черный лебедь. Черный лебедь. Непредсказуемости
 Скачать 2.55 Mb.
|
|
Глава 12. Эпистемократия, мечта Это всего лишь опыт. – Дети и философы versus взрослые и не-философы. – Наука как занятие аутистов. – У прошлого тоже есть прошлое. – Сделайте неверное предсказание и живите долго и счастливо (если выживете). Тот, кто не отличается эпистемической самонадеянностью, как правило, не очень-то всем заметен, будто стеснительный гость на вечеринке. У нас не принято уважать скромных людей, которые не торопятся с суждениями. Они обладают эпистемической скромностью. Представьте себе беднягу, которого вечно терзает сознание собственного невежества. У него нет куража, свойственного кретинам, зато есть редкое мужество честно сказать “Я не знаю”. Он не боится выглядеть дураком или, хуже того, невеждой. Он сомневается, он не решается действовать, он мучительно анализирует последствия возможных ошибок. Он размышляет, размышляет и размышляет – до полного изнеможения и нервного истощения. Это вовсе не обязательно означает, что ему не хватает уверенности в себе, просто он скептически относится к собственному знанию. Я буду называть такого человека эписте- мократом, а теперь давайте-ка отправимся в страну, где законы учреждают именно такие люди, это страна эпистемократии. Крупнейшим эпистемократом новых времен был Монтень. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 147 ГОСПОДИН ДЕ МОНТЕНЬ, ЭПИСТЕМОКРАТ Когда Мишелю Эйкему де Монтеню исполнилось тридцать восемь лет, он удалился в свое поместье на юго-западе Франции. Монтень (“гора” на старофранцузском) – это назва- ние поместья. Сегодня эта область известна всему миру благодаря бордоским винам, но во времена Монтеня мало кто вкладывал свои таланты и знания в вино. Монтеня определенно виноделие интересовало не слишком: он был скорее стоиком, чем жизнелюбом. Он заду- мал написать ряд непритязательных “опытов”, то есть эссе. Само слово эссе означает нечто пробное, умозрительное и неопределенное. Монтень прекрасно знал классических авторов и теперь сам хотел поразмышлять о жизни, о смерти, об образовании, о знании и о приме- чательных особенностях нашей физиологии (например, об этом: не оттого ль у калек так развито либидо, что у них сильнее приливает кровь к половым органам). Стены башни, в которой он устроил себе кабинет, были исписаны греческими и рим- скими изречениями, говорящими в основном об уязвимости человеческого знания. Из окон открывался отличный вид на окружающие холмы. Формально темой рассуждений Монтеня был он сам, но это лишь риторический прием; Монтень не уподоблялся тем гендиректорам, которые пишут автобиографии лишь для того, чтобы похвастаться своими успехами и достижениями. Монтеню было важно узнавать что- то о себе и давать нам возможность узнавать что-то о нем, но при этом он обсуждал про- блемы и темы, затрагивающие каждого из нас, – общечеловеческие. На стене его башни кра- совалось и высказывание латинского поэта Теренция: “Homo sum: humani nil a me alienum puto”. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Устав от тягот современного образования, приятно почитать Монтеня: он великолепно разбирался в человеческих слабостях и понимал, что никакая философия не будет действен- ной и успешной, если она не примет во внимание глубоко укорененные в нас несовершен- ства, недостаток рациональности, в общем, те несовершенства, которые делают нас людьми. Не то чтобы он опередил свое время, скорее школяры более поздних эпох (приверженцы рациональности) отстали от своего. Монтень любил и умел размышлять, его мысли рождались не в спокойном кабинете, а в седле. Он совершал длинные верховые прогулки и возвращался с мыслями. Монтень отличался и от сорбоннских академиков, и от профессиональных литераторов в двух отно- шениях. Во-первых, он был человеком дела: поработал судьей, коммерсантом и мэром Бордо – до того, как ушел на покой, чтобы поразмышлять о собственной жизни и главным образом о собственном знании. Во-вторых, он был антидогматиком. Очаровательный скептик, оши- бающийся, неуверенный, субъективный, сомневающийся писатель, он прежде всего хотел следовать великой классической традиции и оставаться человеком. Живи он в другое время, он примкнул бы к скептикам-эмпирикам. У него мы обнаружим скептицизм в духе Пиррона и недоверие к догме, свойственное Сексту Эмпирику. Главное, он понимал: никогда не стоит торопиться с выводами. Эпистемократия У каждого свое представление об утопии. Для многих утопия – это равенство, всеоб- щая справедливость, отсутствие принуждения, отсутствие работы (чей-то более скромный, но столь же недостижимый идеал: общество, в котором пригородные поезда не кишат юри- стами с мобильниками). Для меня утопия – это эпистемократия, общество, в котором все ответственные должности занимают эпистемократы, где только их избирают на высокие посты. Этим обществом управляют, опираясь на понимание силы невежества, а не знания. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 148 Увы, признавая собственную способность ошибаться, не знать, авторитета не нажи- вешь. Люди нуждаются в ослеплении знанием – нам так положено: идти за вожаками, уме- ющими собрать нас вместе, ведь вместе гораздо надежнее, чем поодиночке. Всегда было выгоднее брести с толпой, пусть по неверному пути, чем по правильному, но в одиночестве. И гены нам достались от тех, кто следовал за самоуверенными дураками, а не за колеблю- щимися мудрецами. Социальная патология налицо: психопаты с легкостью вербуют привер- женцев. Иногда все же попадаются личности с могучим интеллектом, которым не так уж сложно поменять свои прежние взгляды на мир. Заметьте следующую “чернолебяжью” асимметрию. Я считаю, что есть вещи, в кото- рых можно, и даже должно, быть твердо уверенным. В неподтверждение можно верить больше, чем в подтверждение. Карла Поппера обвиняли в непоследовательности: призывает всех чаще сомневаться в себе и при этом пишет в агрессивном наставническом тоне (такие же претензии иногда предъявляют и мне – те, кто не принимает мою логику скептического эмпиризма). К счастью, со времен Монтеня эмпирики-скептики многому научились. “Чер- нолебяжья” асимметрия позволяет быть уверенным в том, что неправильно, но не в том, что, с твоей точки зрения, правильно. Карла Поппера однажды спросили, можно ли “фаль- сифицировать фальсификацию” (то есть можно ли проявить скептицизм по отношению к скептицизму). Он отвечал, что выгонял студентов с лекций и за менее тупые вопросы. Кру- товат был сэр Карл. Прошлое прошлого и будущее прошлого Некоторые истины открываются только детям: взрослых и не-философов затягивают бытовые мелочи, их волнуют “серьезные вещи”, так что им эти откровения ни к чему, есть, как им кажется, проблемы и поважнее. Одна из таких “не важных” истин состоит в суще- ственной фактурной и качественной разнице между прошлым и будущим. Поскольку я изу- чал это различие всю свою жизнь, то сейчас понимаю его лучше, чем в детстве, но оно уже не представляется мне так зримо. Единственный способ вообразить будущее “по образу” прошлого – это предположить, что оно является его прямой проекцией, а значит, предсказуемо. То есть время вашей смерти вам должно быть известно примерно так же точно, как и время вашего рождения. А то, что будущее таит много непредвиденного и не является единственно возможным продолжением нашего знания о прошлом, наш разум постичь не в состоянии. Случайность слишком рас- плывчата, и мы не можем воспринимать ее как отдельную категорию. Прошлое и будущее асимметричны, но эту асимметрию нам сложно постичь. Прежде всего эта асимметрия мешает нам установить аналогию между отношениями “будущее – прошлое” и “прошлое – более раннее прошлое”. “Слепое пятно” восприятия: мы не сопоставляем наши сегодняшние мысли о завтрашнем дне с нашими вчерашними мыслями о дне сегодняшнем. Из-за этого дефекта интроспекции мы не замечаем очевидных расхождений между нашими прошлыми прогнозами и тем, как все обернулось в реальности. Думая о завтрашнем дне, мы просто предполагаем, что это будет как бы еще один вчерашний. Это “слепое пятнышко” дает о себе знать и в других ситуациях. Сходите в Бронкский зоопарк, в отдел приматов, и вы увидите счастливую семью наших ближайших родствен- ников, живущих своей суматошной общественной жизнью. Вы также увидите множество хохочущих туристов, забавляющихся этой пародией на себя. Теперь представьте, что вы при- надлежите к более развитому виду (скажем, являетесь “истинным” философом, настоящим мудрецом), с гораздо более высоким уровнем интеллекта, чем у приматов человеческого образца. Вы, конечно, будете смеяться над этими людьми, которые смеются над приматами, Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 149 не доросшими до человека. Разумеется, тем, кто потешается над обезьянами, не приходит в голову, что на них тоже кто-то может смотреть свысока, – если бы это вдруг до них дошло, они бы очень расстроились. И перестали бы смеяться. Аналогичным образом особенности освоения прошлого человеческим мозгом застав- ляют нас верить в окончательность наших решений – и не учитывать того, что наши пред- шественники тоже считали, что знают окончательные решения. Мы смеемся над другими, не понимая, что довольно скоро у кого-нибудь будет ровно столько же оснований смеяться над нами. Осознание этого требует рекурсивного мышления, которое я упоминал в Прологе, а в нем мы не сильны. Эту своего рода заблокированность сознания в отношении будущего психологи еще не изучили и не классифицировали, но похоже, что это что-то вроде аутизма. Некоторые аути- сты очень способны к математике и прекрасно разбираются в технике. Известно, что у них почти отсутствуют навыки общения, но корень их недуга не в этом. Аутичные люди не могут поставить себя на место ближнего, посмотреть на мир глазами другого человека. Они вос- принимают остальных как неодушевленные объекты, как механизмы, работающие по опре- деленным правилам. Они не в силах выстроить вот такую – простейшую – цепочку рассуж- дений: “он знает, что я не знаю про то, что я знаю”, поэтому у них и возникают сложности при общении. (Любопытная деталь: все аутисты не способны понять, что такое неопреде- ленность, независимо от уровня их интеллекта.) Аутизм называют “умственной слепотой”, а неспособность мыслить динамично, неумение соотнести себя с будущим наблюдателем давайте назовем “футурологической сле- потой”. Прогнозы, ошибки в прогнозах и счастье В литературе по когнитивистике я не нашел ничего про футурологическую слепоту. Но в литературе, посвященной счастью, я обнаружил исследование того, как постоянные ошибки в прогнозах делают людей счастливыми. Картина этих ошибок примерно такова. Предположим, вы собрались купить новую машину. Она изменит вашу жизнь, повысит социальный статус, на ней вы поедете в отпуск. Она такая бесшумная, что не поймешь, работает ли мотор, – вы теперь сможете в дороге слу- шать ноктюрны Рахманинова. Благодаря новой машине вы всегда будете чувствовать себя счастливчиком. Завидев вас, каждый невольно подумает: “Ух ты, какая у него тачка!” Но вспомните: покупая нынешнюю свою машину, вы предвкушали то же самое. Однако вы не думаете о том, что эйфория рано или поздно пройдет и к вам вернется прежнее душевное состояние, все как и в прошлый раз. Через месяц после того, как вы выкатили из автосалона на сверкающей машине, новая игрушка надоест вам. Если бы вы предвидели это с самого начала, едва ли покупка вообще состоялась бы. Вы опять сделали ложный прогноз. А ведь так легко было несколько минут покопаться в прошлом, проанализировать прежние свои поступки и ощущения! Психологи изучали этот тип ошибок при прогнозировании событий как приятных, так и неприятных. Мы переоцениваем эффект, который и те и другие могут оказать на нашу жизнь. Мы словно в психологической ловушке, которая не дает нам действовать иначе. Эту ловушку Дэнни Канеман называет “ожидаемой полезностью”, а Дэн Гилберт – “эмоциональ- ным прогнозированием”. Главное тут даже не то, что мы ошибаемся в прогнозах насчет сво- его будущего счастья, а то, что мы каждый раз не учитываем свой прошлый опыт. В пред- сказании наших эмоциональных состояний мы просто отказываемся учиться на прежних ошибках, и виной тому – “заблокированность” сознания и всяческие искажения. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 150 Мы сильно преувеличиваем воздействие неприятностей на нашу жизнь. Вам кажется, что потеря крупной суммы или служебного поста приведет вас к жизненному краху, но едва ли такое случится. Скорее всего, вы приспособитесь к чему угодно – как, вероятно, уже делали после прошлых неудач. Вероятно, вы будете страдать, но не так сильно, как кажется. Этот тип ошибочного прогнозирования, возможно, даже чем-то и полезен: он под- талкивает нас к совершению важных действий (покупка новой машины или накопление средств) и отвращает от некоторых ненужных рисков. Кроме того, стремление преувеличи- вать, как таковое, является частью более общей проблемы: нам, людям, положено немного обманывать себя. Согласно теории самообмана, разработанной Трайверсом, таким образом мы настраиваем себя на благоприятное будущее. Однако самообман вне его естественной сферы – вещь нежелательная. Да, он помогает отказаться от некоторых ненужных рисков, но, как мы видели в главе 6, он не так уж надежно перекрывает лавину современных рисков, которых мы не боимся, потому что они неочевидны: инвестиционных рисков, экологических угроз, долгосрочных вкладов. Гелен и обратные пророчества Если вы избрали поприще прорицателя и открываете будущее менее привилегирован- ным смертным, то о вас судят по вашим предсказаниям. Гелен, персонаж “Илиады”, был прорицателем, но не таким, как все. Сын Приама и Гекубы, он был самым умным в троянской армии. Это он – под пыткой – рассказал ахейцам, как они завладеют Троей (очевидно, он не предугадал собственного пленения). Но замечате- лен он был не этим. Гелен, в отличие от других пророков, мог в деталях провидеть прошлое – без всяких подсказок. Он провидел вспять. Наша проблема не только в том, что мы не ведаем будущего, о прошлом мы тоже не особо много ведаем. Чтобы знать историю, нам совершенно необходим такой человек, как Гелен. Давайте разберемся почему. Тающий ледяной кубик Давайте проведем следующий мысленный эксперимент (я его позаимствовал у своих друзей – Аарона Брауна и Пола Уилмота). Операция 1 (лед растаял). Вообразите большой ледяной кубик, который тает часа два, а вы пока играете с приятелями в покер. Представьте, как по полу постепенно растекается лужа. Операция 2 (откуда взялась вода?). У вас на полу лужа воды. Теперь мысленно вос- становите ледяной куб, которым она раньше могла быть. Заметьте, что она не обязательно взялась именно из куска льда. Вторая операция сложнее. Все-таки Гелен должен был обладать действительно неве- роятным даром. Различие между этими двумя процессами заключается в следующем. Если у вас есть правильные модели (и свободное время, и вам больше нечем заняться), то вы можете довольно точно предсказать, как будет таять наш кубик, – это конкретная и не очень слож- ная техническая задача, более простая, чем задача с бильярдными шарами. Однако, имея лужу воды, можно построить бесконечное число подходящих кубиков льда, при том что все- гда остается вопрос: а был ли вообще кубик-то? При движении от льда к луже воды про- цесс называется прямым. Движение от воды ко льду, обратный процесс, во много-много раз сложнее. Прямой процесс в основном используется в физике и технике, обратный процесс – в неповторяемых, не проверяемых экспериментально исторических изысканиях. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 151 В каком-то смысле обратному проектированию истории мешают те же препоны, кото- рые не дают нам загнать яичницу обратно в скорлупу в виде желтка и белка. Теперь давайте немножко усложним и прямую, и обратную задачи, предположив нали- чие нелинейности. Возьмем хотя бы так называемую парадигму “бабочка в Индии” из обсуждения открытия Лоренца в предыдущей главе. Как мы видели, ничтожно малое воздей- ствие на сложную систему может привести к неслучайным большим последствиям, которые будут сильно зависеть от мелких параметров. Взмах крыльев одной-единственной бабочки в Нью-Дели, несомненно, может быть причиной урагана в Северной Каролине, пусть даже этот ураган произойдет двумя годами позже. Однако сомнительно, что вы, имея в качестве исходных данных ураган в Северной Каролине, смогли бы хоть приблизительно установить причины урагана: ведь мелких вещей, которые могли бы его вызвать, вроде трепыхающихся бабочек в Тимбукту или чихающих диких собак в Австралии, миллиарды. Прямой процесс (от бабочки к урагану) гораздо проще, чем обратный процесс от урагана к предполагаемой бабочке. В нашем обществе катастрофически мало людей, умеющих различать эти два про- цесса. Метафора “бабочки в Индии” сбила с толку как минимум одного режиссера. Фран- коязычный фильм Лорана Фирода “Счастливое стечение обстоятельств” (также известный как “Взмах крыльев мотылька”) задуман как призыв обращать внимание на мелкие детали, которые могут изменить жизнь. Ну да, если ничтожнейшее обстоятельство (например, паде- ние наземь лепестка, привлекшее ваше внимание) может привести к тому, что вы поменяете жениха, лучше и впрямь не пренебрегать никакими мелочами. Ни режиссер, ни критики не поняли, что они имеют дело с обратным процессом; ежедневно происходит триллион мело- чей, и учесть все – за пределами наших возможностей. И снова неполная информация Возьмите персональный компьютер. Редактор электронных таблиц способен сгенери- ровать случайную последовательность чисел, которую можно назвать историей. Каким обра- зом? В компьютерную программу закладывается затейливое нелинейное уравнение, которое выдает числа, кажущиеся случайными. Уравнение несложное: зная его, можно предсказы- вать последовательность бесконечно. Но самостоятельно вывести уравнение из имеющихся данных, а значит, и просчитать цепочку вперед, – человеку не под силу. А ведь я говорю о простейшей однострочной компьютерной программе, которая перетасовывает горсть чисел, а не о миллиардах одновременных событий, составляющих настоящую историю мира. Дру- гими словами, даже если бы история была последовательностью не случайной, а сгенериро- ванной неким “всемирным уравнением”, нам все равно не следовало бы считать ее таковой и называть “детерминированным хаосом”, поскольку вывести это уравнение нам не дано. Историкам вообще стоит разбираться в теории хаоса и трудностях обратного проектирова- ния лишь затем, чтобы обсуждать общие свойства мира и познавать пределы постижимого. Это подводит нас к более серьезной проблеме исторического ремесла. Фундаменталь- ная проблема практиков такова: в теории случайность – это неотьемлемое свойство собы- тий, но на практике случайность – это неполная информация, то, что я называю в главе 1 непроницаемостью истории. Те, кто не занимается случайностью вплотную, не понимают этой тонкой разницы. На моих лекциях, едва речь заходит о неопределенности и случайности, философы (часто) и математики (иногда) начинают задавать изумительные вопросы. Ну например. Слу- чайность, о которой я говорю, – это “истинная случайность” или “детерминированный хаос”, который притворяется случайностью? Истинно случайная система действительно случайна, и свойства ее непредсказуемы. Свойства детерминированно-хаотической системы полно- Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 152 стью предсказуемы, но предсказать их очень трудно. Мой ответ в таких случаях состоит из двух частей: а) На практике функциональной разницы между этими двумя случайностями нет, потому что мы не способны их различать, – разница математическая, а не практическая. Если я вижу беременную женщину, то пол ее ребенка – случайная величина (вероятность каждого варианта, разумеется, 50 %). Но случайная для меня, а не для ее врача, который мог сделать УЗИ. На практике случайность – это в основном неполная информация. б) Сам факт, что человек говорит об этой разнице, показывает, что он никогда не при- нимал важных решений в условиях неопределенности и поэтому не уяснил, что два типа случайности на практике неразличимы. В конечном счете случайность – это всего лишь незнание. Мир непроницаем, и види- мость сбивает нас с толку. Что называют знанием И напоследок еще раз поговорим об истории. История подобна музею, где можно осмотреть хранилища прошлого и вкусить очаро- вания былого. Это чудесное зеркало, в котором можно увидеть и как бы свою собственную историю. Можно даже прослеживать прошлое с помощью анализов ДНК. Я обожаю лите- ратурную историю. Древняя история утоляет мое желание сотворить мой личный нарратив, соединить собственную идентичность с моими (сложными) средиземноморскими корнями. Я даже предпочитаю свидетельства старых, несомненно, менее точных книг свидетельствам новых. Среди авторов, которых я перечитывал (лучшее доказательство любви к тому или иному писателю – перечитать его книги), сразу вспоминаются Плутарх, Тит Ливий, Свето- ний, Диодор Сицилийский, Карлейль, Ренан и Мишле. Их труды, несомненно, не выдержи- вают сравнения с современными работами; они полны исторических анекдотов и легенд. Да, я знаю. Огромная польза истории – в трепете прикосновения к прошлому и в нарративе (да-да), если только это не вредоносный нарратив. Осмысливать изложенное нашими пращурами нужно очень вдумчиво, с предельной осмотрительностью. История, разумеется, не поле для теоретизирования и глобальных обобщений; учиться на ней можно, но очень осторожно. История дает нам примеры того, как не надо действовать, что само по себе бесценно, но при этом вселяет в нас иллюзию большой осведомленности. Все это возвращает меня к Менодоту, к размышлениям об участи индюшки и к вопросу о том, как не сделаться заложником прошлого. Напомню отношение врача-эмпирика к методу индукции: надо знать историю, но не строить теорий на основании этого знания. Учитесь читать историю, не останавливайтесь в познании, не брезгуйте сведениями, почерп- нутыми из исторических анекдотов, но не ищите никаких причинно-следственных связей, не увлекайтесь обратным проектированием – а если уж им занялись, то не делайте серьезных научных выводов. Помните, что эмпирики-скептики уважали обычаи: они воспринимали их как рекомендации по умолчанию, основу для действий, но не более того. Этот открытый подход к прошлому они называли эпилогизмом 54 . Но у большинства историков другое мнение. Возьмите репрезентативное исследова- ние Эдварда Харлета Карра “Что такое история?”. Вы обнаружите, что он считает главным аспектом своей работы выявление причинно-следственных связей. Можно взять и выше: Геродот, признанный отцом истории, определил собственную цель в начале своего труда: 54 Йоги Берра передал суть теории эпилогизма одним своим высказыванием: “Можно многое заметить, всего лишь глядя”. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 153 Геродот из Галикарнасса собрал и записал эти сведения, чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности, в особенности же то, почему (курсив мой. – Н.Н.Т.) они вели войны друг с другом 55 То же самое вы увидите у всех теоретиков истории, будь то Ибн Хальдун, Маркс или Гегель. Чем старательнее мы пытаемся сделать из истории нечто большее, чем серию опи- саний, от которых нужно не мудрствуя лукаво получать удовольствие, тем хуже результат. Неужели на нас так действует искажение нарратива? 56 Возможно, придется ждать, пока появится поколение скептико-эмпирических истори- ков, способных понять разницу между прямым и обратным процессом. Поппер нападал на историков, делавших прогнозы на будущее, я же только что показал слабости исторического подхода в познании прошлого. Обсудив футурологическую (и историческую) слепоту, давайте теперь разберемся, как нам с нею быть. Замечательно, что существуют кое-какие меры – практические, сугубо прак- тические. Рассмотрим же их. |