О сложности. О сложностности by Морен Эдгар (z-lib.org). О сложностности
 Скачать 1.29 Mb.
|
|
СОГЛАСОВАННОСТЬ И ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКОЕ ОТКРЫТИЕ Теоретическое усилие, которые я здесь излагаю, есте- ственно раскрывается в отношение субъект-объект. Оно раскрывается как отношение между исследователем (в данном случае, мной) и объектом его познания. Кон- субстанциально оно несет принцип неопределенности и само-референции, оно несет в себе само-критичный и саморефлексивный принцип. Благодаря этим двум особенностям оно уже несет в себе свой эпистемологи- ческий потенциал. Эпистемология нуждается в том, чтобы найти точ- ку зрения, которая сможет учесть наше собственное познание как объект знания, другими словами, учесть мета-точку-зрения, как в случае, когда мета-язык консти- туирует себя в рассмотрении языка, ставшего объектом. Эта мета-точка-зрения должна в то же время допускать критическое само-рассмотрение познания и обогащать рефлексивность познающего субъекта. Здесь мы можем кратко наметить эпистемологическую точку зрения, которая позволяет нам проверять, другими словами, критиковать, превосходить нашу теорию, а так- же размышлять о ней. Прежде всего, именно такая точка зрения ориентирует нас эко-систематически, когда мы начинаем осознавать детерминации и задавать условия окружающей среды. Мы должны рассмотреть: О сложностности 125 1. Точку зрения, которая, помещая нас в естественную эко-систему, побуждает исследовать биологические характеристики познания. Такая биология познания, очевидно, касается церебральных форм, которые априори являются составляющими человеческого познания, а также его модальностей обучения через диалог с окружающей средой. 2. Точку зрения, которая здесь и теперь помещает нас в нашу социальную эко-систему, производящую иде- ологические детерминации/обусловливание нашего познания. Итак, рассмотрение социальной системы позволяет нам дистанцироваться от самих себя, смотреть на себя со стороны, объективировать себя, то есть, одновременно, признавать нашу субъективность. Но этого необходимого усилия недостаточно. Между человеческой системой мозга и ее окружающей средой существует фундаментальная неопределенность, кото- рая не может быть преодолена. Фактически, биология познания показывает нам, что в человеческом мозге нет устройства, которое позволило бы нам отличать восприятие от галлюцинации, реальное от воображае- мого. Также существует неопределенность относительно наших знаний о внешнем мире, учитывая, что тот вписан в паттерны организации, самые фундаментальные из ко- торых являются врожденными. Со стороны социологии познания мы также сталкиваемся с непреодолимой не- определенностью: социология или познание позволяют нам релятивизировать наши концепты, помещать себя в игру социальных сил, но это не скажет нам ничего опре- деленного относительно внутренней обоснованности нашей теории. Эдгар Морен 126 Поэтому нам нужна другая мета-система, на этот раз логической природы, которая рассматривает теорию с точки зрения внутренней согласованности. Здесь мы входим в классическую область эпистемологии, но стал- киваемся с проблемой неразрешимости Гёделя. Теорема Гёделя, казалось бы, ограничивающаяся математической логикой, a fortiori * применима ко всем теоретическим системам. Она показывает, что, в формализованной си- стеме есть по крайней мере одно высказывание, которое неразрешимо. Эта неразрешимость вызывает трещину в системе, приводя к неопределенности. Конечно, нераз- решимое высказывание может быть доказано в другой системе, даже в мета-системе, но и те также будут содер- жать логическую трещину. Здесь есть своего рода непреодолимый барьер для достижения окончательной вершины познания, но также мы можем увидеть тут стимул превзойти [наличные] зна- ния путем создания мета-системы, — движение, которое, от мета-системы к мета-системе, вынуждает познание прогрессировать, но, в то же время, всегда вызывает появление нового невежества и новых неизвестных. Здесь мы можем видеть, как такая неопределенность связана с теорией открытых систем. Фактически, ме- та-система открытой системы не может быть иной, нежели сама открытая система, и, в свою очередь, также нуждается в мета-системе. Таким образом, есть соответствие между открытой перспективой, лежащей в основании теории открытых систем, и бесконечной трещиной, открываемой согласно теореме Гёделя на вершине каждой когнитивной системы. Все это побуждает нас к открытой эпистемологии. Эпистемология — на этот раз мы должны подчеркнуть * с тем большим основанием (лат.) — прим. пер. О сложностности 127 «полицейская» эпистемология — не является стратеги- ческим пунктом, который оккупирован для того, чтобы контролировать все познание суверенной властью, отвергать все противостоящие теории и давать только одной монополию на на верификацию и, следовательно, на истину. Эпистемология не является ни догматической, ни беспристрастной. Она — место как неопределенности, так и диалога. Фактически, все неопределенности, кото- рые мы подняли, должны противостоять друг другу и корректировать друг друга; должен быть диалог, однако, без надежды залатать изначальную трещину идеологи- ческим лейкопластырем. Ранее цитируемое выражение Нильса Бора, согласно которому ограничение познания превращается в расши- рение познания, обретает здесь полный эпистемологи- ческий и теоретический смысл. Весь важный прогресс в познании, как указывал Кун, обязательно происходит благодаря разрушению и разрыву закрытых систем, не способных выходить за пределы самих себя. Поэтому, как только теория оказы- вается неспособной интегрировать наблюдения, которые становятся все более важными, происходит подлинная революция, разрушающая систему, создавшую как со- гласованность теории, так и ее замыкание. Одна теория заменяет предыдущую теорию и, возможно, интегрирует предыдущую теорию, аннексируя и релятивизируя ее. Но такое видение эволюции — как превосходящей систему и создающей мета-систему, которая сама может быть превзойдена, — применимо не только к научным идеям, но и к живым само-эко-организующимся си- стемам. И мы снова находим совпадение, необходимое для нашей эпистемо-теоретической связи. Теория са- моорганизации, естественно, несет в себе принцип и возможность эпистемологии, которая — будучи далекой Эдгар Морен 128 от того, чтобы солипсистски замыкаться на себе, — подтверждает и углубляет эти два фундаментальных аспекта — открытость и (само-)рефлексивность — и ее два фундаментальных отношения — эко-системное и мета-системное. Поэтому, не пытаясь провести жесткое объедине- ние, мы можем обеспечить гибкую, но существенную связь между системным открытием и трещиной Гёделя, между эмпирической неопределенностью и теоретиче- ской неразрешимостью, а также между физическим и термодинамическим началом и эпистемологическим и теоретическим началом. Наконец, мы можем придать эпистемологическое значение нашей открытой концепции отношений субъ- ект/объект. Оно указывает нам на то, что объект должен быть постигнут в его эко-системе и, в более широком смысле, в открытом мире (который знания не могут заполнить) и в мета-системе: необходимо разработать теорию, в которой можно интегрировать как субъекта, так и объект. Изолированный субъект замыкается в непреодо- лимых трудностях солипсизма. Понятие субъекта не имеет значения, кроме как в экосистеме (естественной, социальной, семейной и т. д.), и должно быть интегри- ровано в мета-систему. Следовательно, каждое из двух понятий — объект и субъект — в той мере, в какой они представляются как абсолюты, демонстрируют огром- ную, нелепую, непреодолимую пропасть. Но если они признают эту пропасть, то сама пропасть становится открытием одного в другое, открытием в мир, открытием в возможное преодоление той или иной альтернативы, в возможный прогресс познания. Давайте суммируем: сложностная концепция, кото- рую мы пытаемся разработать, требует и предоставляет О сложностности 129 средства для само-критики. Она требует, в естественном развитии, второй эпистемологической точки зрения. Она несет истины, которые биологически разлагаются — иными словами, смертны — и, в то же время, живые. SCIENZA NUOVA Итак, пройдя через кибернетику, теорию систем и теорию информацию, мы в общих чертах обрисовали дискурс, который предлагаем развивать. Данные пред- варительные мысли схематизируют мой собственный маршрут наверняка не совсем в хронологическом порядке, но достаточно логично. Это заставило меня войти в биологию, чтобы лучше покинуть ее, углубить- ся в теорию систем и кибернетику, также чтобы лучше покинуть их, допрашивая передовые науки, которые ставят под сомнение старую парадигму дизъюнкции/ редукции/упрощения. Это послужило средством расчистить почву и пе- ресмотреть теории, богатые игнорируемыми сокрови- щами, но то были теории, чьи светлые грани отражают технократическую банальность (кибернетика, теория систем). В то же время я вижу, что дискурс, c которым я выступаю, уже набросан во всех своих частях, что боль- шинство набросков устарели, некоторые из них почти пять лет назад (микро-физика), другие уже более, чем двадцать лет назад. Я не претендую на то, чтобы довести этот дискурс до кульминации (именно потому, как я уже демонстрировал, что он может быть только не завершен- ным). Продолжая раскалывать, интегрировать и раз- мышлять, я хотел попытаться придать ему некий облик. Я хотел расположиться в месте движения (а не на троне, куда претендуют усесться самонадеянные доктрины), Эдгар Морен 130 в сложностном мышлении, которое соединяет теорию с методологией, эпистемологией и даже с онтологией. На самом деле, как мы уже видим, эта теория не разру- шается при переходе от физического к биологическому, от биологического к антропологическому, даже если на каждом из этих уровней она совершает мета-системный скачок от энтропии к негэнтропии, от негативной антро- пологии к антропологии (гипер-сложностность). Она требует методологии, которая является, одновременно, открытой (объединяет предшествующее) и конкретной (описание сложностных единств). Она предполагает и явно создает онтологию, кото- рая не только делает акцент на отношении — а не на субстанции, — но также делает акцент на эмердженции и интерференции, как конститутивных феноменах объ- екта. Есть не только формальная сеть отношений, есть и реальности, но нет сущностей, нет одной единственной субстанции. Они, скорее, композиты, созданные систем- ным взаимодействием, но в то же время наделенные определенной автономией. Наконец, и прежде всего, то, что мы искали и считаем, что нашли, является стержнем фундаментальных иссле- дований, теоретического, методологического и эписте- мологического целого, которое является одновременно согласованным и открытым: мы считаем, что оно гораздо более согласовано, чем все другие теории, распростра- няющиеся в столь обширной области, но редуцируемые к их постоянно повторяющимся общим местам, мы считаем, что оно более обширно и более открыто, чем все другие согласованные теории. Мы считаем, что оно более логично и более обширно, чем все другие открытые теории (которые впадают в эклектику, утрачивая хребет). Мы опробуем здесь не-тоталитарный, многомерный дискурс, теоретический, а не доктринальный (доктри- О сложностности 131 на — это закрытая теория, самодостаточная и, следова- тельно, недостаточная), открытый неопределенности и тому, чтобы быть превзойденным. Он — не идеальный/ идеалистический, он — знание того, что вещь никогда не будет полностью замкнута в концепте, мир никогда не будет заключен в дискурсе. Это — идея scienza nuova. Данный термин, который мы заимствуем у Джамбаттиста Вико в другом контек- сте и в другом тексте, — пытается показать, что наши усилия направлены на модификацию, трансформацию и обогащение современного концепта науки, который, как сказал Броновский, «не абсолютен и не вечен». Речь идет о многомерной трансформации или о том, что мы подразумеваем под наукой, о том, что, по-видимому, кон- ституирует некоторые из его неуловимых императивов, начиная с неизбежности дисциплинарной фрагментации и теоретического расщепления. ЗА ЕДИНСТВО НАУКИ Одновременно, мы утверждаем возможность и необ- ходимость единства науки. Такое единство, очевидно, невозможно и непостижимо в нынешней системе, где множество данных накапливается во все более узких и закрытых сотах дисциплинарного улья. Оно невозмож- но в той рамке, где большие дисциплины, как кажется, соответствуют сущностям и разнородным предметам: физике, биологии, антропологии. Но оно постигаемо в области обобщенного physis’а. Такое объединение не имело бы смысла, если бы оно было только редукционистским, сводящим феномены сложной организации к простейшему уровню организа- ции. Было бы неинтересно, если бы оно осуществлялось путем маскировки за общими словами, такими как слово Эдгар Морен 132 «система». Оно не имеет смысла, если только не способно воспринимать, одновременно, единство и разнообразие, преемственность и разрыв. Однако, нам кажется, что оно было бы возможно для теории само-эко-организации, которая открыта для общей теории physis’а. Физика, биология и антропология перестают быть закрытыми сущими, но не теряют своей тождественности. Единство науки почитает физику, биологию и антропологию, но разрушает физикализм, биологизм, антропологизм (рис. 2.1). Мы видим отличие от попытки обеспечить единство науки, предпринятой логическим позитивизмом. Логи- ческий позитивизм не мог не сыграть роль эпистемоло- гического полицейского, запрещающего нам смотреть именно туда, куда мы должны смотреть сегодня — в сторону неопределенного, неоднозначного, противоре- чивого. Как всегда, теория, претендующая на то, чтобы быть фундаментальной, избегает области дисциплин и пере- Антропология Биология Physis Рисунок 2.1 О сложностности 133 секает их, действуя с опорой на собственную слепоту и собственное высокомерие — Марксизм, Фрейдизм и Структурализм. Это означает, что здесь имеет место именно трансдис- циплинарная перспектива. Сегодня трансдисциплинар- ное означает не-дисциплинарное. Весь огромный бюро- кратизированный институт — наука, — весь комплекс принципов сопротивляются малейшим сомнениям, применяя насилие, отвергают и презирают как ненаучное все, что не соответствует этой модели. Но в концепции науки есть неопределенность — трещина, открытость. Любые претензии уверенно определить границы науки, любые претензии на моно- полию науки основаны на той же не научной логике. Я знаю, что меня будут упрекать до самой смерти (моей смерти и их смерти) за те наивные истины, которые я здесь привожу, но я должен это сказать, потому что наука стала слепой в своей способности мониторить, предвидеть, даже постигать свою социальную роль, в ее способности интегрировать, формулировать, раз- мышлять о собственных знаниях. Если человеческий разум не может эффективно постигать огромную совокупность дисциплинарного знания, тогда что-то должно измениться — либо человеческий разум, либо дисциплинарные знания. ИНТЕГРАЦИЯ РЕАЛЬНОСТЕЙ, ИЗГНАННЫХ КЛАССИЧЕСКОЙ НАУКОЙ Новое единство науки не станет значимым, кроме как благодаря возвращению того, что было изгнано в восемнадцатом и девятнадцатом веках, возвращению того, кто медленно, локально или тайком ре-интегрирует науки. Такое изгнание соответствовало, возможно, не- Эдгар Морен 134 обходимой интермедии, которая была, в конце концов, эвристической, ибо допустила необычайное развитие наук. Однако, возможно, это также весьма серьезная помеха, которая сегодня душит и подавляет новые и необходимые метаморфозы. Проблема, следовательно, состоит не только в при- знании наличия случайности, но и в признании наличия интегрирующей случайности, с ее непредсказуемым ха- рактером и с ее характером как исторических событий (Франц. Evenementialité [Эвентуализм]). 20 Речь идет не только о статистической локализации информации, но и о придании ей радикального и многомерного харак- тера — концепт, который не может быть сведен к мате- рии и энергии. Речь идет о ее постоянной интеграции в окружающую среду, даже в концепт мира. Речь идет об интеграции само-эко-организованного бытия даже в понятие субъекта. Как минимум, речь идет о признании того, что всегда молчаливо предполагается в теориях эволюции: инновация и творчество. Хомский признал творчество основным антропологическим феноменом. Мы должны добавить, что творчество помечает все биологические эволюции гораздо более невероятным образом, чем историческая эволюция, которая еще далека от того, чтобы заново открыть для себя все инновации жизни, начиная с чуда клетки. Классическая наука отвергла случайность, событие, риск, индивидуальное. В рамках старой парадигмы каждая попытка их реинтеграции не могла не рассма- триваться как антинаучная. Старая парадигма отвергла космос и субъекта. Она отказалась от альфы и омеги, дабы удержать себя в среднем положении. С тех пор, как мы продвинулись в макро (астрономия, теория относи- тельности) и в микро (физика элементарных частиц), О сложностности 135 эти средние местоположения такого ковра-самолета оказались устаревшими и мифическими. Существенные проблемы, великие проблемы знания всегда изгонялись на небеса, становясь странствующими призраками фи- лософии. Разум, Свобода, Наука становились все более и более анемичными, но банкротство такой системы понимания маскировалось ее соответствующим успехом как системы манипулирования. Scienza nuova предлагает нечто с неисчислимыми последствиями. И это просто: не только объект должен соответствовать науке, но и наука должна соответство- вать своему объекту. ЗА ПРЕДЕЛАМИ КЛАССИЧЕСКОЙ АЛЬТЕРНАТИВЫ ИЛИ/ИЛИ На этой линии мысли мы видим, что классические альтернативы теряют свой абсолютный характер или, скорее, меняют характер. Вместо «или/или» мы берем как «ни/ни», так и «оба/и». И, как мы увидели, это также относится к противопоставлению единства/разнообра- зия, случайности/необходимости, количества/качества, субъекта/объекта. Это также относится к холизму/ре- дукционизму. Фактически, редукционизм всегда прово- цировал некий противоположный холистический поток, основанный на превосходстве концепции глобальности или целостности. Но целостность никогда не бывает чем- то большим, чем полиэтиленовый пакет, вмещающий все, что было найдено любым способом, на какой спосо- бен, и слишком хорошо вмещающий: чем более полной становится целостность, тем более пустой она стано- вится. Наоборот, что мы хотим выделить, за пределами редукционизма и холизма, так это идею сложностного единства, которое связывает аналитически-редукциони- Эдгар Морен 136 стское мышление и глобальное мышление — в диалоге, чьи предпосылки мы предложим позже. Это означает, что, если редукция — поиск элементарных простых единств, разложение системы на элементы, рождение сложного в простом — останется существенной характе- ристикой научного разума, то она уже ни единственное, ни, в частности, последнее слово. Так, scienza nuova не разрушает классические аль- тернативы, она не привносит монистическое решение, которое было бы чем-то, вроде сущности истины. Но альтернативные термины становятся антагонистически- ми, противоречивыми и в то же время дополнительны- ми в сердцевине более обширного видения — видения, которое, в свою очередь, должно будет встретить новые альтернативы и противостоять им. |