Учебник по критике. Литературная критика конца 18801910х годов общая характеристика литературной критики Се

• Название: Литературная критика конца 18801910х годов общая характеристика литературной критики Се
• Анкор: Учебник по критике.docx
• Дата: 29.05.2018
• Размер: 445.2 Kb.
• Имя файла: Учебник по критике.docx
• Тип: Глава; #19781
• страница: 3 из 15

* * *

Традиции демократической критики 1890-х годов были подхвачены и продолжены в 1900-е годы. Характерным представителем так называемого «неонародничества» был Иванов-Разумник (псевдоним Разумника Васильевича Иванова; 1878–1946), убежденно и настойчиво проводивший в своих работах идеи А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Н. К. Михайловского. Широкую известность принесла ему двухтомная «История русской общественной мысли», впервые опубликованная в 1906 г. и в течение 12 лет дополнявшаяся автором при переизданиях. Книга является уникальной по своеобразию и ясности изложенных в ней мыслей, по масштабу нарисованной картины великого века отечественной литературы. Последующие книги: «О смысле жизни» (1908), «Об интеллигенции», «Литература и общественность» (обе 1910), «Творчество и критика» (1912) – упрочили репутацию Иванова-Разумника как одного из авторитетнейших публицистов и литературных критиков эпохи. 206
В своих работах Иванов-Разумник отстаивал принципы литературной критики, ставящей своей задачей, в противовес критике социологической, изучение «философии» автора, «пафоса» его творчества. Основополагающими в собственной творческой деятельности он считал главные заветы «русского социализма» – начала индивидуализма и антимещанства, двуединый критерий «блага реальной личности и блага народа». Он утверждал «личность» как высший, внеклассовый идеал, а марксизм считал учением, препятствующим свободе личности. Историю общественной мысли в России он убежденно рассматривал как борьбу внесословной интеллигенции, выступающей в защиту личности, с «этическим мещанством», под которым понимал противоречащие индивидуализму общественные и литературные течения, в том числе и идеи марксистов. В своих критических пристрастиях Иванов-Разумник эволюционировал от традиционного реализма к «новому» искусству, к признанию, а впоследствии и к апологетике символистской поэзии. Он был одним из первых ценителей и пропагандистов творчества М.М.Пришвина, Е.И.Замятина, А.М.Ремизова, всех «новокрестьянских» поэтов.

В 1912–1914 гг. Иванов-Разумник становится ведущим критиком и фактическим руководителем литературного отдела журнала «Заветы», где пытался объединить лучших писателей вне зависимости от их эстетических пристрастий. В годы первой мировой войны Иванов-Разумник приходит к обоснованию идейно-максималистской позиции «скифства» – своеобразного «почвенничества» с революционным уклоном: он был главным инициатором издания альманаха «Скифы» (1917), ему же принадлежит решающая роль в оформлении «скифского» идейного объединения, в которое входили А. Белый, А. А. Блок, Н.А.Клюев, С.А.Есенин и др.

Трагически сложилась послереволюционная жизненная и творческая судьба Иванова-Разумника. За «советский» период своей жизни он успел сделать очень многое в изучении творчества Блока и А. Белого, Салтыкова-Щедрина, Пришвина. Всегда сторонясь политики, Иванов-Разумник был осужден большевиками по «делу об идейно-организационном центре народничества». Последовали неоднократные тюрьмы и ссылки. В конце концов, Иванов-Разумник, всегда относившийся к возможной эмиграции как к неискупимому греху, оказался в немецком лагере, естественно, не по своей воле. Результатом наблюдений над жизнью и историей русской литературы послереволюционного периода стали две его замечательные книги – «Писательские судьбы» (1951) и «Тюрьмы и ссылки» (1953). Свое последнее пристанище он обрел на мюнхенском кладбище.

207
В 1895 г. статьей «Забытый писатель», посвященной творчеству И . А. Кущевского, дебютировал в журнале «Русское богатство» критик, литературовед, переводчик Аркадий Георгиевич Горнфельд (1867–1941). Ученик А. А. Потебни, он по праву считал себя и учеником Н.К.Михайловского, приветившего его в своем журнале и по сути благословившего на литературно-критическое творчество. При жизни Михайловского Горнфельд принимал участие в отделе библиографии и переводной литературы «Русского богатства», рецензировал новые книги по теории словесности, редактировал переводы. В 1904–1918 гг. он оставался членом редколлегии журнала, был помощником В. Г. Короленко по отделу беллетристики и литературной критики. Работа в журнале дала ему профессиональный опыт, сделала его имя популярным в литературной среде. В 1900-е годы его охотно приглашали вести критические отделы в различных газетах («Сын Отечества», «Товарищ», «Наши дни»), где Горнфельд выступал со статьями и рецензиями о русских и зарубежных писателях.

В. Г. Короленко назвал Горнфельда основоположником «русско-богатенской критики», а его обширная литературно-критическая продукция пользовалась успехом даже в противоборствующих литературных лагерях. Называя себя «разумным индивидуалистом», Горнфельд понимал, что наследство 1860-х годов требует серьезной «модификации», методология современной критики – несомненного обновления, а новые течения в отечественной литературе – пристального внимания. Однако он был чужд «антиобщественному индивидуализму», «антиисторично» и «бестактно» порывавшему с так называемым прошлым. Горнфельд видел в «ходовой эстетике», как радикально-демократической, так и в модернистской, «беспросветный дилентантизм», а потому постоянно призывал к «научности», к «восхождению к первоисточникам», опоре на «долгий и тяжелый труд», связанный с установлением и оценками фактов. Он искренне полагал, что современная критика требует живого, а не искусственно сплоченного слияния исторической, психологической, «руководящей» и эстетической критик.

Опираясь на идеи А. А. Потебни, Горнфельд рассматривал художественное творчество как субъективное стремление литератора выразить в слове не только мир разнообразных явлений жизни, но и свое собственное душевное состояние. Каждое жизненное явление и эмоциональное проявление писателя неисчерпаемы по своей глубине и сложности. Вот почему художественный образ способен выразить их, по Горнфельду, лишь условно. Ведь каждое произведение являет собой более или менее емкий и многозначный символ, способный в процессе художественного восприятия постоянно наполняться новым

208
психологическим содержанием. И зарождение, и восприятие словесно-художественного произведения обусловлены, по мнению критика, прежде всего индивидуальными психологическими особенностями писателя и читателя.

Теоретическое обоснование так называемый «психологический» метод Горнфельда в связи с задачами литературной критики получил в статье «О толковании художественных произведений» (1912). Художественный текст, по мысли Горнфельда, как правило, лишен исторически обусловленной «объективной идеи». В результате, как символ, произведение неизменно допускает множество различных, но при этом абсолютно равноправных толкований. Значение же каждого литературно-критического истолкования определяется, по Горнфельду, не степенью его объективной верности, а прежде всего яркостью и содержательностью субъективного толкования критика, способного по-новому интерпретировать текст, глубже помочь читателю понять содержание символа, созданного художником слова, обогатить его новыми психологическими штрихами и оттенками. Задача «истинного критика» – «критика-углубителя» – воспитывать читателя, направлять его не столько к «общественному», сколько к «личному» усовершенствованию.

Позже Горнфельд стал называть свой литературно-критический метод «историческим», т. е. учитывающим не только динамику, но и диалектику литературного процесса. Так, он выделял положительное зерно и в «реакции» 1880-х, и в «смуте» 1890-х, и в «распаде» 1900-х годов. При повышенном внимании к форме художественного произведения Горнфельд публично избегал «оголтелых эстетов», сожалел о забвении требования идейности и ставил вопрос о художественной чести и искренности писателя. При огромном уважении к личности и ее естественным культурным потребностям и запросам, он постоянно напоминал о долге художника перед своим народом и отечеством.

«До последних своих дней, – вспоминал А. Р. Палей, – Горнфельд активно работал в советской печати, помещал в газетах и журналах критические и литературоведческие статьи; выпустил ряд книг. Широкое и разностороннее образование, прекрасное знание иностранных языков позволяли ему исследовать творчество не только русских, но и иностранных писателей»¹.

Палей А. Встречи на длинном пути: Воспоминания. М., 1990. С. 26.
14 – 2386 209
* * *

Одной из характерных примет 1900–1910-х годов было то, что рядом с профессиональными литературными критиками, связанными с научной, академической средой, с публицистикой разных партий, появляется особый тип критика-фельетониста, активно печатавшегося на страницах массовых иллюстрированных журналов и многотиражных газет. Критики-фельетонисты работали с сознательным учетом «злобы дня» и интересов широкой читательской публики. Они сочиняли свои статьи в свободной, хлесткой и остроумной манере, часто прибегали к неожиданным парадоксам, вели, как правило, внешне эффектную полемику с общепринятыми воззрениями и устоявшимися в обществе взглядами. Эти критики не могли вызывать всеобщего одобрения, а среди ведущих русских писателей даже не пользовались уважением. Так, Блок называл такую критику «беспочвенной» и указывал на отсутствие у ее представителей глубоких эстетических и общественных убеждений. Тем не менее среди читателей она всегда пользовалась успехом, к ее мнению часто прислушивались, по ее откликам судили о достоинствах и недостатках новых произведений.

Наибольшей популярностью у читательской публики пользовался в 1900-е годы Александр Алексеевич Измайлов (1873–1921). В печати он выступал и в качестве беллетриста, поэта, пародиста. Его перу принадлежат остроумные пародии на многих писателей начала XX в., представлявших и модернистские круги, и реалистическое направление. Постоянно сотрудничая в газетах «Биржевые ведомости» и «Русское слово», он выпустил несколько сборников беллетризованных «литературных портретов» и критических статей. Наиболее примечательные среди них – «На переломе» (1908), «Помрачение божков и новые кумиры» (1910), «Литературный Олимп» (1911), «Пестрые знамена» (1913). Критик опубликовал также монографию об А.П.Чехове (1916), содержащую ценный свод биографических и историко-литературных материалов. В последние годы жизни Измайлов интенсивно и плодотворно занимался изучением жизни и творчества Н.С. Лескова.

Неоспоримым достоинством Измайлова-критика было доскональное знание современной словесности, стремление понять и объяснить историческое и эстетическое значение литературы, мастерство в изображении характерных примет личности и творческих особенностей писателей.

Сам Измайлов метко определил жанр своих литературно-критических выступлений как «беллетристический репортаж». Наиболее характерен в этом смысле для критика сборник «Литературный Олимп»,

210
где перед читателем возникает целая галерея современных ему авторов – от Л. Толстого до Ф. Сологуба. Оценку их произведений он ненавязчиво перемежает рассказами о личных встречах с ними, знакомит с их бытом, с мельчайшими подробностями биографии и интимной жизни. К манере «беллетристического репортажа» близки и другие книги Измайлова. В предисловии к сборнику «Помрачение божков и новые кумиры» он жалуется на то, что в последнее десятилетие «русская жизнь летела с причудливостью и быстротою картин кинематографа». При такой порывистости и «беглости» литературных явлений, утверждает критик, только «газетный лист» мог отразить эти явления «без опоздания». Задачу же критика Измайлов видел не столько в том, чтобы исторически осмыслить сменяющие друг друга литературные явления, «определить их подлинную стоимость», сколько в том, чтобы запечатлеть для читателя «самый характер исторической борьбы», познакомить его в яркой, образной, выразительной форме с литературной «злобой» дня.

Измайлов горячо отстаивал литературную и политическую беспартийность, убежденно доказывал полную независимость литературы и литературной критики от политики. Наряду с другими критиками, он констатировал устаревание «публицистики Добролюбова», выступал против безраздельного господства реализма, упрекал М. Горького за увлечение «тенденциозно-политической беллетристикой». Измайлов считал равноправными «два диаметрально противоположных угла писательского зрения» – требование реализма и «взгляд, открывающий безразмерный простор всем полетам фантазии». Будущее искусства критик видел в примирении реализма и модернизма и вместе с критиками-символистами отводил целую область в литературе изображению «неясных душевных движений», «мистики», «красоты загадочного».

Большую известность в широких читательских кругах в 1900-е годы приобрела литературно-критическая деятельность беллетриста, поэта, историка литературы, лингвиста, переводчика Корнея Ивановича Чуковского (1882–1969). С 1901 г. Чуковский начал выступать (главным образом со статьями о художественных выставках и о новых книгах) в газете «Одесские новости». Спустя два года он был послан в качестве корреспондента газеты в Лондон. В Англии он пробыл полтора года, целые дни проводя в Британском музее, с увлечением читал классиков английской литературы и философской мысли, публиковал статьи и рецензии об их трудах.

С 1904 г. Чуковский сотрудничал в журнале «Весы», а потом
и в других периодических изданиях как литературный критик. Статьи
его печатались в «Речи», «Русском слове», «Свободе и жизни», «Рус-
и* 211
ской мысли», «Ниве», в других газетах и журналах. В 1908 г. его литературно-критические выступления были впервые собраны в книге «От Чехова до наших дней», выдержавшей за два года три издания. Впоследствии были изданы другие его работы: «Леонид Андреев большой и маленький» (1908), «Нат Пинкертон и современная литература» (1910), «Критические рассказы» (1911), «Лица и маски» (1914), «Книга о современных писателях» (1914). Столь же интенсивной была литературно-критическая деятельность Чуковского и в первой половине 1920-х годов. В своих книгах, газетных и журнальных статьях, в печатавшихся с 1907 по 1911 г. ежегодных «Обзорах литературы» Чуковский анализировал творчество современных писателей. Его литературно-критические труды посвящены А.П. Чехову, Л.Н.Толстому, И. А. Бунину, А. И. Куприну, В. Г. Короленко, К. Д. Бальмонту, Ф. Сологубу, М. П. Арцыбашеву, И. Ф. Анненскому, М. Горькому, С. Н. Сер-гееву-Ценскому, Б.К.Зайцеву, Л.Н.Андрееву, Д.С. Мережковскому, 3. Н. Гиппиус, В. Я. Брюсову, А. М. Ремизову, В. В. Розанову, А. Н. Толстому, А.А.Ахматовой, В.В.Маяковскому, А.А.Блоку. По сути ни одно крупное явление русской изящной словесности конца XIX – начала XX в. он не оставил без отклика.

Свое эстетическое кредо Чуковский сформулировал таким образом: литературно-художественная критика всегда стремится к универсальности, но ее научные выкладки должны претворяться в разнообразные эмоции. По Чуковскому, критике необходимо одновременно сочетать в себе научность с эстетическим, философским, публицистическим пафосом. В лучших статьях Чуковского обнаруживается соответствие провозглашенным им принципам: соединение научности с эмоциональностью, достоверности собранных наблюдений с художественным обобщением. Ключевые литературно-критические характеристики Чуковского пестрят «гастрономическими» метафорами: у Блока – «художнический аппетит», Чехов – великан с «мускулатурой гиганта» и с «жадностью нестерпимого голода». У Некрасова, хотя его хандре критик посвятил немало страниц, «изумительный аппетит к бытию». А для Короленко даже в детстве «всякое отстаивание попранных прав было слаще пряников и леденцов». Если же писатель пытается как-то завуалировать свое гурманство, то Чуковский подчеркивает: М. Горький «не хуже Толстого <...> скрывает в себе это гурманское отношение к жизни, как к чему-то вкусному, забавному, и пробует затушевать свой аппетит к бытию». Да и Л. Толстой все, чем мы восхищаемся, «высосал своими жадными глазами», а чтобы написать «Войну и мир», «с какою страшной жадностью нужно было набрасываться на жизнь, хватать все окружающее глазами и ушами».

212
Молодой критик приобрел шумную, а порою и скандальную популярность. Современники называли Чуковского «Пинкертоном русской литературы», «критиком-карикатуристом», «критиком атакующего стиля», «фейерверком». Одна из ранних статей Чуковского называлась «Спасите детей». Исследуя тогдашнее массовое чтение, в статьях о Л.А.Чарской и А.А.Вербицкой, невероятно популярных в начале века, он рассеивал массовое затмение юных умов. В статье «Нат Пинкертон» Чуковский, единственный из критиков (чем заслужил признание самого Л.Толстого), восстал против «массового стадного вкуса» тогдашнего кинематографа и коммерческой литературы. В старости, перечитав эту статью, он заметил, что в тяготении мирового мещанства к пролитой крови и «револьверным сюжетам» в сущности таились вопиющие предпосылки фашизма. И еще раньше в статье о Короленко молодой Чуковский ужасался тому, что «казнь теперь не катастрофа» (речь шла о подавлении революции 1905 г.), а настоящая фабрика трупов, массовое «производство удавленников». Это было сказано задолго до страшных «фабрик смерти» XX в.

Статьи Чуковского были рассчитаны на чтение вслух. Это в большой степени определяло их композицию и стилистические особенности. Критик никогда не пренебрегал распространенными в начале века публичными лекциями, которые звучали в самых разных интеллектуально подготовленных аудиториях. Свои статьи-лекции он читал не только в Петербурге, но и успешно «гастролировал» с ними в других городах России.

В 1900–10-х годах Чуковский выступал в печати не только как критик, но и как публицист. После первой русской революции, осенью 1906 г., Чуковский поместил в газете «Свобода и жизнь» анкету под названием «Революция и литература». Редакция газеты опубликовала множество противоречивых ответов на эту анкету. Вот некоторые из них. А. П. Каменский: «Революция есть бешенство человека, над которым издевались тысячу лет. Художник должен быть выше бешенства». А. В. Луначарский: «Настежь окна, художник, не пропусти своего счастья!» В.Я.Брюсов: «Писатели разделяются на талантливых и бездарных. Первые заслуживают внимания, вторые – нет. Талант писателя ни в каком отношении к его политическим убеждениям не стоит». М. Н. Альбов: «Литература не может делать революцию, как и революция не может делать литературу, а тем паче быть в услужении одна у другой». Сам Чуковский в ответе на эту анкету утверждал, что литература подчиняется своим законам, которые не считаются с кодексом какого-либо правительства. Полемика, развернутая на страницах «Свободы и жизни», оказалась слишком злободневной, и газета вскоре была закрыта. Наряду с литературно-критической деятельностью

213
Чуковский активно занимался историко-литературной работой, на которую окончательно переключился после революции, понимая невозможность создания свободных от политики статей, неизбежно затрагивавших животрепещущие проблемы.

Популяризатором идеалистических идей в философии и эстетике в начале XX в. выступил еще один плодовитый критик Николай Яковлевич Абрамович (1881–1922), известный также как беллетрист, поэт-переводчик и публицист. Он активно сотрудничал в журналах «Жизнь», «Журнале для всех», «Ежемесячных сочинениях», газетах «Русская правда» и «Новости дня», в 1910–1911 гг. регулярно помещал обзоры современной литературы в газете «Студенческая жизнь». Воззрения Абрамовича складывались, по его собственным словам, в сопротивлении «страшному ощущению удушья» в общественной и духовной атмосфере России 1890-х годов, под влиянием культурной традиции Западной Европы. Так, в проблематике и тематике его критических статей заметно пристрастие к идеям Т. Карлей-ля, Ф. Ницше, А. Бергсона. В середине 1900-х годов Абрамович стремился к сближению с символистами, которые, однако, воспринимали его лишь как выразителя «массовидного» декадентства, «жалкого подражателя». В статьях второй половины 1900-х годов, которые печатались в столичной периодике, Абрамович сформулировал основные понятия своего литературно-критического творчества: «стихийность», под которой он подразумевал «чувство непосредственной действительности», и «рисунок» – совокупность приемов письма. Эти выступления были собраны в книгах: «В осенних садах. Литература сегодняшнего дня» (1909) и «Литературно-критические очерки» (кн.1 – «Творчество и жизнь», 1909; кн.2 – «Художники и мыслители», 1911, вышла в 1910 г.).

Интересными в творчестве Абрамовича представляются разборы «рисунков» письма у Л. Андреева, Арцыбашева, Куприна, Мережковского, Сологуба. Точно улавливая своеобразие «рисунка», а если речь шла о писателе, родственном ему, как, например, Арцыбашев, то и тонко интерпретируя «рисунок», Абрамович, однако, не проявлял достаточной глубины, сталкиваясь с далекой от него духовной проблематикой или сложной эволюцией письма. Критик порой оказывался намного сильнее и прозорливее в разборе отдельного литературного произведения, чем в истолковании целостного писательского пути. Присущее Абрамовичу ощущение катастрофического развития России, усилившееся с началом первой мировой войны, отразилось в резкой форме его памфлетов. В книге ««Русское слово», «Новое время» и соблазненные младенцы» (1916) он писал о деморализации литературы и общества под тлетворным влиянием больших многотиражных газет. 214
В книге с весьма красноречивым заглавием «Улица современной литературы» (1916) Абрамович сожалел о читателе, который «понял теперь <...> что морально подчиниться некому <...> вокруг пусто, голо и свободно».

К литературной улице, наряду с представителями беспринципного «журнализма», Абрамович относил футуристов и «эстетов» постсимволистской формации, которые олицетворяли для него плачевный итог истории русского модернизма. В книге «Подполье русского интеллигентства» (1917) он констатировал, что снова «сквозь обличие российского Уайльда проглянул вечный Передонов» (Передо-нов – главный персонаж романа Ф.Сологуба «Мелкий бес»). Лишь Сологуб, Блок и особенно Бунин, сумевшие, на взгляд Абрамовича, связать опыт двух последних десятилетий с традицией русской литературной классики, представлялись ему стоящими на уровне духовных задач России в канун 1917 г. Свидетельством развивающейся душевной болезни, от которой он скончался, стали последние работы Абрамовича: «Религия земли и духа» (1918) и особенно «Современная лирика. Клюев. Кусиков. Ивнев. Шершневич» (1921), где налицо экстатический тон, частые самоповторы, очевидная смысловая невнятица.