О сложности. О сложностности by Морен Эдгар (z-lib.org). О сложностности
 Скачать 1.29 Mb.
|
|
ПАРАДИГМАТИЧЕСКИЙ ПОВОРОТНЫЙ ПУНКТ Мы чувствуем, что приближаемся к важной револю- ции (настолько значительной, что, возможно, она и не произойдет) в великой парадигме западной науки (и, со- ответственно, в метафизике, которая иногда является ее негативом, а иногда ее дополнением). Давайте повторим, что в этой парадигме множатся недостатки и трещины, но она все еще слитно держится. То, что влияет на парадигму, то есть ключ от храни- лища всей системы мышления, влияет на онтологию, методологию, эпистемологию, логику и, как следствие, на практики, общество и политику. Онтология Запада основывалась на закрытых сущих, таких как субстанция, тождество, (линейная) причинность, субъект, объект. Эти сущие не коммуницируют между собой. Оппозиции провоцируют отторжение или отмену одного концепта О сложностности 137 другим (вроде, субъекта/объекта). «Реальность» могла быть схвачена с помощью ясных и отчетливых идей. В этом смысле научная методология была редукциони- стской и количественной. Она была Редукционистской, потому что необходимо было прийти к неразложимым элементарным единствам, которые одни только и могут быть схвачены ясно и отчетливо. Она была количе- ственной, потому что такие дискретные единства могут быть основой для любых вычислений. Логика Запада была гомеостатичной логикой, предназначенной для поддержания равновесия в дискурсе путем запрета на противоречия или отклонений. Она контролировала или руководила любым развитием в мышлении, но по- зиционировала себя как явно находящуюся за пределами развития. Следовательно, эпистемология всегда играла роль верифицирующего пограничного патруля или за- прещающего полицейского. Воображение, просвещение и творчество, без которых прогресс науки не был бы возможен, лишь тайком вошли в науку. Они не могли быть логически идентифицирова- ны и всегда были эпистемологически осуждаемыми. О них говорится в биографиях великих ученых, но никогда в руководствах-справочниках и трактатах, чье сумрачное собрание, подобное слоям ископаемого угля, состояло из окаменелостей и спрессовывания того, что изначально было фантазиями, гипотезами, распространением идей, изобретениями и открытиями. Западная парадигма — без сомнения, плодовитое дитя шизофренической картезианской дихотомии и пуританства священников — также управляет двойным аспектом Западного праксиса. С одной стороны, она является антропоцентричной, этноцентричной, эгоцен- тричной тогда, когда касается субъекта (ибо основана на само-обожании субъекта: человека, национально- Эдгар Морен 138 сти, этничности, индивидуальности); с другой стороны и соответственно, она становится манипулятивной, заледеневшей благодаря «объективному» внешнему налету тогда, когда обращается к объекту. Это связано с отождествлением рационализации с эффективностью, а эффективности с результатами, легко вписываемыми в бухгалтерские книги. Западная парадигма неотделима от цельной классифицирующей и конкретизирующей тенденции — тенденции, которая порой решительно, порой едва-едва, противится явно «иррациональным», «сентиментальным», романтическим, поэтическими, противостоящим тенденциям. Фактически, ту часть человеческой реальности (и, возможно, реальности мира), которая, одновременно, полна смысла и весома, эфимерна и похожа на сон, при- няло на себя иррациональное — частично проклятое, частично благословенное, — где поэзия наполнена и переполнена своими сущностями, которые — если бы они порой отфильтровывались и дистиллировались — могли и должны были бы называться наукой. Здесь для нас проглядывает радикальный характер и масштаб парадигматической реформы. В каком-то отношении, речь идет о том, что является самым про- стым, самым элементарным, самым детским: изменить исходную точку аргументации, отношение объединения и антипатии между несколькими исходными концеп- тами, от которых зависит вся структура рассуждений и все возможные дискурсивные развертывания. Но это, конечно, самое сложное. Нет ничего проще, чем объяснить что-то сложностное, исходя из простых предпосылок, допускаемых говорящим и слушате- лем, и нет ничего проще, чем следовать утонченным рассуждениям о путях, несущих одни и те же метки и сигнализирующие системы. Однако нет ничего слож- О сложностности 139 нее, чем модифицировать основополагающий концепт, весомую и элементарную идею, поддерживающую все интеллектуальное здание. Ибо ясно, что вся искомая структура системы мышления оказывается совершенно расшатанной и трансформированной. Рушится именно вся огромная сверхструктура идей. И именно к этому мы должны быть готовы. 3 ПАРАДИГМА СЛОЖНОСТНОСТИ О сложностности 141 Не следует полагать, будто вопрос о сложностности задается только сегодня благодаря некоторым новым научным разработкам. Нужно увидеть сложностность там, где она, по-видимому, может отсутствовать, — на- пример, в повседневной жизни. Такая особая сложностность была воспринята и опи- сана в романах девятнадцатого века и в романах начала двадцатого века. В ту же эпоху наука пыталась устранить индивида и единичное, сохранив лишь общие законы и простые и замкнутые тождества. Наука даже исключила из своего видения мира время. Роман, напротив (Баль- зак во Франция, Диккенс в Англии) показывает нам единичные человеческие существа в их контексте и в их время. Роман показывает нам, что самая обычная жизнь на самом деле — это жизнь, в которой каждый играет несколько социальных ролей, в зависимости от того, дома ли он, на работе, с друзьями или с незнакомцами. Мы видим, что каждое человеческое существо обладает множеством идентичностей, множеством личностей в себе, в мире или в фантазиях и мечтах, сопровождающих жизнь. Например, тема внутреннего монолога, столь мощная в творчестве Фолкнера, сама является частью этой сложностности. Такая внутренняя речь, такой постоянный разговор обнаруживается литературой, ро- маном, который в то же время открывает нам, насколько мало мы себя знаем: мы называем это самообманом, ло- жью самим себе. Мы знаем себя только как проявление самости. Мы ошибаемся относительно нас самих. Даже самые искренние писатели, такие как Жан-Жак Руссо и Шатобриан, стремясь быть искренними, всегда забывали сказать о себе что-то важное. Амбивалентные отношения с теми, кто отличается от нас, подлинные мутации личности, какие мы находим у Достоевского, то, что человек увлекается историей, не Эдгар Морен 142 зная по-настоящему — как, например, Фабрицио дель Донго или князь Андрей — того факта, что одно и то же существо трансформируется во времени, как в По- исках утраченного времени Пруста и особенно в конце Обретенного времени — все это указывает на то, что сложностным является не просто общество, а каждый атом в человеческом мире. В то же время, в девятнадцатом веке у науки был совершенно противоположный идеал. В начале девят- надцатого века этот идеал утверждает себя в лаплас- совском видении мира. Ученые, от Декарта до Ньютона, пытались представить себе вселенную как совершенную детерминированную машину. Но Ньютон, как и Декарт, нуждался в Боге, чтобы объяснить, как создавался этот совершенный мир. Лаплас элиминировал Бога. Когда Наполеон спросил его: «Но, господин Лаплас, а как быть с Богом в вашей системе?», Лаплас ответил: «Сир, я не нуждаюсь в этой гипотезе». Для Лапласа мир — это действительно совершенная детерминированная ма- шина, достаточная в себе. Он предположил, что демон, обладающий разумом и почти бесконечными чувства- ми, мог бы знать все события прошлого и будущего. По сути, эта концепция, полагавшая, что может обойтись без Бога, привнесла в свой мир те же самые атрибуты божественности: совершенство, абсолютный порядок, бессмертие и вечность. Именно этот мир будет пущен под откос, а затем распадется. ПАРАДИГМА ПРОСТОТЫ Чтобы понять проблему сложностности, сначала мы должны признать, что есть и парадигма простоты. Сло- во парадигма часто используется. В нашей концепции парадигма состоит из своего рода чрезвычайно сильных О сложностности 143 логических отношений между главными понятиями, ключевыми понятиями и ключевыми принципами. Та- кое отношение и такие принципы распоряжаются всеми пропозициями, которые бессознательно подчиняются их империи. Парадигма простоты наводит порядок во вселенной и изгоняет беспорядок. Порядок сводится к одному за- кону, к одному принципу. Простота может видеть либо одно, либо многое, но она не может видеть, что Одно, возможно, одновременно является Многим. Принцип простоты либо разделяет то, что связано (дизъюнкция), либо объединяет то, что разобщено (редукция). Давайте, для примера, возьмем людей. Люди, оче- видно, являются биологическими существами. В то же время они явно обладают культурой и являются мета-биологическими. Они живут во вселенной языка, идей и осознанности. Но в парадигме упрощения эти две реальности — биологическая реальность и культурная реальность — либо разделены, либо более сложная из них редуцируется к наименее сложной. Следовательно, мы будем изучать биологию человека на факультете био- логии с точки зрения анатомии, физиологии и так далее, а человеческую культуры на гуманитарных факультетах и факультетах социальных наук. Мы будем изучать мозг как биологический орган, и мы будем изучать ум как психологическую функцию или реальность. Мы забыва- ем, что одно не существует без другого. Более того, что одно является, одновременно, другим, даже если к ним отсылают разные термины и разные концепты. С такой волей к упрощению научное знание само назначило себе миссию раскрывать простоту, скрытую за кажущейся множественностью и явным беспорядком феноменов. Может быть, из-за того, что ученые были лишены Бога, в которого они больше не могли верить, Эдгар Морен 144 они бессознательно нуждались в успокоении. Хотя они знали, что живут в материальном, смертном мире без спасения, им нужно было знать, что существует нечто совершенное и вечное: сама вселенная. Эта чрезвычайно мощная мифология — как одержимая, так и скрытая — оживила движение физики. Мы должны признать, что такая мифология была плодотворной потому, что поиск великого закона вселенной привел к открытию основных законов, таких как гравитация, электромагнетизм и сильные, а затем и слабые, ядерные взаимодействия. По сей день ученые и физики пытаются найти связь между этими разными законами, которая могла бы стать под- линно единым законом. Та же одержимость привела к поиску элементарного строительного блока вселенной. Сначала мы думали, что нашли его в молекуле. Развитие инструментов наблюде- ния показало, что сама молекула состоит из атомов. Затем мы поняли, что сам атом представляет собой крайне сложную систему, состоящую из ядра и электронов. Тогда частица стала первичной единицей. Затем мы поняли, что частицы сами по себе являются феноменами, которые теоретически можно разделить на кварки. И когда мы решили, что нашли элементарное единство, из которого построена наша вселенная, оно исчезло как единство. Теперь оно — сложностная, неясная сущность, которая не может быть изолирована. Одержимость простотой привела к научной лавине открытий, которые невозмож- но представить в терминах простоты. К тому же, в девятнадцатом веке произошло главное событие: вторжение беспорядка в физическую вселен- ную. По сути, второй закон термодинамики, сформули- рованный Карно и Клаузиусом, изначально мыслился как принцип деградации энергии. Первый закон, явля- ющийся законом сохранения энергии, сопровождается О сложностности 145 законом, согласно которому энергия деградирует в фор- му тепла. Любая деятельность, любая работа производит тепло. Другими словами, любое использование энергии имеет тенденцию к деградации этой энергии. Затем благодаря Больцману мы поняли, что то, что мы называли теплом, на самом деле беспорядочное движение молекул или атомов. Любой может проверить, начиная с нагревания емкости с водой, что появляется дрожание, вращение молекул. Некоторые из них испаря- ются в атмосферу, пока все не рассеются. На самом деле, то, что происходит, является полным беспорядком. Итак, в физической вселенной есть беспорядок, связанный со любой работой, с любыми преобразованиями. ПОРЯДОК И БЕСПОРЯДОК ВО ВСЕЛЕННОЙ В начале двадцатого века размышления относительно вселенной натолкнулись на парадокс. С одной стороны, второй принцип термодинамики показал, что вселенная стремится к росту общей энтропии — другими словами, к максимальному беспорядку, — а с другой стороны, казалось, что в той же вселенной вещи организуются, усложняются и развиваются. Пока мы ограничивались только планетой, мы могли думать, что речь идет о различии между живой ор- ганизацией и физической организацией. Физическая организация имеет тенденцию к деградации, но живая организация, основанная на специфической, гораздо бо- лее благородной субстанции, стремится к развитию. Мы забыли две вещи: во-первых, как устроена физическая организация? Как устроены звезды, как устроены моле- кулы? Во-вторых, мы забыли, что жизнь — это прогресс за счет смерти индивидов. Биологическая эволюция про- Эдгар Морен 146 исходит за счет гибели бесчисленных видов. Есть куда больше видов, исчезнувших с момента возникновения жизни, нежели выживших. Деградация и беспорядок относятся и к жизни. Итак, дихотомия более не возможна. Нам потре- бовались последние десятилетия для осознания того, что беспорядок и порядок, хотя и враги, определенным образом сотрудничают, чтобы организовать вселенную. Мы понимаем это, на пример, в случае водоворотов Бенара. Возьмем цилиндрическую сковородку с жид- костью и нагреем ее снизу. При определенной темпе- ратуре турбулентность, а не рост температуры, создает организованную вращающуюся форму устойчивого типа, образуя на поверхности регулярно расположенные шестиугольные ячейки. Часто при встрече потока с неким препятствием образуется водоворот, то есть постоянная органи- зованная форма, непрерывно восстанавливающая себя. Объединение потока и противотока создает организованную форму, которая будет существовать неопределенно долго, по крайней мере до тех пор, пока продолжается поток и пока есть препятствие. То есть организационный порядок (водоворот) может возник- нуть в результате процесса, вызывающего беспорядок (турбулентность). Эта идея усилилась до космических масштабов, когда в 1960-1966 годах мы пришли к все более правдоподобно- му мнению, что наша Вселенная, которая, как мы знали, расширяется благодаря открытию Хабблом разбегания галактик, также была вселенной, где изотропные лучи испускались во все стороны, как если бы такое излучение являлось ископаемым остатком какого-то первоначаль- ного взрыва. Отсюда в современном мире астрофизиков возникла доминирующая теория о происхождении Все- О сложностности 147 ленной из гигантской дефлаграции * — большого взрыва. Это ведет нас к замечательной идее: вселенная начина- лась как распад, и, распадаясь, она организовала себя. По сути, именно во ходе такого интенсивного теплового возбуждения — тепло является возбуждением, вихревым движением, движением во всех направлениях — обра- зуются частицы, и одни частицы будут объединяться с другими. Так создаются ядра гелия и водорода. А затем другие процессы, в частности, гравитация, собирают пыль ча- стиц, и эта пыль будет концентрироваться все больше и больше, пока не достигнет момента, когда при увеличе- нии тепла образуется температура взрыва и зажигаются звезды, а сами звезды самоорганизуются между взрывом, направленным внутрь, и взрывом, направленным вовне. Более того, можно предположить, что внутри этих звезд при крайне дезорганизованных условиях три ядра гелия иногда объединяются, образуя атом углерода. В последовательности солнц будет достаточно углерода так, чтобы, в конце концов, на маленькой эксцентрич- ной планете Земля появился необходимый материал, без которого не было бы того, что мы называем жизнью. Мы видим, как необходимы перемешивание и случай- ные встречи для организации вселенной. О мире можно сказать, что он организуется через дезинтеграцию. Здесь типично сложностная идея в том смысле, что мы должны объединить два понятия — порядок и беспорядок — ко- торые, по-видимому, логически исключают друг друга. Кроме того, мы могли бы подумать, что сложностность этой идеи еще более фундаментальна. Фактически, все- ленная была рождена в невыразимый словами момент, * Дефлаграция — процесс дозвукового горения (то есть, горения, до взрыва), при котором образуется быстро перемещающаяся зона (фронт) химических превращений. — Прим. пер. Эдгар Морен 148 который вынес время из не-времени, пространство из не-пространства, материю из не-материи. Мы приходим с помощью совершенно рациональных средств к идеям, несущим в себе фундаментальное противоречие. Следовательно, появляется сложностность отноше- ний порядок/беспорядок/организация, когда мы эм- пирически замечаем, что при определенных условиях необходимы беспорядочные феномены. В некоторых случаях они необходимы для производства организован- ных феноменов, особенно тех, что способствуют росту организации. Биологический порядок — это порядок более раз- витый, чем порядок физический. Это порядок, разви- вающийся благодаря жизни. В то же время, мир жизни содержит и претерпевает гораздо больше беспорядков, чем мир физики. Другими словами, беспорядок и поря- док пошагово влияют друг на друга в сердцевине услож- нившейся организации. Мы могли бы сослаться на знаменитые слова Геракли- та, которые были лапидарно произнесены за семь веков до Христа: «жизнь от смерти, смерть от жизни». Сегодня мы знаем, что это не пустой парадокс. Наши организмы живут благодаря непрерывной работе, во время кото- рой молекулы наших клеток разлагаются. Разлагаются не только молекулы наших клеток, но и сами клетки погибают. Бесконечно, на протяжении всей нашей жиз- ни, много раз наши клетки обновляются, за очевидным исключением клеток мозга и, вероятно, определенных клеток печени. В каком-то смысле, жить — значит бесконечно уми- рать и омолаживаться. Другими словами, мы живем благодаря смерти наших клеток, как общество живет благодаря смерти индивидов, что позволяет ему омоло- диться. Но за счет омоложения мы стареем, и процесс О сложностности 149 омоложения разваливается, рушится, и на самом деле мы живем от смерти и умираем от жизни. Сегодня физическая концепция Вселенной не позво- ляет представить ее в простых терминах. Микрофизика столкнулась с первичным парадоксом, в котором само понятие материи утратило свою субстанцию, когда по- нятие частицы вступает во внутреннее противоречие. Затем она сталкивается со вторым парадоксом. Этот парадокс родился из успешного эксперимента Алена Аспе, который продемонстрировал, что частицы могут коммуницировать с бесконечными скоростями. Другими словами, в нашей вселенной, где доминируют время и пространство, есть нечто, что, по-видимому, ускользает от времени и пространства. Во вселенной существует такая сложностность, воз- никла такая серия противоречий, что некоторые ученые считают, будто преодолели это противоречие посред- ством того, что можно назвать новой метафизикой. Такие новые метафизики ищут у мистиков Дальнего Востока, особенно у буддистов, опыт пустоты, которая есть все, и опыт всего, которое является ничем. Они выделяют там своеобразное фундаментальное единство, где все взаимосвязано, все, в неком смысле, находится в гармо- нии, и они придерживаются согласованного, я бы сказал, эйфорического видения мира. Действуя так, они, на мой взгляд, избегают сложност- ности, поскольку сложностность находится в том месте, где невозможно преодолеть противоречие или даже тра- гедию. В каких-то аспектах современная физика открыла, что некоторые вещи избегают времени и пространства, но это не отменяет того факта, что, в то же время, мы, несомненно, находимся во времени и в пространстве. Мы не можем примирить эти две идеи. Должны ли мы принять их таковыми, какие они есть? Принятие Эдгар Морен 150 сложностности означает принятие противоречия и идею о том, что мы не можем замаскировать противоречия посредством эйфорического видения мира. Конечно же, в нашем мире есть гармония, но такая гармония связана с дисгармонией. Это именно то, что сказал Гераклит: в дисгармонии есть гармония, и нао- борот. |