Литературный язык петровской эпохи План
 Скачать 0.91 Mb.
|
|
7. 2. Значение деятельности А.П. Сумарокова в истории русского литературного языка Еще с момента публикации работ Ломоносова учение о трех стилях было принято не всеми. Одним из первых оппонентов Ломоносова выступил А.П. Сумароков. Он критиковал ломоносовские произведения, считал их стиль высокопарным, трудным для понимания. Он решительно выступал против насыщения языка художественной литературы книжными элементами. Отстаивая простору и естественность языка, он отвергал напыщенность, усложненность, надутость слога. Сумароков был классицистом, он разделял философскую основу эстетики этого литературного направления – рационализм. Сумароков боролся за чистоту русского языка. В основе его взглядов лежало требование простоты, естественности, ясности слога. Восстановление в качестве литературной нормы церковнославянского языка было абсолютно неприемлемо для Сумарокова, ориентировавшегося на язык дворянской интеллигенции, на «общее» в его понимании употребление. Сумароков боролся с засилием высокого стиля, архаически-книжных (чаще всего церковнославянского происхождения) слов. Он объявляет войну высокому слогу с его ориентацией на церковнославянские языковые формы. Условная возвышенность речи, архаизированный язык, оторванный от языка повседневного, понятного и общепринятого, не могут, с точки зрения Сумарокова, быть приняты писателем. Борясь со славянщиной в языке, он выступает и против духовных риторов. Сложность, запутанность, предельная книжность и архаичность слога духовных сочинений для него неприемлемы. Сумароков, выступая за ясность и естественность речи даже в духовных сочинениях, положительно оценивал проповеди Ф. Прокоповича. Сумароков выступал против попыток некоторых писателей искусственно архаизировать язык созданием неологизмов по аналогии со сложными словами, распространенными в языке религиозно-поучительной литературы. Борясь за рациональную ясность и простоту литературного слога, Сумароков полемизировал с Ломоносовым и Тредиаковским в письмах, статьях, эпиграммах, литературных пародиях. Сумароков считал, что Ломоносов и Тредиаковский предлагают слишком ригористическую нормализацию, которая не оставляет места для собственного эстетического суждения писателя. Стилистический выбор должен, на его взгляд, определяться не формальными параметрами избираемого элемента (например, его русским или славянским происхождением), а авторским вкусом, оценивающим уместность данного элемента в данном контексте. Автор трагедии должен быть более свободен в выборе языковых средств и ученые выкладки нормализаторов не могут доминировать над его ощущением уместности или неуместности отдельных выражений. У Сумарокова – принципиальное стремление к разнообразию, нежелание ограничивать тот языковой материал, которым располагал русский литературный язык. Нормализаторская деятельность академических филологов у Сумарокова выступает как бессмысленное педантство, противоположное деятельности подлинного литератора. Он резко критиковал поэтику ломоносовского высокого слога, в частности од, с их метафоричностью, украшенностью, словесным «изобилием». Он писал т.н. вздорные оды, в которых пародировал условно-книжные, усложненные фразы и обороты ломоносовских од. Резко критиковал он и канцелярский, приказный стиль, выступал против «подьяческого» слога, который стал слишком специализированным, стал языком штампов, ограниченных в своем употреблении. Канцелярский язык был далек от языка народа, он включал множество архаических слов и оборотов и других примет, не свойственных живому языку. В нем культивировались запутанные и громоздкие синтаксические конструкции. Сумароков стремился отойти от архаически-книжного слога и свободнее вовлекать в словесную ткань различных стилей разговорно-просторечную струю. У Сумарокова значительно больше, чем у Ломоносова, разговорно-просторечных слов в его трагедиях (например, трагедия «Дмитрий Самозванец», 1771). Свободнее, чем многие его предшественники, употребляет Сумароков разговорно-просторечные формы и в своих сатирах: # отрава, вздор болтать, безмозглый, плюю, жрет, скотина, детина, грызутся как собаки, рыло, промотал. Часто Сумароков умелым включением разностильных синонимических форм, одна из которых просторечная, достигает сатирического эффекта. Богат язык сатир Сумарокова народно-разговорными фразеологизмами: # сквозь землю провалиться, рубашка ближе к телу, мала пред рублем полушка, бреги на черный день, брань на вороте не виснет. Часто встречаются неполные, обобщенно-личные и инфинитивные предложения. Но особенно ярок, просторечно выразителен, а зачастую грубоват и фамильярен слог басен (притч) Сумарокова. Они создавались сознательно низким слогом. Сумароков вводит в них вульгаризмы, пословицы, поговорки, разговорно-просторечные слова и фразеологизмы: # стал он по миру таскаться; мы дур и дураков не сеем; жена ему дала туза; напилась, как стерва; визжит мужик. Последовательная ориентация на демократизацию слога у Сумарокова проявлялась и в морфологии и в синтаксисе, для которых характерны следующие черты:
Басни и эпиграммы Сумарокова были широко распространены в виде лубочных народных картинок. Широко используется просторечие и в комедиях Сумарокова. Оно выступает в качестве средства речевой характеристики персонажей. Излюбленная мишень для сатиры Сумарокова – щеголи и щеголихи с их французско-русским жаргоном. Очень ярки и выразительны речевые портреты мелкопоместных дворян. Из-за низкого культурного уровня, образования в пределах народно-лубочной литературы их язык ничем не отличался от речевой манеры крепостных и дворовых, для которой характерны простонародность словарного состава, просторечно-диалектное произношение, насыщенность пословицами и поговорками (например, комедия «Рогоносец по воображению»). Сумароков был также автором песен, стилизованных в духе устного народного творчества. Они близки к народным песням не только композицией, припевами, но и лексическим составом и системой тропов. Но Сумароков оставался в рамках трех стилей, он не избегал высокого стиля. Ему не удалось преобразовать литературный язык. 7. 3. Отражение процессов дальнейшей демократизации литературного языка и разрушение трех стилей в основных жанрово-стилистических разновидностях литературы 7. 3. 1. Художественная литература Художественная литература отходит от церковнославянской речевой культуры. Для ее развития характерны две тенденции: (1) ориентация на западноевропейскую, прежде всего, французскую литературу; (2) создание собственного языка, вбирающего элементы живой народной речи. Появляются социально-речевые варианты литературного языка: профессиональные, территориальные. В конце XVIII в. происходит смена господствующего литературного метода – вытеснение классицизма и зарождение сентиментализма. Но творчество ряда крупных писателей того времени – Новикова, Фонвизина, Державина, Радищева, Крылова – не укладывается ни в рамки классицизма, ни в рамки сентиментализма. В творчестве этих писателей происходит становление русского просветительского реализма. 7. 3. 1. 1. Поэзия. Язык произведений Г.Р. Державина В одах Державина намечаются изменения литературно-языковой традиции высокого стиля. Далеко не все оды Державина по языковым и стилевым чертам соответствуют понятию «высокий слог». Державин использовал в высокой поэзии языковые формы низкого стиля. Поэзия Державина, по словам В.Г. Белинского, «была первым шагом к переходу вообще русской поэзии от риторики к жизни…» Поэзия Державина претерпевает эволюцию. В 1780-е гг. в его творчестве наметился переход от старой классицистической схемы к принципам реализма. Типичные оды Державина резко отличаются от ломоносовских. Языковые «новшества» Державина принято называть «опрощением» или «снижением» высокого стиля. К этим новшествам можно отнести следующие черты:
В произведениях Державина наблюдается тенденция к соединению высокой лексики (старославянской по преимуществу) с русским бытовым просторечием. В некоторых фрагментах Державин специально противопоставляет высокое слово старославянского происхождения низкому русскому, просторечному слову. Например, в одах «Фелица», «Привратнику» он сочетает высокую архаику, типичную одическую лексику и фразеологию с бытовым просторечием. Употребляются у Державина и лексические диалектизмы: # жолна («дятел»), колпица («аист»), клохтать, колюха («лихорадка»), коты («арестантская обувь»), трык («модник, ветреник»), шинок. Употребляет Державин и фольклорные слова и выражения: # красавица-девица, младая царевна, младая девица, удалой гребец. Употребление высоких слов и выражений связано у Державина с риторическими местами в оде; там, где риторика заканчивается и описывается обиходная жизнь, употребляются диалектные и просторечные слова. В одическую речь врывается вместе с описаниями реальной жизни и быта, политических событий простой, бытовой язык помещика и сановника Гаврилы Романовича Державина. И это все сочетается в одном одическом тексте. Такое построение текста – это не нарушение, а разрушение норм высокого слога. Отличительной чертой произведений Державина является юмор. Он создается в соединении архаической лексики с бытовым русским просторечием его времени (# ода «На счастье»). Художественный прием соединения несоединимого – это творческая манера Державина, его кредо. В одах Державина параллельно сосуществуют несколько тематических зарисовок, но в каждой отдельно взятой теме выдерживается какой-то один стиль. Таким образом, высокое и низкое не сливаются еще у Державина в один тематический мотив, но лишь соединяются в пределах одного и того же произведения, что вовсе не соответствует теории трех стилей, предписывающей сохранять один тот или иной стиль ломоносовской системы на протяжении всего произведения. Демократизация литературного языка проявлялась и у других поэтов, которые вводили в свои произведения лексику со сниженной окрашенностью (оды В.П. Петрова, героические поэмы М.М. Хераскова, ироикомическая поэма В.И. Майкова «Елисей, или Раздраженный Вакх», шутливая поэма И.Ф. Богдановича «Душенька», басни И.И. Хемницера). 7. 3. 1. 2. Художественная проза Нарушение требований теории трех стилей и становление единых норм национального литературного языка отчетливо проявлялось в языке прозаической литературы, которая все более дифференцировалась по функционально-стилевым принципам как художественная, научная литература, политическая и журнальная публицистика. Нарушение требований теории трех стилей было особенно характерно для прозаических произведений: повестей, романов, как переводных, так и оригинальных. Например, роман Ф.А. Эмина «Письма Эрнеста и Доравры», роман М.Д. Чулкова «Пригожая повариха» (1770), роман А.Е. Измайлова «Евгений, или Пагубные средства дурного воспитания и сообщества» (1799). Роман – это многоплановое, многотемное по содержанию произведение, и ограничить его рамками какого-либо одного стиля было невозможно. И.П. Елагин при переводе романа аббата Прево «Приключения маркиза Г.» пользовался явно архаизированным стилем, но в него, контрастируя с общей стилевой тональностью, врывается живая, разговорная (иногда грубоватая) речь. И здесь же употребляется оборот дательный самостоятельный, большое количество архаизированной книжной лексики. Проза дифференцируется по функционально-стилевому признаку. Происходит обособление жанров, для каждого из которых характерны свои черты. Для языка прозаических произведений характерно широкое внедрение народной речи, соединение книжных языковых средств и просторечия. В романе М.Д. Чулкова «Пригожая повариха» постоянно перемежаются тексты, созданные в рамках среднего и низкого стилей, «приказной слог» соседствует с фрагментами, созданными в духе переводных «слезных комедий», а иногда в духе переводных повестей петровского времени. В основе повествования лежит разговорный язык с богатой и выразительной лексикой и фразеологией, с пословицами и поговорками. Разговорные и грубые просторечные слова и выражения сочетаются с книжно-литературными, пословицы соседствуют с галантными перифразами, основанными на использовании образов античной мифологии. Присутствуют описания быта и нравов той эпохи. Направление грубо-натуралистического изображения бытовой жизни, привлечения просторечных и диалектных слов было продолжено в конце XIX в. в языке художественных произведений Н.Г. Помяловского, Ф.М. Решетникова. Ломка схемы трех стилей, становление общенациональных норм литературного выражения отчетливо проявилось и в других художественных жанрах, особенно в мемуарной литературе. Автор мемуаров «Жизнь и приключения Андрея Болотова» широко пользуется бытовой, живой речью. 7. 3. 1. 3. Драматургия В драматургии соседствуют книжные и разговорные элементы, просторечие и диалектизмы. К концу XVIII в. в литературе сложилась прочная традиция наполнять речь крестьян диалектизмами не только лексическими, но и фонетическими. В комической опере Николева «Розана и Любим» лесник употребляет такие слова, как ощо, хвамилья. Драматург В.И. Лукин в своем стремлении к реалистическому отображению жизни дворян-крепостников и крестьян использовал в речи персонажей комедии «Щепетильник» (1765), «Мот, любовью исправленный» простую разговорную речь и диалектные слова и выражения. При изображении речи крестьян используются цоканье, оканье, постпозитивные частицы, происходит пестрое смешение диалектных черт, несоединимых в реальной жизни. Персонажи комедии «Щепетильник» «работники» Мирон и Василий используют такие слова, как чуфарился, смямкали, ницаво, хранцузские. Язык комедий Д.И. Фонвизина «Бригадир» и «Недоросль» явно свидетельствует, что теория трех стилей не может удовлетворять поискам народной основы русского литературного языка. Комедийные произведения Фонвизина написаны не в духе комедий XVIII в. В них более широкой волной вливаются русское просторечие и фамильярная лексика. Отрицательные персонажи, например Простакова, используют в своей речи грубую бранную лексику: # скот, воровская харя, болван, каналья. Положительные персонажи (Софья, Милон, Правдин, Стародум) говорят литературным языком своего времени. В комедии «Бригадир» Фонвизин высмеивает галломанию дворян, выведя образ галломана Иванушки, сына Бригадира, в резко сатирических тонах. Французская лексика, которой переполнена речь Иванушки и Советницы, выступает в качестве средства осмеяния этих персонажей. В их репликах встречаются такие галлицизмы, как индиферан – «безразличен», комплезан – «снисходительный», менажировать – «щадить», резонеман – «рассуждение» и т.п. Советница говорит: «А ежели я вас, мосье, попрошу теперь, чтобы вы о своем вояже что-нибудь поговорили, согласитесь ли вы меня контантировать?» Их речь становится непонятной для окружающих, на этой почве возникают комические положения. Бригадир приходит в ярость от французских речей сына, мать просит Ивана: «Иванушка, друг мой, или ты выучи меня по-французскому, или сам разучись. Я вижу, что мне никак нельзя ни слушать тебя, ни самой говорить». В речь персонажей обильно вводятся вульгаризмы: «черт ли видит то, что скрыто», «черт меня возьми». Софья называет Иванушку дураком, Бригадир называет сына дураком, дурачиною, дуралеем, уродом, щенком, ослом, болваном. Народная пословица «Ври, дурак, что хочешь, со вранья пошлин не берут» также приобретает обличительную функцию. Для речи Советника – ханжи и бывшего судьи – характерно пристрастие к церковнославянизмам (паче, ангел, очи), к судебной лексике и канцеляризмам (истец, ответчик, уложение, челобитчик). Сцена любовного объяснения Советника с Бригадиршей создана с широким использованием церковнославянизмов (пощение, моление, иже, сей, избавиться вечные муки; несть греха, иже не может быть очищен покаянием). Этот языковой материал служит прекрасным средством разоблачения внешней набожности Советника. Военная служба наложила неизгладимый отпечаток и на речь Бригадира. Он ничего не читает, кроме «устава», может спорить лишь о том, что касается «экзерциции» и «баталии», поэтому он не может найти необходимых слов для любовного объяснения и использует в этих целях военную лексику. Бригадир признается Советнице: «Глаза твои мне страшнее всех пуль, ядер и картечей. Один первый их выстрел прострелил уже навылет мое сердце». Он называет себя «военнопленным», «храбрым генералом», «полководцем», а Советницу – «фортецией». Комический эффект достигается благодаря употреблению слов по принципу смыслового несоответствия. Образ бригадирши Акулины Тимофеевны также раскрывается через ее речь, в которую после долгой жизни с Бригадиром частично проникла военная лексика (рядовой, поход, полк, рота). Обильно представлено в ее репликах просторечие. Простота и задушевность речи Бригадирши достигается употреблением слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами (батюшка, матушка, Иванушка, глазки). В комедии «Бригадир» Фонвизин широко использовал богатства общенародного языка: разговорная лексика (# анбар, сухари, сосед, свекровь, сватья, зятюшка), устойчивые фразеологические сочетания (# честная компания, пошла по миру, спустя рукава живем), просторечие (# куды, рассерчает), пословицы и поговорки (# в добрый час молвить, в худой промолчать; в чужой руке ломоть больше кажется). В комедии «Недоросль» также предпринята попытка дифференцировать язык действующих лиц. Скотинин все время говорит о своей любви к свиньям, Простакова целыми днями бранится, дворовых она называет «скот», «вор», «воровская харя», «ведьма», «собачья дочь». Просторечная грубая лексика обильно наполняет реплики Простаковой, характеризующие ее отношение к брату, к мужу. Мужа она называет «рохля», «урод»; вступив в драку с братом, она кричит: «Дай мне до рожи, до рожи». Резко меняется речь Простаковой при общении с сыном и Стародумом. В речи, обращенной к сыну, она широко пользуется словами с уменьшительно-ласкательными суффиксами: Митрофанушка, душенька, сынок. В разговоре со Стародумом речь Простаковой становится заискивающей и льстивой. Обращения ее к Стародуму сопровождаются эмоциональными эпитетами: гость бесценный, отец родной. Если раньше Простакова называла Софью «девчонкой», то с приездом Стародума – «Софьюшкой», «сердечным другом». В сцене, где Простакова молит Правдина и Стародума о пощаде, бранная лексика употребляется ею для самохарактеристики: «Ах, я дура бессчетная…». В речи Простаковой встречаются пословицы и поговорки. Для сатирического изображения образа Митрофанушки Фонвизин использует бранную лексику. Он груб с родителями, с учителями, с Еремеевной, которую он называет «старой хрычовкой», а Цыфиркина – «гарнизонной крысой». Речь Милона и Правдина наполнена галлицизмами, кроме того, в речи Милона – патриотически настроенного офицера – используется военная лексика, а в речи Правдина такие высокие слова, как истина, достоинство, государство. В речи Стародума наряду с элементами живого разговорного языка (# я чаю; все объезжают крюком) много высокой старославянской лексики. Стародум использует публицистическую лексику (# государь, престол, отечество, человечество, рабство, благонравие, достоинство). Он часто выражает свои суждения по вопросам политики, морали в форме афоризмов. Речь бывшего семинариста Кутейкина наполнена архаическими формами слов (архаические падежные окончания существительных, старые глагольные формы: зван был и приидох), церковнославянскими оборотами из богослужебных книг (# выя, персты, притча во языцех). В речи Кутейкина церковнославянизмы тесно переплетены с бытовой разговорной лексикой. Речь отставного сержанта Цыфиркина изобилует военной лексикой и широко известной математической терминологией. Для его речи характерна юмористическая окраска. В речи немца Вральмана, бывшего кучера, подчеркивается немецкий акцент, нарушение фонетических и грамматических законов русского языка. В его репликах встречаются привычные слова кучера: конь, лошадки, карета, козлы, узда. Фонвизин использует «говорящие» фамилии и имена: Простаков, Скотинин, Митрофан («подобный матери»), Софья («мудрость»), Правдин, Стародум, Милон. В репликах мамки Еремеевны многие черты связаны с языком устного народного творчества: в них присутствует немало идиоматических оборотов (# дым столбом, нелегкая меня не приберет), слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами (# головушка, матушка), повторов (# очнется, мой батюшка, очнется). Еремеевна и Тришка пользуются диалектной лексикой и некоторыми диалектными грамматическими формами. В сцене драки Скотинина с Митрофаном Еремеевна кричит: «У меня и свои зацепы востры». В репликах Тришки и Еремеевны встречаются постпозитивный член, местоимение «те» вместо «тебе». Еремеевна кричит Скотинину: «Я те бельмы-то повыцарапаю». В сцене примерки кафтана Тришка говорит барыне: «…Да первоет портной, может быть, шил хуже и моего». Фонвизин в «Недоросле» в известной мере преодолевает сложившуюся традицию использования диалектизмов. Во-первых, он отказался от введения в языковую ткань комедии резких фонетических диалектизмов, во-вторых, ограничил употребление диалектной лексики, в-третьих, отобрал из нее лишь те явления, которые не несли на себе печати чрезмерного обособления от литературного языка. В зрелом творчестве Фонвизин совершенно отказался от воспроизведения резких фонетических диалектизмов. Но дифференциация речи действующих лиц у Фонвизина подана однопланово. Например, в речи учителей Митрофанушки не показано, как меняется стиль речи (манера) в зависимости от того, с кем общается персонаж, как он реагирует на речь собеседника. Языковая классификация действующих лиц представлена, а стилевой характеристики пока нет. Фонвизин ввел в комедию просторечную, бытовую лексику, элементы фольклора, профессионализмы, лишил церковнославянизмы их «высокого» значения, обогатил язык комедии публицистическими элементами. Те же черты характерны и для других драматургических произведений конца XVIII в. (комедии В.В. Капниста «Ябеда», П.А. Плавильщикова «Сиделец», «Бобыль», Я.Б. Княжнина «Хвастун», «Чудаки», П.А. Кропотова «Фомушка, бабушкин внучек»). Герои комедии Плавильщикова «Сиделец» пользуются приказно-канцелярской терминологией, элементами церковной речи, купеческой профессионально-торговой терминологией, литературными, книжными формами витиеватого изложения своих мыслей, искаженными иноязычными словами – и все это на ярком фоне бытового разговорно-просторечного стиля. Широко употребляется просторечие и в комических операх из крестьянской жизни: «Анюта» М.И. Попова (1772), «Мельник – колдун, обманщик и сват» А.А. Аблесимова (1779), «Санкт-Петербургский Гостиный двор» М.М. Матинского (1782). Для этих произведений характерна дифференциация речи персонажей. Можно выделить следующие речевые пласты:
Изображение реальной действительности в драматургии конца XVIII в. наталкивалось на стилевые ограничения. По-прежнему сохранялось разделение персонажей на положительных и отрицательных. |