Учебник по критике. Литературная критика конца 18801910х годов общая характеристика литературной критики Се

• Название: Литературная критика конца 18801910х годов общая характеристика литературной критики Се
• Анкор: Учебник по критике.docx
• Дата: 29.05.2018
• Размер: 445.2 Kb.
• Имя файла: Учебник по критике.docx
• Тип: Глава; #19781
• страница: 10 из 15

Алексей Павлович Селивановский (1900—1938) литературно-критическую деятельность начал в 1920-е годы. Он был одним из руководителей РАПП, сотрудничал в журналах «На литературном посту» и «Октябрь». В 1930-е годы Селивановский выпустил книги «Очерки по истории русской советской поэзии» (1936) и «В литературных боях» (1936), печатался в журнале «Литературный критик». Как и другие бывшие рапповцы, Селивановский подчеркивал: «Нас

304
выправила и выправляет партия»¹. Наиболее известные его работы — «Жажда нового человека» (о «Разгроме» А. Фадеева), «Коварство и любовь Занда» (о Ю.Олеше), «Смех Ильфа и Петрова», а также статьи о Д.Бедном, Н.Тихонове, И.Сельвинском, В.Луговском. Эти и другие работы написаны с позиций социалистической партийности, художественный текст рассматривается в них в контексте вульгарно-социологических сближений с действительностью. Так, например, критик призывает создателей Остапа Бендера усилить в нем черты классового врага, а пафос советской литературы Селивановский видит в «художественном утверждении строя социалистических отношений на земле». Вместе с тем, литературно-критические работы Селиванов-ского отражают тенденции, не свойственные эпохе: это касается статей о поэзии.

Оценки Селивановского идут здесь вразрез с общепринятыми. Он пытается разобраться в ритмике и фонетических новообразованиях Хлебникова, стремится понять суть акмеизма (называя при этом имя Гумилева), продираясь сквозь терминологическую вязь эпохи («поэзия позднего буржуазного классицизма», «империалистическая поэзия», «поэзия политических обобщений»), критик расширяет поэтическое поле за счет имен, казалось бы, безнадежно утраченных эпохой 1930-х годов. Селивановский был репрессирован. Реабилитирован посмертно.

Заслуживает внимания и советский период деятельности бывшего литератора-эмигранта Дмитрия Петровича Мирского (Святопол-ка) (1890—1939). В Советской России 1930-х годов Мирский печатает ряд статей и предисловий, посвященных зарубежной словесности. Ему принадлежат также статьи о М. Шолохове, Н. Заболоцком, Э. Багрицком, П. Васильеве. Статьи и книги Мирского заметно выделялись на общем литературно-критическом фоне: он был раскован в своих суждениях и нередко позволял себе оценки, не совпадающие с оценками официозной критики. Так, Мирский был убежден в единстве русской литературы послереволюционного периода². Несмотря на то что творческая индивидуальность критика вобрала в себя самые разные течения и тенденции, в работах Мирского был достаточно силен элемент вульгарно-социологического прочтения текстов. Мирский был репрессирован. Реабилитирован посмертно.

Вмешательство и контроль партийных органов приводили, как правило, к ухудшению литературно-общественной ситуации. С

Селивановский А. В литературных боях. М., 1959. С. 452. ²См. об этом: Перхин В. Дмитрий Святополк-Мирский // Русская литературная критика 1930-х годов: Критика и общественное сознание эпохи. СПб., 1997. С. 205—228.

20 — 2386 305
1933 г. в стране стал выходить ежемесячный журнал «Литературный критик» под редакцией П. Ф. Юдина, а впоследствии — М. М. Розен-таля. Безусловно, и этот журнал был изданием своей эпохи, далеко не всегда при этом отвечая названию. И все же он в большой мере заполнял лакуны литературно-критической мысли, поскольку оперативная критика — обзоры, рецензии, дискуссионные статьи — соседствовали здесь с более или менее серьезными историко-литературными и теоретико-литературными работами. В результате партийным постановлением от 2 декабря 1940 г. «О литературной критике и библиографии» издание единственного в своем роде журнала было прекращено.

Еще более печальным по своим последствиям оказалось постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Этот документ, предшествовавшее его появлению обсуждение темы на Оргбюро ЦК ВКП(б) и особенно доклад А. Жданова на собрании писателей в Ленинграде не только прекратили издание журнала «Ленинград», но и содержали в себе беспардонные, оскорбительные высказывания, адресованные А.Ахматовой и М.Зощенко. После публикации Постановления и Ахматова, и Зощенко были по существу отлучены от литературно-издательского процесса; им оставалось печатать лишь художественные переводы.

Это была партийная литературная критика в её исконном четко-однолинейном выражении. Партийные решения принимались по поводу пьесы И. Сельвинского «Умка — Белый медведь» (1937) и пьесы «Домик» В.Катаева (1940), о пьесе «Метель» Л.Леонова (1940), и «т. Фадееве А.А.» (1940), о журнале «Октябрь» (1943) и журнале «Знамя» (1944). Бдительный партийный контроль над литературой подменял литературную критику. Доказательство тому — сравнительно недавно увидевший свет сборник документов, свидетельствующих о разгуле партийной цензуры¹.

Литературная полемика в этих условиях казалась неуместной. Однако рудименты литературных дискуссий сохранились. Так, например, в период между 1935 и 1940 г. прошли дискуссии о формализме и вульгарном социологизме. На деле это оказались отголоски споров 1920-х годов, и главным действующим лицам — сторонникам формальной школы и представителям социологического литературоведения — был дан очередной, на этот раз — последний — бой. Если учесть, что 90% литераторов, вступивших в Союз советских писателей в 1934 г., к 1937—1938 гг. было репрессировано, можно понять, что дискуссии конца 1930-х годов были организованы сверху и протекали

Литературный фронт: История политической цензуры: 1932—1946 гг. М., 1994. 306
крайне вяло. Если в 1920-е годы «провинившийся» критик мог потерять доверие товарищей по партии, то в 1930-е годы он терял жизнь. По этому поводу персонаж булгаковского романа Азазелло говорил Маргарите: «Одно дело — попасть молотком в стекло критику Латун-скому и совсем другое дело — ему же в сердце».

После окончания публикации «Тихого Дона» М.Шолоховым литературная критика внезапно встрепенулась, и появились отклики, в которых Шолохова упрекали в неправильном завершении эпопеи, в том, что писатель измельчил образ Мелехова. Прошли короткие дискуссии об исторической романистике, о прозе Н.Островского и Д. Фурманова.

В период Великой Отечественной войны внимание партии и правительства к литературной критике было ослаблено, а собственных ярких ростков она не давала. Очередное усилие по «улучшению качества» литературной критики было предпринято в 1947 г., когда об ее состоянии и задачах говорил и писал А. А. Фадеев. К общим рассуждениям Фадеев добавил мысль о том, что социалистический реализм вполне может включать в себя и романтические элементы. Фадеева поддержал Владимир Владимирович Ермилов (1904—1965), автор запомнившейся современникам фразы, в которой лишь «слегка» была переиначена формула Н.Чернышевского: «прекрасное — это наша жизнь».

Писавший с броской яркостью и повышенной экспрессивностью, В. Ермилов, литературовед и литературный критик, начал свои выступления еще в 1920-е годы и стал печально знаменитым в годы 1930-е и 1940-е. Ермилов всегда оставался одной из самых заметных одиозных фигур в советской литературной жизни. Он был непременным деятельным участником всех литературно-партийных дискуссий разных десятилетий. Долгожитель советской литературной критики, В. Ермилов прошел большой путь и в журналистике. В 1926—29 годах он редактировал рапповский журнал «Молодая гвардия», в 1932—38 годах возглавил редакцию «Красной нови», в 1946—50 годах под его руководством выходила «Литературная газета». Несмотря на то что Ермилов входил в рапповское руководство, он легко отказался от идейных устремлений этой организации и в 1930-е годы сосредоточился на монографических исследованиях творчества М. Кольцова, М. Горького, В. Маяковского. В разные годы с конъюнктурно-догматических позиций он резко высказывался о прозе И. Ильфа и Евг.Петрова, К. Паустовского, о поэзии А. Твардовского и Л. Мартынова, о драматургии В. Гроссмана.

20* 307
В ] 936 г. в книге «Мечта Горького», написанной сразу после смерти писателя, Ермилов доказывал абсолютную связь творчества М. Горького и идей победившего социализма. В финале книги критик подробно разбирал достоинства Сталинской конституции, ставшей, по выражению Ермилова, своеобразным апофеозом горьковских идей.

В 1940-е годы Ермилов — автор ряда статей, в которых жестко декларирована мысль о партийной ответственности писателя и критика¹. По утверждению Ермилова, самой демократической литературой мира может считаться литература социалистического реализма. Подозрительные «тенденции», проявившиеся в творчестве Зощенко и Ахматовой, конечно же, «глубоко враждебны советской демократии».

Ермилов без устали боролся с «политической безответственностью» и «упадничеством», с «мистическим извращением действительности» и «пессимизмом», с «гнилой схоластикой» и «теорийками», «проповедующими толстовское самоусовершенствование». Он был одним из создателей тенденциозной и трескучей литературно-критической фразеологии, усердно тиражируемой в 1930—50-е годы. По одним только названиям ермиловских работ можно легко представить, каким запретительным пафосом они были пронизаны: «Против меньшевизма в литературной критике», «Против реакционных идей в творчестве Ф. М.Достоевского», «О ложном понимании традиций», «Вредная пьеса», «Клеветнический рассказ А. Платонова» и т. п. Литературные сочинения Ермилов провозглашал оружием, необходимым для защиты «подлинной партийности» в искусстве.

Ермилов с энтузиазмом поддерживал мысль А.Жданова, высказанную им на Первом съезде писателей, что социалистический реализм должен являться методом не только советской литературы, но и советской критики. Ермилов сыграл свою роль и в борьбе с «космополитизмом» — в безжалостной государственной акции конца 1940-х годов. Он объявлял имена литераторов-«космополитов», позволявших себе усматривать в русской литературе художественные влияния мировой классики.

В 1950—60-е годы Ермилов сосредоточился на историко-литературных исследованиях, большую часть которых он посвятил А. Чехо-

См.: Ермилов В, Самая демократическая литература мира: Статьи 1946—1947 гг. М., 1947.

308
ву. Между тем и литературно-критическому труду Ермилов придавал немалое значение. После XX съезда партии, сообразуясь с новыми веяниями, критик стал писать свободнее, раскованнее, он приблизился к художественному тексту и стал обращать внимание на его поэтический строй.¹ Однако Ермилов сохранил верность себе и вводил в корпус своих статей бесконечные ссылки на партийные документы, доверяя в первую очередь своевременно высказанной политической идее, а не литературно-художественному открытию. В 1960-е годы Ермилов-критик утрачивает свое прежнее влияние, и его статьи воспринимаются как рядовые явления бурного литературного процесса, привлекавшего внимание читателей совсем другими именами и художественными идеями.

В историю литературы Ермилова навсегда «ввел» В.Маяковский, недобрым словом помянувший критика в своем предсмертном письме, а до этого сочинивший один из лозунгов к спектаклю «Баня»:

Сразу

не выпарить

бюрократов рой. Не хватит ни бань

и ни мыла вам. А еще

бюрократам

помогает перо критиков —

вроде Ермилова...

В 1949 г. в стране началась «борьба с космополитизмом». В секциях Союза писателей прошла очередная волна суровых проработок. Литераторы по необходимости раскаивались, а литературные критики сосредоточились вокруг очередных «позитивных» фактов, проявившихся в демонстративно-официозной, рептильной словесности. В конце 1940 — начале 1950-х годов советская литературная критика умирала. Она вынуждена была «брать на вооружение» известную своей демагогической откровенностью теорию бесконфликтности. Критика, как и литература, обходила острые углы, радостно, с приторным ликованием, приветствуя появление литературных произведений, само название которых призвано было внушать гордость и оптимизм. Писатели мучительно соглашались на переделку написанного. Клас-

'См., например: Ермилов В. Связь времен: О традициях советской литературы. М., 1964.

309
сический пример трагического безволия — переделка А. Фадеевым романа «Молодая гвардия». Литературные критики в штыки принимали честную литературу — книги, идущие вразрез с общим настроением. Отрицательные рецензии появились по поводу стихотворений А.Твардовского, романов В.Гроссмана «За правое дело» и В.Некрасова «В окопах Сталинграда», повестей и рассказов В.Пановой. В 1940-е — начале 1950-х годов советская литературная критика переживает тяжелейший кризис.
Глава 10

СОВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА СЕРЕДИНЫ 1950—1960-х ГОДОВ

Второй съезд советских писателей. Литературная критика в обстановке «оттепели». — Роль Н. С. Хрущева в литературной ситуации 1960-х годов. — Писательская литературная критика: К. А. Федин, Л. М. Леонов, К. М. Симонов. — Литературно-критическое творчество А. Н. Макарова. — Творческая индивидуальность М. А. Щеглова. —Литературная критика на страницах журнала «Новый мир». Дискуссия о статье В. М. Померанцева. Позиция «Нового мира» и литературно-общественная ситуация 1960-х годов. Творчество А. В. Бе-линкова. Спор «Нового мира» с «Октябрем».—Литературно-критический отдел «Нового мира». Н. И. Ильина. И. И. Виноградов. В. Я. Лакшин. А. Т. Твардовский в роли литературного критика. — Литературно-критический отдел журнала «Юность».

На Первом съезде советских писателей в 1934 г. было принято решение проводить писательские съезды раз в четыре года. Тем не менее Второй съезд состоялся лишь в декабре 1954 г. В марте 1953 г. умер Сталин, и хотя в самом начале съезд почтил память Сталина, это уже было писательское собрание принципиально нового типа. Среди прочих выступлений на съезде следует отметить доклад Б.Рюрикова «Об основных проблемах советской критики». Борис Сергеевич Рюриков (1909—1969) с 1953 по 1955 г. был главным редактором «Литературной газеты», а с 1963 по 1969 г. — редактировал журнал «Иностранная литература». Как литературный критик свои интересы сосредоточил на проблемах партийности искусства и характеристиках социалистического реализма. Доклад на Втором съезде писателей — наиболее яркое по тем временам литературное выступление Б. Рюрикова. Не избежав общих мест и связав задачи литературной критики с идеологической борьбой, Рюриков акцентировал внимание на вопросах, которые, казалось, были забыты советской

311
литературой. Он выступил против ровно-спокойного, бесстрастного тона, свойственного критике последних лет, и говорил о том, что критика должна рождаться в свободной борьбе мнений. При этом, отмечал автор доклада, необходимо связывать литературно-критические оценки с исторической эпохой, когда произведение было создано. Рюриков подчеркнул важность категорий эстетики для литературно-критической работы. Он настаивал на необходимости исследовать художественную форму литературных произведений. Новым был и разговор о художественном мастерстве самой литературной критики. В заключение Рюриков сказал о важности издания литературно-критического журнала. В самом деле: вскоре после писательского съезда стали выходить новые литературные журналы, в том числе, «Вопросы литературы» и «Русская литература».

На съезде прозвучали речи, пафос которых также определялся предвестием перемен. М. Алигер объясняла своеобразную «робость» литературной критики условиями, в которые она была загнана в последние годы. Алигер говорила, что критик имеет право на ошибку и нельзя за малейшую провинность отстранять его от работы, как это было сделано с молодым Марком Щегловым, отставленным от сотрудничества в журнале «Новый мир». На съезде шла речь и о самодовольстве в литературе, и о проявлениях литературного барства. Участники съезда позволяли себе прежде не мыслимые реплики и шутки, ответы оппонентам и полемику. В докладе Рюрикова и других выступлениях говорилось о необходимости перемен, о скорейшем преодолении теории бесконфликтности, о привлечении к работе новых литературных сил.

Воплощению в жизнь этих замыслов и устремлений способствовала и общественно-политическая обстановка, которая резко переменилась после XX съезда партии (февраль 1956 г.) и публикации 2 июля 1956 г. постановления ЦК партии о преодолении культа личности и его последствий. То, что в партийных документах было названо «периодом восстановления ленинских норм», в обществе и литературе назовут «оттепелью» — по названию стихотворения Н. Заболоцкого и повести И.Эренбурга.

В мае 1956 г. покончил с собой А. Фадеев, в предсмертном письме которого было сказано: «Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии, и теперь уже не может быть подправлено. Лучшие кадры литературы — в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли благодаря преступному попустительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли в преждевременном возрасте; все остальное, мало-маль-312
ски способное создавать истинные ценности, умерло, не достигнув 40—50 лет»'. Предсмертное письмо не было опубликовано в те годы, но поступок Фадеева, вызвавший за недостатком информации разноречивые толки, становился в глазах людей трагическим актом неповиновения власти.

Литературная жизнь 1950—60-х годов была настолько разнообразной и пестрой, что ее трудно представить себе в виде цепочки последовательных событий. Более того, главным качеством и литературной политики вообще, и литературной критики становились непоследовательность, непредсказуемость. Это во многом было обусловлено противоречивой фигурой Н.С. Хрущева, лидера партии и правительства вплоть до октября 1964 г.

Как и его предшественники, партийные руководители, Хрущев пристальное внимание уделял литературе и искусству. Человек малообразованный, авторитарный, скорый на слова и решения, Хрущев то помогал писателям ощутить воздух свободы, то сурово одергивал и всякий раз в качестве третейского судьи выставлял «великий советский народ». Хрущев был убежден, что партия и государство имеют право вмешиваться в вопросы культуры и потому очень часто и подолгу выступал перед творческой интеллигенцией, перед писателями. По инициативе Хрущева в 1957 г. прошла череда читательских обсуждений романа В.Дудинцева «Не хлебом единым». Партийная оценка — резко негативная — была задана. В Союзе писателей роману были даны самые суровые характеристики. Однако на волне «оттепели» многие читатели безнаказанно позволяли себе откровенно высказываться о романе, находя в нем черты новаторства и художественной смелости.

Атмосфера «оттепели» была поддержана и создателями альманаха «Литературная Москва», в первом выпуске которого участвовали К.Федин, С.Маршак, Н.Заболоцкий, А.Ахматова, А.Твардовский, В . Тендряков, Л. Гроссман, Б. Пастернак. Редакторы альманаха — М.Казакевич, М.Алигер и В.Каверин — пытались повторить идею Серапионовых братьев — собрать литераторов, не связанных никакими идеологическими установками. Альманах продавался в кулуарах XX съезда партии.

Во втором выпуске были помещены стихи М. Цветаевой, отклик о них Эренбурга, «Заметки писателя» А. Крона. Крон писал, что литературой может управлять только здравый смысл, что литература не может являть собой перечень образцовых произведений и что непре-

Известия. 1990. 21 сент.

313
рекаемость не категория литературы. Статья Крона и рассказ А.Яшина «Рычаги» вызвали враждебную реакцию властей. По существу состоялся разгром альманаха. В «Литературной газете» (редактор В. Кочетов) и других изданиях появились фельетоны по поводу духа и текстов «Литературной Москвы». В очередной раз писатели привычно каялись, кто был посмелее — промолчал. Образцом героизма стал поступок Вс. Иванова, вышедшего в знак протеста из редколлегии «Литературной газеты». Хрущев, не вникший в суть проблемы, но сориентированный «товарищами» на то, что альманах отдает антисоветчиной, выступил резко и связал литературное издание с «выпадами антисоветских элементов». Аналогичная судьба постигла и другой альманах, в котором была опубликована проза К.Паустовского, Ф. Вигдоровой, Б.Окуджавы, Ю.Казакова, Б.Балтера, стихи Н.Кор-жавина, Д.Самойлова, Н.Заболоцкого¹.

Позорной страницей в хрущевском руководстве литературой стало изгнание Б. Пастернака из Союза писателей в октябре 1958 г. Поводом к этому послужила публикация романа «Доктор Живаго» в миланском издательстве Фельтринелли. Инициированное партийным руководством обсуждение поступка Пастернака вылилось в мощную осудительную кампанию. Именно в это время родилась одна из формул советского литературного быта: «Роман я не читал, но считаю...». На заводах и в колхозах, в вузах и писательских организациях люди, не читавшие роман, поддержали методы травли, которые в итоге привели к тяжкой болезни и смерти Пастернака в 1960 г. На московском собрании писателей был вынесен приговор: «Пастернак <...> человек, который был всегда внутренним эмигрантом, окончательно разоблачил себя как врага своего народа и литературы»².

Многим запомнилось выступление Хрущева на Третьем съезде советских писателей в мае 1959 г. Задачи литературной критики Хрущев формулировал следующим образом: «Когда читаешь книги, то одна волнует, доставляет удовольствие, другая книга вызывает чувство гнева и возмущения против того или иного явления, которое отражено в этом произведении. Третью книгу читаешь, а глаза смыкаются. Хочешь прочитать, потому что говорили об этой книге товарищи, читавшие её, хочешь иметь свое мнение о ней, но читается она с трудом, глаза снова закрываются. Потрешь их, начинаешь опять читать, опять смыкаются глаза. Чтобы все-таки прочитать книгу, берешь иной раз булавку, делаешь себе уколы и тем подбадриваешься, чтобы прочи-