Учебник по критике. Литературная критика конца 18801910х годов общая характеристика литературной критики Се

• Название: Литературная критика конца 18801910х годов общая характеристика литературной критики Се
• Анкор: Учебник по критике.docx
• Дата: 29.05.2018
• Размер: 445.2 Kb.
• Имя файла: Учебник по критике.docx
• Тип: Глава; #19781
• страница: 11 из 15

₁

314

Тарусские страницы. Калуга, 1961. ²Горизонт. 1988. № 9. С. 42.


тать книгу до конца».¹ Отвечая на вопрос, кто же должен выступать в роли критика, Хрущев убеждал, что судьей должен быть народ и что умная критическая статья — это как «березовый веник для человека, который любит ходить попариться в баню: он парится и веничком себя похлопывает, а если сам себе не хочет этого делать, то сделает ему другой»².

Печально знаменитой была речь Хрущева на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства в марте 1963 г. Как и прежде, Хрущев высказывался за простоту и доступность художественных произведений. Свои литературные вкусы он выдавал за эталон и ругал писателей, кинематографистов и художников за элементы модернизма (абстракционизма) в их произведениях. В июле 1963 г. на партийном Пленуме Хрущев четко заявил, что оценку литературным произведениям должна давать партия.

С именем Хрущева связано исключение Б. Пастернака из Союза писателей в 1958 г., «арест» в феврале 1961г. рукописи романа В. Гроссмана «Жизнь и судьба», заявление «в искусстве я сталинист», знаменитый разгром художников-абстракционистов на выставке в Манеже. И все это происходило почти одновременно с возвращением из лагерей огромного количества незаконно репрессированных. Так, сотканным из противоречий, оказался и весь период литературной жизни, связанный с именем Хрущева. С 1964 г., когда генеральным секретарем ЦК станет Л. И. Брежнев, литературная ситуация окажется более прогнозируемой.

После Второго съезда писателей работа писательского союза налаживается, и съезды проходят регулярно. На каждом из них говорится о состоянии и задачах литературной критики. С 1958 г. к союзным съездам добавятся еще и съезды писателей Российской федерации (учредительный состоялся в 1958 г.). На всех партийных съездах, начиная с двадцатого, в отчетных докладах непременно появлялись специальные абзацы, посвященные литературе. Ведь в шестой статье Советской Конституции — статье, отмененной лишь в 1990 г., было сказано о руководящей роли Коммунистической партии Советского Союза во всех сферах общественно-политической жизни. Так что партийное руководство литературой было по существу закреплено конституционно.

На рубеже 1950—60-х годов литературная жизнь оживилась за счет издания многих областных (региональных) литературно-художе-

'Третий съезд писателей СССР. М., 1959. С. 220. ²Там же. С. 221.

315
ственных журналов: «Дон», «Подъем», «Север», «Волга» и др. с 1966 г. вновь выходит журнал «Детская литература», в котором, в частности, печатаются литературно-критические статьи. Реанимировалась и литературная критика как особая сфера научно-художественного творчества. Активизировалась писательская литературная критика

Так, например, Константин Александрович Федин (] 892—1977) и Леонид Максимович Леонов (1899—1994) видели свой долг в оценке современной литературы и стремились сделать литературно-критические статьи важной частью своей художественной практики. Основываясь на нескольких характерных черточках в облике писателя, Федин и Леонов создавали целостные писательские портреты.

В статьях о Пушкине, Толстом, Гоголе, Блоке Федин обозначал их место в новой общественно-исторической эпохе. Федин охотно прибегал к жанру литературного портрета и с помощью отдельных деталей воссоздавал человеческие характеры и отношения. Критерием порядочности и непременной заботы о молодых для Федина всегда оставался М. Горький. Книга Федина «Горький среди нас» до сих пор остается одной из лучших в мемуаристке о Горьком.

Несмотря на то что фединские статьи во многих отношениях явились данью эпохе и тому высокому положению, которое занимал писатель (Первый секретарь, а затем — председатель правления Союза писателей СССР), не следует отрицать их словесную живость, ироничность, верность художественных деталей. Федин стремился показать связь русской литературы прошлых лет и современности, подчеркнуть высокую значимость литературного труда.

Литературно-критические выступления Л.Леонова нередко носили устный характер. Его речи о Чехове, Л. Толстом, Горьком проникнуты яркой образностью, парадоксальной риторикой. Любимый лео-новский прием и в докладах, и в статьях — словесное «оживление» писателя с подробным воспроизведением его манер, голоса, взгляда. Так, написаны «Речь о Чехове», «Слово о Толстом».

В отличие от Федина и Леонова — авторов «художественной» критики, Константин (Кирилл) Михайлович Симонов (1915— 1979) дал прекрасные образцы критики публицистической. Симонов рассказывает о писателях — Бунине, Твардовском, Луговском, Булгакове — как журналист: с живыми подробностями, точным обозначением места встречи с героем очерка, с яркими публицистическими отступлениями. Статьи Симонова эмоциональны, важное место в них занимает образ самого рассказчика — литературного летописца.

316
Спустя почти десять лет после смерти писателя, в 1988 г., были опубликованы симоновские записки «Глазами человека моего поколения»', носящие антисталинский характер и воспринятые читателями как ответ Симонова самому себе, автору статьи «Священный долг писателя». Эта статья 1953 г. была одним из многих голосов в хоре, прославляющем великого Сталина.

Заметными явлениями стали литературно-критические работы Александра Николаевича Макарова (1912—1967). Фронтовик, выпускник Литературного института, Макаров выступал в роли заместителя редактора «Литературной газеты» и журнала «Молодая гвардия». Как литературный критик, Макаров обладал широким творческим диапазоном. Он писал о литераторах старшего поколения и своих сверстниках — о М.Шолохове, Д.Бедном, В.Инбер, М.Исаковском, М.Светлове, Я.Смелякове, К.Симонове, В.Шукшине, Э.Багрицком, И. Сельвинском. Макаров открыл современному читателю литовскую поэзию, написав работы об Э. Межелайтисе и Ю. Марцинкявичусе. Многие современники оценивали в Макарове-критике прежде всего его особенную «чуткость к таланту». Мягкость и доброжелательность отличают критический стиль Макарова. В мало известном сибирском авторе Викторе Астафьеве Макаров увидел подлинный талант и предсказал Астафьеву путь в «большую литературу» («Во глубине России»). Спустя годы, В. Астафьев посвятит Макарову свои заметки, назвав их «Зрячий посох». Полемика, представленная в статьях Макарова, доказательна и спокойна. Критик никогда не стремился «уничтожить» автора неудачного произведения, задеть его обидным словом. Макарову было намного интереснее прогнозировать развитие писательского творчества и из недостатков рецензируемого произведения «выводить» дальнейшие маршруты, по которым, возможно, будет стремиться пройти автор. Так, размышляя о молодом и талантливом Е.Евтушенко, авторе «Братской ГЭС», Макаров предостерегал поэта от избыточной эксплуатации однажды найденных им художественных приемов. Многие прогнозы Макарова относительно Евтушенко и других молодых авторов впоследствии оправдались.

Макаров был тонким знатоком поэзии, вот почему его суждения о стихах особенно проникновенны и чувствительны — при этом неважно, рассчитан ли был литературно-критический текст на публикацию или это издательская «внутренняя рецензия»: «Когда оказываешься лицом к лицу с поэтическим произведением, не просто найти слова, чтобы высказать своё суждение. Уместны ли эпитеты, вроде

Знамя. 1988. № 3—5.

317
«талантливое», «яркое»? Всё ведь это не годится. Поэма Ахмадулиной произвела на меня впечатление, которому трудно подобрать определение; пожалуй, наиболее близким было бы слово «одарила», но оно старомодно»¹.

Размышляя о предмете и назначении литературной критики, Макаров писал, что критика является частью литературы, ее предмет — человек и его общественная жизнь, что каждый критик имеет собственный художественный опыт и собственную тему. Такая позиция позволила Макарову, члену коммунистической партии, оставаться в значительной степени независимым критиком, суждения которого далеко не всегда приходились по вкусу официальным лицам. Макаров, например, позволил себе сравнить две книги «Поднятой целины» М. Шолохова и сказать о том, что вторая книга в художественном отношении значительно слабее. Основные сборники литературно-критических работ А.Макарова — «Воспитание чувств», «Разговор по поводу», «Во глубине России».

Поистине поразительным был творческий взлет Марка Александровича Щеглова (1925—1956). Тяжело больной человек, с детства прикованный к постели костным туберкулезом, Щеглов окончил филологический факультет Московского университета. Он был дипломником профессора Н.К.Гудзия и проявил недюжинный исследовательский талант. Вот почему дипломное сочинение Щеглова было частично опубликовано в журнале «Новый мир», которым руководил А. Твардовский. В литературной критике Щеглов успел проработать немногим более трех лет, но оставил заметный след и своими статьями, насыщенными философской проблематикой, и своими принципиальными полемическими высказываниями, острота которых не зависела от объекта литературно-критического усмотрения, и своими дневниковыми записями, собранными впоследствии в книгу «Студенческие тетради». Писатель и критик В. Я. Лакшин подчеркивал в творческой индивидуальности Щеглова соединение широчайшей филологической эрудиции и острого чувства современности. Диапазон литературных интересов Щеглова был связан с русской классической литературой и произведениями «текущей» словесности, среди которых каким-то безошибочным чутьем критик «выуживал» слабые, откровенно халтурные — и давал им жесткую, нелицеприятную оценку. Почитатели щегловского таланта не раз писали о том, что критик, которому суждена была такая трагически короткая жизнь, мог бы сосредоточиться на текстах более ярких и достойных. Однако сам Щеглов

Макаров А. Критик и писатель. М., 1974. С. 46. 318
придерживался иного мнения: « <...> есть в нашей литературной жизни вещи, которые все еще нужно общественно контролировать путем гласной дискуссионной критики» (подчеркнуто автором)¹.

Публикация знаменитой статьи Щеглова «Русский лес» Леонида Леонова» (1954) стала одной из причин снятия Твардовского с поста редактора «Нового мира». При общей позитивной оценке романа Щеглов сделал заслуженному автору ряд справедливых замечаний. Критик особенно недоумевал по поводу неточностей в разработке характеров молодых героев, по поводу «холодно-рассудочных» и «выспренних» слов, вложенных в уста юных девушек. Эти и другие просчеты Леонова оценивались Щегловым в русле его концепции о «полуправде», в которой он видел опасность не меньшую, чем в открытой лжи. «Полуправда подрывает силу искусства», — считал Щеглов².

Современникам запомнилась статья Щеглова «Есенин в наши дни» (1956), представлявшая отклик на выход в свет сочинений Есенина, который возвращался к читателю после долгого перерыва. Статья Щеглова положила начало «новому» есениноведению.

Уже после смерти Щеглова, в 1956 г., была опубликована одна из удивительно ярких литературно-критических работ, написанных в советскую эпоху, — статья «Корабли Александра Грина». Необычность этой статьи заключается в том, что критик, погружаясь в мир романтической мечты, эмоционально-возвышенно и вольно сплетает свой стиль с гриновским слогом: «...Белой точкой на горизонте, в исчезающей отдаленности моря появляется корабль, за ним еще один и еще... Ветер и волны дружно влекут их, они летят, слегка накреняясь, у них почти живые, стройные формы; ветер воет в тонких снастях, плещет вдоль борта тугая отлетающая волна, загорелые веселые матросы глядят за горизонт — что там? И наше сердце стремится лететь за ними, к тучам и скалам таинственных стран воображения...Это корабли Александра Грина»³.

Литературная жизнь 1950—1960-х годов во всей ее противоречивой сложности не может быть представлена без журнала А. Т. Твардовского «Новый мир», без литературно-критического отдела этого журнала, без того содружества литературных критиков, которые работали в журнале или сотрудничали с ним.

* Щеглов М. Любите людей. М., 1987. С. 492. ²Там же. С. 491. 'Там же. С. 128.

319
Твардовский дважды приступал к редактированию журнала «Новый мир» и дважды отстранялся от этой деятельности. Редактором «Нового мира» Твардовский являлся в 1950—1954 и 1958—1970 гг. Около семнадцати лет редакторской работы пришлись на разные периоды «оттепели» — на ее раннее предвестье, на ее бурное начало и продолжение, на ее вялое затухание и драматический финал. Как редактор, Твардовский оба раза сменял К. М. Симонова. При первом назначении Твардовский признавался, что имел смутное представление о профессии редактора. Тем не менее, уже в 1952 г. журнал опубликовал произведения, ставшие первыми знаками едва обозначавшейся новой эпохи. Среди них статья юного М. Щеглова «Русский лес» Леонида Леонова» , статья В. Померанцева «Об искренности в литературе»², работы М.Лифшица «Дневник Мариэтты Шагинян»³ и Ф.Абрамова «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе»⁴. Эти и другие публикации подверглись нападкам в партийной печати, обсуждались на Втором писательском съезде, и после резолюции президиума Союза писателей СССР Твардовский был снят с поста редактора. Между тем, если в статье Щеглова был нанесен ущерб репутации советского классика, а в публикации Ф. Абрамова затрагивались самые устои колхозной деревни, то статья Владимира Михайловича Померанцева (1907—1971), откликавшаяся своим названием на известную статью Чернышевского «Об искренности в критике», носила вполне спокойный характер и в чем-то напоминала дежурные размышления о задачах литературной критики. «Задача критики не только в том, чтобы раскрыть патриотизм писателя и актуальность освещенной им темы. Критики должны оценить роль книги в литературе, что нового вносит она сравнительно с прежними»; «нас сильно дезориентируют многие критики схоластической, совершенно не марксистской трактовкой ряда практических литературных проблем», — писал В. Померанцев. Эти банальные утверждения всколыхнули общественное сознание начала 1950-х годов по целому ряду причин. Во-первых, от «Нового мира» уже начинали ждать чего-то сокровенного, непривычного и «слегка недозволенного». Во-вторых, привлекало название статьи. Литературу и литературную критику в течение многих десятилетий привыкли именовать партийной, боевой, стоящей в авангарде общест-

Новый мир. 1954. № 5. С. 220—241.

²Новый мир. 1953. № 12. С. 218—245.

'Новый мир. 1954. № 2. С. 206—231.

⁴Новый мир. 1954. № 4. С. 210—231.

320

ва. Но быть искренней — этого от литературы (и критики) давно никто не ждал. Многие под «искренностью» усматривали только начавшее _новую жизнь слово «правда». В-третьих, статья Померанцева во многом была направлена против теории бесконфликтности, и читатель «Нового мира» расширял горизонты своего ожидания за счет подтекста: речь могла идти о призыве критичнее отнестись к современной действительности.

Общение критика — автора статьи — и читателя оказалось глубже и шире, чем сама статья. Любопытно, что многие читатели «Нового мира» восприняли статью Померанцева как манифест какой-то новой политически прогрессивной группы. Отвечая на письмо обиженной читательницы, М. Щеглов писал: «Вы, Джульетта, как и многие из молодых читателей, слишком большое значение придаете и статье «Об искренности в литературе», и ее автору. Вы даже пишете «группа Померанцева». Это ошибка. Я, например, едва знаком с Померанце-вым<...>И не надо думать, что Померанцев — мученик, с ним ничего драматического, насколько мне известно, не произошло. И мне немного досадно, когда такие умные читательницы, как Джульетта, говорят о нем, как об апостоле. Тогда как дело не в нем, не в его статье, а в более широких и мужественных вещах. Не надо унывать, Джульетта, и не надо ничего оплакивать»¹. В отличие от читателей, воспринявших статью Померанцева как знамя новой эпохи, официозная или близкая к ней литературная критика ругала автора за отказ от партийных критериев оценки литературных произведений.

Однако главные битвы были впереди. Вскоре после повторного назначения Твардовского, в 1958 г., «Новый мир» превратился в постоянную мишень для литературных критиков и партийных идеологов. Несмотря на прочное положение Твардовского, его общественные посты (депутат Верховного Совета РСФСР, кандидат в члены ЦК КПСС), личное и близкое знакомство с Хрущевым, в прессе тех лет то и дело появлялись озлобленные выступления, направленные против «Нового мира».

Колоссальный общественный резонанс имела публикация в журнале Твардовского рассказа А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» в 1962 г. В своих литературных заметках «Бодался теленок с дубом» получивший мировое признание Солженицын расскажет о том, как непросто складывались его отношения с Твардовским и «Новым миром», как редактор Твардовский «ломал» молодого автора, стремясь актуализировать в его творчестве идеи XX съезда партии.

'Щеглов М. Любите людей. М., 1987. С. 494.
21—2386 321
Отношения Твардовского и Солженицына отражают распространенный тип взаимодействия писателя и критика-редактора, взаимодействие, при котором каждый привержен своей правде. Однако известные факты свидетельствуют о гражданском мужестве Твардовского, рискнувшего подключить Хрущева, чтобы пробиться через жесткие цензурные препоны и прорвать плотину молчания вокруг темы ГУЛАГа в литературе и искусстве. Многие люди были причастны к этой публикации века, и все же Твардовский при поддержке Хрущева взял на себя главную ответственность, совершив поистине редакторский подвиг.

Литературные критики, оценив факт появления такого произведения в открытой печати, прекрасно поняли, что Солженицына могли опубликовать только с ведома и одобрения ЦК КПСС и встретили произведение одобрительным хором, который вскоре сменился дружной хулой, а затем и высылкой писателя из Советского Союза. Как позднее писал один из сотрудников «Нового мира» критик Ю. Буртин, общественная ситуация резко изменялась, а «Новый мир» осознавал себя демократическим изданием, стоящим на тех позициях, которые были созвучны ранней «оттепели». Журнал по-прежнему боролся с силами торможения, стремился критически осмысливать историю и современность, а главное — избегал «полуправды»¹. В стране негласно шла реабилитация Сталина, поддержанная на знаменитых встречах руководителей партии с интеллигенцией в 1963 г. С приходом Брежнева на долгие годы воцарился дух видимого, лицемерного благолепия, вновь торжествовала вездесущая политическая конъюнктура.

Ситуация в литературе тоже накалялась. В 1964 г. за «тунеядство» был осужден Иосиф Бродский. В сентябре 1965 г. за публикацию своих произведений за границей были арестованы Андрей Синявский и Юлий Даниэль, участники войны. Синявский — литературовед, автор солидных монографий, и Даниэль, переводчик и поэт, обвинялись в измене Родине. В советских изданиях их называли антисоветчиками, фашистами и отщепенцами. Суд закончился в феврале 1966 г., после чего писатели прошли тюрьму и лагерь. В отличие от судебных процессов сталинского времени этот процесс запомнился тем, что многие литературные деятели вступились за Синявского и Даниэля. Письма в их защиту подписывали К. Чуковский, К. Паустовский, А. Ахматова, Б. Окуджава, Аре. Тарковский и многие другие. А Вяч. Иванов провел блистательный филологический анализ-экспертизу и доказал, что произведения Синявского и Даниэля не содержат уголовно наказуе-

См. об этом: Буртин Ю. «Вам, из другого поколения...» // Октябрь. 1987. № 8. С. 192—202.

322
мого деяния, а являют собой сказовую форму с условным рассказчиком. Суд над писателями проходил как оголтелая литературно-критическая дискуссия, предполагавшая трагический финал.

Были отмечены и случаи явного или неявного сопротивления начинающейся стагнации. Так, крупный литературовед Аркадий Викторович Белинков (1921—1970), прошедший через десять лет лагерей, после реабилитации издает книгу о Ю. Тынянове. Научная монография воспринималась читателями как остро злободневное литературно-критическое исследование. Современные авторы замечают: «В Белинкове увидели еще один вариант «Нового мира»<...>Белинков насытил повествование множеством иронических приемов. Для создания иронического поля он применял особую поэтику сноски, знаки препинания, скобки, многословие, буквализм, тавтологию, педантические дефиниции, абзац»¹. Книгу Белинкова об Олеше — «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша» (1958—1968) современники знали лишь по фрагменту, напечатанному в журнале «Байкал»² и по рукописным вариантам. Эта работа была на самом деле не столько историко-литературным трудом о писателе, сколько размышлениями автора о невозможности художественного творчества при советском режиме. Белинков совместил в своей книге элементы философской критики, публицистики и художественной прозы. Весной 1968 г., скрываясь от преследования властей, Белинков уезжает за границу и вскоре там умирает. Литературная работа Белинкова, несущая в себе сильный заряд отрицания, в 1960-е годы воспринималась как форма гражданского неповиновения.

Такой же пафос отрицания несла в себе неопубликованная в те годы литературоведческая статья А. Синявского «Что такое социалистический реализм?». Мужественным поступком стало не предназначенное для публикации «Открытое письмо Михаилу Шолохову» Л. К. Чуковской в связи с негуманным выступлением автора «Тихого Дона» в период процесса над Синявским и Даниэлем.

Литературно-критические и публицистические суждения стали появляться в неподцензурных изданиях, в рукописях, списках, в машинописных копиях, на пленках для диапроекторов, в магнитофонных записях — все эти формы бытования литературных сочинений позже будут названы «самиздатом». Литературно-критические работы, появившиеся в «самиздате», отличались диссидентскими настрое-

Вайль А., Генис А. 60-е: Мир советского человека. М., 1966. С. 168.
²Байкал. 1968. № 1,2.
21* 323
ниями (то есть инакомыслием) и были посвящены писателям или книгам, гонимым властями.

Несмотря на то что Твардовский всегда стоял на партийных позициях, власти усматривали в его редакторских действиях и вообще в политике «Нового мира» черты свободомыслия и даже фрондерства — того, что было свойственно неподцензурным изданиям. Такое стечение общего духа времени и позиции журнала привело к открытой травле Твардовского и его сотрудников.

Особенно громко заявил о своем неприятии новомирской' политики журнал «Октябрь» под руководством В. Кочетова. Журнальная полемика между этими двумя изданиями с разной степенью интенсивности продолжалась практически до конца 1960-х годов. Кочетов, являвшийся официальным партийно-литературным идеологом, выстроил платформу своего журнала вопреки либерально-демократической ориентации «Нового мира». В редакционных статьях и рецензиях все, исходившее из «лагеря» новомирцев, нещадно критиковалось. Г.Бровман и В.Дементьев, В.Ермилов и Ю.Идашкин, Л.Крячко и А. Эльяшевич — критики «Октября» — не уставали испепелять словом все то, в чем «Новый мир» видел свежий ветер перемен. «Октябрь» громил В.Аксенова, И.Грекову, Г.Троепольского. А.Власен-ко, полемизируя с В.Лакшиным, написавшим о герое Солженицына как о человеке труда, оппонировал «Новому миру», противопоставляя Ивану Денисовичу Шухову героев «Цемента», «Соти» и «Поднятой целины»², при этом истинный пафос солженицынского произведения намеренно искажался.

Положение журнала Твардовского стало особенно шатким после чехословацких событий 1968 г., когда усилилась политическая цензура. В каждой журнальной книжке искали особый подтекст. Номера выходили с опозданием, а некоторые публикации изымались в последний момент, и часть журнала поступала к подписчикам с белыми страницами.

Как это бывало в годы жесткого политического контроля, удалось сфабриковать несколько читательских и писательских писем. В знаменитом «Письме одиннадцати литераторов», опубликованном в журнале «Огонек», в письме рабочего Захарова (газета «Социалистическая индустрия») и других подобных откликах речь шла об антипатриотической позиции журнала, об отказе от идеалов партийности и народности. В феврале 1970 г. Твардовский был уволен с поста редактора,

В различных публикациях материалы, появившиеся в журнале «Новый мир», именуются «новомирскими» и «новомировскими». ²Октябрь. 1964. № 12. С. 193—203.

324
и вся его редакция тоже покинула журнал. Удар был такой силы, что через полтора года Твардовский скончался.'

В своем поминальном слове к девятому дню после смерти Твардовского Солженицын заметит: «Обстали гроб каменной группой и думают — отгородили. Разогнали наш единственный журнал и думают — победили. Надо совсем не знать, не понимать последнего века русской истории, чтобы видеть в этом свою победу, а не просчет непоправимый. Безумные! Когда раздадутся голоса молодые, резкие — вы еще как пожалеете, что с вами нет этого терпеливого критика, чей мягкий увещательный голос слышали все. Вам впору будет землю руками разгребать, чтобы Трифоныча вернуть. Да поздно...»²

А спустя много лет Солженицын так скажет о Твардовском: «...он был — богатырь, из тех немногих, кто перенес русское национальное сознание через коммунистическую пустыню»³.

Далеко не все столь скорбно восприняли похороны журнала и его редактора. Даже спустя годы, в новой общественно-литературной ситуации, откроется свой счет к литературной истории. Кое-кто из литераторов будет убеждать читателей, что «Новый мир» демонстрировал легальный экстремизм и авангардизм, что «новомирская команда» была поддержана советской бюрократией, что журнал вообще был на привилегированном положении, а Твардовского сняли за публикацию на западе поэмы «Над прахом Сталина» («По праву памяти»)⁴.

Отголоски споров литераторов-шестидесятников с их идейными противниками были ощутимы и на рубеже 1980—90-х годов. «Шестидесятниками» и в действительности, и в литературе, и в литературной критике называли себя люди, приверженные идеям XX съезда партии и поверившие на рубеже 1950—60-х годов в возможность принципиального обновления советской жизни. Для них были незыблемы идеалы Октябрьской революции, завоевания советской истории, особенно победа в Великой Отечественной войне, имя Ленина, идеи большевизма. Культ личности Сталина и его эпоха представлялись «шестидесятникам» как трагическое искажение ленинских идей, и «возвращение к ленинским нормам партийной жизни» воспринималось ими как по-

'О Твардовском-редакторе и «Новом мире» см.: Лакшин В. Твардовский//У7ак-шин В. Открытая дверь: Воспоминания, портреты. М., 1989. С. 109—242; Кондратович А. Новомирский дневник: 1967—1970. М., 1991.

^Солженицын А. Бодался теленок с дубом: Очерки литературной жизни // Новый мир. 1991. № 8. С. 99—100.

* Солженицын А. И. Богатырь//Новый мир. 2000. № 6. С. 129—130.

⁴См. об этом: Байгушев А, О саддукействе и фарисействе // Москва. 1988. № 12. С. 167—198.

325
беда здравого смысла. В пору «перестройки и гласности» само понятие «шестидесятничества» стало объектом критики со стороны разных литературно-политических лагерей. Одни считали, что «шестидесятники», находясь в плену ленинских представлений о законах общественного развития, остановились перед глубинной критикой советской системы в целом. Другие, напротив, видели в «шестидесятниках» социал-либералов, начавших постепенное уничтожение советской власти. В зависимости от взгляда на литераторов-«шестидесят-ников» формировалось и отношение к «Новому миру» эпохи Твардовского.

Журнал Твардовского напечатал множество замечательных художественных произведений, однако платформу журнала, его ценностные ориентиры обеспечивал литературно-критический отдел. Твардовскому удалось собрать в качестве постоянных сотрудников или авторов лучшие литературно-критические силы 1960-х годов. А. Дементьев и А.Кондратович, И.Виноградов и В.Лакшин, Ю.Буртин и Б. Сарнов, В. Кардин и А.Лебедев, Ф. Светов и Н.Ильина, И. Роднян-ская, А.Синявский, А.Турков, А.Чудаков и М.Чудакова — авторы, печатавшиеся в «Новом мире» разных лет, заслуженно вошли в историю нашей критики и публицистики. Твардовский был убежден в том, что критика и критики являются душой журнала. Менялись социально-политические обстоятельства, а общая программа журнала оставалась неизменной. Эта верность демократическим убеждениям, последовательность в отстаивании антисталинских позиций вызывала агрессивные выпады противников.

Литературные критики «Нового мира» в оценках литературного произведения оставались свободными и независимыми, полагаясь на собственные литературные вкусы, а не на сложившиеся писательские репутации и стереотипы. Новомирцы напечатали немало отрицательных рецензий — в особенности на те книги, где ощущалась пропаганда сталинизма. Новомирцы наступали на серость, бездарность, верно-подцанничество. В нелегких социально-политических обстоятельствах они еще раз продемонстрировали влияние литературной критики на общественную волю и общественное сознание. Люди хорошо и разносторонне образованные, они не раз в полемической аргументации прибегали к историческим урокам, к опыту русской классической литературы и журналистики.

Новомирская критика откликалась на все крупные писательские даты и имена, отрецензировала наиболее заметные произведения современности. Читателю запомнились статьи Б. Сарнова о Д. Самойлове, И.Дедкова о «деревенской прозе», В.Кардина о Б.Лавреневе, В.Сурвилло о С. Залыгине, А.Синявского об О.Берггольц, И.Вино-

326
градова о Е. Дороше, Е. Стариковой о В. Пановой, Е. Дороша о В. Белове, Ф. Светова о молодом герое в современной литературе, И. Роднян-ской о В. Липатове, Ст. Рассадина о Ф. Искандере. «Новый мир» опубликовал ряд бесценных исследований об истории русской литературы и — особенно — литературной критики — материалы о Воронском и Луначарском, о М. Горьком и Каверине, о Маяковском и Цветаевой.

В журнале появилась рубрика «Из редакционной почты». Для Твардовского и его сподвижников мнение широкого читателя было бесценно. Журнал печатал письма учителей, журналистов, научных работников, машинистов башенных кранов, полковников в отставке и др. В 1965 и 1966 г. В.Лакшин публикует в журнале свою знаменитую статью «Писатель, читатель, критик», о которой еще будет идти речь.

Воспитание читателя для «новомирцев» не стало идейно-воспитательным процессом, как это было в советской литературной жизни 1920—1930-х годов. Журнал верил в то, что «суд читателя — высшая инстанция в литературе»¹. Но если для партийного и литературного официоза разговоры о читателе оставались лишь дежурной декларацией, то для «Нового мира» читатель поистине стал ключевой фигурой.

Литераторы «Нового мира» доверяли вкусу и интеллекту своего читателя. Вот почему новомирцы искали и находили способы контакта с публикой, используя приемы аллегорий, реминисценций, подтекста, намека, иронического пересказа текста, саркастического цитирования. «Новый мир» продолжил традиции русской литературы по широкому освоению «эзопова языка». В связи с этим справедливо было замечено: «Мир, в котором эзопова словесность замещает обыкновенную, требует особого способа восприятия. Читатель становится не пассивным субъектом, а активным соавтором. Более того, читатель превращается в члена особой партии, вступает в общество понимающих, в заговор людей, овладевших тайным — эзоповым — языком»².

Рецензент мог с избыточным восторгом пересказывать откровенно слабый текст — ив этом соединении несочетаемого крылся иронический подтекст, понять который мог воспитанный именно этим журналом новомирский читатель. Другой рецензент умилялся поступкам героя в разбираемой книге. И чем глупее были поступки, тем радостнее делался тон критика. Прием «оглупления текста» великолепно срабатывал в литературных фельетонах, блестящим мастером кото-

₁

'Новый мир. 1966. №8. С. 256.

¹ВаШ1ь П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. М., 1996. С. 166.

327


рых была Наталия Иосифовна Ильина (1914—1994). В.Лакшин вспоминал: «Она никогда не писала не то что фанфарных, но сколько-нибудь положительных рецензий, безопасных и оттого желанных ■ <...> Слово «критика» воспринималось ею как-то свежо, наивно или слишком всерьез, в его начальном значении, противоположном апологетике»¹. Фельетоны Ильиной «К вопросу о традиции и новаторстве в жанре дамской повести», «Сказки брянского леса», «Литература и массовый тираж» и многие другие были написаны словно бы от имени простодушно-лукавой читательницы, недоумевающей, по какой причине была выпущена та или иная книга, если невежественность, примитивность и халтура оказывались единственными ее отличительными свойствами.