60. Дао Дзирта. Посвящение Я
 Скачать 0.95 Mb.
|
|
частью ответа на три вопроса является понимание того, чтобы задать их в первую очередь, и более того, признать их предпоследнюю важность в ходе рассуждения. Я полагаю, что путеводные знаки духовного путешествия редко бывают очевидными, поскольку конкретные вопросы, встречающиеся на пути, часто меняются и иногда кажутся неразрешимыми. Даже сейчас, когда все кажется правильным, я сталкиваюсь с загадкой Эллифейн и грустью от этой потери. И хотя я чувствую, что участвую в величайшем приключении в моей жизни с Кэтти-бри, у меня остается много вопросов, касающихся наших отношений. Я стараюсь жить с ней здесь и сейчас , но в какой-то момент нам с ней придется дольше смотреть на наш общий путь. И мы оба, я думаю, боимся того , что видим. Я должен верить, что все прояснится, что я найду ответы, которые мне нужны. Я всегда любил рассвет. Я все еще сижу и наблюдаю за каждым , если позволяет моя ситуация. Солнце щиплет мне глаза все меньше и меньше с каждым восходом, и, возможно, это какой-то сигнал о том, что оно, как представление духовного, начало глубже проникать в мое сердце, мою душу и мое понимание всего этого. Это, конечно, моя надежда. * * * Мы должны жить своей жизнью и рассматривать наши отношения в настоящем. Это правда моей жизни с Кэтти-бри, и это также мой страх за эту жизнь. Жить здесь и сейчас, ходить по продуваемым ветром тропам и сражаться с любым врагом , который противостоит нам. Определить наше дело и нашу цель, даже если эта цель - не более чем погоня за приключениями, и стремиться к этой цели всем сердцем и душой. Когда мы это сделаем, мы с Кэттибри будем свободны от проклятых реалий нашего соответствующего наследия. Пока мы делаем это, мы можем прожить наши жизни вместе в истинной дружбе и любви, так близко, как только могут быть близки два разумных существа . Это только тогда, когда мы смотрим дальше в будущее что мы сталкиваемся с проблемами. На горных тропах к северу от Мифрил Халла Кэтти-бри недавно столкнулась со смертью и, что более остро, столкнулась со смертностью. Она смотрела на конец своей жизни, так внезапно и жестоко. Она думала, что умерла, и в тот ужасный момент поверила, что никогда не станет матерью, что у нее не будет детей и она не привьет им ценности, которые определяют ее жизнь и ее путь. Она видела смертность, настоящую смертность, когда некому было продолжить ее наследие. Ей не понравилось то, что она увидела. Она избежала смерти, как это часто случалось, как и я, и все мы, так часто делали. Вулфгар был рядом с ней, как он был бы рядом с любым из нас, как любой из нас был бы рядом с ним, чтобы рассеять орков. И поэтому ее смертность не была осознана в полной мере. Но все же мысль задерживается. И там, в этом более ясном понимании перспектив ее будущее, в более ясном понимании перспективы нашего будущего, заключается в трудностях, крутом повороте на нашем авантюрном пути, который угрожает сбросить все, чего мы достигли, в ущелье смертоносных камней. Какое будущее есть между нами? Когда мы рассматриваем наши отношения изо дня в день, в них есть только радость, приключения и волнение; когда мы смотрим в будущее, мы видим ограничения , которые мы, особенно Кэтти-бри, не можем игнорировать. Сможет ли она когда-нибудь родить детей? Сможет ли она вообще выносить мое? В мире много полуэльфов, порождений смешанного наследия, людей и эльфов, но полудроу? Я никогда не слышал о подобном — ходили слухи, что Дом Баррисон Дель'Армго поощрял такие спаривания, чтобы добавить силы и размера своим мужчинам-воинам, но я не знаю, было ли это чем-то большим, чем слухи. Конечно , результаты не были многообещающими, даже если бы это было правдой! Так что я не знаю, смогу ли я стать отцом кого-либо из детей Кэтти-бри , и, по правде говоря, даже если это возможно, это не обязательно приятная перспектива и, конечно, не без серьезных последствий. Конечно, я хотел бы, чтобы мои дети унаследовали многие замечательные качества Кэтти-бри: ее проницательный характер, ее храбрость, ее сострадание, ее постоянное следование пути, который она считает правильным, и, конечно, ее красоту. Ни один родитель не мог не гордиться ребенком, который нес в себе качества Кэтти-бри. Но этот ребенок был бы полудроу в мире, который не примет эльфов-дроу. Теперь я нахожу меру терпимости в городах , где моя репутация опережает меня, но какие шансы могут быть у любого ребенка, начинающего в этом месте? К тому времени, когда такой ребенок станет достаточно взрослым, чтобы начать создавать такую репутацию, он или она, несомненно, будут травмированы уникальностью наследия. Возможно, мы могли бы завести ребенка и держать его в Мифрил Халле все эти годы. Но это тоже ограничение, и Кэтти-бри знает об этом все слишком хорошо. Все это слишком запутанно и слишком тревожно. Я люблю Кэтти-бри - теперь я это знаю — и знаю также, что она любит меня. Мы прежде всего друзья, и в этом прелесть наших отношений. Здесь и сейчас, идя по дороге, чувствуя ветер, сражаясь с нашими врагами, я не мог бы просить лучшего спутника, лучшего дополнения к тому, кто я есть. Но когда я смотрю дальше по этой дороге, на десятилетие, на два десятилетия, я вижу более резкие изгибы и более глубокие ущелья. Я бы любил Кэттибри до дня ее смерти, если бы этот день застал ее немощной и постаревшей, в то время как я был еще в расцвете своей юности. Для меня не было бы никакого бремени, не было бы желания отправиться в новые приключения, не было бы необходимости выходить и искать более физически совместимого компаньона, эльфа или, возможно, даже другого дроу. Кэтти-бри однажды спросила меня, было ли мое самое большое ограничение внутренним или внешним. Был ли я более ограничен тем, как люди воспринимали меня как темного эльфа, или тем, как я воспринимал людей , рассматривающих меня? Я думаю, что то же самое относится и сейчас, только к ней. Потому что, хотя я понимаю повороты , которые неизбежно примет наш совместный путь, и я полностью принимаю их, она боится их, я полагаю, и больше из-за моих чувств, чем из-за своих. Через три десятилетия, когда ей будет около шестидесяти лет, она будет старой по человеческим меркам. Мне будет около ста, мой первый столетие, и все еще считался бы очень молодым взрослым, едва старше ребенка, по мнению дроу. Я думаю , что ее соприкосновение со смертностью заставляет ее задуматься об этом, и что она не очень радуется перспективам — для меня больше , чем для нее. И остается другая проблема, связанная с детьми. Если бы мы двое создали семью, наши дети столкнулись бы с огромным давлением и предрассудками и были бы молоды, очень молоды, когда их мать скончалась. Все это слишком запутанно. Я выбираю, на данный момент, ходить в настоящем. Да, я делаю это из страха. Одинокий дроу Я сделал все правильно. Каждый шаг моего путешествия из Мензоберранзана направлялся моей внутренней картой правильного и неправильного, сообщества и бескорыстия. Даже в тех случаях, когда я терпел неудачу, как и все, мои ошибки были вызваны рассудительностью или простой слабостью, а не пренебрежением к моей совести. Ибо я знаю, что там находятся высшие принципы и принципы, которые приближают всех нас к нашим избранным богам, ближе к нашим определениям, надеждам и пониманию рая. Я не отказался от своей совести, но, боюсь, она обманула я. Я все сделал правильно. И все же Эллифейн мертва, и мое давнее спасение ее - это издевательство. Я все сделал правильно. И я видел, как пал Бренор, и я ожидаю, что те другие, которых я любил, что все, что я любил, упало вместе с ним. Есть ли где-то там божественная сущность, смеющаяся над моим глупость? Есть ли вообще где-нибудь божественная сущность? Или все это было ложью и, что еще хуже, самообманом? Часто я размышлял о сообществе и улучшении индивидуум в контексте улучшения целого. Это был руководящий принцип моего существования, осознание того, что заставило меня покинуть Мензоберранзан. И теперь, в это время боли, я пришел к пониманию — или, возможно, это просто то, что сейчас я заставил себя признать, — что моя вера была также чем-то гораздо более личным. Как иронично, что в моем заявлении о сообществе я фактически и фактически удовлетворял свою собственную отчаянную потребность принадлежать чему-то большему , чем я сам. Провозглашая в частном порядке и укрепляя праведность своих убеждений, я ничем не отличался от тех, кто собирается перед кафедрой проповедника. Я искал утешения и руководства, только я искал необходимые ответы внутри, в то время как многие другие ищут их снаружи. Благодаря этому пониманию я все сделал правильно. И все же я не могу отмахнуться от растущего осознания, растущего беспокойства, растущего ужаса, что я, в конечном счете, был неправ. Ибо какой смысл, если Эллифейн мертва, и если она существовала в таком смятении все короткие годы своей жизни? Ибо какой смысл, если я и мои друзья следовали зову сердца и доверяли нашим мечам, только для того, чтобы я наблюдал, как они умирают под обломками рушащейся башни? Если я был прав все это время, то где справедливость и где взаимность благодарного бога? Даже задавая этот вопрос, я вижу высокомерие, которое так заразило меня. Даже задавая этот вопрос, я вижу , что махинации моей души обнажены. Я не могу не спросить, отличаюсь ли я от своих родственников? По технике, конечно, но по сути? Ибо, провозглашая общность и посвящение, разве я на самом деле не стремилась к тому же, что и жрицы, которых я оставила в Мензоберранзане? Разве я, как и они, не искал вечной жизни и более высокого положения среди своих сверстников? Когда основание башни Витегру пошатнулось и повержены, так же как и иллюзии, которые направляли мои шаги. Меня учили быть воином. Если бы не мое мастерство владения саблями, я ожидаю, что был бы менее заметным игроком в окружающем мире, менее уважаемым и менее принятым. Эта подготовка и талант - все, что у меня осталось сейчас; это фундамент, на котором я намерен построить эту новую главу в любопытном и извилистая дорога, которая является жизнью Дзирта До'Урдена. Это продолжение моей ярости, которую я обрушу на несчастных существ, которые разрушили все, что мне было дорого. Это выражение того, что я потерял: Эллифейн, Бренора, Вулфгара, Реджиса, Кэтти-бри и, по сути, Дзирта До'Урдена. Эти скимитары, Icingdeath и Twinkle по имени, теперь стали моим определением меня, и Гвенвивар снова мой единственный компаньон. Я верю и в то, и в другое, и ни во что другое. * * * Я допустил ошибку, как и предполагал. Рационально, в те моменты, когда я мог ускользнуть от своего гнева, я уже некоторое время знал, что мои действия граничат с безрассудством, и что я найду свой конец здесь, на склонах горы. Это то, чего я желал все это время, с момента падения Отмели? Ищу ли я конец боли на конце копья? В этом нападении орков кроется гораздо больше, чем мы думали , когда впервые столкнулись с двумя заблудшими и ранеными дворфами из Цитадели Фелбарр. Орки обрели организацию и сотрудничество, по крайней мере, до такой степени, что они приберегают свои отточенные мечи для общего врага. Конечно, весь Север находится под угрозой, особенно Мифрил Халл, и я не удивлюсь, узнав, что дворфы уже заперлись в своих темных залах, запечатав свои огромные двери от нападения подавляющих орд орков. Возможно, именно осознание того, что эти орды угрожают месту, которое так долго было моим домом, побуждает меня нанести удар по рейдерам. Возможно, мои действия приносят некоторый дискомфорт захватчикам и некоторый уровень помощи гномам. Или этот ход мыслей просто оправдание? Могу ли я допустить такую возможность хотя бы для себя? Потому что в глубине души я знаю , что даже если бы орки отступили обратно в свои норы после падения Отмели, я бы не повернул обратно в Мифрил Халл. Я бы последовал за орками в самые темные места, держа сабли наготове, Гвенвивар присела рядом со мной. Я бы сильно ударил по ним, как я делаю сейчас, взяв то немногое, что кажется, в моей жизни осталось удовольствие от тепла пролитой орочьей крови. Как я их ненавижу. Или это даже они? Для меня все это слишком запутанно. Я бью сильно, и в моем сознании я смотрите, как Бренор на вершине горящей башни падает навстречу своей смерти. Я наношу сильный удар и мысленно вижу, как Эллифейн падает раненая через всю комнату, падая навстречу своей смерти. Я наношу сильный удар, и, если мне повезет, я ничего не вижу — ничего, кроме размытости момента. Когда мои инстинкты поглощают мой рациональный разум, я спокоен. И все же, когда эти насущные потребности отступают, когда орки убегают или падают замертво, я часто сталкиваюсь с непреднамеренными и нежелательными последствиями. Какую боль я причинил Гвенвивар в эти последние дни! Пантера безошибочно приходит на мой зов и сражается так, как я говорю и как подсказывают ее инстинкты. Я прошу ее пойти против великих врагов, и нет никаких жалоб. Я слышу ее раненый крик, когда она корчится в руках гиганта, но в этом вопле нет обвинения в мой адрес. И когда я взываю к ней снова, после ее отдыха на Астральном плане, она там, рядом со мной, не осуждает, не жалуется. Все так, как было в Подземье в те дни после того, как я покинул Мензоберранзан. Она - мой единственный контакт с человечеством внутри меня, единственное окно в мое сердце и душу. Я знаю, что я должен избавиться от нее сейчас, что я должен передать ее более достойному, потому что у меня нет надежды, что я переживу это испытание. Как сильно меня ранит мысль о фигурке, которая вызывает Гвенвивар, связь с астральным духом пантеры, в лапах орка. И все же я обнаружил, что не могу совершить поездку в Мифрил Халл, чтобы передать пантеру гномам. Я не могу идти по этому пути без нее, и это дорога, с которой я не могу свернуть. Возможно, я слаб, или я дурак. В любом случае, я еще не готов остановить эту войну, которую я веду; я еще не готов отказаться от тепла пролитой орочьей крови. Эти звери имеют навлекли на меня эту боль, и я отплачу им тысячу тысяч раз, пока мои сабли не выскользнут из моей ослабевшей хватки, и я не упаду, умирая, на камень. Я могу только надеяться, что Гвенвивар преодолела принуждение волшебной статуэтки, что она обрела некоторую свободу воли против ее давления. Я верю, что так и есть, и что если орк заберет статуэтку с моего мертвого тела и каким-то образом узнает, как ею пользоваться, он привлечет к себе орудие своей смерти. По крайней мере, я на это надеюсь. Возможно, это еще одна ложь, еще одно оправдание. Возможно, я запутался в паутине такой мягкой лжи, слишком глубокой, чтобы ее просеять насквозь. Я знаю только боль воспоминаний и удовольствие от охота. Я получу это удовольствие до конца. * * * Как странно было для меня наблюдать, как два эльфа пришли мне на помощь в тот день у реки. Каким не в духе я себя чувствовал и каким неуравновешенным. Я, конечно, знал, что охотничья пара находится поблизости , но реальная конфронтация с ними на таких условиях привела меня в места , куда я не осмеливался рисковать. Привел меня обратно в пещеру на западе, где Эллифейн, их друг, лежи мертвый на конце моего окровавленного клинка. Насколько удобной была ситуация для меня в тот момент осознания, потому что в моем совете о том, что мы должны бежать разными тропами, чтобы отбить охоту преследовать, была правда. В моих рассуждениях было оправдание. Но это не может скрыть правду, которую я знаю в своем собственном сердце. Я побежал по другому пути, потому что испугался, потому что мужество в бою и мужество в личных и эмоциональных вопросах часто являются двумя отдельными качествами, и избыток одного не обязательно приводит к избытку другого. Я мало боюсь врагов. Я боюсь большего от друзей. Это парадокс моей жизни. Я могу противостоять гиганту, демону, дракону, с обнаженными саблями и большим энтузиазмом, и все же мне потребовались годы, чтобы признать свои чувства к Кэтти-бри, избавиться от страхов и просто принять наши отношения как самый позитивный аспект всей моей жизни. И теперь я могу без оглядки броситься на банду орков , рубя клинками, с песней битвы на устах, но когда Таратиэль и Инновиндиль предстали передо мной, я почувствовал себя голым и беспомощным. Я снова почувствовал себя ребенком в Мензоберранзане, прячущимся от моей матери и моих злобных сестер. Я не думаю, что эти двое хотели причинить мне какой-либо вред; они не помогали мне в моей битве только для того, чтобы найти удовлетворение в том, чтобы убить меня самим. Они пришли ко мне открыто, зная мою личность. Но, не зная о моей встрече с бедной Эллифейн, я совершенно уверен. Я должен был сказать им. Я должен был признаться во всем. Я должен был объяснить свою боль и сожаление, должен был склониться перед ними с печалью и смирением, должен был молиться вместе с ними о сохранности духа бедной Эллифейн. Я должен был доверять им. Таратиэль знает меня и однажды доверил мне одну из драгоценных лошадей Лунного Леса. Таратиэль увидел правду и поверил, что я поступил благородно в ту давнюю ночь, когда отряд дроу выполз из Подземья, чтобы уничтожить клан Эллифейн. Он бы понял мою встречу с Эллифейн. Он бы увидел тщетность моего положения и искреннюю боль в моем сердце и душе. И он должен знать судьбу своего старого друга. По всем правилам, он и Инновиндиль заслуживают знать о смерти Эллифейн, о том, как она пала, и, возможно, вместе мы могли бы тогда определить , почему она пала. Но я не мог им сказать. Не там. Не тогда. Волна паники, прокатившаяся по мне, была такой же сильной, как и любая другая, которую я когда-либо знал. Все, о чем я мог думать, это как я мог бы выбраться оттуда, как я мог бы уйти от этих двух союзников, этих двух друзей мертвой Эллифейн. И поэтому я побежал. С моими скимитарами я - Дзирт Храбрый, который не уклоняется ни от одной битвы. Я - Дзирт, который вошел в логово вербигов рядом с Вулфгаром и Гвенвивар, зная, что мы в меньшинстве, но почти не боясь! Я - Дриззт, который выживал один в Подземье в течение десятилетия, который принял свою судьбу и свою неизбежную смерть (или я так думал), а не поступился теми принципами, которые, как я знал, были истинными путеводными огнями моего существования. Но я также Трус Дзирт, не боящийся физических испытаний, но неспособный совершить эмоциональный прыжок в объятия Кэтти-бри. Я Дриззт Трус, который бежит от Таратиэля , потому что не может признаться. Я - Дриззт, который не вернулся в Мифрил Халл после падения Отмели, потому что без подтверждения того, что я знаю, что это правда, что все мои друзья мертвы, я могу надеяться, что каким-то образом кому-то из них удалось избежать резни . Реджис, возможно, использует свой рубиновый кулон, чтобы орки отнесли его к ожидающему оружию Боевого Молота. Возможно, Вульфгар, вне себя от ярости, возвращается к своему времени в Бездне, к боли и гневу, не поддающимся контролю, разбрасывая орков перед собой, пока все остальные не убежали от него и не перестали преследовать. И Кэтти-бри с ним, возможно. Я знаю, что все это глупо. Я слышал орков. Я знаю правду. Я поражен тем, как много я прячу за этими лезвиями мой. Я поражен тем, как мало я боюсь смерти от рук врага, и все же, как сильно я боюсь рассказать Таратиэлю правду об Эллифейн. Тем не менее, я знаю, что это моя ответственность. Я знаю, что это будет правильный и справедливый курс. Я знаю это. В сердечных делах мужество не может победить трусость пока я не буду честен с самим собой, пока я не признаю правду. Мои рассуждения о побеге от двух эльфов в тот день в реке был звук и служил для отвлечения их любопытства. Но это рассуждение также было ложью, потому что я еще не могу осмелиться снова заботиться . Я знаю это. |