О сложности. О сложностности by Морен Эдгар (z-lib.org). О сложностности
 Скачать 1.29 Mb.
|
|
Автокритика Ранняя работа Морена о смерти показывает его го- товность решать глубокие экзистенциальные проблемы, которые столь часто стираются в порой столь же бес- плодном дискурсе социальной науки и философии. Эта экзистенциальная живость, эта основа живого опыта реалий существования присутствует в работе Морена, обсуждает ли он кибернетику, кино, самоорганизацию, экологию, политику или образование. Работа Морена основана не на попытке укрыться от жизни в башне из слоновой кости или в контролировании жизни с помо- щью замысловатых теоретических рамок и карт, а на усилии глубже погрузиться в нее и предоставить науке инструменты, позволяющие более адекватно объяснить ее буйно растущую сложностность, и действительно помочь читателю в таком процессе погружения. Морен характеризует свою более позднюю работу над сложност- ным мышлением как попытку развить метод, который не «калечит», который не фрагментирует и не абстра- гирует, который не наносит вред жизни тем, что дает одномерную, анемичную, антисептическую, гомогенизи- рованную pars pro toto * . Этот трансциплинарный подход * Часть вместо целого (лат.) — прим. пер. Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 19 позже можно увидеть в журнале Аргументы, который Морен возглавлял вместе с Роланом Бартом, Костасом Акселосом и другими с 1956 года по 1962 год. Широкий спектр тем, рассматриваемых в журнале, акцентируется скорее на проблемах, чем на дисциплинарных ритуалах и стремится к более широкому и перспективно удален- ному охвату. После Второй мировой войны влияние Левых и коммунистической партии в европейской мысли было огромным. Имелись крайне четкие границы, с помо- щью которых можно было оценивать то, что считалось пребывающим вне линии партии. Независимая мысль Морена была явно трансгрессивной, и в Автокритике Морен (2004a) объясняет свое исключение из партии тем, что написал «неуместную» статью. Автокритика Мо- рена — замечательный документ «заинтересованного» интеллектуала, борющегося со перипетиями политики и самообмана. Это модель честности и само-рефлексии, которая дает нам редкий обзор жизни и мыслей чело- века, находящегося в гуще событий, формировавших в то время европейскую и даже планетарную культуру: прежде всего приход к власти Сталина и репрессии в странах Восточного блока. Дрейк (2002) дает некий контекст. Он пишет, что Морен был «одним из немно- гих интеллектуалов КПФ (Коммунистической Партии Франции), которые отказались слепо следовать линии Партии» (р. 70). Исследуя такие явления, как самообман, когнитивный диссонанс, групповое мышление и авто- ритарное/тоталитарное мышление, а также поведение само по себе и поведение в «партии», мы находим еще одну тему, которая пронизывает всю будущую работу Морена. В своих Семи Сложных Уроках, касающихся Об- разования для Будущего [7 Complex Lessons in Education for the Future] (Morin, 2001b) — документе, который Морен Альфонсо Монтуори 20 написал по просьбе ЮНЕСКО, — первый урок посвящен самообману и борьбе с «ошибками и иллюзиями». Как получается, что мы буквально становимся одержимы идеями, партией, нашей «верой», нашим «делом», даже тем, что, как мы считаем, является «наукой»? Вся жизнь и работа отмечены Морена строгой незави- симостью суждений, столь характерной для творческих личностей (Barron. 1995). Это часто делало его непопу- лярным среди тех, кто нашел укрытие в теплых объятиях «внутригруппового» конформизма, среди тех, кто хочет протащить идеологическую линию и выстроить сильную иммунную защиту вокруг твердого ядра доктрины — ядра, которое не может быть оспорено (Morin, 1991). Морен никогда ничему не «принадлежал» в смысле отказа от своей собственной независимости, дабы об- рести значительные льготы, предлагаемые теми, кто были «связанными» и «инсайдерами», будь то в форме издательских контрактов, интеллектуальных движений или, по иронии судьбы, в форме известности в Соеди- ненных Штатах. В то время, как есть некие параллели между мыслью Морена и некоторыми французскими авторами, связываемыми в Соединенных Штатах с по- стмодернистским поворотом (и следовало бы отметить определенные острые и существенные различия), Морен никогда не ассоциировал себя с постмодернизмом — как движением и повальным интеллектуальным увлечени- ем — и редко, если вообще когда-либо, использует этот термин. Французские авторы, тесно связанные с пост- модернизмом, широко публиковались в Соединенных Штатах, в то время как авторы, считавшиеся основными фигурами во Франции, находились в стороне, поскольку их нельзя было отождествить с новым горячим трендом. Интересно отметить, что французская мысль нескольких последних десятилетий в Соединенных Штатах почти Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 21 исключительно ассоциируется с постмодернизмом. Во Франции, с другой стороны, постмодернизм считается в значительной степени англоязычным явлением (Journet, 2000). В не говорящих по-английски странах, от Бразилии до Колумбии, Италии и Испании, а также, конечно же, в самой Франции, Морен был признан одним из самых значительных мыслителей нашего времени. Раз- рыв между англоязычным миром и остальной частью планеты удивителен, и многое говорит о неизбежно частичной природе любого понимания европейской интеллектуальной жизни, определяемого, как таковое, издателями, владением языками, отличными от англий- ского (поскольку переводы сами по себе ставят целый ряд других вопросов, о чем свидетельствуют, например, весьма проблематичные английские переводы Пиаже), и другими проблемами. Автокритика (Morin, 2004a) знаменует собой важный поворотный пункт для Морена. Обычно мы полагаем, что обладаем идеями; однако Морену стало ясно, что идеи могут обладать нами — буквально владеть нами. Люди могут быть буквально одержимы идеологиями и системами убеждений, будь то левыми или правыми, будь то в науке или в религии. Отныне усилия Морена будут состоять в том, чтобы развивать форму мышле- ния — и форму бытия в мире, — которая всегда является само-рефлексивной и самокритичной, всегда открытой и творческой, всегда стремящейся бросить вызов фун- даментальным допущениям, лежащим в основе системы мышления, и всегда внимательной к тому, каким образом, тайно или открыто, мы создаем неприкасаемые центры, которые нельзя подвергать сомнению или оспаривать. Знание всегда требует знания знания, постоянного ис- следования и вопрошания о том, как мы конструируем Альфонсо Монтуори 22 знание. Действительно, Знание Знания — это заголовок третьего тома Метода Морена (Morin, 1986). Социология и массовая культура Когда Морен изучал столь важный предмет, как смерть, и занимался публичной политической «само- критикой» своего участия в Коммунистической партии, а также тем, как это голографически применимо к более широким проблемам, связанным с ролью идеологий и тоталитаризма, а также с участием в куда более обшир- ной планетарной культуре, он начал писать серию книг о том, что изначально можно было бы принять за «легкую закуску». В середине и конце 1950-х и в начале 1960-х годв Морен писал новаторские работы о кино, звездной систе- ме и популярной культуре. Некоторые из этих книг, пер- воначально изданные с середины 1950-х до начала 1960-х годов, были опубликованы или переизданы в Соединен- ных Штатах Университетом Миннесота Пресс [University of Minnesota Press] (Morin, 2005a, 2005b). Инновационная работа Морена в этой области была признана крайне полезной — как наделенная даром предвидения, так и все еще жизненно важная для дискуссии, часто тонущей в бессодержательной и ориентированной на сенсацию учености. Как пишет Лоррейн Мортимер во введении к Кино, или Воображаемый человек (Morin, 2005b), книга Морена была глотком свежего воздуха в 1959 году, когда большая часть дискурса о кино была крайне критична к буржуазным развлечениям, рассматривая кино как опиум для масс, продвигающий капиталистические ценности. Мортимер многозначительно напоминает о том, как социолог Пьер Бурдье напал на исследование Мореном массовой культуры, ибо оно было «инструмен- том отчуждения на службе капитализма, дабы отвлечь Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 23 пролетариат от его революционной миссии» (Мортимер, 2001, с. 78). Это еще раз дает нам ощущение постоянной борьбы Морена с редукционизмом — c попыткой свести сложный феномен к одному потенциальному аспекту и манифестации — и благодаря такой борьбе избавиться от него. В случае Бурдье, мы находим взгляд на кино, который не принимает во внимание бесконечные эмоциональ- ные, социальные и другие сложностности, какими этот опыт наделяет нас. Такая точка зрения является глубоко доктринерский, сводя огромную сложностность кино — в банальной и клишированной критике Бурдье — к «инструменту отчуждения на службе капитализма, дабы отвлечь пролетариат от его революционной миссии». В конце 1950-х в Звездах (Morin, 2005a) Морен также был единственным мыслителем, связанным тогда с совер- шенно контр-культурной идеей, согласно которой культ знаменитости имеет сильный религиозный компонент (Young, 2002). Интересно, что Янг продолжает цитиро- вать исследования, проведенные в Соединенном Коро- левстве и Соединенных Штатах, которые предполагают, что поклонение знаменитостям действительно играет роль, сходную с религиозной, и является источником новых «мифов» и мифических фигур в сегодняшнем обществе. Морен был одним из первых академических ученых, кто серьезно отнесся к массовой культуре. Его иницииро- ванное психоанализом обсуждение внутреннего, субъ- ективности, снов, мифов, его использование концептов проекции и интроекции, его внимание к творчеству и воображению основывались на том, сколь важно пони- мать массовые культурные феномены, которые имели и продолжают иметь огромное влияние на жизнь людей. Среди прочего, Морен изучил казалось бы банальные Альфонсо Монтуори 24 письма от фанатов, написанные кинозвездам в популяр- ных журналах, чтобы определить механизмы проекции и идентификации в поклонении «звездам». Мы опять видим, как Морен переходит от макро-роли массовой культуры к микро-роли, к конкретным примерам ин- дивидуальных жестов фанатов в адрес своих кумиров. Это отражает руководящий принцип работы Морена, обнаруживаемый в утверждении Паскаля о том, что не- возможно понять целое, не понимая части, и невозможно понять часть, не понимая целого. Позже — в Методе — Морен использовал это в качестве отправной точки для критики как редукционизма, так и холизма. Но почему такой неожиданный окольный путь к кино? Исследования Морена мотивированы его жизненным опытом. После смерти матери молодой Морен стал одер- жимым кинозрителем и развил в себе увлечение магиче- скими измерениями кино. Кино позволило ему временно жить в другом мире и мечтать о нем, временно убежать от собственной боли и погрузиться в мир творчества и воображения благодаря ритуальному процессу, мало чем отличающемуся от опыта искусства наших далеких предков, от проблесков искусства, освещаемых мерца- ющими огнями в темной пещере. Стало общим местом говорить, будто чье-либо исследование действительно отражает его жизнь. Но в случае Морена это особенно очевидно, и, как я предположил, центральным является его междисциплинарный подход, который направлен не на то, чтобы просто решить проблему, но является поис- ком смысла, вытекающего из его собственного личного опыта и явно из опыта миллионов других кинозрителей. В 1961 году режиссер Жан Руш и Эдгар Морен сняли документальный фильм Хроника лета. Снятый в Пари- же после алжирской войны и до взрыва беспорядков, сыгравших столь важную роль в 1960-х годах, кульмина- Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 25 цией чего стали события 1968 года, этот документальный фильм отличается тем, что он признан первым примером cinéma verité. Он разрушает барьер между камерой и сюжетом, предваряя гораздо более активный подход к исследованию и документированию событий, а также совсем недавних эксцессов «реалити-шоу». Роланд Барт писал: «То, чем этот фильм привлекает, — так это сама человечность». В своем обзоре документального кино- производства Заявляя о реальном: возвращение к доку- ментальному фильму Брайан Уинстон (1995) ссылался на Хронику лета как на ключевой фильм cinéma verité. Этот документальный фильм оказал влияние на фран- цузского режиссера Жана-Люка Годара и стал классикой документального кино и визуальной антропологии. Особенно важным является само-рефлексивное изме- рение, включающее в себя съемку интервьюируемых, просмотр видеозаписей их интервью, создание само- рефлексивной петли (Ungar, 2003). Такой новаторский подход демонстрирует постоянную озабоченность Морена интер-субъективностью и само-рефлексией, причем эта озабоченность позднее была всесторонне сформулирована в его работах по социологии и слож- ностному мышлению. Публикация Введение в политическую жизнь. По- литические аргументы [Introduction a une politique de l’homme. Arguments politiques] (Morin, 1999a) в 1965 году была следующим шагом в политических размышлениях Морена. Здесь Морен исследовал природу человеческой природы в политическом контексте, критикуя Маркса, Фрейда и другие течения мысли, обращаясь к резкой критике понятия «развитие», развивая в то же время свое представление о планетарной политике и планетарной культуре, которую он должен будет разработать в более поздних работах. Существенным здесь были раскопки Альфонсо Монтуори 26 Мореном основополагающих предпосылок относительно различных подходов к пониманию и фреймированию человеческой природы, к которым он должен будет вернуться в работе Утраченная парадигма [Le Paradigme Perdu] (Morin, 1979), ставшей предшественником его magnum opus * Метод. Трансдисциплинарный подход Морена пересекает и интегрирует множество дисциплин, и ключевым измерением трансдисциплинарности явля- ется понимание того, как знания строятся в различных дисциплинах и подходах (Montuori, 2005a). В этом смысле работа Морена радикальна, ибо она прослеживает корни знаний, углубляясь, чтобы найти основополагающие предположения, формирующие основания для разных точек зрения. Трансдисциплинарность явно выводит на поверхность допущения многих различных дис- циплин, к которым она адресуется. Хотя основанное на дисциплине исследование не требует углубленной экспертизы и специализации в той мере, в какой такое исследование может быть осуществлено, трансдисци- плинарное исследование требует более философской или мета-парадигмальной позиции, которая отступает назад, чтобы наблюдать, исследуя корни дисциплин, как разные парадигмы очерчивают конструкцию знания. Суть в том, чтобы осознать свои собственные допущения относительно процесса исследования, а также раскрыть допущения относительно разных точек зрения, вооду- шевляющих исследование. Следующие две работы Морена, написанные в се- редине 1960-х годов, следовали, отчасти естественным образом, из его документального Cinéma Verité. Они фокусировались на инновационных, соучаствующих подходах к социальным исследованиям, которые он * Великая работа — прим. пер. Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 27 назвал «социологией присутствия» и где применил «мультиразмерный метод». Обе эти работы, к счастью, были переведены на английский язык. Красное и белое (Morin, 1970) — исследование модернизации в бретон- ской деревне Плозеве, где Морен использовал «феноме- но-графический» подход — предшественника недавнего бума в методологиях качественных исследований — в то время, когда большинство, если не все, социологических исследований были количественными. Морен и его ис- следовательская группа активно участвовали в жизни деревни и разными способами собирали данные — от количественных до качественных, — проживая в деревне и ведя дневники о своем опыте как опыте исследователей. Эти дневники недавно были опубликованы полностью (Morin, 2001a). Красное и белое демонстрирует желание Морена охватить всю сложностность и богатство жизни этой деревни, а также осознать то, что традиционные социологические методы были далеки от этого — послед- ние не учитывали живой опыт людей, переживающих серьезные социальные изменения. Слухи в Орлеане (Morin, 1971) — это захватывающий и тревожный рассказ о слухах, касающихся якобы торгов- ли белыми рабами, которую ведут евреи в городе Орлеан, что в какой-то степени привело к панике и нападениям на магазины, принадлежащие евреям. Исследованиям Морена удалось распутать паутину и фактически раз- веять слухи. Мы снова видим Морена на переднем краю мысли — того, что сегодня называют «исследование действием». Морен отверг допущения относительно того, что исследования должны быть количественны- ми, а исследователь выступает в качестве «эксперта», «объективно» изучающего свой «предмет». Его иссле- дование также было вмешательством и неким примером «клинической социологии». Более того, для Морена это Альфонсо Монтуори 28 исследование является критикой универсализма, поиска законов, великих теорий, а также наделением ценностью того, что он назвал «событием» — уникальным, неповто- римым, дестабилизирующим моментом — и кризисом как возможностью для исследования — тема, которую он позже должен будет разрабатывать в работе о «кризисе» (Morin, 1993, 1994c). Обсуждая свою методологию, Морен писал: Наш метод стремится охватить феномен (наблюде- ние), распознать силы внутри него (праксис), спрово- цировать его в стратегических точках (вмешательство), проникнуть в него посредством индивидуального кон- такта (интервью), поставить под сомнение действие, речь и вещи. Каждый из этих методов ставит фундаментальную методологическую проблему: отношение между иссле- дователем и предметом исследования. Это не просто субъект-объектные отношения. «Те- мой» исследования является как объект, так и субъект, и мы не можем избежать интерсубъективного характера отношений между людьми. Мы считаем, что оптимальные отношения требуют, с одной стороны, отрешенности и объективности в связи с объектом как объектом, а с другой стороны, участия и симпатии в связи с объектом как субъектом. Поскольку эти объект и субъект суть одно, наш подход должен быть двойственным. (Morin, 1970, p. 259) Начиная с работы о массовой культуре вплоть до cinéma verité, в своем соучастном исследовательском подходе Морен оспаривает допущения относительно вы- сокой и низкой культуры, относительно объективности Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 29 и дистанции между исследователем и камерой, а также критикует экспертизм. Взамен он настаивает на погру- жении в повседневную жизнь и участии в ней, опираясь на знания участников-неспециалистов. В этом заключа- ется бóльшая часть тяги Морена наладить более тесную связь между дискурсом социальных наук и живыми реалиями человеческого опыта с его контингенциями * , с кажущимися мелочами, эмоциями, субъективностями и уникальностью жизни во всех ее проявлениях, и, од- новременно, раскрывая эпистемологическое измерение, адресующееся к тому, как мы осмысливаем мир, как мы строим наше знание. * У термина контингентность многого смысловых уровней. Их ана- лиз дает «многообразные перспективы: аналитическая контингент- ность означает двойное отрицание как нечто не только ненужное, но и невозможное (Аристотель); с точки зрения теории вероятности контингентность представляет собой опыт или также исторические инновации (Марквард /Marquard); теории действий рассматривают спонтанность или воплощение действительности (Кант); культу- рологически контингентность связана с различными культурными определениями и толкованиями (современности) (Блуменберг/Blu- menberg); в политологии контингентность означает прежде всего основу решения (Шмитт/Schmitt); в организвционной теории речь идет о контингентнтных процессах принятия решения (Ортманн/ Ortmann), а в педагогике — о риске, решительном шаге и неудаче в воспитании (Больнов/Bollnow); в теологии говорят о взаимосвязи детерминации и свободы, о связи добра и зла, а также о контингент- ности мира и Бога (Юнгель/Jüngel), в исторической науке — о за- кономерностях природы и действия (Козеллек/Koselleck), в эписте- мологии о вопросах относительности и иронии (Рорти/Rorty) или о взаимоотношении всеобщего и особого (Адорно/Adorno)» и т. д. (Неопределенность как вызов. Медиа. Антропология, Эстетика — Спб, Издательство РХГА, 2013 — с. 41,42) — прим. пер. |