О сложности. О сложностности by Морен Эдгар (z-lib.org). О сложностности
 Скачать 1.29 Mb.
|
|
ВВЕДЕНИЕ: О СЛОЖНОСТНОСТИ В этой небольшой книжке содержатся несколько ключевых эссе французского мыслителя Эдгара Морена на тему сложностности, и, в частности, того, что Морен называет сложностным мышлением. Самое раннее эссе «Сложностый паттерн и дизайн» написано в 1976 году, а другие эссе относятся к 1980-м и 1990-м годам. Мы можем всерьез удивиться тому, что может предложить такой сборник эссе помимо интересного исторического свидетельства о мыслителе, значительно опередившего свое время. Последние 15 лет или около того мы увидели огромный поток книг и статей о сложностности. Когда Морен писал эти страницы, термин сложностность не пользовался популярностью. Он не был интеллекту- альным трендом, не было института Санта Фе, не было популярных работ, объясняющих актуальность теории сложностности для бизнеса, здравоохранения или груп- пового процесса. Так почему же, когда сложностность в моде, мы — перегруженные информацией, новыми книгами, новыми перспективами, новыми идеями о сложностности — возвращаемся к этим эссе, некоторые из которых были написаны более 20 лет назад? Один из паттернов, связывающий значительный вклад Морена с такими разными областями, как биология и кино, социология и экология, — это специфически ге- неративный подход к предмету. Он — не методология, в смысле новой методологии исследования, такой как активное исследование [action research] * . Вопрос до-ме- * Процесс, в ходе которого практический работник пытается ре- шать стоящие перед ним проблемы научным методом для того, чтобы управлять, корректировать и оценивать свои решения и дей- ствия. — Прим. пер. О сложностности 43 тодологический. Это вопрос того, что Морен называет методом, понимаемом в самом широком смысле этого слова как «путь» или «путь, проложенный при ходьбе». Вот, что писала известная итальянская специалистка по системному подходу к семейной психотерапии Мара Сельвини Палаццоли (Selvini Palazzoli, 1990), Как проницательно выразился Эдгар Морен, «метод возникает из исследования». Изначально он указывает, что слово метод означает путь; только в путешествиях появляется правильный метод. (p. xiv) Как мы осуществляем исследование? Как мы думаем о мире и, в частности, как мы подходим к исследованию? Прежде всего, как мы организуем познание? Как мы можем жить и думать в плюралистической вселенной со сложностностью, неопределенностью и неоднознач- ностью? Тейн Чемберс, много обсуждавший тему куль- турной сложностности, пишет: Идея как живой, так и интеллектуальной сложност- ности, «la pensée complexe [сложностного мышления]» Эдгара Морена, «знакомит нас с социальной экологией существования и знания». Здесь и мышление, и повсед- невная деятельность движутся в царстве неопределен- ности. Линейные аргументы и определенность рушатся, когда мы мы обнаруживаем себя вращающимися в вечном парадоксе вокруг колеса существования: мы даруем смысл, но никогда не можем быть уверены в своих декларациях. Идея культурной сложностности, наиболее ярко проявляющаяся в арабесках современных столиц — и это включает в себя Лагос, а также Лондон, Пекин и Буэнос-Айрес, — ослабляет прежние схемы и парадигмы; она дестабилизирует и децентрализует предыдущие теории и социологии. Здесь узкая стрела линейного прогресса сменяется открытой спиралью Эдгар Морен 44 гибридных культур, контаминаций * и того, что Эдвард Саид ** недавно упоминал как «атональные ансамбли». Город предполагает творческий беспорядок, поучитель- ную неразбериху, интерполяционное пространство, где воображение несет вас по всем направлениям, даже в сторону ранее немыслимого. (1993, р. 189) В традиции таких авторов, как Башляр, Бейтсон и других, творчество Морена является устойчивой эписте- мологической рефлексией над последствиями научной и культурной революции 20-го века для нашей организа- ции знаний и отношений с ними (Bachelard, 2002; Bateson, 2002; Capra, 1996; Taylor, 2003). Термин организация знаний может предполагать весьма малопонятное и даже загадочное стремление к тому, чтобы быть актуальным только для специалистов и абсолютно не актуальным в отношения того, как люди проводят свою жизнь. Но организация знаний имеет чрезвычайно далеко идущие последствия. Эти послед- ствия очевидны в том, как мы ведем нашу повседневную жизнь (Kegan, 1998), в истории и развитии социальных * В лингвистике — соединение текстов разных ре дакций одного произведения; текстологический приём, применяющийся в тех слу- чаях, когда источники не дают удовлетворительной редакции, от- вечающей замыслу автора. В языкознании — образование нового слова или нового устойчивого словосочетания в результате скре- щения двух различных слов или выражений, близких по звучанию, построению, значению. Например, современное русское слово «сви- детель» в значении «очевидец» появилось в результате взаимодей- ствия древнерусского «съвдтель» со значением «тот, кто ведает» и глагола «видти». — Прим. пер. ** Американский интеллектуал арабского происхождения. Литера- туровед, историк литературы, литературный и музыкальный кри- тик, пианист. Теоретик культуры, автор знаменитой книги «Ори- ентализм», жёстко критикующей западные воззрения на Восток и обвиняющей западную науку в духовной поддержке и оправдании колониализма. — Прим. пер. О сложностности 45 наук (Fay, 1996), и в самых насущных политических и религиозных проблемах, с которыми мы сегодня стал- киваемся (Bernstein, 2005). Несмотря на явное сопро- тивление такому процессу «мышления о мышлении» и вклад вышеупомянутых авторов, вклад Морена в эту область имеет большое значение. Речь идет не только о том, что мы познаем, но и о том, как мы познаем и как мы организуем наши знания. Ключевые элементы организации знаний на Западе уходят далеко в историю. Центральными здесь являются труды Аристотеля и Декарта. Аристотель разработал «логику», дав нам такие понятия, как законы тождества и исключенного третьего. В своем Рассуждении о методе Декарт (Descartes, 1954) выработал основные законы мышления и превратил их в основания для исследования. Декарт говорил о методе и Правилах для направления ума. Другими словами, Декарт снабдил нас ориентирами, показывающими, как надо мыслить, причем акцент он делал на редукции, упрощении и ясности. То, что Декарт предложил в качестве правил для направления ума, в сочетании с логикой Аристотеля, стало основой для «хорошего ума» и институциализировалось в органи- зации университетов. Тут мы находим ту же растущую специализацию на факультетах, буквально расщепление на предельно малые возможные части и возведение меж- ду ними прочных границ, основанное на трех аксиомах классической логики (Nicolescu, 2002). Ограниченность такого рода мышления становится все более очевидной. Ни одна из наук не предлагает нам способ объединить все те огромные объемы информации и знаний, которые были получены в разных дисципли- нах и суб-дисциплинах. Это крайне проблематично по крайней мере по двум причинам. Во-первых, с ростом специализации «большие вопросы» просто не задаются, Эдгар Морен 46 а потому никому и не адресуются. Во-вторых, действие в мире не может ограничиваться знанием, полученным в одной дисциплине. Например, будущее «развивающихся стран» не может рассматриваться исключительно с точки зрения экономики, поддающейся точной количествен- ной оценке. Как подчеркивает Морен, такая концепция развития недостаточно развита. Другой пример заключа- ется в том, что инновации в промышленности не могут сводиться к одному индивиду, обладающему блестящей идеей. В организациях с хорошими идеями есть некое число чрезвычайно ярких и творческих индивидов, — а организованная бюрократия печально известна тем, что подавляет новые идеи. Таким образом, процесс органи- зационной инновации мультиразмерен — он обладает индивидуальными психологическими (личностными, когнитивными) измерениями, а также групповыми и организационными измерениями, не говоря уже об экономическом измерении. Таким образом, поощрение творчества и инноваций в организациях не может огра- ничиваться простым обеспечением индивидов «инстру- ментами для творчества». Этот процесс нуждается в том, чтобы быть системным и более, чем кросс-дисципли- нарным, ему следовало бы быть трансдисциплинарным для того, чтобы, среди прочего, включить исследова- теля в исследование, новатора в инновацию (Purser & Montuori, 1999). Поэтому для реального понимания и эффективного действия требуется подход, который не продиктован дисциплинарными границами, а вытекает из потребностей исследования. Как я уже утверждал в другом месте (Montuori, 2005a), опираясь на работу Морена, трансдисциплинарность можно обобщить как требующую: О сложностности 47 1. Фокусирования, которое является ведомым иссле- дованиями, а не ведомым дисциплиной. Это никоим образом не подразумевает отказ от дисциплинарного знания, но предполагает развитие знаний, имеющих от- ношение к исследованию ради цели действовать в мире. 2. Акцента на построении знаний через оценку мета-парадигматического измерения — иными слова- ми, лежащих в основании допущений, формирующих парадигму, посредством которой дисциплины и точки зрения создают знание. Дисциплинарные знания, как правило, не ставят под сомнение свои парадигмальные допущения. 3. Понимания организации знаний, изоморфной на когнитивном и институциональном уровнях, понима- ния истории редукции и дизъюнкции (то, что Морен называет «простым мышением»), а также важности контекстуальности и связи (или «сложностного мыш- ления»). 4. Интеграции познающего в процесс исследования, а это означает, что вместо попытки устранить познаю- щего, усилие направлено на попытку узнать и сделать прозрачными допущения познающего и тот процесс, посредством которого он строит знание. Как писал Морен: Наблюдатель не должен просто практиковать метод, который позволяет ему переключаться с одной точки зрения на другую ... Ему также нужен метод, чтобы по- лучить доступ к мета-точке-зрения на различные точки зрения, включая его собственную точку зрения. (р. 179) Морен и многие другие мыслители, в том числе Фэй, Код и Коллинз, показали, как дихотомии на социоло- гическом уровне помечают историю Западного мыш- ления в форме противоположных движений таких, как атомизм и холизм (Code, 1991; Collins, 1998; Фэй, 1996). Эдгар Морен 48 История идей отражает способы мышления, которые, в свою очередь, также отражаются в дисциплинарном характере научных сообществ и научных поисков. Орга- низация знаний изоморфна на уровне мышления, истории идей и дисциплин. Существует изоморфизм между тем, что Морен называет редуктивным/дизъюнктивным «простым мышлением», характеризовавшим большую часть Западной истории, и организацией знаний в уни- верситетах, где знания разбиваются на все более мелкие дисциплины, суб-дисциплины и специализации со все более непроницаемыми границами. Мы находим дизъ- юнктивную логику, помещающую ученого в ту или иную дисциплину, — но никогда в обе сразу. За некоторыми исключениями, обычно мы не можем одновременно быть А и В, например, психологом и социологом. Тревожащее исследование Уилшира иллюстрирует динамику «чи- стоты» и «загрязнения», ассоциируемых с университет- скими дисциплинами (Montuori & Purser. 1999; Wilshire, 1990). Морен указывает на новое направление, выдвигая свой эн-цикло-педический метод, который задает цирку- ляцию знаний между дисциплинами, и предлагает пара- дигму сложностности не как «панацею», не как решение проблемы, а как способ приблизиться к организации нашего мышления и мышления об организации. Одна из повторяющихся тем недавних более утончен- ных дискуссий о сложностности — будь то в области наук, теории управления и организации или социальных наук в целом — состоит в том, что редуктивные/аналитиче- ские подходы к проблемам не способны объяснить и дать адекватное понимание сложностных, взаимосвязанных феноменов. Редуктивные подходы изолируют феномены от окружающей их среды и оперируют дизъюнктивной логикой или/или. Я полагаю, что этот тип мышления может быть найден в организации знания в универси- О сложностности 49 тетах, где кафедры сосредотачивают обучение, основы- ваясь на чрезвычайно высокой гипер-специализации. К сожалению, слишком мало усилий прилагается, если вообще прилагается, к тому, чтобы соединить знания, полученные на разных кафедрах, или чтобы разобраться, как знания, обретенные в разных дисциплинах, могут быть интегрированы для практического использования в мире. Многие популярные (псевдо-)холистические под- ходы, определяющие себя как оппозиция редукционизму и отвергающие «части» в пользу «целого», отвергающие «анализ» в пользу «синтеза», а «контроль» в пользу «эмерджеции», почти неизбежно в итоге оказываются смутными и неэффективными, но приятными, снадобья- ми New Age, а не серьезными усилиями, направленными на решение проблем сложностности, целостности и взаимосвязи (Montuon, 2006). Резкая критика Мореном такой формы холизма — которая является прямой про- тивоположностью редукционизма, и сама по себе есть продукт дизъюнктивного мышления, — это один из способов, с помощью которых его работа вносит столь важный вклад в развитие нового мышления и нового подхода к исследованию (Morin, 2008). Другое ключевое измерение работы Морена состоит в том, что она признает неоднозначность и неопределен- ность, являющиеся отличительной чертой науки и чело- веческого опыта 20-го века. Сложностная мысль ведет нас к образу мышления — и к бытию в мире, — которое признает неизбежное измерение неопределенности и видит его прежде всего как возможность для творчества и развития новых перспектив, а не только как источник тревоги. Эдгар Морен 50 Порядок и беспорядок: Хаосмос В своем шедевре Метод Морен вводит ключевой эле- мент собственного мышления: свержение Королевского Порядка. В первом томе (Morin, 1992a) он обращается к этому с помощью обширного обсуждения научных раз- работок за последние столетия. Сегодня ученые согласны с тем, что мы находимся в середине научной революции. По словам физика-теоретика Пола Дэвиса (1989): Три столетия в науке доминировали ньютоновская и термодинамическая парадигмы, представляющие вселенную либо как чистую машину, либо в состоянии движения к вырождению и распаду. Теперь есть парадиг- ма творческой вселенной, признающая прогрессивный, инновационный характер физических процессов. Новая парадигма подчеркивает коллективные, кооперативные и организационные аспекты природы; ее точка зрения скорее синтетическая и холистическая, нежели анали- тическая и редукционистская. (р. 2) Парадигма творческой вселенной. Это не просто другое понимание вселенной, но потребность в дру- гом способе мыслить и исследовать возникающую вселенную. Как подчеркивает Дэвис, мы видим новую точку зрения на мир — точку зрения, которая является «синтетической и холистичной, а не аналитической и редукционистской», — и он признает «коллективные, кооперативные и организационные аспекты природы». Дэвис описывает переход от классического научного мировоззрения к взгляду, указывающему на то, как артикулирует сложностность Морен. Феномены, из- учаемые наукой, требуют иного способа мышления. Действительно, в своих работах, охватывающих такие традиционные дисциплины, как социология, биология, О сложностности 51 политология, экология, и психология, Морен показал, как мы можем плодотворно применить новый способ мышления к человеческой жизни в целом. Подлинные научные революции представляют собой нечто большее, чем новые открытия: они изменяют кон- цепции, на которых основана наука, и весь наш взгляд на мир. Историки будут различать три уровня исследования в изучении материи. Первый — ньютоновская механика — это торжество необходимости. Второй — равновесная термодинамика — это триумф случая. Теперь существует и третий уровень, возникающий из изучения систем, далеких от равновесия (Davies, 1989, p. 83). Ньютоновская революция представляла собой пер- вый подлинный триумф того, что мы сейчас называем наукой. В своих Принципах, опубликованных в 1687 году, Ньютон представил в виде математических уравнений три закона, управляющие движением материальных тел. Работа Ньютона была особенно важна, ибо предостав- ляла Универсальные Законы Природы. Эти законы, как казалось, давали представление о функционировании и характере [nature] самой Природы. Наиболее сильным в работе Ньютона было то, что она фокусировалась на предсказании, порядке и детерминизме. По словам Дэвиса (1989, с. 11), с Ньютоном «весь космос сводится к гигантскому часовому механизму, причем каждый компонент раболепно и безошибочно с математической точностью выполняет свои заранее запрограммирован- ные инструкции». Законы и принципы создали основу для общих теорий и предсказаний, которые можно проверить с помощью экспериментов. Такие эксперименты, проводимые со- гласно научному методу, состояли в дроблении систем до простейших компонентов, методу, называемому сегодня редукционизмом. Он отражал допущение, что мир состо- Эдгар Морен 52 ит из базовых строительных блоков, именуемых атомами. Лежащее в основе допущение заключалось в том, что ато- мы существуют изолированно от окружающей их среды и что знание поведения атомов может быть использовано для предсказания будущего системы в целом. Две фундаментальные вещи составляют ньюто- новский мир: материя и энергия. Материя и энергия существуют в пустоте абсолютных пространства и времени — «чистая машина», по выражению Дэвиса. Материя состоит из атомов и субатомных частиц, таких как электроны и протоны. Зная местоположение, массу и скорость всех частиц во вселенной, можно было бы предсказать будущее. Другими словами, с прогрессив- ным увеличением научных знаний считалось, что в конце концов можно будет предсказать каждое событие. Поэтому ньютоновский мир был детерминистским. Ка- ждое событие должно происходить с необходимостью. Однажды приведенная в движение, вселенная следует согласно точным законам. Допущение состояло в том, что вселенная, в принципе, простота и управляется простыми правилами. Существует бесспорный порядок во вселенной, и все, что мы считаем беспорядком или сложностностью, — это лишь свидетельство ограни- ченности наших знаний. Простота, предсказуемость и детерминизм были центральными в ньютоновском видении мира. Также, ньютоновский мир был «обратимым». Это означает, что «время существует просто как параметр для измерения интервала между событиями. Прошлое и будущее не имеют реального значения. На самом деле ничего не происходит» (Davies, 1989 p. 14). Это особенно интересная черта ньютоновского мира, бросающая вызов здравому смыслу, но имеющая в таком мире совершенно определенный смысл. Поэтому Ньютоновский мир — О сложностности 53 это «чистая машина», похожая на часовой механизм. Интересно, что он отражает до-ньютоновский взгляд на мир, такой же статичный, — мир, который считался совершенным, предопределенным, Богом заданным иерархическим порядком: на самом деле ничего не про- исходит, ибо законы природы суть законы Бога, и эти законы совершенны, а значит, никаких изменений не происходит, они не нужны и даже невозможны. Ньютоновское видение мира имело весьма очевидные последствия для нашего мышления. Сила предсказания и контроля, которую обеспечил научный метод, была ошеломляющей. Технология, приводящая в движение Промышленную Революцию, — результат применения нового научного метода. Кто, посреди такого взрыва че- ловеческой мощи, мог бы с этим поспорить? Обществен- ные науки и науки об управлении хотели импортировать научный метод, чтобы обладать той же законностью, что и реальные науки. Способность быть реальной наукой во многом определялось способностью предсказывать и контролировать. Научный метод привел к технологии и промышленности, которые, в свою очередь, привели к прогрессу. Понятие прогресса стало центральным для современ- ности. Считалось, что научный метод предложил способ получать истину таким образом, который был эмпириче- ским, тестируемым и дававшим тому, кто его использует, власть. Важно понимать, что до применения научного метода люди просто так не мыслили. До научного метода то, что считалось «наивысшей» или наиболее развитой формой мышления на социальном уровне, представ- ляло собой смесь из Аристотеля — энциклопедически образованного греческого философа, писавшего обо всем, от логики до биологии, — и сочинений св. Фомы, которые воодушевили теологию, опираясь на Библию. Эдгар Морен 54 В этом до-современном видении Аристотель и Библия рассматривались как неоспоримые источники мудрости. Концепт эксперимента, который давал бы эмпирическое доказательство того, верна ли конкретная гипотеза или нет, был неслыханным. Научный метод привел к переходу от преимуще- ственно пассивного принятия уже полученных знаний к активному приобретению новых знаний. Это привело к тому, что основное внимание было сфокусировано на нескольких ключевых областях, которые могут быть представлены в следующих оппозициях, причем послед- ний термин указывает на то, что отверг новый метод. • объективное знание объектов во внешнем мире, а не субъективное знание внутренних настроений, мне- ний, переживаний и так далее; • Количественная оценка и, следовательно, «объек- тивные» данные, которые могут быть измерены, в противоположность качественным данным, которые «субъективны» и не могут быть измерены; • редукционизм или сосредоточенность на деталях, а не на целом (холизм); • детерминизм — или поиск причинно-следственных законов, определяющих события в качестве проти- воположных случайным событиям, которые не могут быть предсказаны законами (контингенция); • Определенность, а не неопределенность; • Универсальное знание (применимое везде и всюду), а не частное, локальное знание (применимое только к определенным конкретным объектам); • Единственный верный взгляд на ситуацию, а не мно- жество перспектив и не поиск такого единственного верного взгляда; |