Логика. Учебник. Н. в путь Гегеля к Науке Логике Формирование принципов системности и историзма. Мс Номер страницы следует за содержащимся на ней текстом Книга
 Скачать 1.4 Mb.
|
|
Поэтому первая предпосылка восприятия текста - уяснение того, что именно хотел исследовать Гегель в этом разделе, имея ввиду общий замысел. (Не менее существенно попутно выяснить, какие возможные- по большей части известные и Гегелю - аспекты анализа не входили в кадр феноменологии, намеренно были оставлены за пределами ее сцены) Философ вовсе не намеревался анализировать господство и рабство как действительный социальный феномен, как более или менее определенное историческое явление. Поэтому тот, кто сначала припишет Гегелю свое собственное ожидание, что такая многосторонняя социально-историческая реальность будет, должна быть в рассмотрена, тот будет основательно разочарован. (Отметим, что некоторые критические интерпретации данного произведения на томи строятся) Гегель не стремится, в частности, исследовать экономическую сторону отношений. И не потому, что он не знало ее существовании или отрицал ее важность. В феноменологическом изображении этих отношений как бы трудовая теория стоимости классической политэкономии - что породило целую литературу, основной дискуссионный вопрос которой хорошо выражен названием одной из ранних работ Э. Ю. Соловьева: . Мы не станем сейчас вникать в этот спор. Но считать ли, 164 как думал Г. Лукач, что влияние на Гегеля трудовой теории стоимости было значительным, или полагать, как Э. Соловьев, что ранний Гегель далек от желания следовать экономическим учениями в томи в другом случаях нельзя отрицать знакомства автора с экономической стороной отношений господства и подчинения. Гегель, однако, не ставил себе задачей экономическое рассмотрение проблемы потребностей, труда, отношений господства и подчинения. Вряд ли плодотворно критиковать егоза то, что вон не занимается экономическим анализом. И конечно же, глупо получается, когда Гегель становится виноватым чуть лине в том, что он не сподобился написать. Гегель, естественно, не мог этого сделать, но он ведь вовсе и не стремился превратить главу о господстве и рабстве в некоторый дайджест теории стоимости, в продолжение А. Смита или какого-либо другого экономического произведения. Итак, существенно иметь ввиду, что по замыслу своему не должна была выходить прямо на экономический уровень анализа. Подобное же можно сказать ив отношении конкретно-исторического рассмотрения. Будет разочарован тот, кто станет искать в разделе сколько-нибудь точное изображение рабовладельческого строя, а далее - в подразделе, названном, - достоверное описание соответствующих духовных феноменов античного мира. Но, могут возразить нам, почему же столь тонкий знаток произведений молодого Гегеля, как Г. Лукач, так настойчиво выделял аспекты, а экзистенциалисты А. Кожев и Ж. Ипполит, тоже досконально знавшие текст, заявляли, что Гегель в этом произведении изображает и сущность истории, и даже ход событий на ее отдельных этапах Гегель действительно непросто надеялся на исторические ассоциации, но и намеренно вызывал их в памяти читателя, подобно тому как он сознательно отсылал своего, как он мог надеяться, грамотного современника, читающего его труд, к соответствующим исследованиям экономистов. Однако для нас столь же несомненно другое Гегель намеренно лишает раздело господстве и рабстве (кстати, очень маленький по объему в м томе советского издания он уместился на пяти страницах) всяких конкретно-исторических опознавательных знаков. Это строго соответствовало 165 замыслу - писать не о господстве и рабстве как отношениях людей на особом историческом этапе развития, а о всеобщих, независимых от отдельных исторических эпох структурах, отношениях самосознаний. Подчеркиваем самосознаний, даже не индивидов, обладающих сознанием и самосознанием. Итак, очищение от непосредственного исторического и экономического рассмотрения было продиктовано не второстепенными, а именно принципиальными соображениями - здесь сама сердцевина гегелевского замысла. Общий замысел нуждается в конкретизации применительно к особой проблематике раздела. В отношениях господства и рабства может быть выделено немало различных и весьма важных аспектов, но Гегеля в них непосредственно интересует особая сторона, определяемая исследовательской темой -. Различные взаимодействия, которые возникают между знанием и сознанием, между сознанием и самосознанием, а также между самосознаниями (но все это применительно к проблеме господства и рабства, - таков, и только таков, по замыслу Гегеля, был предмет исследования в, в разделе , в подразделе. Почему и как Гегель вышел на тему самосознания, мы уже видели. Отчасти было видно и то, как и почему анализ вывел Гегеля к проблеме нацеленности одного самосознания на другое - говоря гус- серлевским языком, более или менее оправданно появилась тема. Но сразу же подчеркнем, что Гегель не приводит веских оправданий введения в систему феномена интерсубъективности самосознаний именно в виде такого достаточно специфического гештальта, как господство и рабство. Это проблема, к которой обязательно надо будет вернуться, но уже после того, как мы будем иметь более полное представление о важнейших звеньях системной конструкции Гегеля и поймем, по какому типу они сочленяются в единую цепь. Гегель ввел читателя в новый акт и подготовил к тому, что далее уже не некое единственное, или, лучше сказать, типологически обобщенное всеобщее сознание будет вступать в отношения то с вещью, то с знанием. И теперь эти отношения будут развертываться, но к многомерному действию добавится еще одно измерение - и столь важное для Гегеля, что оно своим светом будет как бы пронизывать все дальнейшие перипетии исследования. Это измерение - отношение сознаний, их как и раньше, оно будет разворачиваться как бы по мановению волшебной, мистифицирующей палочки, которой распоряжается автор. В чем же мистификация Ведь люди, одаренные волей, сознанием, действительно вступают в отношения друг с другом. Нов том-то и дело, что Гегель как бы отделяет от индивидов сознания и самосознания и превращает их в самостоятельные. Соответствует этой мистифицирующей манере и язык произведения 14. На время и краешком Гегель дал появиться на сцене - , в виде ослепительного, - идеалу, с которым чем дальше, тем больше будет соотноситься движение анализа. Ее появление дарует своего рода утешение - перед новым, после тьмы сверхчувственного мира, погружением во мрак. Ибо как бы для того, чтобы последующее дедуцирование из, из и (уже традиционное для немецкой классической философии) действительно стало предпосылкой озарения, Гегель сразу же погружает самосознание, только что проснувшееся к признанию другого, к признанию - погружает его в жуткую тьму, захватившего и сегодняшнее, во тьму отношений господства и рабства. Весьма важно, что опознание, одним сознанием другого сознания и самосознания - а такова общая тема подраздела - с самого начала смоделированы у Гегеля по специфическому, существовавшему длительное время социально-историческому типу отношений индивидов. Перед нами - явный случай, когда развитие системной мысли во многом стихийно прерывается вторжением своеобразной гегелевской исторической оценки, которая и далее будет вдохновлять автора на введение целого ряда 167 звеньев, только по видимости порожденных системой. Но, снова могут возразить нам, чем же это плохо, что в абстрактное системное построение вторгается историзм А делото в том, что это вторжение Гегелем не предусмотрено и, быть может, даже не замечено. Он ведь полагает, что обрисовывает всеобщую структуру феномена, гештальта признания. Каковы противоречия и последствия такого историзма, мы еще увидим. Сознание, увидевшее другое сознание, сравнительно недолго красовалось на сцене в некоем невозмутимом виде. Автор сразу же стал прорисовывать тему. Что значит по Гегелю, что самосознание, что индивид обрел alter ego? Означает это не обретение, а потерю и тревогу 15. Затем тема потери перерастает в мощную мелодию, которая наводит ужас своим спокойным реализмом оказывается, противоположные самосознания 16. А почему именно так Почему обретение другого обязательно оборачивается потерей себя Почему возможно не иначе как через смертельную угрозу другому и себе, а то и через убийство другого или доведения себя самого до смерти Ответ Гегеля: 17. Ратовавший за свободу, утверждаемую благодаря гуманным человеческим отношениям, философ теперь выписывает мрачную ситуацию борьбы са- мосознаний, по его мнению всегда и везде соответствующую индивида индивидом. Авторы некоторых интерпретаций гегелевской феноменологии связывали главу о господстве и рабстве только с рабовладельческим обществом. Но и форма, и суть феноменологического анализа - против такого сужения выражаемого Гегелем почти трагизма. Он вовсе не думает, что уродливый облик нового гештальта - уродливый для гуманистически настроенного, цивилизованного человека - история оставила где-то в прошлом. Гегель здесь вовсе неслучайно удерживает анализ на абстрактно-всеоб168 щем уровне. Философ убежден пока и поскольку действуют, проистекая из глубин самого духа, соответствующие структуры одним индивидом другого, до тех пори постольку сохраняются широко понятые отношения господства и рабства. Гегель с немалыми на то основаниями зафиксировал неразрывную связь объективных предпосылок отношений господства и рабства, с одной стороны, и особой формы духовных процессов, процессов сознания и самосознания - с другой. Нет рабства, если кто-то не утверждает себя в качестве господина и кто-то другой не признает в нем господина, а в себе - раба. Разумеется, отношения господства и рабства к этому не сводятся, да ведь и Гегель не претендует на то, что в сказано все о господстве и рабстве. Непосредственно, в соответствии с замыслом, исследуется лишь взаимодействие самосозна- ний. Самостоятельность и несамостоятельность самосознания - вот первая общая проблема, которая разбирается в разделе о самосознании. Самосознание, верно констатирует Гегель, позволяет человеку обернуться на самого себя, на свое, но этот процесс уже неотделим от, от другого и других самосозна- ний. Сознание для себя мир других. В такой постановке проблемы - немало реальных моментов, которые объясняют плодотворность гегелевского (а потоми гуссерлевского) феноменологического исследования. Социальные отношения людей, конечно, существуют объективно, они складываются по законам, которые не зависят от воли и сознания людей. Нов отношения-то эти вступают существа, одаренные волей, сознанием, самосознанием. Механизмы их действия таковы, что становление и функционирование общественных отношений всегда, в том числе на ранних этапах истории, должны опосредоваться осознанием и самого бытия наличия) и характера общественных связей. Процессы осознания, в свою очередь, весьма многоас- пектны, многообразны, варьируются в зависимости от различных социально-исторических обстоятельств. Но есть в них, видимо, формы осознания, которые постоянно должны приводиться в действие, в том числе и непосредственного актуального осознавания, ибо без них общение индивидов не состоится. Таков, собственно, предмет гегелевского (отчасти и гуссерлевского) исследования интерсубъек- тивных структур сознания, исследования достаточно важного, в истории философии по существу впервые так глубоко и масштабно развернутого именно в. Структуры тут исследуются весьма интересные и тонкие - учтем только, что главное о них сказано Гегелем еще до раздела о господстве и рабстве. Видя другого, сознание в форме самосознания сначала видит в нем себя самого, стремится это свое, снять и самого себя. В первом беспокойстве, метании самосознания между собой и другим верх одерживает самость 18; едва коснувшись другого, самосознание в форме оставило - пока - другое самосознание свободным. На сцене феноменологии, стало быть, уже расположились два самосознания в ближайшей перспективе можно ожидать введения в действие бесконечно многих самосознаний). для каждого из них наполнено уже двойным смыслом. (В русском переводе употреблено носящее уничижительный оттенок русское слово, например 19. Вернее было бы сказать, что имеет двойной смысл) Возврат к себе ив себя таков, что другое самосознание уже нельзя сбросить со счетов, хотя освоение сознанием структуры alter ego только началось и ему еще предстоит длительное и сложное движение. Теперь на сцене два самосознания. Рефлектируя над совершившимся, каким бы ни был еще неполным результат, видим первое сознание, первоначально обретя другое, совершило самостоятельное действование. Почему же действование, если это может быть просто акт некоего усмотрения, духовного созерцания Нельзя, однако, забывать, с чего началось самосознанием другого - оно ведь началось с отношения первого к предмету, с вожделения и его удовлетворения. Гегель во многом верно рисует ситуацию взаимодействия самосознаний как обязательно опосредованного какой-либо предметностью (момент, который счел необходимым учесть и Гуссерль в теории интенциональности). Два - знающие друг о друге самосознания - натолкнулись друг на друга, когда первое самосознание овладело предметом, а второе, вероятно, тоже проделало или захотело проделать подобную же процедуру. Спор вокруг овладения предметом вот-вот возникнет он уже предопределен предшествующим рассмотрением вещной формы реализации деятельности сознания. Для Ге- геля такой ход мысли естествен он соответствует фактами смыслу человеческого действия, почему клеточкой рассмотрения сознания и самосознания, да и всего являющегося духа с самого начала стало именно вещное, предметное действие. Для понимания и точной критики феноменологии Гегеля следует объективно учесть и этот тонкий момент. Особенность гегелевского идеализма состояла вовсе не в том, что автор пытался говорить о каком-то внепредметном сознании напротив, предметность, и именно в форме вещности, стала исходным пунктом, клеточкой рассмотрения самосознающего являющегося духа. Но одновременно были сделаны два допущения. Первое рассмотрение духа как и было связано с противоречивой, даже парадоксальной процедурой духа, его объективизации и превращения в единственный источник всего развития, в демиурга всех миров. Соответственно вырабатывается причудливый язык, объединяющий приемы онтологиза- ции духа, его превращения в суть, субстанцию всего и вся - и одновременной его персонализации, наделения его антропоморфными характеристиками воли, сознания, самосознания. В персонализируются, как бы отделяясь от индивида, сознание и самосознание, причем абсолютная субстанция скорее незримо присутствует, чем сама действует. В дальнейшем Гегель внесет в идеалистическую модель духовного существенные изменения. Наделение же сознания и самосознания некоей самостоятельной способностью - ясно видная в тексте первоначальная тайна последующего гегелевского идеализма. За реальность, однако, здесь принимается объективная по своему характеру, те. глубоко укорененная в структуре духовной деятельности видимость продукты и процессы сознания во многих формах, процессах человеческой деятельности действуют как бы самостоятельно, как бы отдельного сознания, образуют как бы самостоятельный мир духа. Второе Гегель искажает отношения самосознаний, а стало быть, отношения людей. Они предстают у Гегеля как изначально и обязательно опосредованные вещно-отчужденной формой. Таким образом, исток гегелевского идеализма мы усматриваем, как это ни покажется необычным, не в том, что он недооценил предметно-вещную сторону человеческого действия, а в том, что он на первых порах универсализировал ее ведь модель вещного отчуждения, модель вещи, ее как бы переносилась на 171 отношения людей, на структуры сознания, самосознания. Отношение к отчужденной вещи (попытка утвердить свое господство над ней, ас помощью вещи над другим индивидом) стало моделью, которую Гегель делает всеобщей при изображении отношения самосознаний. Структуре, которая возводится во всеобщую для сознания и самосознания клеточку их дальнейшего развертывания, Гегель придает вид такой схемы едва разглядев друг друга, самосознания уже поставлены в непримиримую ситуацию спора вокруг вещи они находятся в неравном отношении к вещи, ergo: один есть господин, другой - раб. Гегель при этом выделяет в процессах самосознания два структурных аспекта 1); 2) каждое сознание видит другое. Действование по отношению к предмету теперь опосредовано, заключает Гегель, отношением самосознаний друг к другу, а именно их взаимным признанием и признанием этого признания Констатация верная и глубокая. Разговор как будто бы идет об отвлеченных структурах сознания, которые ни одному, ни другому гештальту не должны доставлять беспокойства. Гештальт - он уже обсуждался нами ранее, в связи с предшествующими йенскими работами Гегеля, где и был заготовлен впрок - столь же интересен, важен, реален, сколь и, казалось бы, всеобщ. Но структура сознания, добытая на прежних этапах обобщенного феноменологического рассуждения, сразу же облекается плотью антагонизма, плотью вещного фетишизма, через который теперь только и просматриваются человеческие отношения. Факт взаимозависимости, взаимопризнания индивидов немедленно получает у Гегеля особое выражение 21. 172 , - пишет Гегель. Что же, с такой констатацией взаимности действия или взаимодействия как дальнейшим системным развитием феномена признания вполне можно согласиться. Ноу Гегеля сразу же следует 22. Логика всей конструкции так преподносится Гегелем: 23. Вот итог, к которому привело на стадии самосознания выхождение вовне и утверждение сознанием самого себя неизбежность взаимного уничтожения и самоуничтожения сознаний, их война не на жизнь, а насмерть. Есть ли в этих гегелевских гештальтах своя правда, чему соответствует, на новом уровне охватывающая сознание Модель признания у Гегеля фактически имеет следующий вид индивид (или общественные группы) действуют только с позиции силы, а сила проявляется в постоянном бряцании смертельной угрозой. Думается, что начертанный Гегелем гештальт в общем и целом соответствует наиболее экстремальным историческими индивидуальным ситуациями что тип исследования Гегеля из общеси- стемного здесь то и дело становится ситуационным, своего рода историко-психологическим типологическим анализом. Но хотелось бы снова подчеркнуть Гегель не только не стремился к столь конкретному историческому эффекту он полагал - как и раньше, таки после в , - что ведет речь о всеобщем. Такой непреднамеренный результат - схематическое изображение пограничных, чреватых смертью ситуаций- сделал это произведение излюбленным объектом внимания экзистенциалистских историков философии. |