Книга первая Сильви и Бруно Глава 1 Долой хлеб! Даешь налоги!
 Скачать 1.81 Mb.
|
Глава 2Ещё раз про любовь – Фейфилд, узловая! Пересадка на Эльфилд! Почему от этих обычных слов в душе моей встрепенулся рой светлых воспоминаний? Не знаю, но я вышел из вагона в радостном волнении. Всё как полгода назад, даже час тот же самый. И всё не так. Не войдешь в один поток дважды. И, кроме того, память старика устроена особым образом: она может установить четкую систему связей с событиями недавнего прошлого, но для этого нужно всего лишь связующее звено. Я поискал его, но тщетно. И вдруг мой взгляд упал на пустую скамейку – всё стало на свои места в магниевой вспышке памяти. И всё как будто вернулось в исходную точку. «Да, – подумал я, – эта пустая для всех платформа для меня переполнена – ее заполняет память о дорогом для меня существе. Она сидела на этой скамейке и предложила мне сесть рядом. Она вспомнила какую-то цитату из Шекспира – только вот какую? Последуем примеру Графа и попробуем превратить жизнь в трагедию… то есть представить жизнь как драму и вообразить, что передо мной Леди Мюриэл. Надеюсь, это состояние не пройдет слишком быстро. И я стал прогуливаться по платформе, «воображая», что случайная пассажирка на скамье – это и есть Леди Мюриэл. Она смотрела в другую сторону, и легко было обмануться, а я рад был обманываться. Я долго не решался посмотреть туда из опасения рассеять приятную иллюзию. Но нельзя было тянуть до бесконечности, и я осмелился. Это была она – Леди Мюриэл собственной персоной! И тогда в моем сознании произошло то, чего я так добивался: восстановилась целиком вся сцена (вернее, создалась ее точная копия: ничто не повторяется буквально). Я даже начал искать взглядом старца, которого начальник станции грубо согнал со скамейки, обозвав «персоной нон грата», – чтобы освободить место для Леди Мюриэл. И я увидел его! Странно, что я не заметил его сразу. Что бы это значило? Да, всё было точно так же. Или почти так же, потому что сейчас он не ковылял по платформе, а сидел рядом с Леди Мюриэл, и она говорила ему: «Положите к себе в кошелек. Это для Минни. Сделайте для нее что-нибудь хорошее. И передайте, что я люблю ее». Она была занята чем-то своим и сначала не обратила на меня внимания. Услышав мои шаги, она, впрочем, обернулась, подняла голову, но не узнала меня. Приблизившись, я приподнял шляпу, и лицо Леди просияло, опять напомнив мне личико Сильви, когда мы встретились в Кенсингтонском парке. И я вновь был изумлен этим сходством. И, забыв про старого бедняка, она встала и начала прогуливаться со мной по платформе. С минуту или две мы вели обычную светскую беседу. Внутренне мы как будто съежились, держась настороже и не касаясь глубоких причин, которые связали нас. Тем временем подошел поезд на Эльфилд, и начальник станции подобострастно намекнул: «Ваш поезд, леди!». Мы направились к вагону первого класса, как вдруг Леди Мюриэл, проходя мимо опустевшей скамьи, увидела кошелек, в который старец только что положил нечто, предназначенное для какой-то Минни. Между тем старик, ничего не подозревая, протискивался в вагон на противоположном конце платформы. – Бедный старик! – воскликнула леди Мюриэл, бросаясь к нему. – Он забыл кошелек! – Позвольте мне! – предложил я, полагая, что добегу быстрее. Но Леди была уже на середине платформы. Она летела на крыльях любви к ближнему. Простите за столь тривиальное сравнение, но слово «бег» не подходит, чтобы описать движение этой, извините за выражение, юной феи. Безнадежно было бы гнаться за ней. Она вернулась прежде, чем я успел осознать всё это. Когда мы уже сидели в вагоне, Леди спросила: – Вы действительно думали, что добежите быстрее? – О нет! – вынужден был признать я. – Не ведал, что говорил. Обвиняемый умоляет о снисхождении. – Суд принимает ваше ходатайство! – она вдруг стала серьезной. – Как ваше здоровье, сэр? Вы изменились со времени нашей последней встречи. Боюсь, лондонская жизнь не идет вам на пользу. – Это всё лондонский смог, – ответил я. – Или чересчур усердная служба. Или просто одиночество. Так или иначе, вы правы, я в последнее время чувствовал себя не слишком хорошо. Но воздух Эльфилда возродит меня. Предписания Артура – он ведь мой врач, как вам известно, и я утром получил от него письмо… Так вот, его предписания: озон, парное молоко и приятное общество – неограниченно. – Приятное общество? – переспросила Леди Мюриэл. – На этот счет ничего сказать не могу. В том смысле, что соседей у нас немного. Зато парное молоко вам обеспечено, и самого отменного качества. У моей старой подруги миссис Хантер – она живет по ту сторону холма – отличное молоко. Ее младшая дочь – малютка Бесс – ходит в школу как раз мимо вашего дома. – С удовольствием воспользуюсь вашим советом, – сказал я. – Завтра же нанесу им визит. Думаю, что Артур возражать не будет. – Прогулка вас не утомит, – добавила Леди. – Всего три мили. – Вот и отлично. Этот пункт мы уладили. Теперь позвольте перенести ваше замечание на вас самих. У вас тоже не очень безмятежный вид, не так ли? – Боюсь, что вы правы, – сказала она, понизив голос, и ее лицо вдруг затуманилось печалью. – У меня были некоторые неприятности в последнее время. Об этом я и хотела посоветоваться с вами, но писать не решалась. Хорошо, что появилась возможность поговорить. Она помолчала минуту и продолжала, не без затруднения подбирая слова, и это было на нее не похоже: – Как вы думаете, если клятва дана торжественно и при всех, обязательно ли ее исполнение во всех случаях, за исключением тех, когда это чревато грехом? – По-моему, – предположил я, – в таких ситуациях нужно думать не о том или ином частном случае. Здесь важнее общая проблема правды и лжи… – Которая и становится принципиальной? – прервала она с нетерпением. – Я много размышляла над учением о том, что ложь есть ложь при любых обстоятельствах. – И я думал над этим, – сказал я. – Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила. Но, по-моему, суть вопроса в намерении обмана. Если вы даете клятву, намереваясь ее исполнить, а потом отступаете от нее, то я могу назвать такой поступок дурным, то есть скорее не очень умным, но не могу назвать его коварным, то есть предполагающим ковы с вашей стороны. Последовала долгая пауза. По лицу Леди Мюриэл невозможно было что-то понять определенно. Она как будто успокоилась, но не окончательно. И мне очень захотелось понять, вызваны ли ее сомнения расторжением помолвки с капитаном (а ныне майором) Линдоном. – Вы сняли камень с моей души, – сказала она. – И всё-таки здесь есть обман, так или иначе. Вы могли бы подтвердить свое мнение какими-нибудь примерами? – Пожалуйста – любыми примерами, когда не возвращают долги! Если А нечто обещал В, то А имеет перед В несомненные обязательства, нарушение которых я бы скорее квалифицировал как присвоение чужого имущества, нежели обман. – Очень оригинальная идея, – сказала Леди. – И в ней что-то есть. Только уместны ли недомолвки между друзьями? Ведь вы – мой старый друг… то есть, мы с вами старые друзья… Но вы, надеюсь, не сочтете меня слишком старой? – кокетливо спросила она, пытаясь скрыть неловкость. – О, конечно! – поддержал я этот тон. – Мы с вами – настолько старые друзья, насколько уместно говорить о возрасте с дамой. В этот момент поезд остановился, в вагон вошли два или три пассажира, и мы, старые друзья, вынуждены были замолчать. По прибытии в Эльфилд мы распорядились насчет багажа и двинулись по знакомым переулкам, связанным с очень приятными воспоминаниями. Леди Мюриэл вернулась к разговору на том самом месте, где он был прерван. – Вы знаете о моих обязательствах перед кузеном Эриком. Думаю, что вы слышали… – Да, – я не стал дожидаться окончания фразы, – я слышал об этом. – Если вы не против, я объясню вам, как это получилось, – молвила она. – Мне необходимо знать ваше мнение. Ведь наши с Эриком религиозные взгляды совпадали не во всем. У него очень смутное представление о христианстве, и даже бытие Бога он считает условностью. Но это никак не влияет на его жизнь! Теперь я чувствую, что даже абсолютный атеист может не уступать верующему в честности и благородстве. И если вы вспомните половину добрых дел… – она осеклась и опустила глаза. – Полностью согласен с вами, – поддержал я. – И разве Спаситель недостаточно ясно говорит, что именно добрые дела – это и есть добродетель? – Да, хотела бы я верить, – потухшим голосом сказала она, не поднимая глаз. – И я говорила ему об этом. Он ответил, что ради меня попытался бы поверить во что угодно – что мне угодно, понимаете! Но ведь это неправильно! – воскликнула она с жаром. – Господь не может признавать столь легкомысленных побуждений. И всё-таки не я разорвала помолвку, понимаете! Я знала, что Эрик любит меня, и поэтому не отказалась от обещания. – Так, значит… – Это он без колебаний освободил меня от слова! К ней вернулось обыкновенное спокойствие. – Простите, но в чем же тогда ваши сомнения? – Видите ли, я не уверена, что он сделал это добровольно. Может быть, он хотел избавить меня от мучительных колебаний? В таком случае можно ли считать его решение окончательным? И должна ли я считать свои обязательства неизменными? Отец говорит, что нет, но, может быть, он это делает из любви? Пока я ни с кем из друзей не советовалась. У меня много друзей, но они годятся для безоблачных дней, а для пасмурной и штормовой погоды необходимы такие люди, как вы. – Мне надо подумать, – сказал я, и несколько минут мы шли молча. С болью в сердце я размышлял о метаниях, которые суждены этой нежной и чистой душе, и тщился размотать клубок противоречивых мыслей. «Если она его любит, – похоже, я ухватил ключевую мысль, – не считает ли она себя орудием Всевышнего? Может, она ему послана, как Анания – Саулу в слепоте его? И еще как будто послышался мне голос Артура: «Что ты такого знаешь, жена, если надеешься спасти мужа своего?». И я сказал: – Если вы все еще его любите… – О нет! – поспешно прервала она. – Во всяком случае, не так, как раньше. Из-за его взглядов на религию. Но разве можно меня осуждать за то, что я давала обещание: тогда я была слишком молода! В любом случае то прежнее чувство умерло. Что для него Любовь, то для меня – Долг! Вновь воцарилась продолжительная тишина. Клубок мыслей запутался еще сильнее. Затем молчание прервала уже она: – Только поймите меня правильно. Когда я сказала, что мое сердце не принадлежит ему, это не значит, что оно отдано кому-то другому. Сейчас я не чувствую себя абсолютно свободной, с христианской точки зрения, чтобы любить еще кого-нибудь – я имею в виду: любить по-настоящему. Я лучше умру! Вот уж не предполагал, что моя юная подруга способна на такие страсти! Я не решился что-нибудь сказать по этому поводу, и молчал, пока мы не дошли до Эшли-холла. Но чем дальше, тем яснее мне становилось, что никакое чувство долга не требовало той жертвы, на которую она решалась: отказаться от счастья жизни. И мне захотелось объяснить это и ей самой. Я также попробовал обратить ее внимание на опасности, неизбежно угрожающие взаимной любви. – Единственный аргумент в пользу этого, – сказал я в заключение, – то, что майор освобождает вас от обещания, но, возможно, сам этого не желает. Я склонен придавать этому доводу решающее значение и думаю, что вам не следует преувеличивать серьезность его решения освободить вас. Но я верю, что вы вольны действовать так, как сочтете правильным. – Я очень благодарна вам, – сказала она искренне. – Поверьте! Жаль, что я не могу это выразить. Я охотно поверил ей, и впоследствии оказалось, что наш разговор рассеял сомнения, которые беспокоили ее так долго. Мы простились у ворот Эшли-холла. Потом я встретил Артура, ожидавшего моего приезда. И до поздней ночи я слушал его историю: как он ежедневно откладывал поездку, чувствуя, что ему что-то мешает сделать это с легким сердцем; как он зашел к майору Линдону попрощаться и узнал от него, что помолвка по взаимному согласию расторгнута; как он воспламенился внезапной надеждой и, в свою очередь, немедленно отказался от своих заграничных планов и решил прочно осесть в Эльфилде на год или два; как он с того самого дня избегал встреч с Леди Мюриэл, опасаясь разоблачить свои чувства раньше времени – то есть до того момента, когда она сама сможет оценить его преданность. – И так я живу надеждой последние шесть недель, – сказал он в заключение. – Хотя мы можем встречаться с Леди Мюриэл как обычно, безо всяких этих экивоков. Я написал бы вам обо всем этом, но так надеялся, что скоро смогу сообщить еще кое-что. – Но как же вы на это могли надеяться, умник вы эдакий, – спросил я – впрочем, скорее дружеским тоном, – если вы не видитесь с ней? Вы полагаете, что она сама придет к вам и сделает предложение? Артур улыбнулся: – Нет, так далеко в своих ожиданиях я не захожу. Но я так… застенчив. Теперь мне это ясно. – И каковы причины расторжения помолвки? Что вы знаете об этом? – Много чего говорили, – и Артур принялся загибать пальцы. – Сначала она умирала от… чего-то, и он порвал с ней. Потом он умирал от чего-то другого, и она порвала с ним. Еще болтали, что Граф оскорбил его, и майор порвал с ними. В общем, всё кончилось. – И вы полагаете, что всё это имело место? – О, разумеется! Мне об этом сообщили по секрету. Конечно, у эльфилдского общества есть свои недостатки, но если оно что-то говорит по секрету, не сомневайтесь: так оно и есть. – Или нет. Ну, а серьезно? Вы что-нибудь знаете наверняка? – Отнюдь. Я в потемках. Я не чувствовал себя вправе мучить его дальнейшими расспросами и заговорил о другом: Леди Мюриэл посоветовала завтра сходить на ферму Хантеров договориться насчет парного молока, и Артур сказал, что проводит меня, а сам вернется домой, потому что у него осталось одно важное дело. |