциях, о том, были они или нет, есть в сущности своей вопрос о том, революционна или нет современность. И что представляет собой эта революционность, если она есть. Это и побуждает перейти ко второму поставленному вначале данного параграфа вопросу. В рамках литературы, которую с идеологической точки зрения можно назвать центристской (подчеркивая ее отличие от лево- и праворадикальной), Современность предстает принципиально нереволюционным явлением. Революции — это события, которые расчищают путь модернизации, делают ее политически возможной. Сама же модернизация, понимаемая прежде всего как формирование демократических политических и рыночных капиталистических структур, те. как развитие современного общества, протекает в мирных, нереволюционных формах. В наше время революции, конечно, возможны. Но они происходят именно в отставших, несовременных странах и выполняют туже функцию, которая была присуща великим революциям, введшим в историю западную Современность открыть путь модернизации ³⁷ Классическую формулировку таких представлений дал Бэррингтон Мур В западных демократических странах революционное насилие (а также другие его формы) были частью целого исторического процесса, который сделал возможным последующие мирные изменения. Логика модернизации в характерном стиле х годов) распространяется ими на тогдашние коммунистические страны, предполагая демократический капитализм лишь одним из вариантов современного общества Ив коммунистических странах революционное насилие было частью разрыва с репрессивным прошлыми усилий создать менее репрессивное будущее. См. Moore, B., Social Origins of Dictatorship and Democracy. Boston: Beacon Press, 1966, p. 505 – 506. Видимо, вследствие остаточного неомарксизма», в котором его упрекали критики, Мур был несколько амбивалентен в отношении того, как преодолеть нараставшую, по его мнению, иррациональность западного демократического общества и обеспечить продвижение к обществу полного ненасилия. Но до обсуждения перспектив новых революций на Западе он не доходил. Критику такой амбивалентности Мура см. Rothman, S., «Barrington Moore and the Dialectic of Revolution: An Essay Review», in The American Political Science Review, 1970, vol. 64, no. 1, pp. 81 ff. ³⁸ К примеру, именно в этой логике Тимоти Гартон Эш характеризует сербскую цветную революцию как последнюю революцию в Центральной и Восточной Европе, завершающую в этом регионе конец коммунизма и знаменующую Kapustin.indb 133 Kapustin.indb 133 25.01.2010 20:05:08 25.01.2010 20:05:08 134 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf Однако в такой трактовке связи революции и Современности кроется противоречие. Как бы ни понималась Современность более конкретно (различия в таком понимании и образуют то, что Ха- бермас называет философским дискурсом Современности, она неизменно отождествляется с качественно уникальной динамикой, незнающей и не признающей рази навсегда положенных ей структурных или нравственных пределов. Поэтому, если говорить об это- се Современности, он определяется бесконечной самокритикой, са- мообоснованием и самосозиданием, причем под критикой, как подчеркивал Фуко, в данном случае следует понимать не (кантовскую) рефлексию над необходимыми ограничениями, а практическую критику в форме возможности их преодоления. Неважно, описывается ли такая динамика в виде веберовской инструментальной или хабермасовской инструментальной и нормативной рационализации мира, шумпетеровского созидательного разрушения или адорновско-хоркхаймеровской диалектики Просвещения, сутью ее будет то, что Маркс передал гениальной формулировкой из Манифеста Коммунистической партии Все застывшие отношения, вместе с сопутствующими им, веками освященными представлениями и воззрениями разрушаются, все возникающие вновь оказываются устарелыми, прежде чем успевают окостенеть» ⁴⁰ Но если так, то модернизация оказывается уже непутем к како- му-то (институционально и нормативно) определенному состоянию, признаваемому полностью современным, а собственным способом начало строительства нормального, те. буржуазно-демократического, общества. См. Garton Ash, T., «The Last Revolution», in The New York Review of Books, 2000, November 16 (vol. 47, no. 18). Яне могу в данной статье останавливаться на двух проблемах, очень важных для понимания логики такого подхода, и только зафиксирую их. Первая почему один и тот же общественный стройна уровне доминирующих в социальных науках концепций — переквалифицируется из современного в «досовременный» (или наоборот) и кто обладает достаточной символической властью, чтобы делать это Вторая те же почему и кто должны объяснить, каким образом лишь бенефициарии Современности, которая — по определению — существует как глобальная реальность, узурпируют право считаться современными, тогда как жертвам этой же самой глобальной Современности в таком праве отказано (странам бывшего третьего мира или тем же постсоветским переходным обществам ³⁹ Фуко М. Что такое Просвещение Пер. Н. Т. Пахсарьян k Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1999. № 2. С. 144. ⁴⁰ Маркс К. и Ф. Энгельс. Соч. Т. 4. М Политиздат, 1955. С. 427. Kapustin.indb 134 Kapustin.indb 134 25.01.2010 20:05:08 25.01.2010 20:05:08 135 X ^Yen¾e`e Z _^X`YeWbeaZ¹À ^Xa¹`Z¹ существования Современности, — ведь любые институты и воззрения, которые сегодня считаются фирменным знаком Современности, могут завтра стать пределами, подлежащими преодолению. Но если бесконечная (в условиях Современности) модернизация способна устранять все застывшие отношения, перешагивать любые пределы развития, то чем она отличается от революции, если ее мыслить перманентной и не привязывать догматически к событийной форме ее протекания и насильственным методам осуществления Ничем. Эту мысль настойчиво и весьма убедительно проводит один из авторов сборника «Концепт революция В. Куренной Буржуазная система приобрела невиданную устойчивость за счет того, что смогла сделать революцию имманентным структурным моментом своего существования» ⁴² Получается, что запущенное революциями на заре Нового времени современное общество, является настолько динамичным, что новые революции ему уже ненужны. Оно имманентно революционно вследствие, так сказать, интернализации революции. Эту мысль можно еще более радикализовать: коли буржуазное общество обладает таким имманентным динамизмом, ток чему ему революционные запуски на заре Нового времени Исторически они ненужны, а если и происходили, тов силу случайного стечения обстоятельств и не имели особого значения для развития буржуазного общества. Как писал Роберт Бреннер, поскольку буржуазное об ⁴¹ Утверждая это, я позволю себе пройти мимо идеологических агиток, вроде тех, которые когда-то предназначались освобождающимся странам Юга, а сейчас экспортируются в постсоветский мир. Суть таких продуктов в свое время классически зафиксировал Марион Леви: Я называю систему модернизированной в соответствии со степенью, в которой она приближается к типу системы, существующей в современных западных обществах, беря Соединенные Штаты за достигнутый к настоящему времени предел (Levi, M. J., «Some Social Obstacles to Capital Formation in Underdeveloped Areas», in Capital Formation and Economic Growth, ed. M. Abramovitz. Princeton ( nj ): National Bureau of Economic Research, 1955, p. 449). ⁴² В. Куренной. Перманентная буржуазная революция. В кн. Концепт революция, си далее. Идея перманентной буржуазной ревлюции» не является изобретением Куренного. Нейл Дэвидсон дает обстоятельный критический обзор подобных взглядов, как они сложились в рамках «миросистемного анализа в духе И. Валлерстайна ив так называемой бреннеровской школе. (См. Davidson, N., «How Revolutionary Were the Bourgeois Revolutions?» in Historical Materialism, 2005, vol. 13, no. 3, pp. 7 ff). Kapustin.indb 135 Kapustin.indb 135 25.01.2010 20:05:08 25.01.2010 20:05:08 136 WXYZ[ \]^_[`Za. \YZ`Z\] ^XbZ`Zde[\Xf hZbX[XhZZ щество развивает само себя и растворяет феодализм, постольку буржуазная революция вряд ли могла играть необходимую для его развития роль. Получается, что концепция перманентной революции оказывается антитезой революции как политического события. В этой нереволюционности перманентной революции нет ничего парадоксального. Действительно, устраняя событийные революции, перманентная революция становится неотличимой от исторического развития (в его буржуазной форме, те. от той самой эволюции как наращивания и развертывания в непрерывном времени одного итого же качества, противоположностью которой является революция как событие, как прерывание преемственности и введение в действие нового культурно-исторического времени. Какое же качество эволюционно развертывается в перманентной буржуазной революции Это, конечно, капитал сего логикой накопления, воспроизводства абстрактного труда и господства над ними прогрессирующей коммодификацией сфер общественной жизни и условий существования человека. Темпоральность этого процесса и производимые им структурные, мировоззренческие, психологические и иные изменения и есть специфическое культурно-исто- рическое время буржуазной перманентной революции и ее содержание. Таким эволюционно наращиваемым качеством является и представительная демократия как важнейший политический стабилизатор буржуазного развития, исключающий альтернативы ему посредством деполитизирующего переключения политической жизни с конкуренции программ на конкуренцию между собирателями голосов избирателей. И к настоящему времени демократия, действительно, стала главным противоядием против революции, а избирательная урна доказала свою способность служить гробом для революционеров ⁴³ Brenner, R., «Bourgeois Revolution and Transition to Capitalism», in The First Modern Society: Essays in English History in Honour of Lawrence Stone, ed. A. L. Beier et al. Cambridge: Cambridge University Press, 1989, p. 280. ⁴⁴ Подробнее об этом см. Anderson, P., «Modernity and Revolution», in New Left Review, 1984, no. 144, pp. 101 ff. ⁴⁵ Последнее есть легкий парафраз афоризма Д. Гудвина «The ballot box is the coffi n of revolutionaries» (Цит. по The Future of Revolutions, ed. J. Foran. L.: Zed Press, 2003, p. 2). В более общем плане рассуждение о противодействии демократии революции см. Halliday, F., «Utopian Realism: The Challenge for ‘Revolution’ in Our Times», in ibid., p. 305 ff. Kapustin.indb 136 Kapustin.indb 136 25.01.2010 20:05:08 25.01.2010 20:05:08 137 X ^Yen¾e`e Z _^X`YeWbeaZ¹À ^Xa¹`Z¹ Те застывшие отношения, которые перманентная революция разрушает, есть результаты эффективного отбора, который автоматически производит рынок, отделяя их от других отношений, не только консервируемых, но и культивируемых им. Ясно, что ни одна революция не могла дать абсолютный разрыв с прошлым, что максимум революционного радикализма может состоять лишь в частичной реконфигурации того, что унаследовано от старого порядка и чему придаются новые смыслы. Тем не менее между такими революциями и буржуазной перманентной революцией есть огромная разница. Первые все же производят реконфигурацию старого порядка, меняя его операционный принцип, поли- тико-правовой, но также — в случае социальных революций — и поли- тико-экономический. Вторая же наращивает эффективность такого принципа и распространяет его действие нате сферы и отношения, которые до того были вне его досягаемости. Первые есть альтернатива статус-кво. Вторая есть упразднение альтернативы, зрелым выражением чего является нынешняя глобально-капиталисти- ческая идеология tina (There Is No Alternative). tina и есть, говоря языком Маркузе, герметизация дискурса и поступка, подавление будущего и торжество одномерного общества ⁴⁸ |