Раса,Нация,Класс. Раса, нация, класс
 Скачать 1.36 Mb.
|
|
(даже в таких странах, как Франция, где национальное население не допускает институционального отбора, апартеида в собственном смысле слова, то есть принимает в расчет все пространство империи) характерное запаздывание фактов по отношению к праву: «классовый расизм», направленный на «народные» классы, продолжает существо- вать (как и особая чувствительность этих классов к расовым призна- кам, что свидетельствует о крайней двусмысленности их собственного отношения к расизму). Это показывает нам другой неизменный аспект классового расизма. Я имею в виду то, что можно назвать институциональной расиза- цией ручного труда. Несложно обнаружить древние истоки этого яв- ления, столь же старого, как и сами классовые общества. С этой точки зрения почти нет различия между тем, как выражалось презрение к ручному труду и тому, кто его выполняет, в философских элитах ра- бовладельческой Греции, и тем, как Тэйлор в 1909 году описывал ес- тественную предрасположенность некоторых индивидов к изматы- вающей, грязной и однообразной работе, для которой требуется физи- ческая сила, но не требуется ума и инициативы ("человекобык» в его «Основах научного управления» [Principles of Scientific Management]; парадоксальным образом тот же самый человек по природе своей склонен к «систематическому безделью», и поэтому ему нужен хозяин или надсмотрщик, заставляющий такого человека выполнять естест- венную для него работу) | 2 . Однако индустриальная революция и ка- питалистический наемный труд несколько изменили это положение. Сейчас объектом презрения и вместе с тем пищей для страхов являет- ся уже не просто ручной труд (теоретически он, наоборот, идеализи- руется в контексте патерналистских и архаизирующих идеологий под видом «мастера на все руки»), но труд телесный, а точнее механизи- рованный телесный труд, при котором человек становится «приложе- 246 Э. Балибар нием к машине», то есть испытывает небывалое насилие, одновре- менно физическое и символическое (в конце концов, хорошо извест- но, что насилие на новейших этапах индустриальной революции не исчезает, но продолжается во многих отраслях производства как в формах «модернизированных» и «интеллектуализированных», так и в «архаических»). Этот процесс изменяет статус человеческого тела (или: человече- ский статус тела): он создает человекотела, тела-машины, раздроб- ленные и порабощенные, используемые только для одного действия или для одного изолированного жеста; тела, разделенные на отдель- ные части - и вместе с тем фетишизируемые; тела атрофированные - и вместе с тем гипертрофированные за счет «полезных» органов. Как и любое насилие, это насилие неотделимо от сопротивления, как и от вины. Количество «нормальной» работы может быть определено и извлечено из работающего тела только задним числом, только когда борьба устанавливает его пределы: правилом является сверхэксплуа- тация, последовательное разрушение организма (которое будет мета- форизироваться как «вырождение») и в любом случае избыточное подавление в таком труде интеллектуальных функций. Этот процесс невыносим для рабочего, но он не стал бы «приемлемым» для него без идеологических и фантазматических разработок его хозяев: суще- ствование «человекотел» означает существование людей без тела; то, что «человекотела» - это люди с раздробленными и искалеченными телами (не благодаря ли их «отделенное™» от разума?), означает не- обходимость так или иначе снабдить этих индивидов сверхтелом: развивать спорт, показную мужественность, чтобы предотвратить уг- розу, нависшую над человеческой расой 13 Только эта историческая ситуация, эти особые общественные от- ношения позволяют полностью понять процесс эстетизации (и следо- вательно, в силу фетишизма, сексуализации) тела, характеризующий все виды современного расизма, позволяя как выделять «физические черты» низших рас, так и идеализировать «человеческий тип» высшей расы. Это проясняет подлинное значение обращения к биологии в истории расистских теорий: на глубинном уровне оно не имеет ника- кого отношения к воздействию научных открытий - оно образует ме- тафору и идеализацию фантазма тела. Научная биология, как и многие другие теоретические дискурсы, ограничивающиеся видимым телом, способами его существования, поведением, символическими частями и органами, может выполнять эту функцию. Здесь следует, в соответ- ствии с гипотезами, сформулированными в нашей статье о неорасизме 12. «Классовый расизм» 247 и о его связи с недавно возникшими формами разделения интеллекту- ального труда, продолжить исследование описанием «соматизации» интеллектуальных способностей, то есть их расизации, в которой уча- ствуют как проверка IQ, так и эстетизация «кадрового работника», решительного, интеллектуального и спортивного 14 . Но в формировании классового расизма есть еще один опреде- ляющий аспект. Рабочий класс - это население одновременно гетеро- генное и подвижное; «в пределе» его определение размыто, поскольку эти пределы зависят от постоянных преобразований трудового про- цесса и движения капиталов. Рабочий класс - это не общественная каста, в отличие от аристократических каст или даже от правящих фракций буржуазии. И классовый расизм (a fortiori националистиче- ский классовый расизм, как в случае отношения к иммигрантам) стремится ввести некий эквивалент кастовой закрытости по крайней мере для части рабочего класса. Лучше сказать (и это худшая ситуа- ция): закрытости полной настолько, насколько это возможно в усло- виях «социальной мобильности», - закрытости, совмещенной с пол- ной, насколько это возможно, открытостью в процессе пролетариза- ции. Скажем иначе. С этой точки зрения логика капиталистического накопления включает в себя два противоречащих друг другу аспекта: с одной стороны, перемещение и постоянная дестабилизация условий жизни и труда с целью обеспечить конкуренцию на рынке рабочей силы, постоянное привлечение новых рабочих из «армии индустри- ального резерва», поддерживающее относительную перенаселенность, а с другой - долгосрочная (на несколько поколений) стабилизация рабочих коллективов для «обучения» их профессии и «прикрепления» к определенному предприятию (и кроме того, для запуска механизма соответствия между «патерналистской» политической гегемонией и рабочим «фамилиализмом»), С одной стороны, положение класса, непосредственно связанное с наемной работой, не имеет ничего обще- го с родством по восходящей или нисходящей линии; в пределе само понятие «принадлежности к классу» лишено какого-либо практиче- ского значения; необходимо учитывать только положение класса «здесь и сейчас». С другой стороны, необходимо, чтобы по крайней мере часть рабочих являлась детьми рабочих, что устанавливает соци- альное наследование**. Но вместе с долей такого наследования на практике возрастает и способность к сопротивлению и организации. Из таких противоречивых требований возникли демографическая политика, политика иммиграции и урбанистического отбора - обоб- 248 Э. Балибар шая, антропономические практики, в терминах Даниэля Берто", - задействованные одновременно предпринимателями и государством начиная с середины XIX века в двойном аспекте: патернализма (на- прямую связанного с националистической пропагандой) и дисципли- нарных практик, «социальной войны» с необразованными массами, во всех смыслах «цивилизации» этих необразованных масс - прекрасный пример чему можно найти сегодня в социально-полицейской практике «пригородов» и «гетто». Неслучайно, что современный расистский комплекс объединяется с «проблемой населения» (с целой серией коннотаций: рождаемость, нехватка населения и перенаселенность, «смешение кровей», урбанизация, общественное жилье, общественное здоровье, безработица) и сосредотачивается преимущественно на во- просе о втором поколении, некорректно называемом «иммигранта- ми», по поводу которого обсуждается, существует ли преемствен- ность между этим поколением и предыдущим ("рабочими- иммигрантами» в собственном смысле слова) - есть ли риск возраста- ния опасной социальной активности, совмещающей классовые и культурные притязания, - или же это поколение увеличит совокуп- ность «деклассированных» индивидов в неустойчивой ситуации не- полной пролетаризации и «выхода» из рабочего положения. Такова цель классового расизма, как со стороны господствующего класса, так и со стороны самих «народных» классов: отметить родовые признаки населения, в целом предназначенного к капиталистической эксплуа- тации или сохраняемого и резервируемого для нее, в тот момент, ко- гда экономический процесс вырывает их из-под непосредственного контроля системы (или проще: когда массовая безработица делает непригодными предыдущие виды контроля). Это означает удерживать «на своем месте» из поколения в поколение тех, кто не имеет посто- янного места - для чего было бы нелишним придать им происхожде- ние. Это означает унифицировать в воображаемом противоречивые императивы кочевого образа жизни и социальной наследственности, создание дома для нескольких поколений и дисквалификацию любого сопротивления. Если эти замечания справедливы, то они могут пролить опреде- ленный свет на противоречивые аспекты того, что я без колебаний называю «саморасизацией» рабочего класса. Здесь можно назвать це- лый спектр социальных практик и идеологических форм, начиная с организации коллективов трудящихся вокруг символов этнического или национального происхождения и вплоть до способа, каким культ рабочего, сосредоточенный на критериях классового происхождения 12. «Классовый расизм» 249 (и следовательно, на институте рабочей семьи, на связи, которую ус- танавливает между «индивидом» и «его классом» только семья) и сверхважности труда (и следовательно, на «мужественности», обес- печиваемой только ею), воспроизводит в аспекте «классового созна- ния» комплекс представлений о (фасе рабочих" 17 . Действительно, ра- дикальные формы рабочего движения (ouvrierisme), по крайней мере во Франции, скорее создавались интеллектуалами и политическими организациями, пытавшимися (от Прудона до коммунистической пар- тии) «репрезентировать» рабочий класс, а не самими рабочими. Эти формы соответствуют стремлению создать закрытое «тело» для со- хранения завоеванных позиций, традиций борьбы - чтобы обратить против буржуазного общества означающие классового расизма. Из этого вторичного источника проистекает двойственность, характери- зующая «культ рабочего»: желание избежать положения эксплуати- руемых и одновременно желание юбежать презрения, объектом кото- рого является это положение. Эта двойственность нигде так не оче- видна как во взаимоотношениях «культа рабочего», национализма и ксенофобии. В той мере, в какой рабочие на практике отвергают офи- циальный национализм (если они его отвергают), они составляют по- литическую альтернативу извращению смысла классовой борьбы. Но в той мере, в какой они проецируют на иностранцев свои страхи и озлобленность, отчаяние и разочарование, они не только, как говорит- ся, борются с конкуренцией, но и, на более глубоком уровне, пытаются дистанцироваться от своего собственного положения эксплуатируе- мых. Они сами, как пролетарии или как осознающие риск попадания в жернова пролетаризации, себя ненавидят. Таким образом, в той мере, в какой существует постоянная взаим- ная детерминация национализма и расизма, существует и взаимная детерминация «классового» и «этнического» расизма, и эти детерми- нации не являются независимыми друг от друга. В некоторой степени действие каждой из них сказывается, соответственно преобразуясь, в области другой детерминации. Изложив в общих чертах эту сверхде- терминацию (и попытавшись продемонстрировать, как она проясняет конкретные проявления расизма и структуру его теоретического дис- курса), можем ли мы теперь дать ответ на наши первоначальные во- просы? Скорее, мы должны переформулировать их. То, что мы неко- гда назвали конститутивным избытком расизма по отношению к на- ционализму, в то же время оказывается признаком недостатка с точки зрения классовой борьбы. И хотя этот избыток связан с тем, что на- ционализм формируется в противодействии классовой борьбе (даже 250 Э. Балибар когда он использует ее динамику), а этот недостаток - с тем, что клас- совая борьба подавляется национализмом, они не уравновешивают друг друга: скорее, они стремятся дополнять друг друга. Не имеет существенного значения, является ли национализм прежде всего спо- собом воображения (и достижения) государственного и общественно- го единства, сталкивающимся впоследствии с противоречиями клас- совой борьбы, или же он - это прежде всего реакция на препятствия, которые классовая борьба ставит на пути национального единения. И наоборот, решающим является то наблюдение, что в историческом поле, в котором одновременно существуют непреодолимый разрыв между государством и нацией и бесконечно возрождающиеся классо- вые антагонизмы, национализм необходимо принимает форму расиз- ма, либо конкурируя с другими формами (языковым национализмом), либо объединяясь с ними, и за счет этого постоянно ускоряя свое раз- витие. Даже тогда, когда расизм в сознании индивидов остается ла- тентным или второстепенным, уже существует этот внутренний избы- ток национализма, который обнаруживает себя перед классовой борь- бой. И следовательно, его парадоксальность бесконечно воспроизво- дит себя: национализм изображает национальное государство, в кото- ром индивиды по природе своей «у себя», поскольку они «друг с дру- гом» (то есть с себе подобными), и делает его непригодным для жиз- ни; он пытается объединить сообщество перед лицом «внешних» вра- гов, неустанно объявляя при этом, что враг «внутри» этого сообщест- ва, и идентифицируя это сообщество по признакам, которые не явля- ются не чем иным, как фантазматическими разработками его собст- венных разделений. Подобное общество является политически отчуж- денным в собственном смысле этого слова. Но разве не все современ- ные общества в какой-то мере борются со своим политическим отчу- ждением? 13. РАСИЗМ И КРИЗИС Э. Балибар В современной Франции развитие расизма обычно описывают как кризисное явление, как более или менее неизбежное и более или менее устранимое следствие экономического, а также политического, мо- рального или культурного кризиса. Бесспорные положения в такой оценке смешиваются с оправданиями, в зависимости от того, насколь- ко намеренно пренебрегают этой проблемой. Двусмысленность само- го понятия кризиса в полной мере используется для того, чтобы за- темнить предмет обсуждения 1 . Поражает, что мы в очередной раз сталкиваемся с порочным кругом: «подъем расизма», его «резкое уси- ление», его появление в программах правых партий, все более влия- тельных в политическом дискурсе, и составляет большую часть при- знаков, по которым опознается сам кризис - во всяком случае, гло- бальный кризис, на глубинном уровне затрагивающий общественные отношения и свидетельствующий о неопределенности исторического становления, так же как некогда об этом свидетельствовал подъем нацизма или великие «вспышки» антисемитизма и национализма. Ос- тавим в стороне объяснения механистические (как то: экономический кризис - и, следовательно, безработица; безработица - и, следова- тельно, обострение конкуренции между рабочими - и, следовательно, вражда, ксенофобия, расизм) и мистические (как то: кризис вызывает ужас перед упадком и, следовательно, пристрастие масс к «иррацио- нальному», выражающееся в расизме), - и проанализируем бесспор- ные взаимосвязи. Например, в Англии начиная с семидесятых годов конфликты между сообществами - оживлявшие национализм, благо- приятствовавшие восстановлению «пауэллизма» (своим «тэтчериз- мом») и установлению репрессивной политики «закона и порядка», сопровождавшейся усиленной пропагандой, которая прямо называла цветное население очагом преступности, - были вызваны деиндуст- риализацией, городской пауперизацией, разрушением Welfare State ("государства всеобщего благосостояния») и упадком империи 2 . Сходным образом с начала восьмидесятых годов расизм развивался во французском обществе, что проявлялось в увеличении преступлений на почве расизма, «полицейском произволе" 1 , проектах осложнения 252 Э. Балибар процедуры получения гражданства и подъемом Национального фрон- та. Некоторые говорят - мы на краю той же пропасти. Прежде всего, бесспорно, что сам факт расизма, акты насилия, в которых он воплощается, становятся активной составляющей соци- ального кризиса и, таким образом, принимают участие в развитии это- го кризиса. Связь между проблемами безработицы, урбанизма, школьного обучения - а также функционированием политических институтов (достаточно упомянуть об избирательных правах), ком- плексом страха перед иммигрантами, их собственными защитными реакциями (или реакциями их детей) и возрастающим антагонизмом между противоречивыми концепциями «французской идентичности» - становится все более и более тесной. В конце концов такая связь оказывается необходимой. Это обеспечивает карьеру профессионалам от политики «ожидания худшего», от политике «страха» и, соответст- венно, принуждает значительную часть национального сообщества к практике цензуры и самоцензуры на этот счет. С того момента, как стало возможным бояться худшего (опираясь на исторические приме- ры), не лучше ли хранить молчание о расизме из страха усилить его позиции? Или: не лучше ли свести на нет саму причину (то есть вы- слать на историческую родину «иностранцев», присутствие которых вызывает «отвергающую» реакцию, удержав лишь «ассимилируемых» по своей воле или природе), боясь того, что ее последствия выйдут из под контроля? Но на самом деле нужно говорить не о причинах и следствиях, а о взаимном воздействии кризиса и расизма в конкретных обстоятельст- вах - то есть квалифицировать особенности социального кризиса как кризиса расистского, исследовать характеристики «кризисного расиз- ма», возникшего в данный момент в определенной общественной формации. И тогда есть шанс избежать того, что я назвал выше оп- равданием и пренебрежением. В самом деле, из того, что расизм ста- новится все более открытым, не следует, что он возникает из ничего или из малозначительных обстоятельств. То, что очевидно для других обществ, как, например, для американского, имеет реальное значение и для нас: основания расизма лежат в долговечных материальных структурах (включая структуры психические и социально- политические), образующих единое целое с так называемой нацио- нальной идентичностью. Даже если заметны колебания и изменения этой тенденции, сама она никогда не исчезает с социальной сцены (в лучшем случае, дожидаясь своего часа за кулисами). 13. Расизм и кризис 253 Тем не менее сперва не замеченный нами разрыв имел место: от- крытый расизм, который, учитывая существование скрытой структу- ры и конфликт между этой структурой и цензурой, установленной официальным гуманизмом либерального государства, я предпочитаю называть расистским переходом к действию (в нем можно выделить несколько этапов: переход от дискурса к «индивидуальному» наси- лию, от индивидуального насилия - к организованному движению, на горизонте которого вырисовывается институционализация исключе- ния или дискриминации), меняет носителей и направленность. Эти смещения важны прежде всего для анализа обстановки: касается ли дело языка, преследуемых целей, силы экспансии - небезразлично, идет ли речь об интеллектуалах или о массах, о мелких буржуа в тра- диционном смысле этого слова (мелких собственниках) или о трудя- щихся (прежде всего рабочих). Такое же значение имеет, направлен ли расизм преимущественно против евреев, арабов, «метеков» в це- лом; сосредоточен ли он на иностранцах в юридическом смысле этого слова или же развивает фантазм об очищении социального тела, об искоренении «мнимых французов», пробравшихся в нацию извне. Кризисный расизм не является чем-то абсолютно новым, не имеющим прецедентов и истоков. Это преодоление определенных порогов не- терпимости (как правило, проецируемых на самих жертв в терминах «порогов терпимости»). Это выход на сцену, переход к действию но- вых общественных слоев и классов (или, скорее, индивидов, которых становится все больше в этих новых слоях), занимающих позицию «расизации» во все более разнообразных ситуациях: в городском со- седстве и на работе, в половых и семейных отношениях, в политике и т.д. Далее: если верно (как это показывает гитлеровский пример - в радикальной форме, - а также колониализм и американский «отбор» с его «младшими белыми»), что расистская идеология - по сути своей идеология межклассовая (не только в смысле преодоления вопроса о классовой принадлежности, но и в смысле активного отрицания клас- совой солидарности), то кризисный расизм характеризуется тем, что классовое расслоение больше не определяет дифференциацию «ино- странцев», уступая место общественному «согласию», основанному на исключении и молчаливом пособничестве во вражде с ними. По крайней мере, это становится определяющим фактором согласия, ре- лятивизирующего расслоение на классы. ii 1 254 Э. Балнбар В такой перспективе можно - не претендуя на особую оригиналь- ность - привести некоторые данные, показывающие, что в современ- ном французском обществе некоторые пороги уже преодолены. Рассмотрим прежде всего формирование комплекса по отношению к иммиграции. Будем понимать под этим не тот простой факт, что разнородное население, именуемое иммигрантами, сталкивается с неприязнью и агрессией, но новое и становящееся всеобщим согласие с такими высказываниями, как: «Существует проблема иммиграции», «Присутствие иммигрантов создает проблему» (какие бы способы ее «решения» при этом ни предлагались). На деле смысл этих заявлений состоит в том, что любая общественная «проблема» ставится исходя из факта присутствия «иммигрантов» или по крайней мере исходя из признания того, что она отягощается их присутствием, идет ли речь о безработице, местах проживания, общественной безопасности, школьном обучении, государственном здравоохранении, нравах, пре- ступности и т. д. Следствием этого является та идея, что уменьшение и, если это возможно, сведение на нет иммиграции - а на практике экстрадиция как можно большего числа иммигрантов, начиная, есте- ственно, с самых «беспокойных», «неприемлемых», «бесполезных», хуже всего поддающихся «ассимиляции», - позволит решить общест- венные проблемы или же устранит все, что препятствует их решению. Не вдаваясь в опровержение механизма подобных высказываний 4 , мы коснемся здесь первого существенного парадокса: чем меньше специ- фики в социальных проблемах «иммигрантов» или в проблемах, в це- лом затрагивающих иммигрантов, тем большая ответственность, пусть косвенная, возлагается на них за существование этих проблем. Этот парадокс, в свою очередь, влечет за собой губительные послед- ствия: предполагаемая ответственность иммигрантов за целую серию различных проблем позволяет представить последние как аспекты одной и той же «проблемы», одного и того же «кризиса». Это касает- ся конкретной формы, в которой сегодня воспроизводится одна из существенных характеристик расизма: его способность объяснять од- ной причиной (описанной посредством серии означающих, производ- ных от понятия расы и его новейших эквивалентов) все измерения «социальной патологии». Но это еще не все. Сами категории иммигранта и иммиграции вле- кут за собой второй парадокс. Это категории одновременно унифици- рующие и дифференцирующие. Они объединяют в одной ситуации или в одном-единственном типе то «население», географическое проис- хождение, история (и следовательно, культура и образ жизни), уело- 13. Расизм и кризис 255 вия вхождения в национальный мир и юридические статусы которого абсолютно разнородны. Как житель Северной Америки чаще всего неспособен отличить друг от друга китайцев, японцев, вьетнамцев и даже филиппинцев (все они «косоглазые» - slants), или же пуэртори- канцев и мексиканцев (все они «смуглые» - chicanos), так же точно Француз чаще всего неспособен отличить друг от друга алжирцев, тунисцев, марокканцев, турков (все они «арабы» - родовое обозначе- ние, уже предполающее расистский стереотип и открывающее путь к настоящим ругательствам: «черножопые», «подвальные крысы» и т. д.). В более общем смысле «иммигрант» - это объединяющая катего- рия, совмещающая этнические и классовые критерии, под которую скопом подводятся иностранцы, но не все иностранцы, и не только иностранцы 3 . На деле эта категория позволяет прежде всего выделить некую «нейтральную» совокупность иностранцев, разумеется неодно- значную: в Париже португалец будет «иммигрантом» в большей сте- пени, чем испанец, но в меньшей степени, чем араб или неф; англи- чанин или немец, конечно же, не будут «иммигрантами» вовсе; грек - может быть, но не обязательно; испанский, и прежде всего мароккан- ский рабочий будут «иммигрантами», но испанский, и даже алжир- ский капиталист таковыми не будут. Таким образом мы затрагиваем дифференцирующий аспект категории «иммигрант», на практике не- отделимый от предыдущего: существует как внешняя дифференциа- ция, которую мы только что описали, так и внутренняя, поскольку предполагаемое единство сразу же превращается в бесконечное раз- личие видов. Такова повседневная казуистика «иммиграции», сфор- мулированная дискурсивно и развивающаяся в поведении - и она ста- ла подлинным делом чести (нельзя обманывать себя в этом). Тот, кто «не любит арабов», может хвалиться своими «алжирскими друзьями». Тот, кто думает, что арабы «не поддаются ассимиляции» (принимая во внимание ислам, наследство колонизации и пр.) может доказывать, что негры или итальянцы не таковы. И так далее. Как и всякая казуи- стика, эта не избавлена от противоречий: иерархизирующая по опре- делению, она постоянно сталкивается с несоотносимостью различных критериев иерархизации («религиозных», «национальных», «культур- ных», «психологических», «биологических»), которыми она подпиты- вается в поиске ненаходимой шкалы превосходства или опасности, в которой негры, евреи, арабы, средиземноморцы, азиаты займут «свое» место, то есть воображаемое место, позволяющее знать, «что с ними делать», «как к ним относиться», «как вести себя» в их присутствии. 256 Э. Балибар Категория иммиграции структурирует дискурсы и поведение, а также, что не менее важно, снабжает расиста, индивида или группу, иллюзией мысли об «объекте» познания, который можно использо- вать, иллюзии, становящейся главной пружиной «самосознания». На- писав эту фразу, я отдаю себе отчет в ее двусмысленности. Поскольку речь здесь идет не об иллюзии мысли, но о действенной мысли об иллюзорном объекте, который классифицирует мысль и существует в силу этой мысли. В данном случае - о том иллюзорном объекте, что существует в силу коллективной классификации. Или, скорее, - уточ- ним еще раз - о том, что на практике создает иллюзию коллектива, основанного на подобии его членов. И именно в силу ошибочной оценки такой двойной эффективности антирасизм очень часто тешит себя иллюзией, что расизм - это отсутствие мысли, олигофрения в прямом смысле этого слова, и чтобы победить его, достаточно заста- ! вить задуматься или рефлексировать. Тогда как речь идет о смене \ образа мысли, т. е. о самом трудном. j Мы, со своей стороны, обнаружили, что в современной Франции «иммиграция» стала по преимуществу наименованием расы, наиме- нованием новоявленным, но функционально эквивалентным старому, так как «иммигранты» - это основная характеристика, позволяющая ранжировать индивидов в соответствии с расистской типологией. Здесь уместно вспомнить, что колониальный расизм сходным образом отводил существенную роль казуистике единства и различения - и не только в своем спонтанном дискурсе, но и в институтах и практиках управления: он ввел удивительную родовую категорию «туземца» 1 и в то же время умножил «этнические» подразделения (исходя из самого понятия этноса) внутри этой «плавильной печи» с помощью псевдо- исторических критериев, претендовавших на однозначность и позво- лявших основывать иерархии и систему дискриминаций («тонкинуа» и «аннамиты», «арабы» и «берберы» и т.д.). Нацизм сделал то же са- мое, разделив недочеловеков на «евреев» и «славян», подразделив и последних и перенеся на само германское население паранойю генеа- логических типологий. Следствия, вызванные формированием родовой категории «имми- грации», этим не ограничиваются. Эта категория стремится охватить индивидов с французскими паспортами, обретающих более или менее постыдный статус «живущих вовне» в ю самое время, когда национа- листический дискурс объявляет нераздельным единство населения, исторически объединенного в рамках единого государства: это случай чёрных антильцев и, разумеется, всех Французов «иностранного про- 13. Расизм и кризис 257 исхождения», несмотря на натурализацию или рождение на француз- ской земле, сделавшие их французами. Это приводит к противоречиям между практикой и теорией, иногда даже курьезным. Канак, борю- щийся за независимость Новой Каледонии, теоретически, - гражданин Франции, посягающий на территориальную целостность «собствен- ной страны», но канак в «метрополии», сепаратист он или нет, - всего лишь «чёрный иммигрант». Когда один либеральный депутат (из пра- вой партии [Бернар Стаей]) высказал мнение, что иммиграция - это «шанс для Франции» 7 , он был вознагражден обидным прозвищем «стасибау»! Самое значимое явление с этой точки зрения - упорство, с которым консерваторы (а говорить о пределах подобного консерва- тизма рисковано) называют «вторым поколением иммигрантов» или «иммигрантами второго поколения» детей алжирцев, родившихся во Франции, и без конца задают вопрос о «возможности их интеграции» во французское общество, частью которого они уже являются (эти консерваторы систематически смешивают понятие интеграции, то есть фактической принадлежности к данному социальному и истори- ческому целому, с понятием мифического «национального типа», якобы заранее исключающего любые конфликты). Это приводит к еще одному парадоксу, о котором я уже начал го- ворить: чем в меньшей степени население, подпадающее под катего- риею иммиграции, действительно формируется из «иммигрантов», то есть из иностранцев по социальному статусу и социальной функ- ции, а также по нравам и культуре*, тем в большей степени оно объ- является «чужеродным телом». В этом парадоксе мы, разумеется, сталкиваемся с характерной чертой любого расизма, как обладающего эксплицитной теорией расы, так и лишенного ее, - а именно, с приме- нением генеалогического принципа. Мы можем подозревать, что на- вязчивый страх перед смешением, перед многоэтнической или муль- тикультурной нацией есть не что иное, как особый случай сопротив- ления части французского общества его собственным изменениям и даже отрицания изменений уже свершившихся, то есть направленного против самой истории французского общества. На деле это сопротив- ление, это отрицание, свойственное всем классам, проявляющееся во все более обширной среде, особенно в той, что недавно по большей части представляла собой преобразующую общество силу, с полным правом может рассматриваться как симптом глубокого кризиса. Это позволяет нам выявить еще один симптом. Учитывая полити- ческую историю французского общества, я считаю его столь же важ- ным, как и формирование комплекса по отношению к иммиграции; 258 Э. Балибар точнее, он неотделим от этого формирования. Тот, кто считает воз- можным отделить одно от другого, создает не что иное, как фиктив- ную историю. Я имею в виду расширение расизма толпы, и прежде всего расизма рабочего класса, проявляющееся в последние годы, возможно, не столько в росте коллективного насилии, сколько в изме- нении настроения избирателей и прежде всего во все большей разоб- щенности рабочих-иммигрантов, борющихся за свои права. Здесь нужно сделать несколько оговорок, в конечном итоге только подчеркивающих серьезность последствий этого явления. Во-первых, классовый расизм, если говорить о нем в целом, - выражение лишен- ное смысла, что показывают все статистические исследования, какими бы ни были выбранные «показатели» (кроме того, нужно учитывать, что эти показатели преувеличивают расизм толпы, упуская при этом из вида стратегии отрицания «культурных» индивидов, искушенных в политическом дискурсе). На деле это типичное проективное выраже- ние, само по себе причастное расистской логике. Напротив, имеет смысл ставить вопрос о частоте расистского отношения и расистского поведения в данных ситуациях, характеризующих условия существо- вания класса или позицию этого класса: труд, досуг, соседство, уста- новление родственных связей, воинственность. И прежде всего стоит хронологически исследовать уменьшение и нарастание организован- ных практик, которые предполагают или сопротивление расистской тенденции, или отказ от нее. Во-вторых, предпочтение, отдаваемое проблеме расизма толпы (или расизма «народных масс») перед проблемами расизма «элит», господствующих классов или интеллектуального расизма, не означает ни того, что эти проблемы могут быть отделены друг от друга, ни то- го, что расизм толпы более опасен, чем остальные. Но сама по себе популяризация расизма, в сочетании с дезорганизацией институцио- нальных форм антирасизма эксплуатируемых классов, и в особенно- сти рабочего класса, создает практически необратимый порог в «обре- тении расизмом господства». Исторический опыт (и антифашизм, и сопротивление во время колониальных войн) доказал на деле, что ес- ли рабочий класс и не играет преимущественной роли в формирова- нии антирасистских движений, то он создает незаменимую основу для развития и эффективности антирасизма, сопротивляясь расистской пропаганде или разделяя политические программы, несовместимые с расистской политикой. В-третьих, еще раз повторим, что распространение расизма среди рабочего класса (или на рабочий класс) не означает, что мы должны 13. Расизм и кризис 259 недооценивать причины этого явления и его глубинные основания. Всем известно, что в той же Франции ксенофобия рабочих - не но- вость и что она была направлена сначала иа итальянцев, потом на по- ляков, евреев, арабов и пр. Она связана не столько с простым фактом структурной иммиграции и конкуренции на рынке рабочей силы (Франция веками импортировала рабочие руки), сколько с тем спосо- бом, которым покровительство господствующих классов и система государственной власти создает иерархию среди рабочих, сохраняя квалифицированный труд и руководящие должности за теми, кто все- гда был или уже стал «французами», а неквалифицированную работу - за рабочими-иммигрантами, и даже избирая те модели индустриали- зации, которые требуют избытка неквалифицированной рабочей силы, массово ввозимой в страну (эта стратегия по-прежнему используется и сегодня: ср. проблему «нелегальной иммиграции») 9 . Таким обра- зом, расизм французских рабочих органически связан с относитель- ными привилегиями рабочих квалифицированных, с различием между эксплуатацией и сверхэксплуатацией. Здесь не существует однознач- ной причинности - это доказывает существенная роль, которую в ис- тории французского рабочего движения сыграл интернационализм борющихся иммигрантов. Но почти нет сомнения, что зашита этих привилегий, какими бы незначительными и хрупкими они ни были, неразрывно связана с националистическими силами в организациях рабочего класса (включая коммунистическую партию «великой эпо- хи» [начала XX века], с ее муниципальными, профсоюзными, куль- турными «промежуточными инстанциями»). Возникает двойной вопрос: когда индустриальные революции и связанное с ними возникновение массового производства, а позже и автоматизации, создали огромную потребность в неквалифицирован- ной рабочей силе, распространив одну и ту же форму эксплуатации и пролетаризации на иммигрантов и «соотечественников» (в частности, на женщин и молодых безработных) и резко поставив предел перспек- тивам «вертикальной мобильности» национального рабочего класса, произошла ли эта дестабилизация благодаря решающему расколу ра- бочего класса, или же благодаря радикализации его борьбы? Вопрос встает еще более остро, когда постепенно развивающийся экономиче- ский кризис, сопровождающийся деиндустриализацией и упадком старых империалистических держав, ставит под вопрос относитель- ные гарантии занятости, уровень жизни, престиж, приобретенные в ходе классовой борьбы и ставшие неотъемлемой частью политическо- го «компромисса» и социального «равновесия». 260 Э. Балибар Здесь мы подходим к самой сути дилеммы: подобная «репролета- ризация» необходимо ниспровергает классовые практики и идеоло- гии. Но в каком смысле? Как показали историки рабочего класса, «ре- пролетаризация» становится автономной, сосредотачивая тесно свя- занные между собой идеалы и формы организации вокруг господ- ствующей социальной группы (например, группы квалифицированных рабочих на большом предприятии). В то же время эта автономность всегда остается двусмысленной, потому что господствующая группа может опознавать себя как законную часть «национального сообщест- ва» и добиваться общественных привилегий и гражданских прав 10 . Как раз в самом рабочем классе дилемма: «расизация» способов мыс- ли и общения или оке преодоление латентного расизма в коллектив- ной культуре (что необходимо предполагает определенную самокри- тику) — принимает форму испытания на истинность, вопроса поли- тической жизни и смерти. Вот почему проблема слабости левых пе- ред подъемом расизма, их уступок расизму или лазеек, которые они ему оставляют, - также является решающей. По крайней мере во Франции политически влиятельные левые всегда держались идей со- циализма и коммунизма. В особенности важен вопрос о том, каковы будут последствия кризиса идеологий и организаций, пытающихся объединить пролетариев. Под предлогом «десталинизации» мы могли совершить одну из самых серьезных политических ошибок, если бы не заметили или позволили себе легкомысленно отнестись к расист- ским ответвлениям во французском коммунизме, националистически истолковывающим свои политические традиции, - как к тем, которые замыкаются на популистской конкуренции с организациями фашист- ского толка, так и к тем (и это намного опаснее), которые вносят свой вклад в исторический упадок коммунистического движения и переход части «народных» классов на сторону Национального фронта 11 . Эти тенденции не только отягощают кризис, но и способствуют тому, что любые вопросы об общественных и гражданских правах превращаются в вопросы о привилегиях, идет ли речь о защите или о сохранении для некоторых людей «естественных» преимуществ. Пра- ва реализуются. А привилегии почти всегда измышляются (даже то- гда, когда они распространяются на эксплуатируемые классы). Права сами по себе расширяются, с ростом числа (и могущества) тех, кто этими правами пользуется и их отстаивает. Привилегии могут быть обеспечены только защитой исключительности их обладателей, с мак- симальным количеством ограничений. И теперь, как мне кажется, яс- но, почему в кризисных обстоятельствах неуверенность (иногда пре- 13. Расизм и кризис 261 вращающаяся в панику) в «безопасности» существования связана в «народных» классах с неуверенностью в коллективной «идентично- сти». Формирование комплекса перед иммиграцией, о котором я го- ворил выше, - одновременно причина и следствие такой неуверенно- сти, приводящей к последовательному разрушению организации ра- бочего класса, некогда сформировавшей политическую традицию, в которой защита экономических и общественных интересов выража- лась на языке прав, а не привилегий. Оба явления, о которых мы гово- рили, подпитывают друг друга. Существует расистский кризис, суще- ствует кризисный расизм - и из этого положения еще не найден поли- тический выход. ПОСЛЕСЛОВИЕ И. Валлерстайн В «Предисловии» к этой книге Этьен Балибар говорит, что собранны- ми в ней эссе мы надеялись внести свой вклад в оживленную дискус- сию по вопросу о специфических характеристиках современного ра- сизма. Перечитывая эти тексты, я пытаюсь понять, до какой степени нам удалось разобраться с этим вопросом. Прежде всего следует отметить двусмысленность самого слова «современный» («contemporary»)- Если «современный» означает пе- риод последних нескольких десятилетий - скажем, период, начавший- ся в 194S году, - я думаю, что здесь мы попытались продемонстриро- вать то, что каких-либо особых аспектов в настоящей ситуации с ра- сизмом нет (или почти нет), - и говоря это, мы оказываемся не со- гласны с мнением большого числа аналитиков и политиков. Но если под «современным» понимается «характерный для мира современно- сти» («of the modem world»), то да, существует, по крайней мере тако- ва наша позиция, четкое различие между феноменом «расизма» и раз- личными историческими формами ксенофобии прежних времен. В ходе наших исследований мы последовательно, и даже повторя- ясь, выделяли две темы. Во-первых, то, что многообразные «сообще- ства», к которым мы все принадлежим, чьих «ценностей» придержи- ваемся, по отношению к которым подтверждаем нашу «лояльность»; «сообщества», определяющие нашу «социальную идентичность» - все они как один суть исторические конструкты. И еще, что более важно, это исторические конструкты, находящиеся на постоянной реконст- рукции. Это не значит, что они лишены основательности или значи- мости или что мы считаем их эфемерными. Вовсе нет. Но эти ценно- сти, лояльности, идентичности никогда не являются изначальными, так что любое историческое описание их структуры или их развития через века необходимо оказываются первичным образом определен- ными идеологией настоящего времени. Во-вторых, проблема того, что стало обычным делом представлять универсализм как понятие или идеал, диаметрально противополож- ный партикуляристским идентичностям, будь они национальными, культурными, религиозными, этническими или социальными. Это 264 И. Валлерстайн противопоставление нам кажется некорректным, даже вводящим в заблуждение, подходом к вопросу. Чем больше присматриваешься, тем больше понимаешь, что эти две идеологии, универсализм и пар- тикуляризм, существуют и определяются как взаимные функции, вплоть до того, что они начинают видеться как две стороны одной медали. Как первое, так и второе утверждение равно являются тревожащи- ми. Они и нас самих шокируют - в том отношении, что гуманистиче- ские учения о так называемых современных обществах уже долгое время проповедают абсолютно противоположную точку зрения. Мы уже свыклись с дежурным противопоставлением «ограниченности» средневекового видения наших канувших в Лету предков и либераль- ным открытым духом современности. И мы тем навязчивее цепляемся за эти школярские мифы, чем более трепещем перед теми ужасающе жестокими реалиями мира, в котором мы живем, мира, по-прежнему пронизанного ненавистью и насилием. Так какой же возможен вывод? Одно из двух: или расизм, сексизм, шовинизм - это извечное зло, прирожденное человеческому сущест- вованию; или же это беды, обуславливаемые конкретными историче- скими системами, и потому они проходят через череду исторических изменений. Но даже если мы придерживаемся второго убеждения, все равно у нас нет никаких оснований для впадения в избыточный опти- мизм. Совсем наоборот! В этой книге мы говорим о «внутренних» двусмысленностях самих понятий расы, нации и класса; двусмыслен- ностях, разобраться в которых трудно, а преодолеть которые еще сложнее. Каждый из нас самостоятельно попытался в своих эссе подверг- нуть анализу эти двусмысленности; и я не собираюсь заново пред- ставлять в предлагаемом послесловии ни ход тех разнообразных раз- боров, которые мы предприняли, ни ориентиры, которые мы предло- жили для выхода из тех запутанных положений дел, что мы обнару- жили. Я бы предпочел здесь сосредоточиться на обсуждении кажущихся расхождений в подходах к теме у Балибара и у меня. На деле они ока- зываются лишь второстепенными различиями, нюансами. Указывая на то, что он не разделяет разного рода критические позиции по от- ношению к моим работам, Балибар, однако, упрекает меня в излиш- нем экономизме. Сам он говорит о том, что ставит преимущественный акцент на том факте, что смешение универсалистского и партикуля- ристского в капиталистической мировой экономике производится са- |