Сборник докладов РНСК-2021. Сборник докладов РНСК-2021 (Часть 2). Сборник научных трудов новосибирск, 2021
 Скачать 5.01 Mb.
|
|
Список литературы 1. О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве: постановление Пленума Верхов. Суда Рос. Федерации от 21 дек. 2017 г. № 53: [ред. от 29 декабря 2017 г.] // Российская газета. — 2017. — 29 декабря. (№ 297). — С. 10-15. 98 2. Постановление Семнадцатого арбитражного апелляционного суда от 27.02.2012 N17АП-1775/2010-ГК по делу №А60-1260/2009 URL: https://resheniya-sudov9.ru. (дата обращения: 09.04.2021) НОВЕЛЛЫ О ЦИФРОВЫХ ПРАВАХ В РОССИЙСКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ В.А. Обгольц, Е.А. Дорожинская Новосибирский государственный университет экономики и управления «НИНХ» oobgolts@mail.ru В данных тезисах проводится анализ внесённых в Гражданский кодекс РФ преобразований, которые касаются внедрения новейшего объекта гражданских прав, таких как цифровые права.Целью которых является-управление отношений, появляющихся из-за эксплуатации криптоактивов, а именно токенов и криптовалюты. Так же стоит отметить, что в принятой редакции закона об этом напрямую об этом не сказано, в том случае определение цифровых прав допустимо может распределяться на значительно широкий круг объектов. Наряду с этим, сами криптоактивы не являются значительно новейшими объектами прав. В конечном счёте, это записи в децентрализованном реестре, выстроенном путём применения методики «блокчейн». По идеи, цифровые права не значатся как таковой собственностью, а также правами собственности, но, впрочем, составляют технологично обновлённый метод регистрации прав собственности. Ключевые слова: объект гражданских прав, цифровые права, гражданско-правовое регулирование, информационная система. Цифровая коммерция и онлайн-платежи - часть нашего существования. Возникновение криптовалют, а далее и токенов - новейший фактор, который воздействует с каждым годом все объемнее и объемнее на финансовые отношения. В течение последних лет, когда уже большее число государств динамично регулировали рыночный механизм криптовалют и ICO в рамках национального законодательства, РФ оставалось в стороне от такого процесса и показывало свое отрицательное отношение к данным обстоятельствам. 99 С каждым годом становится все яснее, что эта стратегия приведет только к ещё наибольшему отделению РФ от более развитых стран мира. Тем не менее, государство успешно осуществляет регулирование на уровне закона цифровой экономики. По этой причине с введением Указа Президента РФ от 09.05.2017 № 203 «О Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы», распоряжение Правительства РФ от 28.07.2017 № 1632-р «Об утверждении программы “Цифровая экономика Российской Федерации”», а также иных положений пришли перемены в гражданское законодательство, в частности был в значительной степени увеличен список объектов гражданских прав в статье 128 Гражданского кодекса Российской Федерации (ГК РФ) благодаря внедрению цифровых прав. Данные реформы осуществляют своё действие с 01.10.19 года, и стоит отметить, что законопроект породил бурные споры со стороны как представителей государства и предпринимателей, так и со стороны научного сообщества. Определение цифровых прав по своей природе раскрыто в статье 141.1 ГК РФ: это «названные в таком качестве в законе обязательственные и иные права, содержание и условия осуществления которых определяются в соответствии с правилами информационной системы, отвечающей установленным законом признакам». Если сравнивать с первоначальной версией проекта закона, то можно отметить, что законодатель не решился объединить исключительно с децентрализованными и информационными системами[1]. В настоящее же время формулировка цифровых прав определяет едва ли не все права, которые записаны в цифровом формате. К ним стоит отнести баллы, которые набирают за свои проделанные операции клиенты коммерческих банков. Всё больше и больше цифровые технологии проникают в нашу жизнь, именно поэтому, перечень приеров будет только возрастать. Вместе с тем, к цифровым правам планировалось причислить исключительно права, возникающих у абонентов криптовалютных платформ и ICO (как гласила изначальная концепция законопроекта). Таким образом, понятие цифровых прав хоть и введено в законодательство, но не определён их объем. Также актуален вопрос о правовой природе цифровых прав: являются ли они вообще правами в буквальном смысле слова, и более того абсолютно новейшими объектами гражданских прав? 100 Способами закрепления прав и требований на определенные преимущества в конкретном децентрализованном реестре являются криптовалюты и токены. От бездокументарной ценной бумаги токен немного отличается, так как определяет право на получение определенного продукта, который произведен в рамках проекта ICO. Также токен закрепляет право на извлечение дивидендов от этого проекта. Следствием довольно сложной процедуры проведения IPO является непосредственно появление и быстрое развитие UCI [4]. Владелец токена имеет право требовать чего-либо от обязанных ему лиц (организаторов ICO), а криптовалюта в свою очередь не порождает данных прав, так как отсутствуют лица, обязанные принимать криптовалюту, как средство платежа. Отсюда следует вывод, что криптовалюта - товар, на который может быть востребован спрос, а не валюта в стандартном понимании [3]. С позиций гражданско-правового регулирования криптоактивы не представляют собой новейшие объекты. Особенностью возникает именно способ установки настоящих прав, очень специфичных касательно использования распределенных регистров. От ксюмбаллона, который давно уже известен человеку, криптовалюта и токен кардинально не отличаются [2]. Если рассматривать судебную практику, то здесь часто возникают вопросы в связи с отношением квалификации правового статуса криптовалюты. Рассматривались такие вопросы, как, стоит ли включать криптоактивы в конкурсную массу физического лица при его банкротстве и её правовой статус. Также рассматривался вопрос касательно криптовалюты к объекту гражданских прав или же всё-таки она является информацией, которая не принадлежит к объектам гражданских прав. В дальнейшем криптовалюта была отнесена судом к экономической ценности иного вида имущества. Подводя итог анализу внедрения настоящего определения, как «цифровые права», приходим к выводу о том, что законодательство содержит некорректное наименование цифровых прав. Их можно считать юридической фикцией, преследующей некий ориентир - распределение устава имущественных прав на криптоактивы. Для определённого контроля экономических операций стоит только доказать, что права путем внесения записей в децентрализованные регистры могут быть зафиксированы в безбумажной форме. В таком случае фиксация такого типа устройств в гражданском праве позволило бы распространить на криптовалюты и токены абсолютно всевозможные инструменты гражданского права, наиболее важных для их эксплуатации и гарантированности. 101 Список литературы 1. Проект Федерального закона "О внесении изменений в части первую, вторую и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации" от 26.03.2018 № 424632-7 // http://sozd.parlament.gov.ru/. (дата обращения: 09.04.2019). 2. Егорова М.А,, Белых В. С. Криптовалюта как средство платежа: новые подходы и правовое регулирование. 2 изд. М.: МГЮА, 2019. 140- 147 с. 3. Касаткина В. В. Токен и криптовалюта: их понятие и взаимосвязь в цифровой экономике // Цифровые технологии в экономической сфере: возможности и перспективы. Тамбов: 2017. С. 21-25. 4. Санникова Л. В., Харитонова Ю. С. Правовая сущность новых цифровых активов // Цифровые активы. 2018. №9. С. 85-90. ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ИНСТИТУТА ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА В ГРАЖДАНСКОМ ПРОЦЕССЕ С.К. Оганесян, Е.В. Токарева Новосибирский государственный университет экономики и управления «НИНХ» oganesyan.syuzanna@list.ru Реформирование гражданского процессуального законодательства затронуло положения относительно института представительства. Нововведения, закрепленные входе реформирования, внесли неясность в ряд нормативных положений ГПК РФ, которая затрудняет процесс реализации таких неопределенных и размытых законодательных закреплений по вопросу образовательного ценза, предъявляемого потенциальному представителю. Ключевые слова: институт представительства, образовательный ценз, высшее юридическое образование, районные суды, мировые судьи. Процессуальная реформа 2019 года, которая обновила систему судов общей юрисдикции посредством формирования принципиально новых кассационных и апелляционных судов, не оставила без внимания отдельные положения института представительства в гражданском и арбитражном процессах. Нормативные преобразования имели своей целью внесение определенности и ясности в стремительно 102 развивающуюся дискуссию, которая велась относительно необходимости введения цензов, предъявляемых судебному представителю. В данном случае речь идет об образовательных цензах, введение которых наглядно демонстрировало бы учреждение некого института профессиональных представителей. Инициатива проведения реформы была выдвинута Верховным Судом РФ. Впрочем, не все рекомендации получили свое законодательное закрепление в принятом законе «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» № 451-ФЗ. В соответствии с положениями действующей редакции ГПК РФ профессиональный ценз не распространяет свое действие на представительство в районных судах и на представительство у мировых судей. Помимо инициативы, выдвинутой Верховным Судом РФ, в Государственную Думу Федерального Собрания РФ в 2017 году поступил еще один проект изменений, автором которого являлся депутат П.В. Крашенинников. Данный проект, кроме профессионального ценза, содержал идею внедрения обязанности прохождения специального испытания в форме экзамена по юридической специальности потенциальными представителями. Данная идея не получила своего закрепления. Исследуя нормативную конструкцию ст. 49 ГПК РФ можно предположить, что причиной отклонения законодателя от общих стандартов образованности представителя явилось потребность в сохранении гарантий доступности правосудия. Вместе с тем, формулировка исследуемой нормы небеспочвенно наводит на некоторую неопределенность. Расплывчата позиция законодателя относительно того, вправе ли представитель, уровень образования которого не соответствует законодательным стандартам, представлять интересы доверителя в процессе обжалования по этому же делу, или же доверителю следует на проверочных стадиях привлечь для обеспечения защиты своих прав или нарушенных интересов представителя, уровень образования которого соответствует необходимому цензу. По всей видимости, при пересмотре судебных актов в вышестоящих судебных инстанциях лицу, интересы которого представляются, придется заменить представителя в том случае, если такой представитель не имеет необходимого образования. Возможна и альтернатива в виде отказа от услуг представителя. Вместе с тем, вышеуказанная аргументация выглядит неоднозначно убедительной. Если законодатель идет по пути унификации, принимая 103 в расчет положения КАС РФ, то требования относительно образовательного ценза, по мнению ряда ученых – процессуалистов, следовало распространить на все инстанции и виды производства в гражданском процессе. Однако, такой законодательной установки есть объяснение, которое базируется на доступности, а именно: ограничительный подход законодателя к профессиональному цензу, по всей вероятности, нацелен на доступность услуг представительства. Стоит отметить, что в сегодняшних реалиях наличие высшего юридического образования, отнюдь, на дает никаких гарантий надлежащего качества юридической услуги. Кроме того, существует ряд вопросов, ответ на которые способен дать только специалист в той или иной области. Отсюда возникает еще одна неясность: в каком статусе данные лица участвуют при производстве по гражданскому делу. Действующая редакция ГПК РФ не содержит никаких сведений относительно статуса так называемого «процессуального поверенного». На сегодняшний день суду не дано право проводить допрос указанных выше лиц в качестве свидетелей, в виду того, что речь не идет об истребовании доказательств из первоисточника. Присвоить таким лицам статус специалиста, проблематично. Это связано с тем, что такое лицо зачастую находится с лицом, участвующим в деле в служебной зависимости. Статус представителя на такое лицо также не распространяется. Принимая во внимание все изложенное раннее следует указать, что нововведения относительно института судебного представительства повлекли за собой ряд некоторой неопределенности. Данная неопределенность отражается в процессе практической реализации законодательной установки, связанной с уровнем образования представителей при пересмотре судебных актов в вышестоящих судебных инстанциях. Кроме того, пробелом выступает и то, что действующая редакция ГПК РФ не предусматривает возможность привлечения, иных лиц, помимо представителей, способных в пределах своей компетенции оказать содействие правосудию. Список литературы 1. Постановление Конституционного Суда РФ от 16.07.2004 N 15-П "По делу о проверке конституционности части 5 статьи 59 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросами Государственного Собрания - Курултая Республики Башкортостан, Губернатора Ярославской области, Арбитражного суда Красноярского края, жалобами ряда организаций и граждан" URL: http://www.consultant.ru. 104 2. Дружинина Ю. Ф., Трезубов Е. С. Профессиональное представительство в цивилистическом процессе в свете судебной реформы // Вестник Кемеровского государственного университета. Серия: Гуманитарные и общественные науки. 2019. Т. 3. № 2. С. 165– 172. DOI: https://doi.org. 3. Мусалаев, К. С. Представительство и адвокатская монополия в Российской Федерации: плюсы и минусы / К. С. Мусалаев. — Текст: непосредственный // Молодой ученый. — 2018. — № 16 (202). — С. 225- 228. — URL: https://moluch.ru. 4. Рожкова Т.С. О тенденциях развития института представительства. Краснодар, 2020. С. 192-195. URL: https://www.elibrary.ru. ПРИМЕНЕНИЕ ПРИНЦИПА ДОБРОСОВЕСТНОСТИ В ДЕЛАХ, СВЯЗАННЫХ С ПРАВОВОЙ ОХРАНОЙ ТОВАРНЫХ ЗНАКОВ А.А. Пестин, Е.А. Дорожинская Сибирский институт управления – филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации andrea1812@mail.ru Проанализирована актуальная практика применения принципа добросовестности в делах о прекращении и ограничении правовой охраны товарных знаков. Определяется понятие и значение принципа добросовестности. Рассматриваются наиболее актуальные категории дел, связанные с применением принципа добросовестности в отношении правовой охраны товарных знаков. Выделяются особенности правоприменения и разрешения возникающих в ходе правоприменения проблем. Ключевые слова: товарные знаки, средства индивидуализации, принцип добросовестности, интеллектуальная собственность Товарный знак является средством индивидуализации товаров и услуг и оказывает существенное влияние на развитие рыночной экономики. Однако в ходе реализации прав на товарный знак зачастую возникает проблема злоупотребления правообладателями своими исключительными правами. В свою очередь суды не всегда видят основания для применения принципа добросовестности там, где это очевидно, и в некоторых случаях выносят формальные и 105 несправедливые решения. В этой связи анализ актуальной судебной практики в данной области и выделение присущих ей проблем приобретают особую актуальность для исследования. В настоящем исследовании на основе актуальной судебной практики были выделены наиболее распространенные категории дел и сделана попытка выявления наиболее типичных обстоятельств, необходимых для констатации судом наличия недобросовестности в действиях правообладателя. Поскольку данные результаты исследования основаны на актуальной судебной практике их использование возможно в последующей правоприменительной деятельности. Объектом данного исследования являются общественные отношения, возникающие по поводу регулирования правовой охраны товарных знаков. Поскольку исключительные права относятся к категории абсолютных прав, правообладатель получает монополию на их использование, однако законом также устанавливается ряд ограничений исключительных прав правообладателя. К числу таких ограничений также относится общее требование о необходимости добросовестного поведения от любого участника гражданского оборота, который должен учитывать права и законные интересы иных лиц и избегать злоупотребления правом в своем поведении [1, с. 59-60]. Само по себе злоупотребление правом является незаконным, поскольку нарушает установленный законом стандарт добросовестного поведения. В этой связи суд, применяя принцип добросовестности, признает незаконными те действия, которые формально соответствуют норме закона, но в то же время являются недобросовестными, а потому нарушают общее законодательное требование. В такой ситуации суд, руководствуясь своим собственным усмотрением, восполняет законодательные пробелы в процессе принятия справедливого решения [2, с. 208]. В действующей практике встречаются дела по признанию злоупотреблением правом регистрацию обозначения, которое до регистрации использовалось в хозяйственной деятельности иными субъектами. В данном случае для констатации злоупотребления правом при регистрации суд должен установить, что лицо знало или должно было знать об использовании обозначения иными лицами, а также наличие намерения на злоупотребление в момент подачи заявления. Это намерение определяется путем анализа последующего и предшествующего поведения правообладателя. Если до подачи заявления обозначение в процессе использования приобрело известность, то о недобросовестности правообладателя будет 106 свидетельствовать тот факт, что данная известность была приобретена не в связи с его хозяйственной деятельностью. В свою очередь, если оценить реальный вклад в формирование известности обозначения не представляется возможным, то регистрация обозначения может осуществляться для устранения конкурентов, что недопустимо, так как функцией товарного знака является индивидуализация товара, а не устранение конкурентов, осуществляющих параллельную деятельность. При этом дополнительным критерием здесь является последующее поведение правообладателя – предъявление требования о пресечении использования обозначения иными субъектами. Действующая судебная практика не позволяет заинтересованному лицу заявлять самостоятельное исковое требование о злоупотреблении правом правообладателя [3]. Однако такой подход вряд ли можно назвать правильным, поскольку заинтересованное лицо должно иметь возможность заявлять такое требование отдельно от признания действий правообладателя актом недобросовестной конкуренции. Сам по себе акт недобросовестной конкуренции является разновидностью злоупотребления правом, при этом между спорящими субъектами может и не быть конкурентных отношений, но иметь место злоупотребление правом. В этой связи, учитывая императивность необходимости добросовестного поведения, более корректным было бы предоставление возможности заинтересованному лицу заявлять самостоятельное требование о злоупотреблении правом. Другая категория дел касается защиты правообладателем своего права в ситуации, когда товарный знак им фактически не используется. В данном случае осуществление такой защиты противоречит функции товарного знака, так как он должен индивидуализировать товары и использоваться в обороте. В свою очередь, если правообладатель не приложил никаких усилий для использования обозначения, он не имеет интереса в защите своего права, которое не считается нарушенным. При этом, если суд дополнительно установит, что правообладатель изначально не имел намерения использовать данное обозначение, что следовало из его поведения, и обозначение использовалось иными лицами, то такая регистрация может быть признана злоупотреблением правом. Примером признания злоупотреблением правом действий правообладателя по защите своего права является дело ГК «Холидей», в котором суды первых инстанций удовлетворили требование правообладателя о взыскании компенсации, а затем СИП отменил данное решение указав на признаки фактической аффилированности между ответчиком и третьим лицом. Дело в том, что правообладатель 107 изначально действовал недобросовестно, так как совместно с аффилированным третьим лицом создал у ответчика видимость подконтрольного использования товарного знака, а в дальнейшем заявил требование о нарушении исключительного права. Такое поведение является заведомо недобросовестным и должно влечь за собой безусловный отказ в защите исключительного права. В заключении нужно отметить, что суды различных инстанций не всегда видят признаки злоупотребления правом в перечисленных категориях дел. Зачастую ими принимаются весьма формальные решения, которые в конечном итоге не соответствуют требованию справедливости и должны подвергаться воздействию принципа добросовестности, который является общеобязательным. |