60. Дао Дзирта. Посвящение Я
 Скачать 0.95 Mb.
|
|
* * * В своих путешествиях по поверхности я однажды встретил человека, который носил свои религиозные убеждения как знак почета на рукавах своей туники. "Я гондсмен!" - с гордостью сказал он мне, когда мы сидели рядом в баре таверны, я потягивал вино, а он, боюсь, выпил слишком много своего более крепкого напитка. Он продолжил объяснять предпосылки своей религии, саму причину за то, что все было основано на науке, механике и открытиях. Он даже спросил, может ли он взять кусочек моей плоти, чтобы изучить его и определить, почему кожа эльфа-дроу черная. “Какого элемента не хватает, - спросил он, - который отличает вашу расу от ваших сородичей с поверхности?” Я думаю , что Гондсман искренне верил в свое утверждение, что если бы он мог просто найти различные элементы, составляющие кожу дроу, он мог бы изменить эту пигментацию, чтобы темные эльфы стали более похожими на своих поверхностных родственников, и учитывая его преданность, почти фанатизм, мне показалось, что он чувствовал, что может изменить не только внешность. Потому что, в его представлении о мире, все вещи можно было так объяснить и исправить. Как я мог хотя бы начать просвещать его о сложности? Как я мог показать ему различия между дроу и поверхностными эльфами в самом взгляде на мир , возникшем в результате эонов хождения по совершенно разным дорогам? Для фанатика Гондсмана все можно сломать , разобрать на части и собрать обратно. Даже магия волшебника может быть не более чем способом передачи универсальных энергий - и это тоже может однажды быть воспроизведено. Мой компаньон-гондсмен пообещал мне, что однажды он и его коллеги-изобретатели-священники воспроизведут каждое заклинание из репертуара любого волшебника, используя природные элементы в правильных комбинациях. Но не было упоминания о дисциплине, которой должен овладеть любой волшебник, совершенствуя свое мастерство. Не было никакого упоминания о том факте, что могущественная волшебная магия никому не дается, а скорее зарабатывается день за днем, год за годом и десятилетие за десятилетием. Это пожизненное стремление с постепенным увеличением власти, столь же мистическое , сколь и светское. Так и с воином. Гондсман говорил о каком-то оружии, называемом аркебузой, трубчатом метателе снарядов , во много раз превосходящем мощь самого сильного арбалета. Такое оружие вселяет ужас в сердце истинного воина, и не потому, что он боится, что станет его жертвой, или даже не потому, что он боится, что однажды оно заменит его. Такое оружие оскорбляет , потому что истинный воин понимает, что, пока человек учится владеть мечом, он также должен понимать, почему и когда использовать меч. Наделять силой мастера оружия кого бы то ни было, без усилий, без обучения и доказательств того, что уроки усвоены, - значит отрицать ответственность, которая приходит с такой силой. Конечно, есть волшебники и воины, которые совершенствуют свое ремесло, не изучая уровень эмоциональной дисциплины, чтобы сопровождать его, и, конечно, есть те, кто достигает большого мастерства в любой профессии в ущерб всему миру — Артемис Энтрери кажется прекрасным примером — но такие люди, к счастью, редки, и в основном потому, что их эмоциональный недостаток будетраскрывается в начале их карьеры, и это часто приводит к довольно резкому падению. Но если Гондольер добьется своего, если его ошибочный взгляд на рай осуществится, тогда все годы обучения мало что будут значить. Любой дурак может взять в руки аркебузу или какое-нибудь другое мощное оружие и мгновенно уничтожит опытного воина. Или любой ребенок мог бы использовать волшебную машину Гондсмена и, возможно, воспроизвести огненный шар и сжечь дотла половину города. Когда я поделился некоторыми своими страхами с Гондсменом, он, казалось, был шокирован — не разрушительными возможностями, а скорее моим, как он выразился, высокомерием. “Изобретения жрецов Гонда сделают всех равными!" - провозгласил он. "Мы возвысим скромного крестьянина”. Вряд ли. Все, что сделают Гондсмен и его приспешники, - это обеспечат смерть и разрушение на уровне , доселе неизвестном в Королевствах. Больше нечего было сказать, потому что я знал, что этот человек никогда не услышит моих слов. Он считал меня, или, если на то пошло, любого, кто достиг определенного уровня мастерства в боевых или магических искусствах, высокомерным, потому что он не мог оценить жертву и самоотверженность , необходимые для такого достижения. Высокомерен? Если бы так называемый скромный крестьянин Гондсмана пришел ко мне с желанием научиться боевым искусствам, я бы с радостью обучил его. Я бы радовался его успехам так же, как и своим собственным, но я бы потребовал, всегда требовал бы чувства смирения, преданности и понимания этой силы, которой я учил, понимания потенциала разрушения. Я бы не стал учить никого, кто не продолжал бы проявлять надлежащий уровень сострадания и общности. Чтобы научиться владеть мечом, нужно сначала научиться владеть мечом. В рассуждениях Гондсмана есть еще одна ошибка, я полагаю, на чисто эмоциональном уровне. Если машины заменят достижения, то к чему будут стремиться люди? И кто мы, на самом деле, без таких целей? Остерегайтесь инженеров общества, говорю я, которые хотели бы сделать всех во всем мире равными. Возможности должны быть равными, должны быть равными, но достижения должны оставаться индивидуальными. Драгоценный камень Халфлинга Я я умираю. С каждым днем, с каждым вдохом я приближаюсь к концу своей жизни. Ибо мы рождаемся с конечным числом вдохов, и каждый из них, который я делаю, приближает солнечный свет, который является моей жизнью , к неизбежным сумеркам. Это трудно запомнить, особенно когда мы в здравии и силе нашей юности, и все же я понял, что важно помнить об этом — не жаловаться или предаваться меланхолии, а просто потому, что только с честным знанием того, что однажды яумру , смогу ли я когда-нибудь по-настоящему начать жить. Конечно, я не останавливаюсь о реальности моей собственной смертности, но я верю, что человек не может не зацикливаться, по крайней мере подсознательно, на этом самом внушительном призраке, пока он не поймет, по-настоящему поймет и оценит, что однажды он умрет. Что однажды он уйдет из этого места, из этой жизни, из этого сознания и существования, к тому, что его ждет. Ибо только когда человек полностью и честно принимает неизбежность смерти, он свободен от страха перед ней. Кажется, что так много людей втягивают себя в одни и те же рутины, выполнение ежедневных ритуалов с почти религиозной точностью. Они становятся существами простой привычки. Отчасти это комфорт, который дает знакомство, но есть и другой аспект, глубоко укоренившаяся вера в то, что до тех пор, пока они сохраняют все то же самое, все останется прежним. Такие ритуалы - это способ контролировать окружающий мир, но, по правде говоря, они не могут. Ибо даже если они будут следовать точному распорядку изо дня в день, смерть обязательно найдет их. Я видел, как другие люди парализовали все свое существование вокруг этой величайшей из тайн, формируя каждое свое движение, каждое свое слово в отчаянной попытке найти ответы на неопровержимые вопросы. Они обманывают себя, либо своими интерпретациями древних текстов, либо каким -то неясным знаком природного явления, заставляя поверить, что они нашли окончательную истину, и поэтому, если они будут вести себя соответственно в отношении этой истины, они, несомненно, будут вознаграждены в загробной жизни. Это, должно быть, величайшее проявление страха смерти, ошибочной веры в то, что мы можем каким-то образом сформировать и украсьте саму вечность, чтобы мы могли занавесить ее окна и расставить ее мебель в соответствии с нашими собственными отчаянными желаниями. По дороге, которая привела меня в Долину Ледяного Ветра, я наткнулся на группу последователей Илматера, бога страданий, которые были настолько фанатичны в своих верованиях, что избивали друг друга до бесчувствия и приветствовали мучения, даже саму смерть, в какой-то глупой вере, что, поступая так, они заплатят завысочайшая дань уважения их богу. Я считаю, что они ошибаются, хотя , по правде говоря, я ничего не могу знать наверняка о том, какая тайна лежит за пределами этой смертной оболочки. И поэтому я тоже всего лишь создание веры и надежды. Я надеюсь, что Закнафейн обрел вечный покой и радость, и молюсь от всего сердца, чтобы, когда я переступлю порог в следующее существование, я снова его увижу. Возможно, величайшее зло, которое я вижу в этом существовании, - это когда якобы святые люди наживаются на основных страхах простых людей перед смертью, чтобы отнять у них. “Отдайте церкви!" - кричат они. "Только тогда ты обретешь спасение!” Еще более изощренными являются многие религии, которые напрямую не просят у человека монеты, но настаивайте на том, чтобы любой человек с добрым и благочестивым сердцем, которому предназначено их конкретное описание рая , охотно отдал бы эту монету. И, конечно, в Ториле полно "предсказателей конца света”, людей, которые утверждают, что конец света близок, и взывают к покаянию и почти рабской преданности. Я могу только смотреть на все это и вздыхать, потому что, поскольку смерть - величайшая тайна, она является самым личным откровением. Мы не узнаем, никто из нас, до того момента, пока это не придет к нам, и мы не можем по-настоящему и с чистой совестью убедить другого в наших убеждениях. Это дорога, по которой мы идем одни, но дорога, которой я больше не боюсь, потому что, приняв неизбежное, я освободил себя от него. В осознав свою смертность, я нашел секрет наслаждения теми столетиями, годами, месяцами, днями или даже часами, которые мне остались, чтобы перевести дух. Это существование, которое я могу контролировать, и выбрасывать драгоценные часы из-за страха перед неизбежным - действительно глупо. И подсознательно считать себя бессмертными и, таким образом, не ценить те драгоценные несколько часов, которые у всех нас есть, одинаково глупо. Я не могу контролировать правду о смерти, каким бы ни было мое отчаяние. Я могу только убедиться, что те моменты моей жизни, которые у меня остались, настолько богаты, насколько это возможно. * * * Мир полон негодяев. Мир полон людей с хорошим характером. Я верю, что оба эти утверждения верны, потому что в большинстве людей, которых я знал, лежат начальные точки обоих, казалось бы, несопоставимых путей. Конечно, некоторые люди слишком робки, чтобы когда-либо быть хулиганами, а другие слишком добросердечны, и точно так же некоторые люди слишком суровы, чтобы когда-либо показывать свои хорошие качества. Но эмоциональный состав большинства людей находится где -то посередине, оттенок серого, который можно легко затемнить или осветлить простым взаимодействием. Гонка, безусловно, может изменить оттенок — как хорошо я видел это с тех пор, как моя дорога вывела меня на поверхность! Эльф может заметно вздрогнуть при приближении гнома, в то время как гном может сделать то же самое или даже плюнуть на землю, если ситуация обратная. Те первые впечатления иногда их трудно преодолеть, а иногда они становятся прочными, но помимо расы, внешнего вида и других вещей, которые мы не можем контролировать, я узнал, что есть определенные решения, которые я могу принять относительно того, к какой реакции я склоню кого-то другого. Я считаю, что ключом ко всему этому является уважение. Когда я был в Лускане с Вулфгаром, мы проходили через таверну, полную головорезов, мужчин, которые использовали кулаки и оружие почти ежедневно. Тем не менее, другой мой друг, капитан Дюдермонт из "Морской феи", часто посещает такие таверны, и редко, очень редко, когда-либо доходит до словесного спора. Почему это так? Почему бы такому человеку, как Дюдермонт, очевидно (как видно по его одежде и манерам) , человеку с некоторым достатком, а также человеку из респектабельного общества, не оказаться втянутым в драки так же регулярно, как другие? Он часто заходит один и тихо стоит у бара, но, хотя он почти не произносит ни слова, он, безусловно, выделяется среди обычных посетителей. Это страх, который удерживает бандитов от человека? Они боятся, что, если они сцепятся с Дюдермонтом, их ждет возмездие от рук его команды? Или Дюдермонт просто принес с собой такую репутацию свирепости, что отпугивает любых потенциальных соперников? Ни то, ни другое, говорю я. Конечно , капитан "Морской феи" должен быть прекрасным воином, но это не является сдерживающим фактором для головорезов из таверн; действительно, самая высокая боевая репутация только вызывает проблемы среди этого народа. И хотя команда Дюдермонта внушительна, по общему мнению, были найдены более могущественные и связанные люди, чем он мертвый в сточных канавах Лускана. Нет, что обеспечивает безопасность капитана Дюдермонта, так это его способность проявлять уважение ко всем, кого он встречает. Он обаятельный человек, который хорошо владеет своей личной гордостью. Он проявляет уважение в начале встречи и продолжает проявлять это уважение до тех пор, пока человек не утратит его. Это сильно отличается от того, как большинство людей видят мир. Большинство людей настаивают на том, что уважение нужно заслужить, и я пришел к выводу, что со многими это непростая задача! Многие, и я включаю Бренора и Вульфгара в эту группу, требуют, чтобы любой, кто желает их дружбы, сначала заслужит их уважение, и я могу понять их точку зрения, и когда-то считал, что я придерживался подобной. Во время моего путешествия на юг на "Морской фее" капитан Дюдермонт научил меня лучшему, заставил меня понять, даже не произнеся ни слова на эту тему, что требовать от другого, чтобы он заслужил твое уважение, само по себе является проявлением высокомерия, способом самовозвышения, подразумевающим самим своимприрода, что ваше уважение стоит заслужить. Дюдермонт придерживается противоположного подхода, основанного на принятии и отсутствии первоначального суждения. Это может показаться тонкой альтернативой, но это, безусловно, не так. Я бы хотел, чтобы этот человек был помазан на царство, говорю я, ибо он узнал секрет мира. Когда капитан Дюдермонт, одетый в свой наряд, входит в таверну, полную обычных крестьянских головорезов, большинство в этом месте и общество в целом считают его превосходящим. И все же, в его общении с этими людьми, в этом человеке вообще нет ощущения превосходства. В его глазах и в его сердце, он среди равных, среди других разумных существ , чьи пути привели их в другое — и не лучше и не хуже — место, чем его собственное. И когда Дюдермонт проявляет уважение к людям, которые не задумываясь вырезали бы его сердце , он обезоруживает их, он забирает любую причину, которую они могли найти, чтобы сражаться с ним. Это гораздо больше , чем это. Капитан Дюдермонт способен на это, потому что он может честно попытаться увидеть мир глазами другого. Он человек сочувствия, человек, который наслаждается различиями людей, а не боится этих различий. Как богата его жизнь! Как много удивления и как много опыта! Капитан Дюдермонт научил меня этому на собственном примере. Уважение - одна из самых основных потребностей разумных существ, особенно среди людей. Оскорбление - это просто оскорбление, потому что это посягательство на уважение, на уважение и на самое опасное из качеств: гордость. Поэтому, когда я сейчас встречаюсь с людьми, им не нужно завоевывать мое уважение. Я даю это, охотно и с радостью, ожидая, что при этом я узнаю еще больше об этом прекрасном мире вокруг меня, что мой опыт расширится. Конечно, некоторые люди воспримут это как слабость или трусость неверно истолкуют мои намерения как сублимацию, а не признание равной ценности. Но не страх руководит моими действиями - я видел слишком много сражений, чтобы бояться их больше - это надежда. Надежда, что я найду другого Бруенора или другую Кэтти-бри, потому что я понял, что у меня никогда не может быть слишком много друзей. Поэтому я предлагаю вам уважение, и вам потребуется многое, чтобы потерять его. Но если вы это сделаете, если вы решите увидеть в этом слабость и воспользоваться своим предполагаемым преимуществом, что ж … Возможно, тогда я позволю тебе поговорить с Гвенвивар. * * * Это как смотреть в зеркало, которое раскрашивает мир в противоположные цвета: белые волосы в черный; черная кожа в белый, светлые глаза в темный. Какое это сложное зеркало - заменять улыбку хмурым взглядом, а выражение дружбы - кажущимся вечным хмурым взглядом. Потому что именно так я вижу Артемиса Энтрери, этого воина, который может дополнить каждое мое движение с такой же точностью и грацией, воина, который во всех отношениях, кроме одного, я бы считай меня равным себе. Как трудно было мне стоять рядом с ним в глубине Мифрил Халла, сражаясь бок о бок за наши жизни! Как ни странно, меня не беспокоил какой-либо моральный императив, связанный с борьбой в той ситуации. Я не верил , что Энтрери должен умереть, должен был умереть, и что я, если бы я не был таким трусом, убил бы его тогда и там, даже если бы это стоило мне моей собственной жизни, когда я пытался сбежать из негостеприимных глубин. Нет, ничего подобного. Что сделало все это таким сложным для я наблюдал за этим человеком, этим человеком-убийцей, и знал, без малейшего сомнения, что я вполне мог бы смотреть на себя. Это то, кем бы я стал, если бы не нашел Закнафейна в те ранние годы в Мензоберранзане? Разве я не обнаружил пример того , кто настолько подтвердил мои собственные убеждения, что пути дроу были неправильными, морально и практически? Тот ли я хладнокровный убийца, которым я стал бы, если бы меня обучала моя порочная сестра Бриза, а не более нежная Вирна? Я боюсь, что это так, что я, несмотря на все, что я знаю, что это правда в глубине моего сердца, был бы подавлен ситуацией вокруг меня, поддался бы отчаянию до такой степени, что в нем осталось мало сострадания и справедливости. Я бы стал убийцей, твердо придерживаясь своего собственного этического кодекса, но этот кодекс был настолько ужасно искажен, что я больше не мог понимать истинность своих действий, что я мог оправдывать их с откровенным цинизмом. Я увидел все это, когда посмотрел на Энтрери, и глубоко поблагодарил Миликки за тех, кто был в моей жизни, за Закнафейну, Белвару Диссенгалпу, и Монтолио, который помог мне выбрать правильный курс. И если я увидел в Энтрери потенциал для себя, то должен признать, что когда -то у Энтрери был потенциал стать таким, каким я стал, познать сострадание и общность, познать друзей, хороших друзей и познать любовь. Я много думаю о нем, как и он, без сомнения, думает обо мне. В то время как его одержимость основана на гордости, на стремлении победить меня в битве, моя собственная вызвана любопытством, поиском ответов внутри себя, наблюдая за действиями того, кем я мог бы стать. Ненавижу ли я его? Как ни странно, я этого не делаю. Это отсутствие ненависти не основано на уважении, которое я испытываю к этому человеку за его боевую доблесть, потому что эта мера уважения заканчивается прямо там, на краю поле битвы. Нет, я не ненавижу Артемиса Энтрери, потому что мне жаль его, события, которые привели к неправильным решениям, которые он принял. В нем есть истинная сила, и есть, или когда-то был, значительный потенциал творить добро в мире, который так нуждается в героях. Ибо, несмотря на его действия, я пришел к пониманию, что Энтрери действует в рамках очень строгого кодекса. Я полагаю, что Энтрери по своему извращенному взгляду на мир искренне верит, что он никогда не убивал никого, кто этого не заслуживал. Он держал Кэтти-бри в плену, но не насиловал ее. Что касается его действий в отношении Реджиса ... Ну, Реджис на самом деле был вором, и хотя он украл у другого вора, это не оправдывает это преступление. В Лускане, как и в большинстве городов Королевств, воры теряют руки или что похуже, и, конечно же, охотник за головами, посланный вернуть украденный предмет, и человек, который его украл , в рамках закона может убить этого человека и любого другого , кто мешает его задаче. В Калимпорте Артемис Энтрери действует среди воров и головорезов, на самом краю цивилизации. В этом качестве он наносит смерть, как это сделал Закнафейн в переулках Мензоберранзана. Между ними есть разница - конечно! - и я ни в коем случае не собираюсь оправдывать Энтрери за его преступления. Я также не буду считать его простым монстром-убийцей, которым был, скажем, Эррту. Нет, когда-то там был потенциал, я знаю, хотя я боюсь, что он далеко ушел от этого пути, потому что, когда я смотрю на Артемиса Энтрери, я вижу себя, я вижу способность любить, а также способность потерять все это и стать холодным. Так очень холодно. Возможно, мы встретимся снова и сразимся, и если я убью его, я не пролью по нему слез. По крайней мере, не из-за того, кто он есть, но вполне возможно, я буду плакать о том, кем мог бы стать этот чудесный воин . Если я убью его, я буду плакать о себе. |