О сложности. О сложностности by Морен Эдгар (z-lib.org). О сложностности
 Скачать 1.29 Mb.
|
|
Дневники В начале 1960-х Морен начал издавать избранные дневники. Это были очень личные размышления и исследования, в которых он вел хронику своего опыта от самого обыденного до драматического, от глубоких философских и психологических размышлений в Сердце субъекта [Le Vif du Sujet] (Морен, 1982) до рассказа о своем путешествии в Китай в 1990-х годах (Морен, 1992b). Эти публикации показали, как автор борется с проблемами, возникающими в данный момент, и со своими собствен- ными ответами на кризисы, будь то интеллектуальными или личными, с которыми он сталкивался. Особенно увлекательным является Калифорнийский дневник [Cal- ifornia Journal], который скоро будет опубликован на английском языке. Он представляет собой отчет о годе, проведенном Мореном в Калифорнии в разгар 1960-х го- дов в Институте Солка в Сан-Диего, в компании Джонаса Солка, Франсуа Жакоба, Энтони Уилдена и других. Морен погрузился в биологию, кибернетику, системную теорию и размышлял о драматических социальных изменениях, свидетелем которых он был. Калифорнийский дневник дает яркий портрет изменяющегося общества, создава- емый сложностным человеком, чья средиземноморская чувствительность пронизывает всю его жизнь и работу. Что характерно, мы не находим здесь никакой смеси из снисходительности и зависти, которую можно найти в популярных ныне рассказах о путешествиях европейских интеллектуалов в Соединенных Штатах. Многие из его ближайших коллег и соратников считают дневники Морена одним из самых глубоких и значительных его вкладов. Голос автора, уже столь яркий в его научных трудах, становится еще живее на этих стра- ницах, когда мы уходим за кулисы во время написания Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 31 книги, во время телешоу, поиска квартиры в Париже или конференции. По иронии судьбы, некоторые из дневни- ков Морена подверглись нападкам со стороны критиков, обнаруживших, что дневникам не хватает «серьезности», какую следовало бы искать у академического ученого. Очевидно, что интеллектуалы могут написать весомые тома о массовой культуре (теперь, когда Морен сделал ее достойным предметом для изучения), но не могут признаться, что им она нравится. Кажется, серьезный академический ученый не вправе обсуждать, что он ест и пьет, смотрит поздним вечером телевизор или любит футбол, он может лишь высокомерно рассуждать о том, в какой мере «массы» одурачены средствами массовой информации и поп-культурой — явный пережиток по- зиции, которую так ясно изложил Бурдье. Допустимо рассматривать влияние массовой культуры на других, но не на самого академического ученого. Академия все еще крайне подозрительна к «субъективности», которая, по сути, составляет повседневный житейский опыт и, в частности, опыт субъективности академического ученого! Наша субъективность, наша домашняя жизнь должны составлять дизъюнкцию с нашей жизнью как ученых и строго отделяться от нее. Хотя допустимо заниматься феноменологическим исследованием жи- вого опыта — конечно, чужого, — в основном именно ученые-феминистки подчеркивают важность полной интеграции познающего при всей его уязвимости. Морен настаивает на том, чтобы напомнить нам, что жизнь не ограничивается одной или двумя дисциплинами и что она включает в себя, помимо других занятий, фильмы, поиск дома, приступы астмы жены, домашних животных, конференции, дружбу, издателей и случайное перееда- ние в обед. Философия жизни не может исключать эти моменты из своей компетенции. Альфонсо Монтуори 32 Претензия объективности, которая незапятнана превратностями жизни, никогда не была чем-то, к чему стремился Морен. На самом деле он активно работал над ее демонтажем. Он также осознавал, что этот акаде- мический фронт слишком часто выступал прикрытием для незрелой эмоциональности и самообмана. Морен решительно порывает с редуктивным образом интел- лектуала как бесплотного мозга с огромным эго (что, конечно же, остается непризнанным, учитывая акцент на объективности), и открывает себя — в своей работе и своих действиях — для изучения, исследования и оценки, показывая себя во всем диапазоне его жизнен- ного опыта. Как напоминают Матурана и Варела, все, что сказано, сказано кем-то (Maturana & Varela, 1987). В традиционном академическом дискурсе и исследова- нии основное внимание уделялось устранению этого «кого-то» в поисках «глаза Божьего, глядящего из Ниот- куда». Когда мы читаем Морена, он показывает нам, кто такой этот «кто-то», и дает нам пример «воплощенного» исследования и личной рефлексии. У Морена «кто-то» не скрыт. Спрашивающий не подвергается искусственному исключению из вопроса. Личное исследование его дневников ведет нас, порой, глубоко в психику Морена так, что это было бы немыс- лимо для большинства традиционных социологов, как правило не считающих уязвимость добродетелью. В самом деле, возможно, упускается из виду то обстоятель- ство, что большинство социологов — особенно те, кто выражают свое мнение лишь в рамках профессиональ- ного дневника, — просто не могут озвучить всю свою жизнь и опыт. Как правило, частью образования соци- олога-исследователя не является понимание им самого себя, способность исследовать свое собственное личное участие в исследовании, документировать этот процесс Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 33 и размышлять над ним, исследовать ту степень, в какой «субъективное» и «объективное» со-творяют друг друга, не говоря уже о глубоком сомнении в основополагающем допущении относительно его работы. Автобиография и само-рефлексия — не комфортное занятие в социальной науке. На него часто смотрят с подозрением, смешанным с неохотным восхищением. В своих дневниках Морен моделирует процесс само-исследования, который так- же всегда голографичен, поскольку всегда происходит в планетарном контексте — и можно перефразировать Морена, сказав, что он живет в планетарной культуре, а планетарная культура живет в нем. Социология комфортна в контексте оправдания, а не в контексте открытия (Montuori, 2006). Социологи презентируют себя, предлагая позицию, подкрепленную эмпирическими данными и/или теоретической рамкой. Мы никогда не будем причастны к актуальному процессу самого исследования, к взлетам и падениям исследо- ваний, к тупикам, ошибкам, озарениям, диалогам и творческому процессу, если не будем читать популяр- ные (авто-) биографии. В Дневнике одной Книги [Journal d’un Livre] (Morin, 1994a) — дневнике, который Морен вел пока писал Вступая в двадцатый век, — а до того Сердце субъекта — мы находим замечательные озарения относительно творческого процесса и жизни мыслите- ля, изо всех сил пытающегося бороться с тенденцией к разбросанности — делать, читать, переживать слишком много — и к утрате направления в ходе исследования. И все же сама разбросанность, хотя и болезненна для автора, является одной из тех вещей, которая делает Мо- рена столь уникальным мыслителем благодаря его спо- собности затем интегрировать широкий спектр опыта, теоретических перспектив и озарений, а также благодаря способу, каким он показывает нам, как их мыслить. Альфонсо Монтуори 34 Наряду с глубоко личным, Морен также глубоко по- грузился в публичную сферу посредством внимательного отслеживания общественных заявлений, что выразилось в его страстном неприятии Алжирской войны (Le Sueur, 2003), событий 1968 года в Париже (Morin, Lefort, & Castoriadis, 1968), в его пропаганде за вступление Турции в ЕС или, совсем недавно, в его письмах по израиль- ско-палестинскому вопросу и роли последнего во фран- цузском инвайронментализме * . Через несколько недель после выборов Николя Саркози в 2007 году Морена при- гласили обсудить с президентом экологическую полити- ку Франции. Морен, без сомнения, — это часть этой уми- рающей породы, а он — публичный интеллектуал. Его недавняя критика израильской политики в отношении палестинцев привела к ряду судебных процессов, ини- циированных жесткими обвинениями в антисемитизме и закончившихся оправданием. В 2006 году это привело к публикации Современный мир и еврейский вопрос [Le monde moderne et la question juive], где, среди прочего, он подчеркивает важность разграничения антисемитизма и критики политики израильского правительства по отношению к палестинцам (Morin, 2006b). В свои 86 лет ** Морен все еще является публичным интеллектуалом, участвует в телевизионных дебатах, регулярно публикует обзорные статьи в ведущих газетах Франции, ведет ди- алог с одним из признанных экологов Франции (Morin * Инвайронментализм — социальное экологическое движение, распространившееся в XX веке в европейских странах, направлен- ное на усиление мер по защите окружающей среды, а также теория управления социально-экономическим развитием и окружающей средой (викпедия). — Прим. пер. ** Эссе Альфонсо Монтуори написано в 2008 году. Сегодня Эдгару Морену 97 лет. — Прим. пер. Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 35 & Hulot, 2007), а также является членом престижного комитета по экологии при президенте Франции. Сложностность Жизненноважное участие Морена в интеллектуаль- ной жизни произошло также благодаря ряду крупных конференций и диалогов с учеными, художниками и философами. Самой примечательной, пожалуй, яв- ляется конференция, задокументированная в трех томах Единство Человека [L’Unite de L’homme] (Morin & Piattelli Palmarini, 1978), — междисциплинарный диалог между приматологами, биологами, нейробиологами, антропологами, кибернетиками, социологами и мно- гими другими естествоиспытателями и социальными учеными. Эта чрезвычайно насыщенная серия диало- гов, организованных Мореном и итальянским учёным Массимо Пьяттелли-Пальмарини, представляет собой важный шаг в сторону трансдисциплинарного подхода Морена. Он выходит за рамки междисциплинарности, предполагающей использование методов одной дисци- плины для информирования другой, чтобы привлечь нескольких дисциплин, одновременно бросая вызов дисциплинарной организации знаний и редуктивно/ дизъюнктивному способу мышления, составляющему то, что Морен называл «парадигмой простоты». Транс- дисциплинарность нацелена на иной способ мышления и другой способ организации знаний. Несколько книг Морена обнаруживают этот способ в диалогах с соци- альными учеными и естествоиспытателями от астро- физиков до биологов, социологов и философов. Чтобы дать представление о широте его влияния отметим, что Морен часто упоминается в книгах, где обсуждается творчество Ильи Пригожина (Spire, 1999); в томе о тео- Альфонсо Монтуори 36 рии сложностности вместе, среди прочих, с Франсиско Варелой, Брайаном Гудвином, Стюартом Кауфманом и Пригожиным (Benkirane, 2006); в дебатах с Рене Томом и Мишелем Серром (Morin, 1983); в диалоге о памяти и ответственности с Эммануэлем Левинасом (de Saint Cheron, 2000); в диалоге с астрофизиками Мишелем Кассе (Casse & Morin, 2003) и Хьюбертом Ривзом (Morin & Le Moigne, 1999); и совсем недавно с экологом Мише- лем Юло (Morin & Hulot, 2007). Я упоминаю об этом, в частности, потому, что совсем недавно в Соединенных Штатах господствовало мнение, согласно которому французские интеллектуальные «самозванцы» присвои- ли и представили в ложном свете науку. В случае Морена это, конечно, не так. На самом деле, мы обнаруживаем, что он действительно вносит вклад в артикуляцию по- следствий новых наук для самих ученых (Roux-Rouauie. 2002; Westbroek. 2004). Труды престижного Коллоквиума Серизи, в состав которого, среди прочих, входят Анри Атлан, Корнелиус Касториадис, Джанлука Бокки, Серхио Манги, Мауро Черрути, и Изабелла Стенгерс, еще раз указывает на широту влияния Морена (Boughoux, Le Moigne, & Proulx, 1990). Отредактированная им книга об образовании Воссоединение знаний [Relier les connais- sances] (Morin, 1999b) включает в себя, в том числе, эссе Поля Рикёра. Утраченная Парадигма, опубликованная в 1973 году, представляет собой первый шаг к интеграции, затем достигающей кульминации в многотомном Методе. Для Морена важно было устранить разрыв между есте- ственными и социальными науками. Его многомерный подход к человеческой природе — и к исследованию в целом — не мог смириться с расколом между человеком и природой. В общественных науках преобладал либо количественный подход, встречающийся в социологии Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 37 (то, что Питирим Сорокин назвал «квантофренией»), — как правило анемичные попытки скопировать метод физики, — либо более склонная к философии тенденция отвергать что-либо, хоть отдаленно связанное с есте- ственными науками, — отвергать как редуктивное, как «сциентизм» или «биологизм». Почти полное отсутствие рефлексии о роли исследователя создало в естествоз- нании обширные слепые пятна, которые наука сама не смогла устранить в своей самой жесткой конфигурации. Как указывает Дортье, Утраченная Парадигма написана до того, как социобиология и эволюционная психология стали модными, тем не менее она заслуживает того, что- бы ее читали не просто из уважения и исторического ин- тереса к книге, опередившей свое время, но потому, что в ней Морен обрисовал в общих чертах важную повестку дня и способ мышления о вопросах, которые до сих пор чрезвычайно актуальны (Dortier, 2006). Во многом глав- ный вклад Морена — это указание на то, что существуют человеческие проблемы, такие как раскол между чело- веком и природой или раскол на две культуры, и к ним нужно подходить с радикально иным мышлением, с тем способом мышления, который, как утверждает Морен, не является дизъюнктивным (или/или), но соединяет, избегая при этом гегелевского предположения о том, что диалектика всегда ведет к новому синтезу. Сначала в Утраченной Парадигме, затем в объемном Методе (Morin, 1985, 1986, 1991, 1992a, 2003, 2006a) Морен решает эту «эн-цикло-педическую» задачу, бук- вально распространяя знания между дисциплинами и открывая новый способ подхода к исследованию и по- знанию. Примерно тогда же, когда писалась Утраченная Парадигма, и до недавнего времени постмодернистские мыслители, такие как Лиотар, Хабермас и другие, крайне критично относились к интеграции естественных и со- Альфонсо Монтуори 38 циальных наук и, в частности, к возможности системных теоретических подходов (Lyotard, 1984). Лехте (1994): краткое изложение позиции Лиотара типично для того, как во многих постмодернистских дискурсах рассматри- ваются теоретические подходы к системам: Для системного теоретика люди — часть однородной, стабильной, теоретически понятной и, следовательно, предсказуемой системы. Знание — средство управле- ния системой. Даже если совершенного знания еще не существует, уравнение — чем больше знание, тем боль- ше власть над системой, — для системного теоретика неопровержимо (стр. 248) Морен увидел огромный потенциал этих новых подходов, одновременно признавая их ограничения, но он отказывался быть замкнутым в идеологических границах. Он разработал собственную сложную интер- претацию теории систем, теории информации и кибер- нетики, предназначенную для соединения различных измерений человеческого поиска, обособленных в своих собственных мирах и дисциплинах, отказывающихся коммуницировать друг с другом. По иронии судьбы, Метод начинается с обширного обсуждения отношения между порядком и беспорядком, ключевой роли возник- новения, непредсказуемости и неопределенности в его подходе к сложностности, а также важности префикса «пере- [re-]» — как в пере-организация, пере-осмысле- ние и так далее — предполагающего продолжающийся процесс и изменения (Morin, 2005c). Морена не так легко игнорировать, как мыслителей традиционных социоло- гических систем типа Толкотта Парсонса. В Соединенных Штатах сам факт того, что он не укладывался четко ни в один лагерь и не может быть сведен к какой-то простой категории (системный теоретик, структуралист, пост- Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 39 модернист, постструктуралист), привел к искаженным оценкам его работы, тем более, что до недавнего времени не так уж много его книг было переведено на английский язык, давая лишь частичное представление о многомер- ном теле его работы. Шеститомный Метод — это magnum opus Морена, замечательная и, казалось бы, неисчерпаемая кладезь со- кровищ из озарений и размышлений, а также настоящее руководство для тех, кто заинтересован в расширении природы человеческих вопрошаний. Метод интегрирует богатые и разнообразные элементы поиска Морена и предоставляет читателю альтернативу современным традиционным допущениям и методам исследования. Метод Морена представляет собой способ подхода к исследованию, который не редуциует и не разделяет, но отдает должное сложностности жизни и опыта. В своих социально-политических работах, таких как провидче- ские исследования, посвященные СССР и тоталитаризму, природе и концепту Европы, а также в своем «манифе- сте для 21-го века», Родная Земля (Morin & Kern, 1999), Морен применил этот метод к планетарному кризису, к тому, что он называет «планетарным железным веком». Сравнительно недавно Морен выпустил (в некоторых случаях по просьбе ЮНЕСКО и правительства Франции) серию книг и организовал ряд конференций, посвящен- ных применению сложностного мышления в образова- тельных контекстах (Morin, 2001b). Это составляет часть его постоянных поисков решения важнейшей проблемы подготовки людей к адекватному ответу на вызов слож- ностности. И это особенно трудная задача потому, что уровень, к которому обращается Морен, в значительной мере невидим постольку, поскольку затрагивает только содержание наших мыслей, как, впрочем, и организацию нашего мышления, например, дизъюнктивную логику, Альфонсо Монтуори 40 создающую бинарные оппозиции и, следовательно, ор- ганизующую наше мышление так, что мы подходим к миру с организационной рамкой или/или. Вместо того, чтобы сосредотачиваться исключительно на вызовах би- нарных оппозиций, Морен идет вглубь, докапываясь до базовой парадигмы, порождающей такие оппозиции. В результате он формулирует собственную порождающую парадигму сложностности, которая предлагает другую отправную точку. Интересно, что работа Морена в об- ласти образования нашла особый резонанс в Латинской Америке (особенно в Бразилии и Колумбии), Италии и Испании. Более чем за 50 лет писательства и страстного участия во французской, европейской и планетарной культуре Морен показал нам путь к более богатой, более глубокой оценке жизни и участия в ней. Как полагает Морен, наш нынешний образ мышления, чувств и бытия глубоко проблематичен: он редуцирует, разделяет и противопо- ставляет. Морен направляет нас за пределы этого спо- соба мышления к парадигме сложносности: к образу мышления и бытия, которые не причиняют вреда жизни, но позволяют нам жить более полно, проявляя больше внимания к сложностностям, парадоксам, трагедиям, радостям, неудачам и успехам. Он указывает нам на способ мышления, который является не бестелесным и абстрактным, но обогащенным чувствами, интуицией и связью с более широким социальным и историческим контекстом. Мышление, являющееся голографическим и контекстуальным, показывает нам, как мы встроены во время и в пространство. И мышление, которое также трансформирует, само-эко-ре-организует, включая все из того, кто мы есть, действительно расширяет наше понимание того, кем мы являемся, направляет нас к новым возможностям. Предисловие: Путь сложностности Эдгара Морена 41 Работа Морена постепенно привела к развитию транс- дисциплинарного подхода к исследованию. Выходя за рамки дробления и гиперспециализации, слишком часто пропагандируемых в научных кругах, Морен подошел к многообразию сюжетов, обычно ограниченных изоли- рованными дисциплинами, и привнес в них свою соб- ственную сложную восприимчивость. Одновременно, в ходе погружения в свои исследования он смог извлечь из этих сюжетов дальнейшие стимулы и импульсы для собственной концепции трансдисциплинарного исследо- вания. Именно такой тип порождающей петли является одним из «брэндов» сложностного мышления Морена и его сложной практики исследовательского поиска. Будем надеяться, что в ближайшие годы работа Морена получит долгожданное внимание, которого она заслуживает в англоязычном мире, и поможет нам в решении проблем, связанных с тем как жить в мире растущей сложностно- сти, неопределенности и неоднозначности. |