эй толстый 5-6 сезон. Эй толстый 5-6 сезон. Пятый сезон. Серия 98б на обоих фронтах я терпел поражение. Мне даже стало казаться, что я стал токсичным. Стоило мне вмешаться в какойнибудь процесс, как тот немедленно принимал наихудшее течение
 Скачать 0.67 Mb.
|
|
– То есть, ты с ними не трахаешься? – По-моему, это отвратительно. Лена не выдержала, захихикала. – Блин, слушай, это вполне логично. Если ты ходишь только в юбке, то к тебе будут клеиться мужики. Чему ты удивляешься? – Я это, конечно, предвидел. Но мужское внимание меня утомляет. – А женское? – Вот тут засада, – вздохнул трансвестит. Женщины, как выяснилось, с появлением сисек любить его перестали. Стали воспринимать его как соперницу. Притом, беспринципную и блядовитую. – Ну, теперь-то они не знают, что ты мужик, – пояснила Лена. – А женщины друг к дружке так и относятся. Это мужикам – улыбочки. А если ты баба, то – вот так. А как ты хотел? Ну, и потом женщины в мужиках ценят не размер сисек, извини уж. – Было несколько эпизодов, – продолжал Даниэлла. – Прикинь, я одну студентку консерватории соблазнял. Прикидывался лесбиянкой. Ходил на концерты, дарил ей цветы. Девчонка думала, что я – богатая поклонница. Она сначала отшатывалась от меня, а потом решила попробовать. – О Боже, – вздохнула Лена. – И когда я вытащил из-под юбки хуй, бедняжка натурально упала в обморок. – То есть, хуй у тебя ещё есть? – Хочешь проверить? – Ну, нет, – без особой убежденности сказала Лена. На самом деле ей, конечно, было очень любопытно. Очень. Даниэлла выпил шампанское, поставил бокал на барную стойку и обнял Лену. – Слушай, я не разрешала тебе к себе приста… Но трансвестит не слушал возражений. Он накрыл ее губы своими, гигантскими. Изо рта у него шустрой змейкой выскользнул язык и осторожно, с нежностью вплыл Лене в рот, преодолев ненадежную преграду из стиснутых губ, прорвался за частокол зубов, хотя Лена вполне настроена была цапнуть наглеца. Лена чувствовала, что своего дурного жуиссанса трансвестит накопил с избытком. Она чувствовала, как хуй под бабскими кружевами рвётся в бой. Уверенными движениями Даниэлла сбросил платье. Лифчика на нем не было. Ёбарь-террорист нависал над Леной в одних колготках и щекотал сиськами. Что-то дурное, глубинное ударило в голову Лене. Нет, она нисколько не любила этого обманщика, самовлюбленного кретина. Но от прикосновения сисек Лена впала в какое-то безумие. Она обхватила губами один из сосков (правый) и принялась ласково сосать. И тут же почувствовала, что невероятно огромный хуй сейчас лопнет. «О нет!» – подумала она, когда трансвестит поставил ее на четвереньки на кухонном угловом диване, сорвал с неё джинсы и трусики и въехал внутрь, как скоростной пассажирский – нет! товарный! – состав в туннель. – Аыыыы! – застонала Лена. – Ох… ох… ох, блятьнахуй… ох… мамочки… а, блять! Ёбарь-террорист снова был с ней и в ней. Даниэлла относился к ней как к вещи. И как же это возбуждало! Было гнусно и нестерпимо прекрасно. Лена чувствовала себя утлым плотиком, который вплыл в каскад водопадов. Она безвольно дрейфовала от оргазма к оргазму. *** Где-то в полдень Лена проснулась, потянулась, не раскрывая глаз, и правой рукой вдруг нащупала сиськи. Рядом с ней спал Даниэлла. Лежал на спине и храпел, разбросав овоиды грудей в разные стороны. Лена осторожно отодвинула одеяло. Хуй был на месте. Лена погладила его, и объект ласки словно подпрыгнул. Светская львица хихикнула и, изловчившись села на хуй. Даниэлла поперхнулся храпом и удивлённо уставился на неё глазами в несмытом на ночь макияже. «Это свинство, – подумала Лена. – Наволочку перепакает». А потом все мысли снова отшибло. Гигантский букет валялся на кухонном полу и часть цветов явно уже приувяла. Лена ощутила укол совести. Но Даниэлла не парился. Он конфисковал у Лены халатик и принялся красить глаза, пока Лена сооружала завтрак из принесённых продуктов. – Не круто ли стартуем? – спросила Лена, когда Даниэлла, прекратив на секунду краситься, открыл шипучку. – Шампанское по утрам пьют аристократы или… – А мы и есть аристократы, – перебил трансвестит. – Ну, и в чем-то дегенераты. Лена решила не обижаться. – Так ты выйдешь за меня? – Мне надо понять ещё одну вещь, – прищурилась Лена, решив прощупать и этого жениха, как и Пусси Пусса. – Ты сказал, что с сексом у тебя неважно. Но ведь это – не единственная причина? – Ты очень умна, – сказал трансвестит. – Конечно, не единственная. И даже не главная. – Так и какую же проблему ты хочешь разрешить? – Я хочу остаться мужчиной. – Вот вам здрасьте, – удивилась Лена. Действительно удивилась. – Моя мама, – сказал жених. – Вся проблема в ней. Мать вбила себе в голову, что если я ношу женское, то и должен стать женщиной. То есть, пройти официальную процедуру смены пола. Дурдом, гормонотерапия, операция. – А без этого – никак? – В том-то и дело, что можно обойтись и без этого всего! Я знаю, как. Это порою больно, как депиляция усиков, когда тебе их просто выжигают. Но это можно пережить. На матушка настаивает. А материально я завишу от неё очень сильно. – Мда, – сказала Лена, отхлёбывая шампанское. – И ты думаешь, что брак тебя спасёт? – Конечно! – выпалил Даниэлла. – Оттяпать хрен женатому человеку – это уже беспредел. – А в мужском ходить – не судьба? – Да я со скуки сдохну, – махнул рукой Даниэлла. – И я – твой единственный шанс спастись? – Да. – А другим тёлкам предлагал? – Нет. Их и нету, этих тёлок. – Бедненький. Сейчас расплачусь. – Но самый цинизм ситуации в том, что я так и останусь по паспорту мужчиной. Ни замуж не выйти, ничего. Один геморрой. – Слушай, – сказала Лена. – Ты клёвый. Ты трахаешься… просто волшебно. Но я… выхожу замуж за другого. Даниэлла молчал, смотрел на неё – один глаз накрашен, один нет. – Что ж, – вздохнул он. – Я догадывался, что этим кончится. Но я хотя бы попытался. – Ну, прости. – Ты ни в чём не виновата. Это мой задвиг, и ты не обязана его разделять. Собрался он очень быстро. Даже платья никакого, по своему обыкновению, не спёр. А Лене хотелось плакать. В мире, который лишится такого хуя, станет пустовато. – Да врёт он всё! – убеждала себя Лена, допивая тёплое шампанское. И сама себе не верила. – Прости, ебанутый мальчик, я предала тебя во второй раз! – прошептала она. И тут уже слёзы хлынули, словно прорвало какой-то внутренний шлюз. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ… ШЕСТОЙ СЕЗОН. СЕРИЯ 14 Гавриил Глебович обитал в Коммунарке, в двухкомнатной квартире. Покупать её не пришлось – жилплощадь находилась в собственности семьи Жирных. Когда-то предшественник по телесной оболочке в этой квартире немного пожил. Кажется, с неделю или меньше. Но даже и за это время умудрился как-то проштрафиться и был с позором возвращён домой. Деталей Гавриил Глебович не знал, да и не хотел, а памяти тело не сохранило. Пока Жирный-старший сидел в тюрьме, Гавриил Глебович развернулся. Первым делом он уговорил Катю – мать его телесной оболочки – дать ему ключи от квартиры в Новой Москве. Затем бывший олигарх выселил квартирантов – договор аренды был составлен на двух студенток, но обитало там почему-то три десятка работяг из центральноазиатских республик. Гавриил Глебович вышвырнул гастарбайтеров, а студенткам-субарендаторшам выкатил неустойку, и не только не вернул им залог, но они ему ещё и должны остались. Затем запустил в квартиру клининговую бригаду, потом оплатил ремонт (при этом Гавриилу Глебовичу казалось, что ремонтировали квартиру какой-то частью ее бывшие обитатели). Экстренный ремонт Гавриил Глебович сделал и в квартире родителей в Царицыно. Надо было истребить все следы пребывания в том жилище гнусной кишечной фауны. Денег, собранных с телевизионщиков хватило и на это, и на более-менее длительную аренду двух номеров в гостинице у Поклонной горы. В одном номере Гавриил Глебович поселился сам. Люкс заняла мама Катя с младенцем, которого назвали Святополк. Имя Гавриилу Глебовичу не нравилось, он предлагал что попроще, но мама Катя упёрлась. В общем, появился ещё один член семьи – Святополк Жирный. Главная проблема этого младенца состояла в том, что никто не мог ему придумать уменьшительное имя. Святка? Полкаша? Ни одно из этих сюсюкающих прозвищ не липло к розовому щекастому младенцу. Аппетит у малыша оказался просто шикарным. Сиську мамы Кати за один сеанс кормления он высасывал практически досуха. С какого-то времени начал питаться через соску молочными смесями. А сейчас уже и ходить научился, и ложкой с тарелки лопать. Даже чуть-чуть говорил. Произносил слово «папа». Притом, называл так Гавриила Глебовича. Который совершенно точно знал, что этого не может быть. Его предшественник по телу уж точно не мог заделать ребёнка собственной матери, да и вообще, посмотрим правде в глаза, никому на свете. Ремонт в Коммунарке и в Царицыно закончился практически одновременно. Гавриил Глебович поменял и там, и там мебель. И вот здесь впервые поссорился с мамой Катей, которая взъелась за то, что её «сын» заказал дизайнерскую обстановку, и нет, чтобы проконсультироваться с нею. В Икею съездить. Впрочем, ссора не прожила сколько-нибудь долго. Мама Катя подулась и стала обживаться. Гавриил Глебович нанял ей двух нянечек из Кыргызстана и горничную-узбечку, которые выполняли за Катю всю работу и создавали ей максимальный комфорт. Сам Гавриил Глебович старался появляться в «отчем доме» как можно реже. И тому, кроме сильной занятости, были свои причины. Дело в том, что Гавриил Глебович испытывал по отношению к маме Кате очень странные и чрезвычайно сильные чувства. В прошлой жизни Гавриил Глебович был её любовником. И, собственно, являлся биологическим отцом той телесной оболочки, которую сейчас занимал. В прошлой жизни олигарх почти не был способен на секс. Подвигнуть его на такой телесный подвиг могла только очень сильная любовь. И она запылала на рубеже тысячелетий в одном черноморском посёлке. Это было странное, болезненное, но приятное при всём этом чувства, как будто в душу плеснули керосином. А теперь Гавриил Глебович ощущал, что этот огонь возвращается. Бывший олигарх то и дело ловил себя на том, что ему хочется овладеть мамой Катей, выебать её, грубо и грязно. Но ни о чём таком не могло быть и речи. В конце концов, Гавриил Глебович считался сыном этой прекрасной женщины, и даже был им физически. Какие-либо отношения между ними были решительно невозможны и полностью невероятны. Поэтому Гавриил Глебович обеспечивал маме Кате все её бытовые потребности. Но старался без нужды с ней не видеться. Мама Катя думала, что её «сын» занят бизнесом. Ну, и пусть думает. Двушка на Коммунарке Гавриилу Глебовичу нравилась. Соседство с ковидным госпиталем отпугивало визитёров и деловых партнёров. И они не стремились к российскому Илону Маску в гости. Живи Гавриил Глебович в прежней загородной резиденции, гости его бы заебали. Но в Коммунарку с визитом вежливости ехать не хотел никто. Вот и славно. Благодаря коронавирусу в Коммунарке просели цены на недвижимость. И Гавриил Глебович за какие-то жалкие несколько лямов купил однушку в том же подъезде, этажом ниже. Там постоянно дежурила охрана. *** Охранники, Егор и Антон довели Гавриила Глебовича до дверей квартиры, вошли первыми. – Всё чисто, Александр Сергеич, – доложил Антон. – Ибрагим на базе. Жрать готовит. Ибрагимом звали личного повара Гавриила Глебовича. Раньше он был су-шефом ресторана испанской кухни, называл себя Игнасио. Но грянул карантин, испанский ресторан пошёл по пизде, а су-шефа подобрал Гавриил Глебович и знал, что ему повезло. – Жрать? – Гавриил Глебович поглядел на охранника. Тот слегка смутился. – Ну, конечно, кушать. Перекусить. – Антон, я больше не хочу слышать таких слов, – сказал Гавриил Глебович. – То, что делает Ибрагим – высокое искусство. Антон немножечко, на пол-шишечки зарывался. Надо было его поставить на место. Аккуратно и деликатно. – Принято, Александр Сергеевич, – буркнул Антон. Егор, старый бывалый дядька, понимающе усмехнулся. – Я сейчас собираюсь этим искусством насладиться и приглашаю вас разделить со мной угощение. – Да бросьте, Александр Сергеевич, мы сейчас пельмешков… – Никаких пельмешков, – отрезал российский Илон Маск. – Игнасио, что у нас сегодня? – Буэнос диас, босс! – Повар вышел из кухни, выглядя просто образцово – в колпаке, фартуке, небритый, с кухонным тесаком в руках. – Сегодня у нас ничего сверхъестественного: хамон, тапас, андалузский гаспаччо, пирог эмпланада. Скромно. Охуительный был повар. Единственное, что его портило – ярко выраженный узбекский акцент. Но у всех свои недостатки. – Пойдем, парни, перекусим, – распорядился Гавриил Глебович. – Не обсуждается. Иногда он очень вежливо приглашал охрану разделить с ним трапезу. Это было важно. Но ни в коем случае не должно было происходить каждый день, даже не каждую неделю следовало это делать. Иногда. Время от времени. Тогда будут ценить. Ибрагим ловко накрыл на стол. Сели перекусить. Гавриил Глебович, насупив брови, наблюдал, как едят охранники. Делали они это осторожно, чуть робея. Хорошо. Еда всегда стимулировала мыслительную деятельность Гавриила Глебовича даже лучше кокаина. Движения челюстей, видимо, оказывали давление на участок мозга, который отвечал за принятие решений, и тот генерировал нужные мысли с неистовой силой. Российскому Илону Маску было необходимо подумать о многом. Например, о том, как наложить руку на свою бывшую империю. Она еще сохраняла мощь, но шакалы уже набросились, поотрывали клочья по краям. С бизнес-империей уже случилось несколько катастроф. Например, три вчистую проигранных суда. В два из них вообще не стоило ввязываться, их надо было решить полюбовно, в досудебном порядке. Да, с издержками, но с пользой для дела по итогу. А в третьем случае явно сэкономили на адвокате. Видимо, наняли долбоёба по объявлению. А какой пиздец постиг бизнес-империю в карантин, когда рухнула до отрицательных значений цена на Brent, потому что переполнилось нефтехранилище в Кушинге! Невозможно представить идиотизм больший, чем сливать в этот момент акции нефтяных компаний. Притом пакетами! По дешёвке! А ведь ежу было понятно, что всё вернется на круги своя. И в скором времени! Но те, кто управлял бизнес-империей допустили дурость, понесли ущерб на десятки лямов. Притом не в рублях! И это был не предел разгильдяйству. За год имели место и другие проёбы, по мелочи и среднего калибра. И ни одного успеха. Были какие-то плановые прибыли, которые с лихвой перекрывались убытками. Империя таяла, как айсберг в экваториальных водах. Охранники лопали молча. Егор уважительно косился на Гавриила Глебовича. Парни знали, что когда хозяин думает, не надо отвлекать его пустым пиздежом. Даже между собой. Собственно, некоторое подобие плана у Гавриила Глебовича было. Наследников следовало наебать. И наебать жестоко. Способы, как это сделать, имелись во множестве. Например, организовать поток инвестиций, а когда наследники лоханутся (а этого не миновать), подать в суд. Нехороший способ для всех. Потому что Гавриилу Глебовичу достанутся огрызки. Несомненно, империей управлял бесноватый гельминтолог Ромуальд Филиппович. Точнее, не управлял. Он отстроил себе новейший центр гельминтологии (куда было очень много вбухано, притом – верх идиотизма – своих денег). И это роскошнейшее здание, стекло, бетон и новейшее оборудование – не особо уступало в роскоши и бессмысленности Ельцин-центру. На следующей неделе, вроде бы, планировалось открытие. Таким образом, гельминтолога надо брать, пока он в эйфории и способен натворить катастрофической хуйни. Завтрашний разговор всё покажет. Антон съел жгучий халапеньо и застыл с открытым ртом, потешно пуча глаза. Гавриил Глебович едва заметно кивнул ему, и охранник решился застонать вслух: – Ай, это что же такое было? Игнасио, ты что творишь? – Что ты съел? – спросил Егор, старший. – Да зелёное, вот это. – Это же чилийский перец, балда! – Ах! Ух! А зачем он здесь?! Ааааа!!! Гавриил Глебович вежливо улыбнулся, но тут же отмахнулся от цирка и движениями нижней челюсти вновь погнал волну задумчивости. Вообще ему сегодня немыслимо повезло. Он встретился с врагом. Или с дурой. Или – с тем и другим в одном флаконе. Дочь Лена. Убийца. Она имела виды на империю. Поскольку дура, и не сама строила – она её тоже угробит. Но у неё есть права и гипотетические шансы. Можно было бы помочь ей в её борьбе. Можно было бы даже жениться на ней и забрать себе всё после победы. Но будет скандал, медийная шумиха, а привлекать к себе внимание было последним делом. Там, где медийность – там всегда засады и западло. Нет, свадьбы не будет. Должны быть другие возможности. А мысль об убийстве, мелькнувшая сразу после разговора, появилась не случайно. Гавриила Глебовича насторожила одна деталь. Лена упомянула, что её мама, Вика, бывшая и секретная жена Гавриила Глебовича, живёт в Израиле. Почему не в Крыму? Не в Сочи? Вот что насторожило Гавриила Глебовича. Израиль. Там же живёт гнусный кощей Семён Аркадьевич – настолько ярко выраженный рептилоид, что хоть сейчас в Бильдербергский клуб. Хотя, может, Семён Аркадьевич в нем и состоит. Гавриилу Глебовичу, может, и хотелось бы, чтобы подозрения не оправдались, но слишком нарочитыми были совпадения. Опыт всей жизни подсказывал – дело нечисто. «Значит, союзничать я буду с Семёном Аркадьевичем, – шла волна размышлений под сытную эмпланаду. – Или, в лучшем случае, с его марионеткой. Втёмную! Я буду на пол-шага впереди и наверняка обставлю их. Но потом они будут воевать со мной. Ёбаный гнойник, блядь!» В принципе, дочь Гавриила Глебовича была милой девушкой. Ямки на щеках были его. И в лице что-то было. Лоб! И форма носа. Родная кровинушка! «Да что это меня на сантименты расперло? – отругал сам себя Гавриил Глебович. – Кровиночка-то – это да. Но воспитали её, скорее всего, тварью и аферисткой. И с Семён Аркадьевичем снюхалась! Так она же и убила меня по его заданию!» Открытие было настолько шокирующим, что Гавриил Глебович даже позабыл жевать. Вот оно что! Как он мог этого не видеть раньше? Значит, всё это – и мучения, и галлюцинации, и предсмертные муки – это всё Семён Аркадьевич спродюсировал? Что ж, в таком случае пощады не будет. Доченьку надо валить. Пока их не видели вместе. Только Пусси Пусс видел, он может вспомнить. Но вряд ли смерть светской львицы (или кто она там) будут связывать с человеком, с которым погибшая общалась один раз в жизни. Но как быть с номером Гавриила Глебовича в Лениной телефонной книге? Да никак! Мало ли у неё там номеров? До короля стартапов не доебутся. Ведь у него с погибшей нет точек соприкосновения, а, значит, нет и мотива. В прошлой жизни Гавриил Глебович убивал. Знал – каково это, когда на тебя брызгает кровь того, кого ты ненавидишь, знал, каково избавляться от тела. Но бывший олигарх ведал об убийствах и немного больше обычного человека. Например, то, что люди, которых ты лишил жизни, ждут тебя у самых Врат Боли. В общем, собственными руками он больше убивать не хотел. Более того, не следовало поручать это охране. Таким охуевшим лошарой, как Ходорковский, надо родиться, чтобы велеть шефу своей охраны валить мэра города. Это очень грубо, и ошибок Ходора Гавриил Глебович повторять не хотел. Но крепкие парни – профессионалы-секьюрити – могли что-то посоветовать. Они всё-таки ребята верные, из прошлой жизни. И знают опасных людей с оружием. Могут на них вывести. Вот о чём хотел Гавриил Глебович потолковать с Егором и Антоном. Ну, и не надо откладывать этот момент в долгий ящик. – Парни, – произнёс Гавриил Глебович вслух, убедившись, что Ибрагим ушёл на кухню и не подслушивает, – я хотел с вами посоветоваться. Егор и Антон, забывший о цирке с перцем, внимательно посмотрели на босса. – У меня возникла одна серьёзная проблема, – сказал Гавриил Глебович, словно с трамплина в воду прыгнул. И тут у Гавриила Глебовича задрожал, завибрировал в беззвучном режиме телефон. – Блядь! – выругался российский Илон Маск, взглянув на экран. С ним хотел связаться очень неприятный тип, человек-геморрой, слышать которого Гавриил Глебович не хотел. Но выхода не было. Надо было узнать, что ему нужно. – Алё, – ледяным голосом сказал Гавриил Глебович. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ… ШЕСТОЙ СЕЗОН. СЕРИЯ 15 Человеком-геморроем, который осмелился побеспокоить российского Илона Маска в разгар серьёзных размышлений, был официальный отец нынешнего тела олигарха – Сергей Жирный. У Гавриила Глебовича не было причин испытывать к этому типу хоть какие-то тёплые чувства, не говоря уже о родственных. Сергей Жирный был полнейшим психом, отмороженным настолько, что он мог вскочить с места в прямом эфире федерального канала и броситься в драку. В пьяном виде, само собой. Гавриил Глебович помнил, как на том позорном малаховском шоу это бухое животное подпрыгнуло с места и бросилось с кулаками на него, на Гавриила Глебовича. Олигарх помнил свой ужас, понимание невозможности уйти от расправы. И хотя та не продлилась сколько-нибудь долго, и даже болезненной не была, Гавриил Глебович запомнил то чувство унижения и потери лица, когда не можешь оказать хоть какое-нибудь сопротивление. Этот маньяк, по невероятному недоразумению доставшийся Кате в мужья, попал в тюрьму по обвинению в неумышленном причинении физических травм, повлекших летальный исход. Конечно, к истинным убийцам этот идиот не имел никакого отношения, но Гавриил Глебович не возражал против того, чтобы его лже-отец посидел в клетке. Так было лучше для всех. Водворение в тюрьму этого кретина совпало с перерождением Гавриила Глебовича в новое тело и появлением на свет младенца Святополка, а, значит, тоже было событием радостным. Дня через три после того, как Сергея с шумом и под телекамерами забрали в тюрьму, Гавриил Глебович решил отправиться на свидание. Не от избытка времени или лже-родственных чувств. Причина была более тривиальной и даже корыстной. Гавриила Глебовича изводило сильнейшее предчувствие прихода бабла. Благодаря этому чувству он соорудил в прошлой жизни гигантский капитал. И вот снова оно, это чувство. И каким-то образом бабло должно было притечь через Сергея, фиктивного отца. В век высоких технологий свидание можно было забронировать онлайн. Гавриил Глебович завёл личный кабинет на сайте fsin.ru. Ответ на заявление должен был поступить туда. Дня через три он и поступил, с формулировкой: «В свидании отказано по причине нежелания подследственного встречаться». «Вот это фокус!» – подумал Гавриил Глебович. Похоже, его, вроде как, отец родной не хотел встречаться с, типа, сыном. Но почему? Ведь в неволе человек тоскует, он рад любому контакту со свободным миром. В чём же дело? Вычислить причину не составило труда. Предыдущий хозяин туловища Александр Жирный позиционировал себя как гей-активиста, подвергался гонениям, держал в изоляторе для административных правонарушителей голодовку. В это Гавриил Глебович особо не верил, равно как и в то, что его отпрыска пытали химоружием. Да и в то, что его биологический сын был геем – не верилось. Никакого невыносимого зуда в жопе и сексуального возбуждения в отношении мужчин Гавриил Глебович не ощущал. А вот на женщин его новое тело заводилось, как новый BMW – легко и бесшумно. В общем, про гей-активизм врали. Правда, Гавриил Глебович не мог понять, как можно было вообще приобрести такую репутацию? Что надо было вытворить? И вот тоскующий в неволе «отец родной» не хотел встречаться с «сыном». Потому что российская тюряга – место консервативное, и геи там не пользуются уважением. Стало быть, у Сергея могли возникнуть проблемы с сокамерниками. В его ситуации Гавриил Глебович тоже воздержался бы. Но что-то всё же надо было предпринимать. Потому что интуиция Гавриила Глебовича бесилась, исходила пеной, становилась на дыбы. По опыту прошлой жизни это значило очень крупную прибыль. Собственно, додуматься и найти выход не составило труда. Гавриил Глебович зарегистрировался на сайте ФСИН от имени мамы Кати, которая сейчас оправлялась после родов под надзором медиков. Себя указал в качестве сопровождающего лица в соответствующей графе. Разрешение на свидание прилетело уже через пару часов. Гавриил Глебович оформил онлайн-заказ в тюремном ларьке: курево, печенюшки, чай. На следующее утро поехал в тюрьму. *** Уже за несколько кварталов от тюряги среди прохожих стали попадаться весьма опасные личности. Гавриил Глебович направлялся на свидание один, без охраны (той ещё не было). Он ловил на себе взгляды, но, по счастью, никто к нему не привязывался. Хотя его явно узнавали. Точнее, принимали за сынулю-засранца, гей-активиста. Сама тюрьма напоминала мясокомбинат. Стены казались грязными. Но своим особым, «денежным», зрением Гавриил Глебович уловил, что тюрьма, безусловно, была местом, аккумулирующим денежную энергию. Это была чёрная дыра, которая всасывала в себя чахлые протуберанцы и лучики от несчастного вида людей, преимущественно женщин, которые угрюмо и буднично стояли в очередь к КПП. Очередь прошла быстро. Женщины узнали Гавриил Глебовича. Олигарх ловил шепотки: «Это вот тот самый!» «Кто, интересно, у него тут сидит?» – Отец, кто! – прокомментировала одна из женщин, явно смотревшая шоу Малахова. Опасности эти тётки для Гавриила Глебовича не представляли. Они сами его боялись. Взгляды женщин были угрюмо-пугливыми. Казённая женщина в окошке бюро пропусков доебалась: – Тут написано, что Екатерина Жирная придёт. Вы – это она? – Нет, конечно, – улыбнулся Гавриил Глебович. – Это – мама моя. Она сейчас в роддоме. Думала, что выпустят сегодня, а врачи ещё не отпускают. А я как сопровождающее лицо записан. – Вижу, – буркнула женщина с непонятной эмоцией. – А вы кто подследственному? – Сын. Казённая женщина цепко уставилась Гавриилу Глебовичу в лицо. – Да ведь не сын вы никакой. Конечно, тоже смотрела Малахова. По счастью, Гавриил Глебович ночью спал плохо, перебирал подводные камни, лазил в Интернете, задавал вопросы поисковым системам. Эту ситуацию он как раз предвидел. И взял с собой свидетельство о рождении Александра Жирного. – Вот, – положил Гавриил Глебович свидетельство в лоток под окошком. – Здесь чёрным по белому. Отец: Жирный Сергей Николаевич. Документ официальный, никто не отменял. Крыть казённой женщине было нечем, и она вернула Гавриилу Глебовичу документы вместе с пластиковой карточкой-пропуском. Дальше был ещё один КПП. Гавриил Глебовичу пришлось протискиваться через рамки, разуваться, проходить через яйцеобразную кабину, как в аэропорту. Потом его обыскали, прощупали обувь, провели мимо собаки. – Находитесь ли вы в состоянии алкогольного или наркотического опьянения? – задавала вопросы очередная казённая женщина. – Имеете ли при себе оружие, продукты питания, алкоголь, запрещённые вещества? Всё, что было в карманах, кроме документов, положили в коробочку и выдали жетончик. Мобильный тоже надо было сдавать. И наличные деньги. Гавриил Глебович оказался в общей комнате, где на стульях сидели люди, дожидавшиеся свидания. Здесь гей-активиста тоже узнавали. Бывший олигарх ловил на себе настороженные взгляды. Но заговорить с ним, по счастью, никто не решался. Ожидание тянулось очень долго. Часа через два дошла очередь и до Гавриила Глебовича. Свидания проходили в помещении за большой и почему-то пластмассовой дверью. – Жирный! Кто к Жирному? – спросила, высунувшись за дверь комнаты для свиданий, надзирательница в форме. – Я! – невольно пискнул Гавриил Глебович (новое тело не во всём ещё его слушалось, и голос мог дать петуха). В очереди захихикали. Пусть! Неловко переваливаясь, Гавриил Глебович направился к пластиковой двери. Внутри было многолюдно. Посреди скучного помещения с зарешёченными пластиковыми окнами стоял длинный стол, разделенный перегородкой из оргстекла. – Туда, – кивнула надзирательница в сторону свободного стула. В комнате для свиданий было душно. И воняло тюрягой – грязными обдроченными портянками, немытыми телами, тошнотворной едой, едкой бытовой химией. Деревянный стул был хлипким. С «гуляющими» ножками, которые протестующе скрипнули, когда Гавриил Глебович водрузил жопу на нечистое сиденье. Ввели Сергея. Тот, как обратил внимание Гавриил Глебович, двигался дерзко, чуть дёргался при ходьбе. Рожа была достаточно наглой. Его сопровождал каменнорожий конвоир. Густая, похожая на тошноту, неприязнь заполонила душу бывшего олигарха. Лже-отец не был рад встрече с «сыном». Он вдруг дёрнулся. И заорал: – Э! Ты зачем сюда пришёл, долбоёба кусок? Я Катю ждал. С этим – никаких свиданий. – Чо, Серёг, сынок твой? – спросил кто-то из заключённых. – Нет! – завопил тот, кого предыдущий хозяин тела называл «батей». – Никакой он мне не сын. Теперь на Гавриила Глебовича смотрели все. Новым телом олигарх владел меньше недели, и оно ещё не во всём его слушалось. И вот сейчас, в критический момент, тело юного долбоёба вдруг принялось своевольничать. Во-первых, дряблое тело пёрнуло, выпустило гнусный тухлый метеоризм, бессмысленно бродивший по лабиринтам кишок. Не стоило и надеяться, что это не заметят. Звук получился громкий и резкий. Его, Гавриил Глебович не сомневался, услышали все. Но и это было ещё не всё. Худшее произошло мгновение спустя. Нет, дело было даже не в едкой вони. И без того гулявшие ножки стула поехали в разные стороны. Что-то хрустнуло, и Гавриил Глебович увесисто, как безразмерный комок теста, плюхнулся на казённый пол среди обломков непрочной мебели. Унылое помещение сотряс гулкий взрыв хохота. Ржали все – и мрачные беззубые зэки, и печальные женщины, и надзирательница, прогуливавшаяся по помещению, и каменнорожий конвоир, сопровождавший Сергея. Какая-то бабулька, сидевшая в соседней кабинке, так и вовсе зашлась хихиканьем, и не могла остановиться. Вот, вроде, все уже отсмеялись. Но только не старушонка, которая хихикала так заразительно, что волны общего гогота зарождались вновь. – Так, что за порча казённого имущества? – вытирая слёзы от смеха спросила надзирательница. – А что оно? – писклявым голосом забормотал Гавриил Глебович. – Я сел, а оно… это… – Га-га-га! – Хохот стоял такой, что стены мрачного помещения ходили ходуном. – Слы, пердани нам, чтобы тюрягу развалить! Га-га-га! Любую ситуацию надо было поворачивать в свою пользу. Гавриил Глебович вдруг понял, что ему повезло. Надо было и дальше прикидываться толстожопым идиотом. – Тётенька, я больше не буду! – отчаянно простонал Гавриил Глебович, быстро припоминая придурковатые манеры своего отпрыска. – Га-га-га! – Я тебе буду! – рявкнула казённая женщина. И вдруг её переломило пополам. Она рыдала и икала от смеха. Если Сергей надеялся, что свидание с отпрыском пройдёт незаметно, то он жестоко ошибался. Всё шло к тому, что этот случай войдёт в легенды тюрьмы. *** Сергей передумал уходить. Он сидел на стуле по ту сторону перегородки, уронив голову на руки. Он и Гавриил Глебович – вот два человека, которым вовсе не было смешно в сложившихся обстоятельствах. Надзирательница смилостивилась и принесла ещё один стул, который, кажется, вес нового тела выдерживал. – Ты зачем пришёл, гнусного уебана кусок? – стонал Сергей, с ненавистью испепеляя взглядом физиономию отпрыска. – Ну, бать… – Сейчас Гавриил Глебович был в ударе. Имитировать манеру тупоголового придурка удавалось ему, кажется, весьма успешно. – Я, типа, подумал… – Жопой ты своей подумал! – застонал Сергей. – Ну, мама в роддоме. Сына родила, если не знаешь. А я передачку тебе в ларьке заказал. – Да ты меня подставил, ты это понимаешь? – рычал Сергей. – Все же знают, что ты… это самое… Сергей затравленно заозирался. – Ну, типа, извини… – Да будь проклят тот день, когда ты появился на свет, гнусное чудовище! «А ведь я тебе отомщу, – вдруг понял Гавриил Глебович. – И за унижение. И за вот эти слова. Пожалеешь ведь». Но сначала следовало понять, куда привела интуиция? Где здесь след бабла? – Мама спрашивает, как ты? – закинул удочку Гавриил Глебович. – Да нормально, – рявкнул отец. – Скажи ей, что всё нормально. Сокамерники ровные. Следаки дело шьют, но без уверенности. Им ещё доказать надо, что твой биологический отец сдох через меня, а не естественным путём. Я ни о чём не жалею, чтоб ты знал. Останься этот хуесос живым, я бы снова ему втащил! «Ну-ну! – подумал Гавриил Глебович. – Как жалко, что ты действительно не виноват!» Сергей намеренно оскорблял своего посетителя. Он явно хотел, чтобы «сын» ушёл. Но Гавриил Глебович пока что не узнал ничего. – Ну, ты посиди ещё немного, – сказал Гавриил Глебович. – Я там, дома, ремонт затеял… – Что?! – взвыл Сергей. – Ты? Ты делаешь ремонт?! Блядь, бросай всё, ни к чему не прикасайся. Спалишь дом! – Не я делаю, батя. Я людей нанял. – Ты зачем мне мозги паришь? Ты не мог никого нанять. Потому что ты дебил. – Ну, не хочешь, не верь. Но ты ещё с месяц же просидишь? – Да я здесь в аду! – завопил Сергей. – Сижу с уголовниками! Я – узник совести! И ты мне говоришь – посидеть? Да? – Ну, пап, там, действительно, ремонт… Гавриил Глебович драконил Сергея намеренно. Опыт деловых переговоров подсказывал, что иногда, чтобы добыть информацию, надо вывести собеседника из себя. – Ах, ремонт?! – зашипел Сергей. – Да ты хоть знаешь, тошнотворное уёбище, что меня здесь пытаются расколоть? Заставляют всякое дерьмо подписывать! Но я ни в чём не сознаюсь! Да ещё следак вопросы хитрые задаёт про бывшую мою компанию. Понимает, что не прокатит на меня мокряк навесить, а выслужиться надо… «Это оно!» – вдруг сверкнуло в голове Гавриила Глебовича. В единый миг паззл сложился. Интуиция не подвела. Гавриил Глебович увидел идеальный расклад. – Но ведь дело про фирму твою ещё не заводили? – буркнул Гавриил Глебович, чтобы удостовериться. – А я им ничего не говорю. А много мог бы. Ох, и мухлюют они! Откаты эти, а коррупция там какая! А на перевозках как жульничают! О! А, впрочем, зачем я тебе это рассказываю? «Сеанс откровенности закончился, – понял Гавриил Глебович. – Пора сворачивать переговоры». – Ладно, бать, я двинул, – сказал Гавриил Глебович, демонстративно зевнув. Чтобы усыпить бдительность. Потому что сейчас кое-что произойдёт. – Проваливай, гнусное уёбище! Больше не вздумай ко мне приходить. – Мама спрашивает: тебя ещё в жопу не выебали? – спросил Гавриил Глебович, поднимаясь со стула. Громко спросил. Слышали все. В помещении повисла тишина. Как перед грозой. А затем громыхнула хохотом. – Что?! Какого хера ты несёшь, маленький говнюк? – Сергей бросился на стекло, а оказавшийся рядом охранник дёрнул его назад. Что там было дальше, Гавриил Глебович не видел. Дело было сделано. Во-первых, он узнал всё, что хотел. Во-вторых, отомстил. Никаких угрызений совести олигарх не испытывал. Напротив, настроение повысилось. Но дальше ситуация с Сергеем приняла неожиданный, даже катастрофический оборот. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ… ШЕСТОЙ СЕЗОН. СЕРИЯ 16 Тем вечером член Международной гильдии адвокатов Алик парковал свой «бентли» во дворе в самом центре Москвы. Член гильдии был счастлив, что вышел живым из передряги со смертью Гавриила Глебовича и сопутствующим бардаком. Кто бы мог поверить, что он – кабинетный пузатик, может бодрым Индиана Джонсом скакать по крыше, которая, к тому же, рушится прямо под ногами? А после этого еще и попасть в плен, оказаться привязанным скотчем к стулу. Дальше было совсем не приятное, до сих пор выворачивающее желудок, воспоминание о полете, куда его вместе со стулом отправила звероподобная метательница молота. И закончился тот вечер вообще позорно – нападением школьных врагов Бабарыкина и Матвейчука. Всё произошло прямо здесь, в этом дворе, когда нанюхавшийся кокаина до иллюминации из глаз Алик вёл домой трансвестита, которого снял в элитном гей-клубе. Здесь враги детства напали на Алика, отобрали телефоны, которые он прибрал близ смертного одра олигарха, поставили адвоката на колени, заставили открыть рот и исчезли. Исчезли! Вместе с трансвеститом! Алик не знал, как объяснить этот случай. Ему было доподлинно известно, что Боборыкин давно сдох от наркоты, а Матвейчук – мотает третий долгий срок где-то в Харпе, за полярным кругом. И получается, что Алика атаковали и загопстопили привидения. Или клубный кокаин вызвал галлюцинации, которых, по идее, не бывает в природе. Сейчас, по прошествии нескольких дней после тех событий, Алик нашёл компромисс с собой. Всё это ему привиделось. Это всё были шалости перегревшегося мозга. И, в конце концов, загадочные события со всеми могут происходить. Может быть, и не надо всё на свете объяснять? Тем не менее, из «бентли» Алик выходил осторожно, озираясь. После атаки криминальных призраков адвокат уже не воспринимал свой двор на Кропоткинской тихой гаванью. Может быть, стоило куда-нибудь съехать? Хотя всё это, конечно, была паранойя. Алик был уже у самого подъезда, когда его окликнули. «Опять?» – заметались в панике мысли. Захотелось перекреститься. Вдруг он снова услышит: «Стоять, хуесос!»? Но окликали адвоката вовсе не призрачные гопники. К нему обращался знакомый всей стране (и многим за её пределами) толстый мальчик – внебрачный сын Гавриила Глебовича. Алик на всякий случай меленько перекрестился. Мальчик не исчез. Возможно, он был настоящим. – Алик, – сказал толстый мальчик. – Ты-то мне и нужен. – А мы знакомы? – холодно спросил адвокат. – И с каких пор мы – на «ты»? – Лет двадцать, – сказал толстяк. – После того расклада по Братску. Тогда, в общем-то, и познакомились. Обычно не пасовавший перед неожиданностями лоер, вдруг поплыл, растерялся. Когда Алик разгребал авгиевы конюшни с тем комбинатом и обводил вокруг пальца бандюков, этого мальчика совершенно точно не было на свете. И как это понимать? Может быть, толстый мальчик – это наркотический флэшбек от галлюциногенно-оксюморонного кокаина? А на «ты» после Братска называть Алика мог только один человек. Тот, который, испустил дух на прошлой неделе. Алик сам видел, как из его треснувшей башки выползали червяки. Хотя, может быть, этот странный мальчик просто разыгрывает Алика, прикидываясь… Кем? Своим биологическим отцом? – Как мне вас называть? – нашёл Алик единственно приемлемую реплику. – Как и раньше, – писклявым, совсем не похожим на оригинал голосом произнес толстяк. – Гавриил Гле… Гле… Гле… Голос адвоката дал осечку. Что это за бред? Может, Алик действительно разговаривает с галлюцинацией? Может, потереть глаза, и рассосётся в сумерках толстый мальчик? – Ну? – спросил так и не рассосавшийся толстяк. – …бович, – закончил адвокат. – Так-то лучше. А вот ухмылка была та самая. И подделать её было невозможно. Он выжил. Самый жирный и щедрый клиент. Он не сдох. Надо же! Неужели, сработал тот бредовый малаховский ритуал? Да? Только этого мальчика на крыше высотки не было. Был другой, тощий, наследник. Не этот. – Вы не умерли, – констатировал адвокат. Сумасшедшим надо подыгрывать. Если это, конечно, сумасшедший. – Точно, – сказал толстый мальчик. – Если ты всё ещё сомневаешься, я могу доказать. Алик похолодел. Да, у него с покойным олигархом было общее тайное знание. О котором вряд ли ведала хоть одна живая душа. – У меня на облаке осталась фотогалерея, с твоим участием. Холод пробирал уже до костей. Конечно, покойный Гавриил Глебович имел в виду компромат с одной гей-вечеринки, где Алик пытался отсосать одновременно двоим африканцам, и это было ещё самое безобидное из той фотосессии. Про это толстый мальчик просто не мог знать. Про это не мог знать никто. – Здравствуйте, Гавриил Глебович, – улыбнулся Алик. – Я вам, не поверите, рад. Наверное, это действительно была радость. Покойный олигарх был конченым мудилой. Но щедрым. Торговался, но не кидал. После его якобы смерти в жизни Алика действительно образовалась пустота. Исчез, как ни крути, отличный и более-менее постоянный источник доходов. – Тогда зови в гости, – сказал воскресший. – Надеюсь, у тебя есть что-нибудь сожрать. – Найдём, – сказал адвокат. *** Гавриил Глебович сидел на кухне и основательно, профессионально жрал. Он уже прибрал в себя трехдневный салат из «Азбуки вкуса», оприходовал колбасу, фуагру, пармезан. «Выглядит так, будто он с момента своей смерти ничего не ел», – подумал адвокат. – Где вы так проголодались? – спросил адвокат. – В тюрьме, – ответил толстяк. – Именно поэтому я к тебе и пришёл. А вообще – нормально, да. Сидит сопляк, лет двадцати, и к нему на «вы» надо обращаться. И сам он, Алик, поживший дядька под пятьдесят. К нему – на «ты». Наконец, толстый мальчик заправился пищей, довольно крякнул, не стесняясь, громко пёрнул и потребовал сигару. Врасплох не застал, потому что у Алика был сигарный ящик, в котором хранилось несколько кохиб с золотыми полосками. Гавриил Глебович, в чьей аутентичности Алик был уверен уже на 99%, с наслаждением закурил. Если бы толстому мальчику позволяла комплекция, он взгромоздил бы ноги на стол. Но вместо этого гость сказал: – Доставай кокос, скоро о деле будем говорить. Показатели шкалы аутентичности оставили отметку 99% и почти что стукнулись в непреодолимый 100%-ный рубеж. Это совершенно точно был мёртвый олигарх. Алик игриво захихикал и вскоре принёс всё необходимое – зеркало, пакетик с порошком, купюры с Франклином. Толстый мальчик жадно разнюхался. В голове у него словно включилась лампочка, свет которой выходил наружу через глаза. – В первый раз в этой жизни употребляю, – сообщил Гавриил Глебович. – Всё когда-нибудь бывает впервые, – захихикал Алик. – Расклад, который я предлагаю, тоже у нас с тобой впервые. – Кого разоряем? – спросил адвокат. – Сеть строительных гипермаркетов. Из Европы. – Хм! – уважительно откликнулся адвокат. – У вас, как я понимаю, уже есть план? – Мой официальный отец – Сергей Жирный – до недавних пор работал там топ-менеджером. Потом был уволен, подробностей я не знаю. Сейчас он в тюрьме. По обвинению в убийстве меня. – В смысле, того тела Гавриила Глебовича. – Да. Дело шито белыми нитками. К тому же он меня не убивал. Но махина правосудия достаточно громоздкая. – Мне ли не знать! – хмыкнул Алик. – Сегодня я навестил его в тюрьме, – продолжал Гавриил Глебович. – И узнал кое-что интересное. Оказывается, следаки задают ему вопросы о бывшем месте работы – той самой сети гипермаркетов. Жирный-старший на эти вопросы не отвечает. – То есть, дела нет? – Нет. – Но если бы хотели что-то узнать по-настоящему, ваш папаша заговорил бы. – Разумеется. И теперь, собственно, расклад. Мы с тобой наносим визит главе российского представительства фирмы и говорим: «Так и так, на вас заведено дело. Под вас копают! Жирный дает показания! Но дело можно закрыть, пока о нём никто не знает. Дальше будет поздно! С Жирным вы расстались конфликтно. И он вас топит! Но какая-то сумма денег – не нам, а ментам! – позволит остановить этот процесс!» – План прекрасный, – сказал, подумав, Алик. – Но с какого перепугу они дадут деньги именно нам? – Тебе, – сказал Гавриил Глебович. – Потому что ты официально станешь адвокатом Сергея Жирного. Тебе должны будут выдать бумагу, что ты представляешь его интересы. – Мне надо позвонить, – сказал Алик. – И тогда я пойму, возможно ли это сделать вообще. – Валяй, – махнул пухлой ладонью Гавриил Глебович. – Где тут в твоих апартаментах сортир? Пока Алик названивал коллегам, бессмертный олигарх громко срал. Притом, настолько громко, что один из лоеров даже спросил: а что это, мол, там грохочет? Алик соврал, что это ремонт и перфоратор, но, похоже, собеседника не убедил. Тот стал прикалываться, и пришлось звонить кому-то ещё. Но в итоге Алик всё же узнал, что хотел. – Короче, дело сложное, – докладывал он просравшемуся Гавриилу Глебовичу, который, освободив внутри себя место, принялся, не особо смущаясь, рыскать в холодильнике. – Дело, во-первых, резонансное. Зарубежные СМИ трубят об «узнике совести». – Хуёвости, – прокомментировал Гавриил Глебович. – Во-вторых, адвокатов у него нет. Даже от бесплатного отказался. – Почему? – Изъявил желание защищать себя сам. Он ведь юрист по образованию. – А такое может быть, чтобы сам себя? – Теоретически. Хотя желающие есть. Даже бесплатно. За хайп! – Просто жадный говнюк, – прокомментировал толстый мальчик, пожирая сосиски прямо из холодильника. – На адвокатах нельзя экономить. Эти слова Алику понравились. – Адвокат для человека в его положении – это окно во внешний мир, – запальчиво сказал Алик. – А учитывая международный кипиш – так и вообще. – Объясни это ему завтра, – сказал Гавриил Глебович. – Завтра ты должен стать его официальным защитником. – Ох, думаю он и меня пошлёт… – Нет! – Олигарх швырнул недоеденные сосиски в камеру холодильника. – То есть, всех послал, а меня нет? – А тебя нет, – сказал Гавриил Глебович. – Я даже объясню почему. Ты из всей вашей пиздобратии – самый известный. Так? – Ну, да, – признал Алик. – Это животное, узник совести, тоже наверняка о тебе слыхало. – Где меня только не узнавали, – нескромно просиял Алик. – Помню, однажды я приехал в чукотский посёлок под названием Эгвенкинот. И даже там… – Но это только «во-первых», – перебил толстый мальчик. – А в-вторых, сегодня в его жизни кое-что произойдёт. Или уже произошло. И этому скоту таки захочется срочно заиметь себе адвоката. При этих словах та тысячная доля процента, остававшаяся для неуверенности и сомнений, истаяла, прекратила своё существование. *** Дальше они уже обсуждали технические моменты. Завтра Алик должен был не только стать официальным адвокатом старшего Жирного. Он должен был сделать какое-то громкое заявление для СМИ. – Разберёмся, – махнул рукой Алик. – Недолгая петрушка. А вот следующая задача была сложнее. У Сергея Жирного необходимо было выдурить как можно больше информации об афёрах руководства сети гипермаркетов. – Хоть лоб себе разбей, но это мы должны знать, – наставлял адвоката жёсткий и циничный олигарх в обличье уродливого подростка. – Я предприму все возможные усилия, – сказал адвокат. – Ведь это в наших интересах. – Звони мне сразу же. И ещё кое-что важное… Глаза Гавриила Глебовича под напластованиями жира не просто кокаиново блестели. Они полыхали багровым пламенем ада. – Не пытайся меня наебать, Алик, – продолжал Гавриил Глебович. – Я знаю, что ты без этого жить не можешь. Но меня – не пытайся. Или мы поссоримся. – Как вы могли поду… – Алик, бродяга, я ведь тебя очень давно знаю. – Ладно, – смирился адвокат, который, конечно же, думал о том, как бы наебать воскресшего олигарха. А тот расшалился. Достал из холодильника банку джема. Красного, из чилийского перца. Смахнул с дверцы все магнитики и стал писать джемом на дверце. «100 МЛН». – Что?! – чуть не подпрыгнул Алик. – Вы серьёзно? – Нет, – сказал олигарх, стер первую единичку и вывел джемом цифру 2. – Вот, – сказал Гавриил Глебович. – Я должен получить столько и ни копейкой меньше. Всё, что ты возьмёшь сверху – твоё. – Вы уверены, что нам дадут столько? – А мы постараемся, – заявил олигарх, демонически захохотал и облизал перепачканный в джеме палец. В следующую секунду хохот перешёл в вой. – А! У! Что это?! Бля-а-а-а!!! Вряд ли это был какой-то знак. Хотя кто его знает. Мироздание непостижимо. Но окончательно воскресший олигарх потряс Алика сразу потом, когда вдруг вспомнил: – Блин! Я же маме не позвонил! – Кому? – вытаращил и без того шальные глаза Алик. – Ну, маме вот этого тела… Она в роддоме лежит. Братика мне родила. Следующие минут пятнадцать этот хищник каменных джунглей безмятежно сюсюскал с «мамулей», признавался в любви, бормотал всякую слащавую хуйню. Алик его не узнавал. Хотя, положа руку на сердце, адвокат был рад возвращению старого клиента. Продолжение следует… ШЕСТОЙ СЕЗОН. СЕРИЯ 17 Голова Сергея Жирного вот уже несколько месяцев, как начала стремительно лысеть. А в тюряге ее еще обрили под ноль. Сергей всё больше становился похож на Джейсона Стэтхема. Не только лысиной, но и волевой челюстью с ямочкой, а ещё суровым, но чуть печальным взглядом. В общем, отличная была голова. Но сейчас над ней сгущались тучи. Про тучи, конечно, сказано образно. Потому что небо, где эти тучи могли присутствовать, Сергей видел только на прогулках. Оно было, как и положено в тюряге, в клеточку, поскольку прогулочные отсеки оказались затянуты поверху металлической сеткой. Даже не в клеточку, а в сеточку, блядь. Как чулок на шлюхе. Вообще, в тюрьме противно находиться хотя бы потому, что в голове крутится всякая мутная хуйня. Очень тупые мысли, приправленные страхом и сексом. И то, и другое лучше гнать сразу. Потому что если постоянно бояться, то можно ебануться. То же и с мыслями о сексе. Твоя лысая, охуительная, как у Джеймса Стэтхема, башка напоминает кипящую кастрюлю на медленном огне, которая позвякивает крышечкой, а та почти и не сдерживает раскаленный пар. Сексуальный голод звенел в вонючем воздухе тюрьмы, как электричество вблизи высоковольтных мачт. Невозможность секса – самый мучительный элемент жизни в тюрьме. Тебе хочется воткнуть куда-нибудь свой хер невероятно остро, как никогда в жизни, как от передоза виагры. Но снять это напряжение невозможно. В тюрьме не существует уединения. Сергей слышал, что на зоне – немного по-другому. Там способы разрядиться есть. А в «предве» – без вариантов. Притом крышу на почве секса рвёт здесь всем, кто моложе пенсионного возраста. Самые счастливые люди в тюряге – это деды, которым уже всё равно, и которые развлекаются художественным пердежом. Проводят натуральные турниры по гороховым картам – прямо как у лже-сына Саши с его тощим дружком, перехватившим у семьи Жирных наследство. Но даже если выгнать из башки страх и похоть, их место займёт ярость. А это чувство такое же тлетворное и бессмысленное, как жажда секса. Ярость тоже будет клёкотать и булькать. Каждый постоялец этого гнусного места ненавидит кого-то своего. Кто-то жену, кто-то детей. Или родителей. Или соседей. Или корешей. Или коллег. Или всех сразу. В большинстве случаев, себя самого. В любой момент эта ярость может переключиться на кого угодно. Как любая незначительная мелочь, вроде сетки над оградой прогулочного дворика, может вызвать сексуальный спазм, так и триггеры ярости – столь же внезапны. В первые несколько дней Сергей присматривался к тюрьме. Но, можно сказать, что и она – эта зловонная бездна – всматривалась в него. В камере сидело около сорока человек. Масть держали активисты – хозкозлы. Впрочем, сами себя они называли «хозбыки», но за глаза их на словах «козлили». Активистов было шестеро. Верховодил зловещий крепыш с очень поганой рожей – Гоша Питерский, сидевший за грабеж и нанесение тяжелых увечий. Подручным у него ходил Вовасий, пошедший по мокрому. Эти двое являли собой наибольшую опасность. С ними в толпе было ещё четыре мордоворота. Тупых, но сравнительно не агрессивных (хотя Сергей был с ними знаком очень недолго, чтобы делать выводы) Хозкозлы подчинялись администрации. Они наблюдали за чистотой камеры, вели график дежурств, поддерживали дисциплину. Все шестеро не курили, поэтому и в камере курение запрещалось. Для того, чтобы подымить, надо было дождаться прогулки, и там уж накуриться до дыма из ушей, впрок. Новичку надо было представиться хозкозлам, чтобы те объяснили правила, включили тебя в график дежурств, задали какие-то вопросы. – За что причапал, бродяга? – спросил у Сергея Гоша Питерский. – Да дал по ебалу одному толстопузому гаду, – не вдаваясь в подробности, ответил Сергей. – А тот возьми и сдохни. – И, казалось бы, при чем здесь ты? – прокомментировал Вовасий. – Ну, да, – согласился Жирный-старший. – Блатуешь? – спросил Вовасий. – Чо? – не понял Сергей. – Да проехали. Вопросов к Сергею больше не было. Сергею выделили койку где-то в середине помещения, согнав с нее деда-пердуна. Там Жирный-старший на первых порах и устроился. Хозкозлы обитали у окна. Но не в непосредственной близости. Прямо у намордника – наваренного на окно листа железа, располагались шконки связистов – заключенных, контролировавших «дорогу» на нитках, протянутых за окном. По этим ниткам переправлялись убористым почерком написанные письма-малявы, а иногда и не тяжелые мелочи, типа пачки сигарет или свёрточка с наркотой. Именно через связистов пришла инфа, что Сергея показывали по ящику. Кто-то из других камер его видел и идентифицировал. Тогда Сергей напрягся. Эта информация могла быть опасной. Ещё станет известно, что его якобы сынуля – гей-активист. Но арестанты, как выяснилось, смотрели шоу Малахова не особо внимательно. Для них Сергей был просто мужиком, который вскочил из кресла и дал по ебалу барыге-олигарху. Да ещё и в прямом эфире! Почёта прибавилось, и вскоре Сергей переехал с проперженной дедовской шконки чуть поближе к окну. Хотя особой разницы в положняке не почувствовал. Недалеко от окна обитал и ИГИЛ (террористическая организация, запрещена в РФ). В названии этой группы арестантов не было никакой иронии. Это действительно был самый настоящий ИГИЛ, сплотившийся вокруг хитромордого проповедника-татарина, всё время перебиравшего чётки, говорившего тихим и ласковым голосом, спокойного, как объевшийся сметаны кот. Идейных мусульман было человек десять – все чурбаны. С хозкозлами у них был мир. Участники террористического подполья соблюдали график дежурств, а по прочим моментам хозкозлов игнорировали. Те бесились, но что-то предпринимать не спешили. Человек двадцать – основную массу – составляли «пленные». Мужики, севшие по пьянке, за ДТП или экономические преступления. Их шконки занимали всю середину помещения, почти до самых дверей. Некоторые из «пленных» были шухеристами. Когда в камеру входили с обыском, специальные люди, занимавшие определённые шконки, должны были на некоторое время отвлечь охрану разговорами (или жалобами), чтобы хозкозлы и канатчики смогли спрятать либо избавиться от разной запрещёнки. А совсем у двери, со стороны сортира, начинался ад. У входа и туалета обитали чушпаны и пидоры. Отбросы этой клоаки. С ними предпочитали не общаться. Сергей тоже держался от них в стороне. Тем не менее, откуда-то знал, что, например, вон тот молодой парень с длинными волосами, по кличке Мяфа – программист, которого взяли с детским порно. Так это или парня подставили – Сергей не знал, да и не хотел знать. Но пидором он покуда не являлся. Посвятить в масть его должны были на зоне. Это Сергей тоже услышал из обрывков тихих базаров. Но даже среди чушпанов был свой изгой – неопределённого возраста существо с выбитыми передними зубами по прозвищу Сися Обоссанный. Он был настолько отвратителен и жалок, что ему даже уборку сортира по графику не доверяли. Впрочем, обязанности у Сиси тоже были. На нём, на его спине Гоша Питерский, а иногда и Вовасий ездили срать. Тощий Сися держал на своём чахлом хреьте этих бугаёв, пока они тужились и выстреливали с высоты кал. Если промахивались (всё-таки высоко было) Сисю негромко пиздили ногами прямо у унитаза (в уборной видеоглазка не было). Обоссанный словно бы с удовольствием повизгивал. Ведь это была его вина. Он хуёво держал хозкозлов на своей спине. Поэтому получив пизды, Сися ещё и убирал следы своей провинности. Сергей присматривался к этой безмолвной и трагической фигуре. Он ничего не хотел знать об этом чмошнике, но не думать о нём не мог. Ведь и он сам, весь такой похожий на Джейсона Стэтхема, почти положняковый подозреваемый в убийстве, мог оказаться в компании этого насекомого. А произойти падение могло в любой момент. Достаточно было кому-нибудь из тюремных телезрителей напрячь память. Или пересмотреть тот эфир на Ютюбе. И всё. «Я не дамся! – думал Сергей. – Хуй они от меня такой покорности дождутся!» Но уверен в этом Жирный-старший вовсе не был. Как знать, может, и Сися когда-то был человеком? И каким-то образом докатился до такой гнусной жизни. Но как? Что с ним стряслось? Сергею было это интересно, но в этом он боялся сознаться даже самому себе. А общаться с Сисей было нельзя. Время в тюряге тянулось безобразно медленно. Сергей постоянно хотел курить. Своих сигарет у него не было. Но стрельнуть во дворе можно было без проблем. Заодно и попиздеть хоть с кем-нибудь, человеческий контакт наладить. С общением было сложно. Вроде бы, и людей вокруг много, но никто не стремился разговаривать с Сергеем. В камере он подсаживался к пленным с соседних коек. Но их базара он почти не понимал. Они несли какую-то полную хуйню. Сами над ней смеялись. Сергей тоже подхихикивал за компанию. Пытался рассказывать анекдоты. Но никто не смеялся. Странный и стрёмный тут был юмор. Сергею, с одной стороны, хотелось, чтобы арестанты, наконец, стали принимать его за своего. Но и вырваться поскорее не терпелось. Пару раз за эти дни он общался со следаком – унылым, казённым человеком. От адвокатов Сергей отказывался. Потому что подозревал, что его тупо хотят развести на деньги. А зачем тратить средства из и без того тощего семейного бюджета на доказательство того, что и так очевидно? Ведь Сергей не виноват в том, что ему пытаются пришить? Ведь да? Но очень скоро спокойной жизни настал конец. *** В тюряге каждый арестант изнывает от ненависти. У каждого есть свой объект, для которого измысливаются страшные кары, строятся планы, от которых ум за разум зашёл бы у самого графа Монте-Кристо. Для Сергея таким объектом ненависти был его лже-сын. Чужое семя! Кукушонок! Сколько сил Сергей потратил на его воспитание? Но этот говнюк разрушил всю жизнь того, кто двадцать лет был ему отцом. Разорил! Лишил работы! Посадил в тюрьму! И, главное, оказался настолько бездарен и отвратителен. Что не смог даже перехватить наследство, которое валилось ему в руки, как куча говна под стадом перелётных коров. Изнывая от скуки и монотонных хуёвых мыслей в голове, Сергей гонял в воображении образы того, как он, выйдя на свободу, будет долго и сильно пиздить своего якобы сыночка. Как бы только это сделать, чтобы снова в тюрягу не загреметь? Похитить! Натянуть мешок на голову. Вывезти в лес. И там пиздить. Без жалости! Палками и камнями. И вдруг этот уёбищный самозванец, прожорливый монстр, хищный бастард и просто тупой говнюк рискнул заявиться на свиданку. Когда этот тупица сокрушил пердежом казённый табурет, Сергей ещё надеялся, что всё обойдётся, что слоновью тушу гнусного ублюдка никто не заметит в многолюдной комнате для свиданий. Но когда тот открыл пасть, то ляпнул такое, за что в тюряге сразу поднимают на нож! Кровью харкают за такие слова. А ведь он даже не сын Сергею – этот кусок якобы мыслящего сала. Сергею хотелось быстрее оказаться в камере. Что-нибудь предпринять. Броситься к хозкозлам, сказать: «Не верьте тому, что про меня наплетут! Не сын он мне!» Предотвратить удар. Когда Сергей работал в фирме, стремительное покаяние обычно срабатывало и минимизировало пиздюли. Это универсальный закон социума, он должен работать и здесь! Но вместо камеры охрана повела Сергея в ларёк – получать передачку. Кладовщик ебал мозги, у него зависал компьютер, экселевская таблица не открывалась. Потом он не мог найти Сергея в списке. Потом собирал товар. Всё это было долго. Невыносимо! Чудовищно! За то время, которое Сергей получал передачку, слух о нём наверняка облетел всю тюрьму не один раз. Когда он, наконец, вошёл в камеру, повисла тишина. Недобрая, звенящая, наполненная жутью. На Сергея смотрели все. Даже Сися пялил гнилые буркалы со стороны сортира. Дверь за спиной грохнула, отрезав Сергея от мира. Оставив его в обществе опасного биомусора, отребья рода человеческого. |