О сложности. О сложностности by Морен Эдгар (z-lib.org). О сложностности
 Скачать 1.29 Mb.
|
|
ПАТОЛОГИЯ ПОЗНАНИЯ, СЛЕПОЙ ИНТЕЛЛЕКТ Мы подчинены принципам дизъюнкции, редукции и абстракции. Вместе они составляют то, что я называю «парадигмой упрощения». Декарт сформулировал эту основную парадигму западной цивилизации, разделив мыслящего субъекта (ego cogitans) и мыслимую вещь (res extensa) — другими словами, философию и науку, — выдвинув «ясные и отчетливые» идеи в качестве О сложностности 83 принципов реальности — другими словами, выдвинув на первый план само дизъюнктивное мышление. Дан- ная парадигма доминирует в приключении Западной мысли с семнадцатого века. Она, без сомнения, позво- лила добиться весьма большого прогресса в научных знаниях и философской рефлексии. В конце концов, ее пагубные последствия оставались не поняты вплоть до двадцатого века. Такой вид дизъюнкции свел к минимуму коммуни- кацию между научным знанием и философской рефлек- сией. Это, в конечном счете, лишило науку какой-либо возможности познать себя, лишило возможности са- мо-рефлексии и даже возможности научно понимать себя. Более того, принцип дизъюнкции радикально изолировал друг от друга три основные ветви научного знания: физику, биологию и гуманитарные науки. Единственный способ исправить такую дизъюнк- цию — еще одно упрощение: сведение сложностности к простоте (сведение биологического к физическому, человеческого к биологическому). Сверх-специализа- ция разорвала и фрагментировала сложностную ткань реальности и привела к убеждению, что фрагментация, которой подверглась реальность, сама по себе является реальностью. В то же время, идеалом классического на- учного знания стало открытие за кажущейся сложност- ностью явлений совершенного Порядка, регулирующего вечную машину (космос), которая, в свою очередь, состо- ит из микроэлементов (атомов), по-разному собираемых в объекты и системы. Эти знания необходимо строились на строгих из- мерениях, расчетах и использовались в практике. Но математизация и формализация все более разъединяли живых существ и вещи. В качестве реальных они пола- гали только формулы и уравнения, управляющие коли- Эдгар Морен 84 чественными сущими. Короче, простое мышление не способно постичь конъюнкцию одного и многого (unitas multiplex * ). Простое мышление объединяет абстрактно, сводя на нет разнообразие. Или, напротив, оно утвержда- ет разнообразие, не постигая единства. Так мы приходим к слепому интеллекту. Слепой ин- теллект разрушает единства и целостности. Он изолирует все объекты от их окружения. Он не может постичь не- разрывную связь между наблюдателем и наблюдаемым. Ключевые реальности распались. Они проскальзывают через щели между дисциплинами. Дисциплины гумани- тарных наук больше не нуждаются в концепте «челове- ческое существо». Слепые педанты делают вывод, что «человека» не существует, что тот — всего лишь некая иллюзия. Тогда как средства массовой информации по- рождают массовое невежество, а университет — высокое невежество. Доминирующая методология приводит к растущему обскурантизму: поскольку нет больше ни- каких связей между разобщенными элементами знания, постольку нет больше и возможности по-настоящему усвоить их и размышлять о них. Мы приближаемся к беспрецедентной мутации зна- ний. Знания все меньше и меньше создаются для того, чтобы человеческие умы размышляли о них и обсуждали их, и они все больше и больше создаются для того, чтобы их запечатлевали в банках памяти и ими манипулирова- ли анонимные силы, особенно национальные государ- ства. Само по себе такое новое, массовое и поразительное невежество игнорируется учеными. Ученые, практически не обращающие внимания на последствия от своих от- крытий, даже на интеллектуальном уровне не контро- лируют смысл и природу собственных исследований. * Мультиединичное, мультиплексные единства (франц.) — прим. пер. О сложностности 85 Человеческие проблемы подвержены не только такому научному обскурантизму, порождающему невежествен- ных специалистов, но также тупым доктринам, которые пытаются монополизировать науку, ограничивая ее одной единственной ключевой идеей (альтюссеровский марксизм, либеральная эконократия * ). Эти идеи еще беднее, ибо прикидываются, что открывают все двери (благодаря ключевым понятиям, таким как желание, мимесис, беспорядок и так далее), как будто истина заперта в хранилище и достаточно иметь от него ключ. Одновременно, необоснованный эссеизм все более делит сцену с узколобым сциентизмом. К сожалению, такое искажающее, одномерное виде- ние наносит жестокий урон человеческим феноменам. Нанесение увечий ранит плоть, проливает кровь, уве- личивает страдания. Неспособность постичь слож- ностность антропо-социальной реальности, как в ее микро-измерении (индивидуальное существо), так и в ее макро-измерении (планетарная коллективность человечества), уже привела нас к бесконечным траге- диям и ведет к величайшей трагедии. Нам говорят, что политика «должна» быть простой и манихейской. Да, конечно, в своей манипулятивной концепции, процве- тающей на слепых импульсах, но политическая страте- гия требует сложностного знания, ибо стратегия сама разыгрывается, работая с неопределенностью, случаем и множественной игрой взаимодействий и ретро-акций (петля обратной связи). * Эконократия — общество, которое выглядит, как демократия, но зависит только от экономических достижений. — Прим. рерактора. Эдгар Морен 86 НЕОБХОДИМОСТЬ В СЛОЖНОСТНОМ МЫШЛЕНИИ Что такое сложностность? На первый взгляд, слож- ностность — это ткань (complexus: то, что сплетено вместе) из гетерогенных, неразрывно связанных компо- нентов: сложностность представляет собой парадокс од- ного и многого. Далее, сложностность — это фактически ткань событий, действий, взаимодействий, ретро-акций, детерминаций и случайностей, которые конституируют наш феноменальный мир. Но сложностность проявляет себя в беспокоящих чертах путаницы из неразрешимого, из беспорядка, из двусмысленности, из неопределенно- сти. Отсюда, необходимо знать, как привести явления в порядок, подавляя беспорядок, устраняя неопределен- ность. Другими словами, отбирать элементы порядка и определенности, устранять неоднозначность, уточнять, различать и иерархизировать. Но такие операции, необ- ходимые для интеллигибельности, рискуют привести нас к слепоте, если они устраняют другие характеристики complexus. И фактически, как я уже говорил, они сделали нас слепыми. Однако, сложностность вернулась к нам — в науке — теми же способами, какими она изгонялась. Развитие физической науки, которая взяла на себя задачу раскрыть непогрешимый порядок мира, его абсолютный и вечный детерминизм, его подчинение единственному Закону и его полагание простой первичной материи (атома) — такое развитие, наконец, открылось для сложностности реальности. Мы открыли в физической вселенной гемор- рагический принцип деградации и беспорядка — второй принцип термодинамики. Так, вместо предполагаемой логической и физической простоты мы открыли чрез- вычайную микрофизическую сложностность. Частицы являются не первичными строительными блоками, а О сложностности 87 скорее фронтиром в, возможно, невероятной слож- ностности. Космос — не идеальная машина, а процесс одновременной организации и дезорганизации. Наконец, кажется, что жизнь — это не субстанция, а феномен необычайно сложной само-эко-организации, создающей автономию. Отныне ясно, что антропо-со- циальные феномены не могут подчиняться принципам интеллигибельности, которые менее сложны, чем те, что отныне требуются для природных явлений. Мы должны повернуться лицом к антропо-социальной сложностно- сти, а не растворять или рассеивать ее. Сложность сложностного мышления заключается в том, что оно должна столкнуться с мешаниной (бесконеч- ной игрой взаимных ретро-акций), взаимосвязанностью между явлениями, туманностью, противоречивостью, неопределенностью. Однако, мы можем разработать некоторые концептуальные инструменты, некоторые принципы для этого приключения, и мы можем начать воспринимать лик новой парадигмы сложностности, которая должна возникнуть. Я уже указал в Методе 1 на некоторые концептуаль- ные инструменты, какие мы можем использовать. Так, парадигму дизъюнкция-редукция-одномерность мы мо- жем заменить на парадигму дизъюнкция-конъюнкция, которая позволит нам различать, не разъединяя, объе- динять, не отождествляя или редуцируя. Эта парадигма будет включать в себя диалогический и транслогический принцип, который интегрирует в себе классическую логику с учетом ее ограничений де-факто (проблема противоречия) и ее ограничений де-юре (ограничения формализма). Она будет включать в себя принцип Unitas Multiplex, избегающий абстрактного единства, будь такое единство высоким (холизм) или низким (редукционизм). Эдгар Морен 88 Мое намерение состоит не в том, чтобы перечислять «заповеди» сложностного мышления, которые я пы- тался обрисовать в другом месте 2 . Оно, скорее, состоит в том, чтобы признать огромные недостатки в нашем мышлении и понять, что калечащая мысль обязательно ведет к калечащим действиям. Мое намерение состоит в том, чтобы усилить осознание современной патологии мышления. Древняя патология мышления дала независимую жизнь сотворенным мыслью мифам и богам. Совре- менная патология ума заключается в сверх-упрощении, делающем нас слепыми к сложностности реальности. Патология идей принимает форму идеализма, когда идея затемняет реальность, которую она должна, как предполагается, транслировать, и воспринимает саму себя как реальность. Патология теории заключается в доктринерстве и догматизме, превращающих теорию в самих себя и парализующих ее. Патология разума — это рационализация, замыкающая реальность в системе идей, которые являются согласованными, но частичными и односторонними, и не знает, что часть реальности не может быть рационализируемой, и что миссия рацио- нальности заключается в диалоге с тем, что не рацио- нализируемо. Мы слепы в отношении проблемы сложностности. Эпистемологические споры между Поппером, Куном, Лакатосом, Фейерабендом и другими переходят в от- носительное молчание. 3 Эта слепота есть часть нашего варварства. Это заставляет нас осознать, что в мире идей мы все еще находимся в эпохе варварства. Мы все еще находимся в предыстории человеческого разума. Только сложностное мышление позволит нам цивилизовать наши знания. 2 СЛОЖНОСТНЫЙ ПАТТЕРН И ДИЗАЙН Эдгар Морен 90 У гуманитарной науки нет ни основания, фундирую- щего гуманитарные феномены в естественной вселен- ной, ни методов, способных охватить чрезвычайную сложностность, которая отличает гуманитарные фе- номены от всех других известных природных явлений. Ее объяснительные рамки (или доспехи) — это все еще рамки физики девятнадцатого века. Ее неявная идеоло- гия — это все еще идеология Христианства и Западного гуманизма — сверхъестественность человека. Мой под- ход будет движением по двум направлениям. Они могут показаться расходящимися, даже антагонистическими, но, в моем сознании, они нераздельны. Конечно же, мы должны заново интегрировать людей с природой, и мы должны быть способны отличать людей от природы, не сводя тем самым людей к природе. Следовательно, мы должны, одновременно, разработать теорию, логику и эпистемологию сложностности, которые будут соответ- ствовать знаниям людей. Мы ищем способы объединить науку и теорию, обращенную к крайне высокой степени сложностности человека. Это принцип с глубокими кор- нями, чьи разработки все более диверсифицируются и разветвляются по мере роста. Поэтому я помещаю себя далеко за пределами двух антагонистических кланов: один разрушает различие, сводя его к простому единству, а другой скрывает единство и видит только различия. Я прекрасно вижу себя вне обоих кланов, но я пытаюсь и интегрировать две истины. Другими словами, я пытаюсь выйти за рамки альтернативы или/или. Предпринятые мною исследования все больше убе- ждают меня в том, что такой «выход за пределы» должен привести к цепной реакции, к реорганизации того, что мы понимаем под концептом науки. По правде говоря, фундаментальное изменение, парадигмальная револю- ция, кажутся необходимыми и близкими. О сложностности 91 Надежность доказательств находится под угрозой. Спокойствие невежества сотрясается. Обычные или/или альтернативы уже утратили свой абсолютный характер, а другие альтернативы обретают форму. То, что скрывал, проигнорировал и отвергал авторитет, теперь выходит из тени: пьедестал знания трескается. ИНДО-АМЕРИКА В этом смысле мы, одновременно, и куда более про- двинуты, и куда более отсталы, чем можно было бы пове- рить. Мы открыли берега Америки, но все же верим, что это — Индия. Трещины и разрывы в нашей концепции мира стали не только громадными брешами, но благо- даря этим брешам — как с раковиной ракообразного, которая сбрасывается, как при разрывании кокона — мы можем воспринимать еще не соединенные фрагменты, все еще измятую и сморщенную новую кожу, новый лик, новую форму. Прежде всего, в эпистемологической рамке класси- ческой науки было две бреши. Брешь микрофизики обнаружила взаимозависимость субъекта и объекта, вторжение случайности в знание, развеществление по- нятия материи, вторжение логического противоречия в эмпирическое описание. Брешь макрофизики объеди- нила в единое целое понятия пространства и времени, до сих пор были абсолютно разнородные, и разрушила наши концепты, когда те были транслированы в область сверхсветовых скоростей. Но эти две бреши, как мы полагали, бесконечно далеки от нашего мира — одна слишком маленькая, другая слишком большая. Мы не хотели признавать, что швартовые нашей концепции мира были оборваны с обоих концов, что мы — в на- шем «среднем диапазоне» — находимся не столько на Эдгар Морен 92 твердой почве острова, окруженного океаном, сколько на ковре-самолете. Твердой земли больше нет, нет terra firma. «Материя» более не является массивной элементарной и простой реальностью, к которой мы могли бы редуцировать физику. Пространство и время — уже не абсолютные и независимые сущие. Нет больше какой-то простой эмпи- рической базы, нет даже простой логической базы (ясных и отчетливых понятий, не-двусмысленной, не-противо- речивой, строго детерминированной реальности), чтобы конституировать физический субстрат. Отсюда вытекает важнейшее следствие: простота (категории классической физики, полагавшие модель всей науки) — уже не основа всех вещей, а переход, момент между сложностностями, между микрофизической сложностностью и макро-кос- мо-физической сложностностью. ТЕОРИЯ СИСТЕМ Теория систем и кибернетика пересекаются в общей неопределенной зоне. В принципе, сфера теории си- стем гораздо шире, квази-универсальнее, потому что, в определенном смысле, вся известная реальность — от молекулы до клетки, от организма до общества — может рассматриваться как система. То есть, ее можно пред- ставить как взаимодействие разнородных элементов. В самом деле, теория систем, созданная фон Берталанфи из размышлений о биологии, распространилась с 1950-х годов, давая ростки в самых разных направлениях. Теория систем предстает перед внешним наблюда- телем в несколько двусмысленном виде. Наблюдателю, который выйдет за пределы такой внешней двусмыс- ленности, теория систем предъявляет как минимум три грани, три противоречащих друг другу направления. О сложностности 93 Существует порождающий систематизм, который со- держит некий принцип сложностности 4 . Существует расплывчатый плоский систематизм, основанный на повторении нескольких стерильных (холистических) первичных истин, которые мало что значат на практи- ке. И есть системный анализ, являющийся системным эквивалентом кибернетической инженерии, но гораздо менее надежный. Другими словами, он превращает системность, как показывает сам термин «анализ», в ее противоположность — в редуктивные операции. Систематизм имеет, прежде всего, те же самые по- рождающие аспекты кибернетики, которые, используя концепт машины в качестве эталона, сохраняют в аб- стракции некоторые ее конкретные и эмпирические корни. Ценность систематизма состоит в том, чтобы: 1. благодаря понятию системы поместить в центр теории не элементарное, дискретное единство, а сложностное единство, некое целое, которое не может быть сведено к сумме составляющих его частей; 2. постичь понятие системы не как «реальное» понятие и не как чисто формальное понятие, а как неоднознач- ное, призрачное понятие; 3. разместиться на трансдисциплинарном уровне, ко- торый допускает как концепт единства науки, так и дифференциацию наук не только в соответствии с материальной природой их объектов, но также в соот- ветствии с типами и сложностностями ассоциативных и организационных феноменов. В этом последнем смысле сфера теории систем становится не только шире, чем сфера кибернетики, но и охватывает все, что познается. Эдгар Морен 94 ОТКРЫТЫЕ СИСТЕМЫ Концепт открытой системы родился как термодина- мическое понятие. Его первая характеристика заклю- чалась в том, чтобы, негативным образом, поставить ограничения второму началу термодинамики. Второе начало требует понятия закрытой системы, которая рас- полагает внешним источником материи/энергии. Такое определение было бы неинтересным, за исключением того, что мы теперь можем рассматривать некоторое число физических систем (пламя свечи, течение реки вокруг свай моста) и особенно живых систем, как систем, чье существование и структура зависят от внешнего источника. В случае живых систем это предполагает не только энергию и материю, но также организационные и информационные ресурсы. Это означает, что: 1. построен мост между термодинамикой и науками о жизни; 2. новая идея возникает в противовес физическим поня- тиям о равновесии/неравновесии и выходит за рамки того и другого в том смысле, что содержит их обоих. Закрытая система, вроде камня или стола, находится в состоянии равновесия. Другими словами, обмены веществом и энергией с внешним миром отсутствуют. Постоянство пламени свечи, постоянство внутренней среды клетки или организма вовсе не связаны с подоб- ным равновесием. Напротив, в энергетических потоках есть питающий их дисбаланс, и без этих потоков про- исходит организационное разрегулирование, быстро приводящее к распаду. О сложностности 95 В первом смысле это питающее неравновесие позволя- ет системе поддерживать видимое равновесие, другими словами, состояние стабильности и непрерывности [существования]. Видимое равновесие деградирует, только если оно предоставлено самому себе, иными словами, если система закрыта. Такое гарантированное состояние — постоянное, но хрупкое (термин, который мы будем здесь использовать — устойчивое состоя- ние), — несколько парадоксально. Структуры остаются прежними, даже если меняются составляющие их части. Это верно не только для водоворота или пламени свечи, но и для наших организмов, где молекулы и клетки не- прерывно обновляются, в то время как целое остается, по-видимости, стабильным и неизменным. В каком-то смысле система должна закрываться от внешнего мира, чтобы поддерживать свои структуры и свою внутрен- нюю среду. Без этого она бы распалась. Такое замыкание допускается самим фактом того, что система открыта. Проблема становится еще более интересной, когда мы предполагаем неразрывную связь между сохранением структуры и ее изменяющимися составляющими. Здесь мы находим первичную, центральную и явно ключевую проблему живых существ. Данная проблема, однако, игнорируется и затемняется не только прежней физикой, но и западной картезианской метафизикой, для которой все живые вещи считаются замкнутыми сущими, а не си- стемами, организующими свое замыкание (то есть, свою автономию) в их открытости и благодаря их открытости. Из идеи открытой системы вытекают два основных следствия: во-первых, законы организации жизни — это не законы равновесия, а скорее законы неравновесия, законы восстановленной, компенсированной или устой- чивой динамики. В нашей работе мы будем постоянно следовать этим идеям. Второе следствие — возможно, Эдгар Морен 96 еще более важное — заключается в том, что постигае- мость системы следует искать не только в самой системе, но и в ее взаимосвязи с окружающей средой, и что это отношение — не простая зависимость: оно — составляет основу системы. Следовательно, реальность столь же важна в соеди- нении (отношении), как и в различии между открытой системой и ее средой. Такое соединение — эпистемоло- гически, методологически, теоретически и эмпириче- ски — является всецело решающим. Логически система не может быть понята, кроме как путем включения в себя окружающей среды. Окружающая среда, одновременно, сокровенна и чужда: она — часть системы, оставаясь при этом внешней к ней. Методологически становится трудно изучать откры- тые системы как сущие, которые могут быть радикально изолированы. Теоретически и эмпирически концепт открытой системы позволяет вступить в область теории эволюции, которая может исходить только из взаимодей- ствия системы и эко-системы, и — в ее самых значимых организационных скачках — может рассматриваться как превосходящая систему, «выходящая за пределы» системы к мета-системе. Таким образом, открыта дверь к теории само-эко-организующихся систем. Эти системы, конечно же, сами по себе открыты, поскольку далеки от того, чтобы убегать от «открытости», а эволюциониро- вание в сторону сложностности увеличивает такую от- крытость. Другими словами, это — теория живых систем. Наконец, поскольку фундаментальное отношение между открытыми системами и эко-системой является как материально/энергетическим, так и организационно/ информационным по своей природе, мы можем попы- таться понять характер — как детерминированный, так и контингентный, — экосистемного отношения. О сложностности 97 Удивительно, что столь фундаментальная идея от- крытой системы возникла так поздно и так локально (что уже демонстрирует, каким образом очевидное яв- ляется самым трудным для восприятия). Фактически, это понятие присутствует, но не задействовано явно, в некоторых теориях, особенно у Фрейда. Эго — это система, открывающаяся в Ид и в Суперэго. Эго может конституироваться только благодаря им и поддерживает неоднозначные, но фундаментальные отношения с обо- ими. Идея личности в культурной антропологии также подразумевает, что она — система, открывающаяся в культуру (но, к сожалению, в этой дисциплине сама культура является закрытой системой). Концепт открытой системы обладает парадигмаль- но-логической значимостью. Как заметил Маруяма (1974), постижение всех объектов и сущих как замкнутых при- водит к видению мира, который является классифициро- ванным, аналитическим, редукционистским, с линейной причинностью. Такое видение господствовало в физике с семнадцатого по девятнадцатый век. Сегодня, благодаря углублению понимания сложностности и движению к ней, это видение как вода уходит через все щели. Факти- чески, мы должны провести полную эпистемологическую перестройку, начиная с понятия открытой системы. «Те, кто живут в классифицированной вселенной, исходят из того, что все системы закрыты, если не указано иное». 5 По моему мнению, теорема Гёделя, создав неустранимую брешь во всех аксиоматических системах, позволяет нам мыслить теорию и логику как открытые системы. Теория систем синкретически объединяет самые раз- ные элементы; в одном смысле это образует превосход- ную чашку Петри, в другом — замешательство. Однако, такая благоприятная среда обнаруживает вклады, часто плодотворные в своем разнообразии. Эдгар Морен 98 Отчасти, как и кибернетика, но в другой области, те- ория систем движется к некоему среднему положению. С одной стороны, она едва исследовала сам концепт системы и в этом фундаментальном пункте удовлетво- рилась универсальным «холизмом». С другой стороны, она едва начала изучать направление самоорганизации и сложностности. Между понятием открытой системы и сложностностью самой элементарной живой системы остается огромная концептуальная пропасть — про- пасть, которая не удовлетворяется тезисами фон Берта- ланфи об иерархии. 6 Наконец, теория систем, поскольку она отвечает все более насущным потребностям, часто входит в гумани- тарные науки с двух неудачных точек зрения. Одна — технократическая 7 , а другая — многоцелевая; слишком крупная общая абстракция отрывается от конкретного и не позволяет сформировать согласованную модель. Однако, давайте не будем забывать, что здесь — заро- дыш единства науки. Систематизм, если его и следует сместить, должен быть ассимилирован. |