Логика. Учебник. Н. в путь Гегеля к Науке Логике Формирование принципов системности и историзма. Мс Номер страницы следует за содержащимся на ней текстом Книга
 Скачать 1.4 Mb.
|
|
Гегеля, и словами ,, причем неточность тут и смысловая- о чем далее - и контекстуальная; о Гегель тоже говорит, употребляя, как и раньше, понятие в переводе это важное смысловое различие между и смазывается) 153 дать машине, сразу поймет, сколь оправданна эта попытка Гегеля проникнуть в тайны духовного, того процесса, в результате которого невидимая глазу работа сознания как бы осаждается разнообразными кристаллами духа. Механизм овнешнения (Auszerung) очень важен для понимания природы духовных форм как таковых, нов особенности существен он для выявления скрытых источников объективирования духа и образования духовных форм, которые, подобно науке, способны кристаллизоваться в относительно самостоятельные сферы человеческой деятельности, как бы окружая скелет кристаллизаций духа плотью социального бытия. (Они - предмет анализа последней части) Поэтому существенно отметить еще три момента гегелевского анализа. Первый - обозначенная Гегелем структура сила есть . Далее благодаря феноменологическому анализу будет обнаружено, что объективации духа возникают неслучайно, а под влиянием потребностей человеческого общения. Второй момент только после того, как на сцене феноменологии появлялись различные, относительно самостоятельные силы (ведь нужно же было составить представление об их сущности, те. получить ), после того, как была продемонстрирована в игре сил механика их - после всего этого Гегель выводит на сцену ни много нимало Его появление, надо отметить, не будет неожиданным для внимательного читателя-зрителя. Диалектика перехода определена самой сутью разбираемой проблемы. Ведь если порождения рассудка выступают как силы, способные быть относительно самостоятельными и взаимодействующими, если они выходят вовне, приобретают устойчивость существования, если между ними возникают особые игры, то разве все это не означает, что рожден наряду с миром чувственных вещей еще и другой мир, который можно, не впадая в мистику, назвать И если мир материально определенных вещей, событий назвать, как это делает Гегель, -, то правомерно обозначить многослойный, внутренне подвижный, обособленных абстрактных, порожденный рассудком, словом -. Гегель не имеет ввиду ничего мистически-религиозного, а только подчеркивает грань между мирами, определяемую их существенно различной бытийственностью. Но возникновение причудливого нового мира питает и новые иллюзии. Они гнездятся вокруг сложной проблемы соотношения двух миров, чувственного и сверхчувственного. Хотя второй мир, как было показано автором, возникает именно из игры сил сознания, сознание не опознает его как свой. И это неслучайно. Мы подошли к третьему моменту, который Гегель считает необходимым проанализировать во имя прояснения особенностей рассудка. Рассудок стремится теперь понять им самим порожденный сверхчувственный мир. Понимание это наталкивается на немалые трудности, казалось бы неожиданные. Раз второй мир родился через, рассудок пытается уподобить сверхчувственный мир миру чувственному. 3. Приходится все же находить особые приемы работы со сверхчувственным миром - миром ,. Приемы и средства вырабатываются благодаря тому, что начинается тщательное сопоставление, сталкивание сил, осмысление их игры, что во всех подробностях показано Гегелем на сцене феноменологии. В результате рождается такое определение 4, и читатель вправе посетовать на искусственность перехода. Остается не вполне ясным, как и почему из рождается, почему новым формообразованием становится именно закон. Наиболее веское, впрочем, оправдание перехода к закону - это телеология всего произведения, влияние конечной цели, о которой Гегель, разумеется, не забыл. Уж если в обители чувственной достоверности Гегель почти сразу поселил всеобщее, то что говорить о владениях рассудка Порожденный им сверхчувственный мир - мир внутренний, странный, превратный, как называет его Гегель, 5, - рассудок не может, не умеет освоить собственными. Нужно сразу поселить в нем иную, чтобы она уяснила и превратный, наизнанку вывернутый сверхчувственный мири отношение его к миру чувственному. Этой силой может быть только наука. Наука снова ненадолго являет на сцене духа свой сверкающий, неясный пока лик - для того лишь, чтобы обличить. Она-то умеет работать св, невесть откуда свалившемся на ошеломленный рассудок, она - у себя дома. В отличие от рассудка она умеет смотреть на предмет через законов и видеть мир вещей в их бесконечности. 6. Для дальнейшего феноменологического действия существен переход, полагаемый начавшимся осознанием сверхчувственного мира ведь сознание впервые начинает заниматься самим собой оно приобретает форму самосознания. Подготавливается сцена для следующего действия. Надо учесть, что гештальты самосознания поведут себя иначе, чем тек которым читатель-зри- тель уже привык теперь они станут исключительно с самими собой Но и от наблюдателя требуется - именно потому, что на сцене появится самосознание, - другой, не внешний способ участия в происходящем действии. Теперь он сам должен на сцену. 7. Требование непростое, нов свете феноменологических усилий XX в. оно представляется понятным надо одновременно и всматриваться в сущность сознания и вглядываться в собственное сознание. Если исследова- тельфеноменолог и станет заглядывать за кулисы, то он не должен надеяться что-нибудь увидеть, не поместив туда самого себя, свое сознание - в двойной роли и объекта и субъекта наблюдения. Гегель предупреждает, что подобную позицию обрести весьма сложно. Сложность прежде всего в том, что процесс непосредственного, простого самонаблюдения, самосознания невозможен - на его пути уже прочно встала завеса сверхчувственного мира, рассудка. Подобным образом - имея ввиду к тому же сложные наслоения культуры, предрассудки философии - станет рассуждать Э. Гуссерль, предлагая применить- именно для уничтожения завесы на пути к сознания - сложные приемы феноменологической редукции. Гегель, если соотнести его исследование с феноменологией XX в, тоньше, мудрее. феноменологии не то, что просто можно отринуть, отодвинуть в сторону (как на то поначалу надеялся Гуссерль). Это не занавес, который (вспомним гуссерлевское - буквально подвешивать, иносказательно выводить из игры, - выполняющее свою роль в разъяснении процедур редукции. Завеса то, за что самосознанию всякий раз нужно заходить, проникать. Но она тоже своего рода действующее лицо, а не мертвая кулиса. В оперировании с завесой действующее сознание и сознание вступающего в действие наблюдателя ожидают немалые трудности. 8. Прежде чем мы увидим, как Гегель произведет (Auseinanderlegung) гештальтов и соответствующих им, сделаем - в дополнение к ранее сказанному - выводы относительно характерных особенностей гегелевского рассмотрения рассудка и связанной с этим системной проблематики. Анализ рассудка тесно увязан с заданной в Предисловии истористской координатой. Дело усматривается как разв подготовке исторически значимой абстрактной формы, разнообразных, гештальтов, которые, как считает Гегель, благодаря рассудку, но уже за начали причудливую, неясную для самого рассудка игру. В таком промежуточном расположении рассудка между чувственностью и более высокой человеческой способностью - наукой разума или разумом науки - после Канта уже нет ничего оригинального. Общий абрис системы, следовательно, в какой-то мере подсказан кантовско-фихтевско- шеллинговской мыслью. Вместе стем содержания понятия у Канта ив феноменологии Гегеля существенно различны. Кант вверяет именно, подкрепляемой, конечно, всей мощью продуктивной способности воображения, развитие и обоснование естествознания. Иными словами, у Канта рассудок и порождает сверхчувственный мири познает его принципиальное отличие от мира чувственного, ив хаотическом мире явлений, приписывая им законы, а заодно и . Не тов рассудок - комплексный, сложный гештальт духа, но это пока еще своего рода слепой гештальт. Впоследствии, вили, будет более объективно оценена огромная мощь рассудка подходя ближе к системной схеме Канта, Гегель свяжет силу рассудка с успехами практической деятельности и достижениями естествознания. Но пока, в , рассудок со всеми его объявляется бессильным. Он не проникает сколько-нибудь глубоко в созданный им мир. Рассудок пасует перед труднейшими задачами, которые связаны с познанием законов явлений. Более того, именно он, по Гегелю, погружает индивида в пучину многих жизненных бедствий. Они коренятся в описанной выше способности рассудка , создавая целый мири порождая их таинственную, неясную ему игру. перерастает в, те. обособление, вышедших вовне порождений рассудка легко оборачивается, те. отчуждением. Гегелевский анализ таки построен, чтобы разрушить тесные границы академического философ- ско-гносеологического системного исследования, преодолеть его формализм в пользу содержательности самой жизни. И хотя это будет, как мы увидим далее, ограниченная содержательность, в приоткрытые шлюзы хлынет довольно мощный поток действительных проблем. Проложенное и пролагаемое далее русло, как и прежде, будет их преобразовывать по знакомой нам модели типологии гештальтов, типологического историзма. Однако история уже будет ставить свои все более явные опознавательные знаки на гештальтах духа. 2. Феномен под формой конфликта господского и рабского сознаний Раздел Гегель помещает между рассудком, который уже сыграл свою роль, и разумом, чья партия еще впереди. Такая раскладка обусловлена задачами логики феноменологического системного рассмотрения. темы чувственной достоверности и рассудка, исследователь как бы обращает микроскоп анализа в мир невидимых глазу движений самосознания, чтобы понять, как и почему в действительные эмпирические процессы жизнедеятельности людей, в частности и особенности деятельности духовной, вкрапливаются процессы, обстоятельства, характеризующие именно роль самосознания. При анализе раздела, посвященного самосознанию, гегелеведы охотно прибегали к расшифровке гештальтов, прямо связывая их с реальными историческими и социальными процессами. Гегель, несомненно, дает для этого повод, ибо наделяет тот или иной обобщенный гештальт чертами некоторой исторической реальности событий, процессов жизни греческого, средневеково-христианского или новоевропейского мира. С этим главным образом и связывали историзм, считая, что Гегель последовательно изображает в виде феноменов духа сменяющие друг друга этапы общественного развития. По нашему мнению, при таком подходе специфика и противоречивость гегелевского историзма не выявляются. Историзм покоится на более сложных и более противоречивых методологических решениях Гегеля, что мы попытаемся показать входе последующего анализа. Мы вынуждены, и с немалым сожалением, не задерживаться на всех неторопливого гегелевского анализа. Поэтому далее будут рассмотрены в их проблемном значении только основные вехи, которые оставляет являющийся дух в царстве самосознания. Сознание оказывается в своеобразной ситуации раздвоения. Можно зримо представить себе нового формообразования на сцене феноменологии. С одной стороны, те. приобретя важнейший оттенок, сознание приобрело более реальную форму оно стало (ведь без самосознания действительно нет жизни, развития индивида и сознание без него остается абстрактным символом. Расшифровав элемент, феноменолог (и читатель) также приблизились в своем анализе к, к реальным действиям индивида, наделенного сознанием. Нов везде господствует идеалистическая по своему характеру манера анализа, о которой Маркс сказал *. В разделе о самосознании речь также идет не о деятельности, поведении индивидов, но овсе- общем и одновременно Маркс К, Энгельс Ф. Соч. е изд, т. 3, с. 140.) 159 индивидуализированном самосознании и его. С этим, несомненно, связана пронизывающая весь феноменологический анализ, отражающаяся и на языке гегелевского произведения идеалистическая мистификация. Однако в пределах мистифицирующего хода мысли Гегелем раскрываются действительные особенности структуры самосознания. В анализируемом разделе по существу поставлен немаловажный вопрос о том, как сам факт, жизненных потребностей человека влияет на самосознание и наоборот, как оно воздействует на процесс удовлетворения потребностей. Уже и то обстоятельство, что включается в феноменологическое действие на более поздней станции маршрута, - глубокое прозрение Гегеля. Удовлетворение потребностей в человеческом обществе по своей сути не есть примитивный животный акта сложное явление социокультурной жизни, так или иначе взаимодействующее с сознанием и самосознанием. Сознание же благодаря самосознанию обретает новое отношение к предмету и предметному миру вообще. Согласно гегелевскому диалектическому пониманию, на новой стадии феноменологического движения две формы - бытие, вещь, предметный мири сознание - представляют собой особое единство, которое 10. Они появляются на сцене то попеременно, то вместе, вступают в игру, во взаимодействие. Сталкиваются непросто два гештальта, но два мира мир индивида, сопровождаемый самосознанием текучий процесс жизни, и - мир пока неопределенный во всех его оттенках, но впервые намекающий сознанию на родство с ним. Это уже особая, гегелевская раскладка взаимодействия членами его не являются, как в схеме созерцательного материализма и созерцательного идеализма, мир вещей, с одной стороны, и сознание (представленное, потенциями восприимчивости) - с другой. Друг с другом взаимодействуют, согласно новой схеме Гегеля, сознание, уже умеющее координировать, коррелировать чувственно-рассудочные способности, наделенное первыми проблесками самосознания, и мир, в котором ив вещных формах сознание уже оставило свой след, да к тому же утвердило - в его причудливой- мир сверхчувственный. Значение этого гегелевского подхода противоречиво. Здесь - и источник величия гегелевской философии, и корень ее ограниченностей. 160 Переход к такой схеме - несомненно, начатый другими представителями немецкой классической философии - в учении о человеческом познании и обо всей духовной деятельности человека равносилен в естественных науках. Если созерцательная схема улавливала объективную видимость чув- ственность-де вокруг самостоятельного материально-вещного мира, то с помощью новой теоретической схемы философия подошла ближе к реальности человеческого познания. Ведь чувственность (понятая как способность восприимчивости, как деятельность органов чувств) не является самостоятельным субъектом в воздействии на мир она встраивается в комплексную целостность человеческого действия. И сознание действительно не вокруг нетронутого, заведомо темного для него мира, а вокруг мира вещей, событий, обстоятельств, процессов, немалое (и все растущее) число которых является как бы искусственными солнцами, созданными человеком. в мире тоже чрезвычайно важное звено, без которого невозможно не только познание, но даже в этом мире. Не в мире вещей, человек попросту погиб бы - вот момент гегелевской схемы, в котором, как и во всей схеме, есть не меньшая достоверность, реальность в изображении познания и всей духовной деятельности, ее социально-исторической природы, чем в по видимости более реалистичном созерцательном материализме. Противоречивость же переворота была связана также стем, что немецкая классическая философия, разоблачив подвластность прежней философии одной объективной видимости, сама поддалась другим, возможно, более сложным видимостям, приняв их за реальность. Какие же объективные видимости стали основой позиции немецкого классического идеализма Говоря кратко, гипостазировалось действительно активное участие сознания в процессе преобразования окружающего мира. Сознание оставляет след в вещном мире, в мир оно вносит свою конструктивную природу, свое. Ни с образа мира, ни с образа духа уже нельзя устранить этих следов, Поэтому мир явленный - это опосредованный сознанием мир. Человек способен, следовательно, овладевать миром только при помощи такого естественно данного и исторически сформированного инструмента, который уже никогда нельзя из человеческой картины мира. Именно к такому выводу привела философия Канта, используя и 161 интерпретируя реальный факт вмешательства сознания в мир, опираясь на его активно-творче- скую, конструктивную природу. В анализируемом разделе Гегель примыкает к кантовскому пониманию сознания ив тоже время стремится преодолеть его рамки. Сознание (вместе с самосознанием) он тоже считает инструментом, обеспечивающим реальную, жизнедеятельность индивида. Этот инструмент он также понимает как активный ив смысле его способности к творчеству, к превращению мира в, ив смысле способности впадать в иллюзии (ведь и иллюзии - результат своеобразной активности, сознания, особенно если речь идет об интересующих Гегеля иллюзиях, своего рода объективных видимостях). Но вот то, что для Канта составляет самую суть сознания и самосознания, - их принципиальная миру - для Гегеля скорее составляет специфику лишь одной группы формообразований самого сознания. Их роль должна быть тщательно описана, осмыслена, но никак не преувеличена, полагает Гегель. Вслед за раскладкой формообразований на стадии - и раскладкой чрезвычайно тщательной, в известной степени более обширной, чему Канта, - совершенно необходимо, согласно Гегелю, показать, что сознание не следа в мире, а только смутно почувствовало, ясно увидев там только свое, присутствие в мире другой духовной. Какая это самость, пока еще сказать нельзя. Выражаясь более поздним гегелевским языком, эта пока еще. до сих пор вводила нас в специфически кантовский мир мы так считаем вопреки утверждаемому в некоторых гегелеведческих работах тезису, что с кантовской философией Гегель главным образом в разделе о восприятии, ив согласии с рядом других авторов, по существу выступающих против локализации лишь в первых разделах - и больше уже нив каких других- критических расчетов Гегеля с предшествующей и современной философией. Почему же этот мир позволительно назвать Да потому, что духу философии Канта всего более соответствует образ и сознания, узнавшего себя в мире (в немалой степени благодаря самосознанию, но постоянно отталкивающего мир от себя в качестве чуждого. Именно такое мироощущение до сих пор пронизывало сценическое действие феноменологии, пока на нем нам показывали. Но вот в анализе наступает перелом. Пожалуй, он обозначается тогда, когда на сцену выходит реальное формообразование, через которое первоначально утверждает себя, жизненное сознания, индивида, самосознания в его отношении к предмету это . Тема вожделения разрабатывалась Гегелем в предшествующих йенских работах. В повторяются рассуждения о значении отношения к предмету для поддержания самой жизни, опознании самостоятельности предмета благодаря его потреблению. Процесс теперь интересует Гегеля сточки зрения участвующих в нем актов сознания и самосознания. Простой как будто бы акт вожделеющего уничтожения предмета - примитивной его, как говорил философ в, - уже включает в свернутом виде ряд важных моментов. Как бы примитивно ни вел себя человек (в терминах гегелевского идеализма как бы примитивно ни сознание на исходной стадии самосознания, все-таки даже в вожделеющем, удовлетворяющем свои потребности сознании можно выделить три взаимосвязанных, системно развивающихся далее момента a) уже необходимо вмешательство, самосознания - здесь пока в простейшей форме b) как бы ни рядились акты вожделения и его удовлетворения в одежду, наделе последняя 12 будем следить за этим едва проступившим , ибо оно скоро приведет нас к ); c) далее Гегель вводит самый важный для него, момент 13. (так называется весь раздел) заключается, по Гегелю, в том, что сознание, мнящее себя как бы, в одиночестве и с удовлетворением насыщающее свое вожделение, - такое сознание уже таинственным образом. Гегель по существу утверждает следующее достаточно сознанию, приобретшему форму жизни (а значит, никак не ограничивающемуся одним, для примера разобранным, актом вожделения) возжелать иные предметы, как оно должно будет вспомнить о смутно других людях, других сознаниях. Вот почему после небольшого введения, смысл которого нами только что разобран, читателю предлагается посетить станцию - там нас ожидает драма, которую автор считает столь же жестокой, сколь и неизбывной, для сознания в его форме самосознания. В большой мере Гегель прав, и потому, возможно, раздел так манил к себе истолкователей, причем внимание к нему было тем более сильным, чем более глубоко и страстно индивиды, наделенные сознанием, переживали проблему господства и угнетения в реальной жизни, в реальном историческом развитии. Так как весьма часто случается, что о разделе судят понаслышке, мы видим задачу в том, чтобы держаться как можно ближе к тексту и одновременно пытаться выявить смысл, специфику гегелевского анализа. О чем же Гегель ведет речь в разделе Никак нельзя забывать, что опять-таки осознании и самосознании. У каждого исследователя и, конечно же, у Гегеля есть право выбирать предмет анализа. |