черный лебедь. Черный лебедь. Непредсказуемости
 Скачать 2.55 Mb.
|
|
Глава 14. Из Среднестана в Крайнестан и обратно Я предпочитаю Горовица. – Как выйти из фавора. – Длинный хвост. – Готовьтесь к сюрпризам. – Не только деньги Давайте посмотрим, каким образом на нашей все более рукотворной планете остается все меньше пространства для рядовых случайностей и появляется все больше пространства для случайностей из ряда вон выходящих. Сначала я опишу, как мы попадаем в Крайнестан. Потом рассмотрю его эволюцию. Мир несправедлив Действительно ли мир настолько несправедлив? Я всю жизнь изучал случайность, занимался случайностью, ненавидел ее. Чем больше проходит времени, тем безотрадней становится картина, тем мне делается страшнее, и все большее отвращение вызывает у меня Мать-природа. Чем больше я думаю о пресловутой случайности, тем больше обнаруживаю свидетельств, что мир наших о нем представлений совсем не похож на тот, который суще- ствует за нашими окнами. Каждое утро мир полнится новыми и новыми случайностями, Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 163 а люди все меньше это понимают и позволяют себя дурачить. Положение становится уже невыносимым. Мне больно писать эти строки; мир омерзителен. Два гуманитария (один из них – крупный экономист, другой – социолог) предлагают интуитивные модели возникновения и развития несправедливости. Оба ученых, пожалуй, слишком упрощают ситуацию. Я приведу здесь их идеи просто потому, что их легко понять, а не потому, что в них есть какая-то научная ценность. Потом я расскажу, как на проблему такого неравенства смотрят представители естественных наук. Давайте начнем с экономиста Шервина Розена. В начале восьмидесятых он писал ста- тьи об “экономике суперзвезд”. В частности, его возмущало, что баскетболист может зара- ботать 1,2 миллиона долларов в год, а популярный телеведущий даже целых 2 миллиона. Чтобы понять, как стремительно нарастает волна безумия, то есть с какой скоростью мы отдаляемся от Среднестана, вспомните, что всего двадцать лет спустя телевизионные зна- менитости и звезды спорта (даже в Европе) заключают контракты на сотни миллионов дол- ларов! Крайние показатели примерно (пока что) в двадцать раз выше, чем пару десятков лет назад! По Розену, это неравенство вызвано “турнирным эффектом”: кто-нибудь, лишь не намного превосходящий прочих, может сорвать банк, оставив остальных ни с чем. Вспом- ним пример из главы 3: человек предпочтет запись Горовица за 10,99 доллара записи неиз- вестного пианиста за 9,99 доллара. Что вы купите – бестселлер Кундеры за 13,99 доллара или книжку какого-нибудь безы- мянного бедолаги за 1 доллар? Действительно, похоже на турнир, где победитель получает все, – ему не требуется быть гораздо лучше остальных. Но в замечательном аргументе Розена не учтен фактор удачливости. Проблематично само понятие “лучше”, приравненное к мастерству: якобы это мастерство ведет к успеху. На самом деле успех могут обеспечить и случайные результаты, и неожиданные ситуации, но главное: первоначальный толчок все равно будет дан, и в конечном итоге победитель таки получит все. Человек может вырваться чуть-чуть вперед по чистой случайности; но мы любим обезьянничать, вот и собираемся вокруг него в стаю. Роль настроя толпы катастро- фически недооценивается! Я пишу эти строки на компьютере “Макинтош” фирмы “Эппл”, но долгие годы исполь- зовал товар компании “Майкрософт”. Технология “Эппл” неизмеримо лучше, но менее удач- ные программы завоевали весь мир. Почему? Счастливая случайность. Эффект Матфея За десять с лишним лет до Розена социолог Роберт К. Мертон описал то, что он назвал эффектом Матфея, – когда люди берут у бедных, чтобы отдать богатым 64 . Он просле- дил творческие судьбы некоторых ученых и показал, как изначальное преимущество может сопровождать человека всю жизнь. Рассмотрим следующий процесс. Представьте, что кто-то пишет научную статью и цитирует пятьдесят человек, рабо- тавших над данной проблемой и предоставивших свои материалы этому автору; для про- стоты представьте, что все пятьдесят – одинаково талантливы, трудолюбивы и уже много сделали для исследования данной проблемы. Второй ученый, занимающийся той же темати- кой, наугад выберет трех из этих пятидесяти для своей библиографии. Мертон доказал, что многие исследователи дают ссылки, не читая трудов, – очень часто просто берут их из ссы- лок к статье своего предшественника. Третий ученый, прочитав статью второго, тоже при- совокупляет указанную в библиографии троицу к своему списку источников. Волей-неволей 64 Законы масштабируемости обсуждались уже в Писании: “Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неиме- ющего отнимется и то, что имеет”. Мф. 25: 29. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 164 эти три автора будут привлекать все больше внимания, поскольку их имена будут ассоци- ироваться с данной областью исследований. Разница между тремя победителями и осталь- ными членами первоначальной “команды” одна – выбрали именно их, причем не за какие- то особые заслуги, а просто потому, что их фамилии чем-то приглянулись второму ученому, указавшему их в своей библиографии. Обретя репутацию серьезных исследователей, эти ученые будут продолжать свои изыскания, и их работы будут охотно публиковать. Успех в научном мире – частично (но это важная часть) – лотерея 65 Несложно проверить, каково влияние научной репутации. Например, вот таким обра- зом: послать в журнал работы именитых ученых, “по ошибке” указав не их фамилии и… получить кучу отказов. А потом проверить, сколько из этих отказов потом будут отменены, когда выяснится, кто на самом деле написал статьи. Прошу заметить, что авторитет ученого базируется в большой степени на том, как часто его труды указываются в трудах других. Так образуются целые клики цитирующих друг друга (это бизнес, работающий по принципу “я тебя процитировал, процитируй и ты меня”). В конце концов, авторы, которых цитируют недостаточно часто, выйдут из игры – они пойдут, скажем, работать в правительство (если они по природе люди миролюбивые), или в мафию, или на Уолл-стрит (если у них высокий уровень гормонов). Те, кто в начале карьеры получил сильный толчок, продолжат пожинать преимущества на протяжении всей жизни. Богатым легко стать богаче, знаменитым – еще знаменитее. Научное название эффекта Матфея менее эффектно: кумулятивное преимущество. Эта теория имеет отношение к компаниям, бизнесменам, актерам, писателям – к кому угодно из тех, кто едет на своих прошлых успехах. Если вас опубликовали в “Нью-Йоркере” из-за того, что цвет “шапки” в вашем письме привлек внимание редактора, который как раз грезил о маргаритках, шлейф этого успеха может тянуться за вами всю жизнь. Мало того – он будет всю жизнь привлекать других. Неудачи тоже кумулятивны – неудачники больше склонны к дальнейшим неудачам, даже если мы не будем брать в расчет, что человеку, деморализован- ному невезением, безусловно, проще угодить в ловушку новых неудач. Надо сказать, кумулятивное преимущество ярко проявляется в различных областях искусства, где очень важно, когда о тебе говорят, когда ты на слуху. В первой главе я говорил о тяготении к блокам и о роли журналистов в укреплении этих блоков. Наше мнение о худо- жественных достоинствах творения – еще более результат массового психоза, чем полити- ческие взгляды. Ну, например. Кто-то пишет рецензию на книгу; кто-то другой читает ее и пишет свой комментарий – в том же ракурсе. Скоро рецензий уже несколько сотен, но их все можно свести к двум-трем, до такой степени они повторяют друг друга. Очень показательна в этом смысле книга Джека Грина “Уволить ублюдков!”. Грин прочесал рецензии на роман Уильяма Гэддиса “Признания” и показал, как рецензенты кропают свои отзывы, используя рецензии уже написанные; в общем, горе-рецензенты подворовывают друг у друга реши- тельно все, даже слова и манеру изложения. Ну чем не стадный инстинкт, который мы наблю- даем у финансовых аналитиков? Я описал его в главе 10, если помните. Появление современных средств информации ускорило накопление кумулятивных преимуществ. Социолог Пьер Бурдье отметил, что степень успеха напрямую зависит от гло- бализации культурной и экономической жизни. Я не пытаюсь изображать из себя социолога – я только показываю, что непредсказуемые элементы могут играть важную роль в жизни и общества в целом, и отдельных социумов. 65 Полагают, что для удачной карьеры исследователю очень важно как можно раньше о себе заявить, подобная “скоро- спелость” порой совершенно ничего не дает, как бы ни были сильны предрассудки на этот счет. Немало примеров – даже в математике, которая традиционно считается полем деятельности молодых, – свидетельствуют, что мы заблуждаемся, приписывая успех исключительно возрасту. Быть просто молодым недостаточно, нужно быть везучим молодым, и повезти должно как можно раньше. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 165 У мертоновской идеи кумулятивного преимущества есть предшественница, претенду- ющая на более широкий охват проблемы, которую я в нарушение хронологии (но не логики) представлю дальше, – это теория предпочтительного присоединения. Мертона интересовали социальные аспекты знания, а не динамика социальной случайности, поэтому его исследо- вания велись в отрыве от исследования динамики случайности в более точных, оснащенных математикой науках. Лингва франка Теория предпочтительного присоединения применима к чему угодно: она объясняет, почему размер центра города относится к величинам из Крайнестана, почему из огромного словарного запаса мы используем небольшое количество слов или почему популяции бак- терий так разнообразны и так сильно различаются по размеру. Ученые Дж. Уиллис и Дж. Юл опубликовали в 1922 году в журнале “Нэйче” рево- люционную статью под названием “Некоторые статистические данные об эволюции и гео- графическом распределении растений и животных и их значение”. Уиллис и Юл отметили наличие в биологии так называемых “степенных законов”, представляющих собой разно- видность масштабируемой случайности, о которой шла речь в главе 3. Эти степенные законы (более конкретная информация о них будет приведена в следующей главе) были обнаружены ранее Вильфредо Парето, который определил, что они применимы к распределению дохо- дов. Позже Юл предложил простую модель, которая демонстрировала принципы генера- ции степенных законов. Вот ход его размышлений: давайте представим, что вид разделяется надвое с некоторой постоянной периодичностью, образуя подвиды. Чем больше подвидов в определенном виде, тем больше их будет возникать – по логике эффекта Матфея. Обратите внимание на важное обстоятельство: в модели Юла подвиды не вымирают. В 1940-х годах гарвардский лингвист Джордж Ципф изучил свойства языка и устано- вил эмпирическую закономерность, ныне известную как закон Ципфа, который, конечно, никакой не закон (а будь он законом – не был бы законом именно Ципфа). Это просто еще один способ взглянуть на процесс возникновения неравенства. Он описал следующий меха- низм: чем больше вы используете слово, тем меньше усилий вам понадобится, чтобы исполь- зовать его снова, поэтому вы черпаете слова из своего личного лексикона пропорционально их использованию в прошлом. Благодаря этому становится понятно, почему из шестидесяти тысяч английских лексем лишь несколько сотен определяют лексический состав всех пись- менных текстов, а в разговорной речи их используется и того меньше. Аналогичным обра- зом, чем больше народу скапливается в городе, тем с большей вероятностью чужак выбе- рет именно этот город, чтобы осесть. Большое делается еще больше, а маленькое остается маленьким или уменьшается. Отличная иллюстрация предпочтительного присоединения – это процесс, в ходе кото- рого английский язык используется все большим количеством людей как лингва франка, язык межнационального общения. Дело тут не в его внутренних свойствах, а в том, что людям нужно найти общий язык – насколько это возможно – в процессе разговора. Язык, у которого обнаружится некоторое преимущество, мгновенно привлечет еще множество людей; он будет распространяться, как эпидемия, и другие языки постепенно выйдут из упо- требления. Я не перестаю изумляться, слыша, как жители соседних стран – например, турок и иранец или ливанец и киприот – беседуют на плохом английском, отчаянно жестикулируя, подыскивая нужные слова, производя огромные затраты физической энергии. Даже в швей- царской армии в качестве лингва франка используют не французский, а английский (было бы забавно послушать). Вспомните, что из нынешних американцев североевропейского про- исхождения очень немногие могут похвастаться предками-англичанами – у большинства Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 166 корни в Германии, Ирландии, Голландии, Франции и прочих странах Северной Европы. Но, поскольку все эти потомки иммигрантов в качестве своего ныне основного языка исполь- зуют английский, они вынуждены изучать корни этого языка и идентифицировать себя с неким вечно мокрым от дождя и тумана островом и заодно с его историей, традициями и обычаями! Идеи и эпидемии Таким же “эпидемиологическим” образом происходит передача и концентрация идей. Но эпидемии все же подвластны некоторым ограничениям, на которые мне бы хотелось обратить ваше внимание. Идеи не распространятся, если не будут определенным образом оформлены. Вспомните наши рассуждения в главе 4 о том, как мы готовимся сделать вывод. Мы склонны обобщать те-то и те-то понятия, пренебрегая другими; так же существуют и некие “бассейны притяжения” в области уже высказанных идей. Какие-то идеи “заразны”, какие-то нет; какие-то предрассудки восторжествуют, какие-то нет; какие-то религиозные верования станут доминирующими, какие-то исчезнут. Антрополог, когнитивист и фило- соф Дэн Спербер предложил свою “эпидемиологию идей”. Так называемые “мемы” (то есть идеи, которые распространяются и соперничают друг с другом, используя людей в каче- стве проводников) не совсем аналогичны генам. Они множатся потому, что носители этих “мемов”, увы, – пекущиеся о личной выгоде существа, которые в процессе воспроизведения искажают их в своих интересах. Вы готовите пирог не для того, чтобы просто воспроизвести предписания данного рецепта, – вам важно приготовить свой собственный пирог, используя чужие идеи для его улучшения. Мы, люди, – не копировальные аппараты. Так что “зараз- ными” становятся только те ментальные категории, на восприятие которых мы настроены или даже запрограммированы. Чтобы нас “заразить”, ментальная категория должна согла- совываться с нашей природой. В Крайнестане нет безопасных уголков Во всех этих моделях динамики концентраций, которые мы до сих пор обсуждали, есть что-то невероятно наивное, особенно в социоэкономических. Например, в модели Мертона учитывается удача, но совершенно не учтена вероятность любой другой случайности. Во всех этих моделях победитель остается победителем. Да, неудачник, конечно, может навсе- гда остаться неудачником, но победитель… его в любой момент может сбросить с пьедестала взявшийся неизвестно откуда новый соперник. В общем, никто ни от чего не застрахован. Теории предпочтительного присоединения очень привлекательны, но они не учиты- вают, что привычное не вечно, его может отобрать какой-нибудь энергичный новичок. А ведь каждый школьник знает, что стряслось с некоторыми цивилизациями, – они попросту исчезли. Вспомните, сколько парадоксов таит история городов: как получилось, что в Риме в I веке нашей эры жило больше миллиона человек, а к третьему осталось лишь двенадцать тысяч? Как Балтимор, когда-то главный американский город, превратился в реликвию? И как Нью-Йорку удалось затмить Филадельфию? Француз из Бруклина Когда я стал заниматься валютным трейдингом, то свел дружбу с одним человеком по имени Венсан. Он был удивительно похож на обычного бруклинского трейдера, даже те же повадки, что у Жирного Тони. Единственное отличие – бруклинский говор на этот раз был приправлен французским акцентом. Венсан научил меня кое-каким хитростям. Он любил Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 167 повторять “В трейдинге могут быть свои принцы, но в королях там не засиживаются” и “Того, кого встретил на пути наверх, однажды встретишь на пути вниз”. Когда я был ребенком, в моде были теории о борьбе классов и борьбе прямодушных одиночек против всесильных корпораций-монстров, которые могут поглотить целый мир. Любой человек, жадный до знаний и желавший понять, как устроен этот мир, вкусил таких теорий, унаследованных от марксизма: система эксплуатации сама себя подпитывает, а силь- ные мира сего будут становиться все сильнее, усугубляя несправедливость распределения. Но оглянитесь вокруг и увидите – корпоративные монстры мрут как мухи. Вспомните типич- ную судьбу крупнейших корпораций во все времена – многие из них через несколько лет становятся банкротами, зато фирмы, про которые никто и не слыхал, вырываются на сцену из какого-нибудь калифорнийского гаража или студенческого общежития. Взгляните на такие отрезвляющие данные. Из пятисот крупнейших американских ком- паний 1957 года через сорок лет всего семьдесят четыре по-прежнему входили в этот эли- тарный список: “500 компаний в рейтинге “Стандард энд Пурз”. Лишь немногие исчезли в результате слияний – остальные или съежились, или лопнули. Интересно, что почти все эти крупные корпорации располагались в самой капитали- стической стране мира – Соединенных Штатах. Ведь в странах социалистических корпора- тивным монстрам легче оставаться на плаву. Почему же именно капитализм (а не социализм, который всегда призывал громить капиталистов) уничтожает этих гигантов? Получается, если компании не “громить”, их рано или поздно все равно съедят. Те, кто выступает за экономическую свободу, утверждают, что злобные и жадные корпорации не опасны, потому что конкуренция держит их в узде. То, что я видел в Уортоне, убедило меня, что настоящая причина не в конкуренции, а кое в чем еще: в везении. Но когда люди говорят о везении (а они редко об этом говорят), они обычно думают только о собственной удаче. А удача других – очень важна. Корпорация может взлететь на волне успеха какого-нибудь продукта и вытеснить нынешних победителей. Капитализм помимо всего прочего – это обновление мира благодаря шансам на удачу. Удача – великий уравнитель, потому что повезти может почти кому угодно. Социалистические правительства защищали своих монстров и тем самым убивали потенциальных удачников во чреве. Все преходяще. Удача построила и разрушила Карфаген; она же построила и разру- шила Рим. Я сказал раньше, что случайность – это плохо, но отнюдь не всегда это так. Удача – куда более демократична, чем даже интеллект. Если бы люди получали строго по своим способ- ностям, все равно такое устройство мира не было бы справедливым – люди ведь не вольны выбирать свои способности. Случайности предоставлена счастливая возможность перета- совывать карты, и она может сбить с ног какого-нибудь великана. В области искусства примерно так же действует мода. Новичок может вознестись на прихотливой волне моды, и его поклонники будут множиться благодаря “заразительности” вкусов толпы, что в данном случае сродни глобальному предпочтительному присоедине- нию. А знаете, что произойдет потом? Он тоже устареет. Любопытно проследить за тем, какие авторы гремели в разные эпохи и сколько из них кануло в Лету. Это происходит даже в таких странах, как Франция, где правительство поддерживает устоявшиеся репутации так же, как поддерживает неблагополучные крупные фирмы. Когда я бываю в Бейруте, то, заходя к родственникам, частенько вижу на полках отдель- ные томики в обложках из белой кожи – это серия “Нобелевские лауреаты”. Какой-то весьма предприимчивый коммерсант в свое время умудрился наводнить личные библиотеки этими красивыми томиками; многие покупают книги для интерьера, тут требуются предельно про- стые критерии отбора. Эта серия предлагала именно такой критерий: каждый год по книге нобелевского лауреата, весьма незатейливый и доступный способ собрать солидную биб- Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 168 лиотеку. Предполагалось, что серия будет пополняться ежегодно, но где-то в 80-е годы изда- тельство обанкротилось. Я каждый раз с большой грустью смотрю на эти тома. Часто ли вы слышите в последнее время о Сюлли-Прюдоме (первом лауреате), Перл Бак (представитель- нице США), о Ромене Роллане и Анатоле Франсе (когда-то самых известных французских романистах), о Сен-Жон Персе, Роже Мартен дю Таре или Фредерике Мистрале? “Длинный хвост” Я уже сказал, что в Крайнестане каждому в любой момент может изменить удача. Но это означает и нечто противоположное: никому не угрожает окончательная и неодолимая неудача. Наша нынешняя среда обитания позволяет человеку со скромными возможностями посидеть в приемной у успеха, попробовать дождаться своего шанса – пока есть жизнь, есть и надежда. Эту идею недавно возродил Крис Андерсон, он в отличие от многих понимает, что у динамики фрактальной концентрации иной порядок случайности. Он связал ее с идеей “длинного хвоста”, о котором поговорим чуть позже. Андерсону повезло: он не профессио- нальный статистик (ведь те, кто имел несчастье получить традиционное образование в этой области, уверены, что мы живем в Среднестане). Он сумел по-новому взглянуть на дина- мику мира. Крайнюю степень концентрации создает интернет. Огромное количество пользовате- лей посещает всего несколько сайтов преимущественно в Гугле, который сейчас затмил другие поисковики. В истории еще не бывало, чтобы компания в столь короткие сроки стала практически монопольной. Гугл обслуживает клиентов на огромных пространствах: от Никарагуа и Юго-Западной Монголии до западного берега США, обходясь без кучи телефонных операторов и не затрудняясь доставками, перевозками и производством. Это – ярчайший пример ситуации, когда “победитель получает все”. Мы уже почти забыли, что до Гугла на рынке поисковых систем первое место занимала Альта Виста. Я заранее готов к тому, что в последующих изданиях книги в качестве ярчай- шего примера надо будет указывать какую-то другую компанию. Андерсон подметил, что интернет порождает нечто в дополнение к концентрации. Интернет позволяет формировать хранилище прото-Гуглов, до поры до времени остаю- щихся на заднем плане. Он также культивирует контр-Гугл, то есть позволяет людям, име- ющим какое-нибудь редкое увлечение, находить для себя маленькие, но стабильные аудито- рии. Вспомните, какую роль интернет сыграл в успехе Евгении Красновой. Благодаря Сети она смогла обойти традиционный книжный бизнес. Ее издатель в розовых очках давно бы разорился, если бы не интернет. Давайте представим, что компании Amazon.com не суще- ствует, а вы написали весьма утонченную книгу. Скорее всего, крошечный магазин, в кото- ром хранится всего 5000 томов, не захочет выставлять вашу “стилистически безупречную прозу” на видное место. Возьмем мегамагазин вроде среднестатистического “Барнс энд Нобл” в США, в котором примерно 130 000 книг, – но даже этот магазин не может позволить себе роскошь приютить книгу какого-то неизвестного автора. Ваш труд окажется мертво- рожденным. То ли дело интернет-продавцы. Сетевой магазин может торговать практически без- граничным количеством книг, потому что у него нет нужды хранить их на складах. Строго говоря, ни у кого нет такой нужды – книги могут оставаться в цифровом виде, пока они не понадобятся кому-нибудь в виде печатном; этот нарождающийся бизнес называется print- on-demand – печать по запросу. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 169 То есть вы, автор вышеназванной книжки, можете просто сидеть, ждать у моря погоды, быть доступным в поисковиках – и вдруг вам улыбнется удача, и вы взлетите на пик попу- лярности благодаря вдруг возникшей на вас моде. Вообще говоря, читатели стали заметно разборчивее за последние годы благодаря доступности подобных более интеллектуальных книг. Это благоприятная среда для процветания многообразия 66 Меня часто просят рассказать о “длинном хвосте”, который представляется антиподом концентрации, обусловленной масштабируемостью. “Длинный хвост” подразумевает, что рядовые люди могут сообща контролировать значительный сегмент культуры и коммерции благодаря тем нишам, которым позволяет плодиться интернет. Но, как ни странно, тут тоже не обходится без неравенства: масса маленьких людей и считаное количество супергигантов вносят свои несоразмерные доли в мировую культуру – причем иногда кто-то снизу выби- вается в лидеры и сталкивает победителей с насиженных мест. (Это “двойной хвост”: за маленькими людьми тянется большой хвост, за большими – маленький.) Роль “длинного хвоста” принципиально важна для изменения динамики успеха, деста- билизации прочно почивших на своих лаврах победителей, для появления новых лидеров. В любой отдельно взятый момент жизнь в Крайнестане определяется концентрацией случай- ности второго типа, но это вечно меняющийся Крайнестан. Пока что размах “длинного хвоста” ограничен интернетом и онлайн-коммерцией небольшого масштаба. Но представьте, как сильно “длинный хвост” может изменить буду- щее культуры, информации и политической жизни. Он способен освободить нас от диктата ведущих политических партий, от академической системы, от журналистских группировок – от всего, что сейчас находится в руках закосневших, самодовольных и корыстных предста- вителей власти. “Длинный хвост” поможет восторжествовать когнитивному разнообразию. Одним из лучших подарков в 2006 году для меня стала книга, которую я однажды обнаружил в своем почтовом ящике: “Когнитивное разнообразие: как наши индивидуальные особенно- сти превращаются в общее благо”. Ее автор, Скотт Пейдж, изучает влияние когнитивного разнообразия на успешность решения проблем. Так вот, он показывает, что обилие разных точек зрения и методов работает как “механизм прилаживания”, а иными словами – как эво- люция. Подрывая власть крупных структур, мы одновременно избавляемся от платоновского единообразия, предполагающего единственно возможный вариант действий. И в конце кон- цов победит направленный снизу вверх, свободный от гнета теории эмпиризм. “Длинный хвост” – это побочный продукт Крайнестана, хотя бы отчасти восстанав- ливающий справедливость: к маленькому человеку мир по-прежнему несправедлив, но к гиганту он теперь несправедлив вдвойне. Превосходство не может длиться бесконечно, чье бы то ни было. Маленький человек великолепно умеет свергать с пьедестала. Наивная глобализация Мы постепенно двигаемся к беспорядку. Но совсем не обязательно, что этот беспоря- док принесет нам зло. Он обещает нам более продолжительные периоды спокойствия и ста- бильности с ограниченным количеством Черных лебедей, в которых саккумулируется боль- шинство проблем. 66 Низовая активность интернета помогает приструнить рецензентов. Раньше писатели были беззащитны перед вер- диктами этих, порой весьма предубежденных, часто толком не разобравшихся в сути произведения критиков, которые цеп- ляются к мелочам и безмерно раздувают мелкие огрехи. Теперь автору защищаться гораздо проще. Вместо негодующих посланий главному редактору можно просто поместить в Сети собственную рецензию на рецензию. Если критик атаковал автора ad hominem (с переходом на личности), он получит адекватный ответ, тоже ad hominem, можно, наконец, подверг- нуть сомнению компетентность обозревателя, не забыв позаботиться о том, чтобы контррецензия сразу же попала в поис- ковые системы или в Википедию. Эта энциклопедия устроена по принципу “снизу вверх”. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 170 Задумаемся о природе прошедших войн. Двадцатый век не был самым смертоносным (в процентном отношении к общей численности населения), зато он принес нечто новое: начало новых, крайнестанских военных действий: только намек на возможный конфликт оборачивается гибелью колоссального количества людей, и от последствий этого изначально не такого уж фатального конфликта никто и нигде не может укрыться. В экономической жизни происходит нечто похожее. В главе 3 мы говорили о глоба- лизации. Вот она пришла, но есть в этом и существенные минусы: возникает чрезмерная зависимость партнеров друг от друга, при том что необходимость и возможность выбора снижается и тем самым создается видимость стабильности. Иными словами, такая ситуа- ция чревата появлением чудовищных Черных лебедей. Мы раньше никогда не находились под угрозой общемирового коллапса. Финансовые институты объединились в небольшое число огромных банков. Почти все они нынче взаимосвязаны. Финансовая экология в ужас- ном состоянии: продолжают разбухать гигантские, забюрократизированные банки, детища кровосмесительных союзов (просчитывающие риски по гауссиане) – рухнет один, рухнут и все остальные 67 . Усиление концентрации в банковской среде вроде бы снижает возможность финансового кризиса, но уж когда кризисы стрясаются, они более тяжелы и их жертвами становятся сразу несколько стран. Мы перешли от разномастных маленьких банков с раз- ной кредитной политикой к гомогенной сети фирм, похожих одна на другую. Да, влипаем мы реже, но уж когда влипаем… брр! Повторяю: кризисов будет меньше, но серьезность их возрастет. Чем реже случается событие, тем труднее определить степень его вероятности. То есть мы всё меньше и меньше знаем о возможности кризиса. Уже заранее можно представить, как произойдет такой кризис. Сеть – это набор эле- ментов (узлов), которые так или иначе связаны между собой звеньями; аэропорты мира – это сеть, интернет – тоже, социальные связи и энергетические коммуникации – тоже. Есть отрасль науки, которая называется “теория сетей”; она изучает организацию таких сетей и связи между ее узлами, в числе представителей “теории сетей” – такие исследователи, как Дункан Уоттс, Стивен Строгац, Альберт-Ласло Барабаши, и многие другие. Все они прекрасно знают, какая математика требуется в Крайнестане, и понимают, что “гауссовой кривой” тут не обойтись. Они открыли следующую особенность сетей: узлам, служащим центрами коммуникаций, свойственно концентрироваться. Сети имеют тенденцию форми- роваться вокруг чрезвычайно концентрированных ядер: несколько узлов очень прочно свя- заны между собой, остальные – едва-едва. У распределения этих связей – масштабируемая структура, о специфике которой мы поговорим в главах 15 и 16. Подобная концентрация присуща не только интернету; мы наблюдаем ее и в социальной жизни (лишь небольшое число людей крепко связано с другими), в электросетях, в системах связи. Казалось бы, это делает сети более надежными: случайные повреждения большинства участков сети не будут иметь решающего значения, поскольку велика вероятность того, что они затронут непрочно “привязанный” сегмент. Но в то же время Черные лебеди представляют для сети очень боль- шую опасность. Вы только вообразите, что произойдет, если проблема возникнет в крупном узле. Отключение электроэнергии на северо-западе США в августе 2003 года и вызванная им паника – прекрасный пример того, что может разразиться, если вдруг лопнут крупные банки. 67 Ко всем нашим бедам, банки теперь еще меньше защищены от Черных лебедей и игровой ошибки, поскольку в числе их сотрудников есть “ученые”, которые занимаются рисками. Гигантская фирма “Джей Пи Морган” поставила весь мир под угрозу, введя в 1990-е гг. “риск-метрику”, шарлатанский метод, посредством которого взялись управлять рисками, спровоцировав распространение игровой ошибки и повсеместно заместив скептически настроенных Жирных Тони докто- рами Джонами. (Есть еще похожий метод – “стоимость под риском”, – основанный на количественном измерении риска.) Субсидируемая государством компания “Фэнни Мэй”, по моим скромным прикидкам, сидит на пороховой бочке и может взорваться от малейшего чиха. Но не извольте беспокоиться: их многочисленные ученые посчитали, что такое развитие событий “маловероятно”. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 171 А ведь банки находятся в гораздо худшем положении, чем тот же интернет. У финансо- вого сектора почти нет “длинного хвоста”! Нам бы жилось куда спокойнее, если бы финансо- вые учреждения время от времени терпели банкротство, а затем их бы быстренько сменяли другие. Хорошо бы и в финансах появилось разнообразие интернет-бизнеса и прочность интернет-экономики. Или бы вдруг образовался “длинный хвост” из правительственных чиновников и госслужащих, работающий на оздоровление бюрократии. Отступление из крайнестана Наше общество, где процветает концентрация всего и вся, и наш классический идеал золотой середины (aurea medio-critas) давно вступили в неотвратимое и неизбежное проти- воречие, которое постоянно усугубляется. И ясно, что будут приняты меры, чтобы остано- вить этот процесс концентрации. Мы живем в обществе, где у одного человека – один голос на выборах, где прогрессивный налог существует именно для того, чтобы ослабить победи- телей. Что ж, общественные правила могут быть легко переписаны теми, кто находится у подножия пирамиды, чтобы концентрация не смогла им навредить. Голосовать для этого не обязательно – религия тоже может несколько смягчить проблему концентрации. Вспомните, что в дохристианские времена во многих обществах сильные мира сего имели по многу жен, преграждая социальным низам доступ в женскую утробу, – что не сильно отличается от репродуктивного диктата альфа-самцов многих животных. Но христианство изменило ситу- ацию, введя моногамию. Позже ислам ограничил число жен четырьмя. Иудаизм, некогда полигамный, в Средние века стал моногамным. Можно утверждать, что такая стратегия ока- залась удачной. Ведь институт моногамного брака (даже при наличии официальных налож- ниц греко-римской эпохи) обеспечивает социальную стабильность (даже если его практи- ковать на французский манер). Ибо тогда на нижних уровнях общественной иерархии не скапливаются озлобленные, сексуально неудовлетворенные мужчины, замышляющие рево- люцию, дабы получить шанс на размножение. Но меня, признаться, уже несколько раздражают бесконечные разговоры о неравен- стве в экономических сферах, как будто бы его не существует в сферах иных! Справедли- вость – отнюдь не только экономическое понятие, а тем более в условиях, когда наши основ- ные материальные нужды удовлетворены. Тут все решает иерархия! Суперзвезды никуда не денутся. В СССР не давали воли экономическим структурам, но там все равно хватало своих, советских “сверхчеловеков”. Среднее – не показатель для интеллектуальной продук- ции, хотя это плохо понимают или отрицают (потому что выводы из этого уж очень непри- ятные). Огромная роль крошечной кучки людей в сфере интеллектуальной – это пострашнее неравного распределения благ; страшнее, потому что в отличие от разницы в доходах эту пропасть не способна устранить никакая социальная политика. Коммунизм мог маскировать или уменьшать расхождения в уровне доходов, но не смог уничтожить звездную систему в интеллектуальной сфере. Доктор Майкл Мармот в своих исследованиях состояния здоровья граждан даже пока- зал, что достигшие верхних ступеней иерархии живут дольше, даже если болеют. Впечатля- ющие работы Мармота показывают, как социальный статус сам по себе влияет на продол- жительность жизни. Было подсчитано, что актеры, получившие “Оскара”, живут в среднем на пять лет дольше, чем их обойденные киноакадемией коллеги. Люди живут дольше в тех обществах, где меньше социальное неравенство. Победители убивают соперников: живя в социально расслоенном обществе, последние умирают быстрее независимо от величины их доходов. Я не знаю, как это исправить (разве что при помощи религии). Можно ли добиться того, чтобы успех соперника не вгонял в депрессию? Следует ли запретить Нобелевскую Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 172 премию? Безусловно, Нобелевская медаль по экономике не принесла никакой пользы ни обществу, ни науке. Но даже те, кто получает премию за настоящие заслуги – в области медицины или физики, – приносят не только пользу. Они очень быстро вытесняют из нашей памяти остальных не менее достойных ученых и тем самым крадут у своих коллег годы жизни. Крайнестан никуда не денется. Что ж, придется научиться в нем жить и отыскать возможности сделать его более приятным для обитания. |