Демократия и сложность. Реалистический подход. Дзоло 2010. Серия п о лит и ческа яте ори я

• Название: Серия п о лит и ческа яте ори я
• Анкор: klyuch.docx
• Дата: 27.09.2022
• Размер: 7.66 Mb.
• Имя файла: Демократия и сложность. Реалистический подход. Дзоло 2010.pdf
• Тип: Книга; #701361
• страница: 15 из 29

О. Das Problem des Lustmaximums // Jahrbuch
der Philosophischen Geselschaft an der Universität zu Wien 1912.
P. 89-100; Neurath O. Gesammelte philosophische und method­
ologische Schriften. P. 47-55; см. также Zolo D. Reflexive Epis­
temology. P. 153-158.
III. Сложность ИДЕМ ОКР АТ И ЧЕСКА ЯТЕ ОРИ Я

бильности —
auctoritaSy
non
veritaSy facit
leg em 64.
В общем, ясно, что радикально-демократическая позиция вступает в противоречие с базовой посылкой политического реализма, утверждающей, что политический конфликт можно опосредовать и нейтрализовать, но невозможно устранить. Причем политический конфликт может быть нейтрализован не логикой, разумом или справедливостью, а властью, способной, осуществляя свою защитную функцию, поглощать страх, то есть создавать порядок, обеспечивать безопасность, стабильность и доверие 65.
В-третьих, я думаю, что уравнение Руссо и уравнение радикального социалиста, в котором большее участие приравнивается к большей демократии в абсолютном смысле, и наоборот, следует без колебаний отвергнуть. Говоря это, я никоим образом не выдвигаю вслед за Берелсоном или Липсетом противоположный тезис о том, что наилучшим доказательством хорошего функционирования демократического режима является определенный и значительный элемент апатии и политического неучастия. Однако я полагаю, что уравнение Руссо в условиях интенсивной социальной сложности оказывается идеологической формулой, которая не только попросту неосуществима, но и глубоко контрпродуктивна.
Как только установлено, что в современных обществах политическая подсистема дифференцирована и специализирована по отношению к другим подси­
Д. Дзоло. Демократия и
с ложность Не истина, но власть создает закон лат Эта функция не исключает возможность политического компромисса, если под компромиссом понимается практическое взаимодействие, основанное не на общем правиле разрешения конфликта или на каком-то реальном соглашении. Компромисс сохраняет в целости причины конфликта и регулирует конфликтующие политические требования через взаимные оппортунистические уступки См Berelson J.B., Lazarsfeld Р, McPhee W. Voting. Chicago:
University of Chicago Press, 1954. P. 306-307; Upset S.M. Politi­
cal Man. New York: Doubleday, 1963. P. 32.
144

стемам, то становится очевидно, что, если расширение функционального спектра заходит за определенные пределы, эту подсистему поражают дисфункции двух типов дисфункции самой политической подсистемы и дисфункции, влияющие на другие основные подсистемы.
Расширение и социализация политической системы в нормальных условиях требуют соответствующего уменьшения значимости решений и включения большого числа участников в процесс принятия решений. Очевидно, этот процесс легко может привести к взры­
вообразному увеличению времени, необходимого для принятия политических решений, и может породить формы функциональной инертности и инфляции власти. Этот процесс может до опасно низких уровней сократить информацию, доступную лицам, участвующим в принятии решений, тем самым сокращая их компетентность и ответственность, а также внося парализующие взаимозависимости противоположных и рассеянных прав вето. Наконец, это может привести к явлениям, указывающим на корпоративную фрагментацию решений и на то, что власть заходит в беспросветный тупик.
Вместо того чтобы увеличивать легитимность, которой пользуется политическая система и которая вовлекает большие массы в процессы политической социализации и самообразования, попытка добиться. Сложность ИДЕМ ОКР АТ И ЧЕСКА ЯТЕ ОРИ Я См Luhmann N. Macht. Р. 87-89.
68 См Offe С , Preuss U.K. Democratic Institutions and Moral
Resources. P. 28-29.
69 Типичным примером этой экспансионистской и процессуальной концепции политики может служить следующая цитата из Пьетро Инграо: Инкорпорирование политического знания и планового управления производительной и социальной деятельностью должно стать рассеянными всепроникающим, то есть массовым процессом, который вовлекает миллионы мужчин и женщин и реализуется на многих различных уровнях и во многих различных измерениях. Этот процесс рассеивания социализации политики не только спо-
4 5

чрезмерного демократического участия может вызвать широкое разочарование и падение политической мотивации. И то и другое возникает в результате недовольства выхолощенностью процесса принятия решений. Тот же процесс может также стимулировать усиление не отношений солидарности, а беспринципное преследование личных интересов. Это вполне может привести к цинизму и политической коррупции, примеры которой можно наблюдать даже в случае с воинствующими приверженцами политической демокра­
тии71.
Что касается дисфункций, поражающих другие основные подсистемы (экономику, науку, культуру, информацию, такие сферы частной жизни, как эмоции, досуги т.д.), то их можно рассчитать в категориях времени, энергии и внимания, отвлеченных от других сфер опыта, а также в категориях наложения различных и взаимно несовместимых функциональных логик. Очевидными примерами этого являются
Окончание сн. 69
соб реального осуществления демократии, но и способ выхода из нынешнего смятения и достижения нового порядка, а именно достижения реализации подлинной дисциплины перед лицом огромных рисков социального демонтажа и корпоративной фрагментации (Ingrao Ре. Опыт итальянских квартальных советов и школьных советов, по-видимому, служит подтверждением пессимистического тезиса Лумана. В х годах первоначальный энтузиазм, вызванный этими советами, уступил место общему скептицизму и апатии по отношению к институтам участия, в которых люди осознавали свою незначительность и неэффективность Offe С , Preuss U.K. Democratic Institutions and Moral Re­
sources. P. 22-23.
72 Боббио отвергает идею Руссо о тотальном гражданине и подчеркивает естественную связь этой идеи с концепцией тотального государства. Он находит также элементы преемственности, связывающие политическую философию Руссо с тоталитарными концепциями демократии см Bobbio N. II
futuro della democrazia. Engl, transl. P. Д. Дзоло. Демократия и
с ложность дисфункции экономики, подчиненной жесткому планированию со стороны административных властей, или обеднение культурной жизни и научных исследований, вызванное политической стандартизацией, или резкое и значительное сокращение форм спонтанных ассоциаций, вызванное присутствием монолитных и расширяющихся государственных организаций и механизмов, или удушение местных культурных традиций агрессивными культурными моделями, распространяемыми средствами массовой информации. Современные тоталитарные режимы определенно дают множество подобных примеров (к их числу относятся «лысенковщина» в СССР, подавление всех промежуточных групп фашистскими режимами, культурная революция в Китае, монополия коммунистических партий на власть в странах Восточной Европы. Но демократические режимы сами по себе никоим образом несвободны от таких тенденций, свидетельством чего является отупляющее воздействие телевидения в западных демократиях и необычайное политическое влияние религиозных организаций. В один ряд с этими явлениями можно поставить и ослабляющие энергию граждан последствия чрезмерного экономического вмешательства государства всеобщего благосостояния в некоторых европейских странах, в том числе в Италии, в последние годы привлекающие внимание как правых, таки левых политических сил.
Наконец, следует отметить, что мысль о том, что плюрализм и сложность возникают из беспорядка и анархии капиталистической системы, унаследована демократическим прогрессизмом и историзмом от культуры просвещения и утопического социализма. От
Сен-Симона до Энгельса, от Вейтлинга до Грамши, от Ленина до Вышинского демократическое или социалистическое общество будущего мыслилось как линейное и прозрачное, как естественный результат окончательного разрешения социального конфликта и упрощения политических институтов, административных. Сложность ИДЕМ ОКР АТ И ЧЕСКА ЯТЕ ОРИ Я 7

процедур и правовых форм, который неизбежным образом должен последовать за упразднением частной собственности на средства производства. Но если признать, что модернизация и развитие технологических средств вызывают явления точно противоположного типа, возникает проблема, которая имеет решающее значение для всякого философского и политического осмысления демократии. Эта проблема заключается непросто в необходимости примирения претензий демократии с необходимостью сохранения сложности, но и понимания способов, благодаря которым в развитых индустриальных обществах демократические требования, в конце концов, приводят к тому же результату, который на политическом уровне дают сохранение сложности и социальная дифференциация. Нетрудно предсказать, что ни один политический режим будущего не сможет выполнить то, что Норберто Боб- био удачно назвал обещаниями демократии, если не сможет взять на вооружение все более сложные и дифференцированные правовые процедуры и полити­
ко-административные институты, то есть институты, обладающие большим богатством специализированных навыков, большей гибкостью и большей быстротой реакции на разнообразие и нарастающую взаимозависимость среды и рефлексивных стратегий само- коррекции и самопрограммирования.
Думаю, что в таких обстоятельствах вполне можно усомниться в том, что модель прямой демократии сама по себе вообще остается применимой к развитым обществам, несмотря на все то чувство аристократической ностальгии, которое она продолжает вызывать у По-видимому, Пьетро Инграо признает важность этой проблемы. Он согласен стем, что развитие индустриальных обществ приводит к возрастающей сложности социальных моделей, к фрагментации функциональных ролей и к дифференциации, специализации и секторализации политических структур см Ingrao Ре См Bobbio N. 11 futuro della democrazia. Engl, transl. P. Д. Дзоло. Демократия и
с ложность авторов вроде Лео Штрауса, Ханны Арендт и по меньшей мере отчасти у Юргена Хабермаса. Для таких авторов
агора
по-прежнему воплощает идеал совершенной политической коммуникации и осуществления гражданских добродетелей. Но, по моему мнению, эта модель ныне не служит даже простым регулятивным идеалом для разработки прогрессивных схем усиления строго представительных форм парламентской демократии посредством расширения участия и практики плебисцитов.
Говоря это, я имею ввиду главным образом теоретиков новых левых в Великобритании и Америке, таких как Кроуфорд Макферсон, Кэрол Пейтмен и Перри Андерсон. В континентальной Европе похожие взгляды высказывали Никое Пуланцас или Пьет­
ро Инграо75. Нельзя не вспомнить также имена Джона
Бернхема и Бенджамина Р. Барбера. С рационалистическим оптимизмом, достойным лучших утопических традиций, эти авторы недавно разработали альтернативные модели политической теории, с характерным акцентом на демократию по жребию и сильную демократию. Этот акцент призван, по всей видимости lngrao Ре. Комплексную и сознательную, хотя, по-моему, проблематичную, попытку интегрировать элементы, взятые из либеральной и марксистской традиций, см. в последней главе книги Held
D. Models of Democracy. P. 267-299. У Хелда есть и хорошее обсуждение неомарксистских позиций, выдвинутых такими авторами, как Никое Пуланцас, Ральф Милибенд и Клаус Оффе (Ibid. Р. 205-214); см. также Graham К The Battle of
Democracy. Brighton (Sussex): Wheatsheaf Books, 1986; Held D.
Political Theory and the Modern State. Stanford (Calif.): Stanford
University Press, 1989. P. 174-188.
76
C
m
.:
Burnheim /. Is Democracy Possible? Cambridge: Polity
Press, 1985; Burnheim /. Democracy, Nation States and the World
System // Held D., Pollitt C. (eds.). New Forms of Democracy. P.
218-239; Barber B.R. Strong Democracy. Berkley (Calif.): Uni­
versity of California Press, 1984; см. также Holden B. New Di­
rections in Democratic Theory. Political Studies. 1988. Vol. 36.
№ 2. P. 324-333.
III. Сложность ИДЕМ ОКР АТ И ЧЕСКА ЯТЕ ОРИ Я

вдохнуть новую жизнь в западные демократии. Однако, к сожалению, нетрудно понять, что подобные инициативы, при всей их благонамеренности, остроумии, а временами даже проницательности, вряд ли останутся чем-то большим, нежели просто академическими экзерсисами, которые никогда не смогут перейти со страниц в реальную жизнь.
Д. Дзоло. Демократия и
с ложность iМ и ф оп о лит и чес ком представительстве как адаптации В своей критике того, что он назвал классической доктриной демократии, Шумпетер явным образом говорил только о классической концепции представительной демократии. Главная задача Шумпетера заключалась в том, чтобы исключить сильное значение политического представительства как электоральной процедуры, способствующей передаче и реализации народной воли. В сущности, его целью было показать, что концепция представительной демократии в ее сильном смысле столь же рудиментарна и нереалистична, как предложенная Руссо идея демократии участия.
Для Шумпетера мысль о том, что желания индивидов имеют свойство сходиться в общей народной воле и тем самым достигать возвышенных этических и рациональных ценностей, была совершенно безосновательна. Указанное убеждение Шумпетер приписывал создателям современной демократической теории, как и морализм, который возник из их наивных пуританских и утилитаристских убеждений. Шумпе­
тер считал такой же иллюзией и мысль о том, что члены выборных собраний, политические специалисты, склонны действовать безличной заинтересованности для того, чтобы реализовать волю народа так, как, например, поступает врач, реализующий желание пациента излечиться Ср.: Шумпетер Й Капитализм, социализм и демократия.
С. 222.
150

Соответственно, предполагать существование общей воли, которую могут передавать и представлять депутаты, облеченные доверием для исполнения коллективных решений, имеет смысл лишь в ограниченных сообществах, имеющих очень простую социальную структуру. Как только какая-нибудь социальная группа становится численно значительной, а ее внутренние функции дифференцируются и становятся более сложными, иллюзорность представительной схемы становится очевидной. Общая воля, утверждает
Шумпетер, в этом случае равна не более чем случайному результату изолированных индивидуальных желаний, в которых нет ни автономии, ни рациональности. Ибо средний гражданин способен лишь на ограниченное внимание и столь же ограниченную независимость суждений. Гражданин зачастую является пленником иррациональных предрассудков и подвержен смутными эмоциональным импульсам, возникающим под воздействием пропагандистских лозунгов и двусмысленных впечатлений. В нормальных условиях граждане не обнаруживают ни цельности мышления, ни способности к четкому планированию. Пуританский морализм предполагает наличие у граждан обоих качеств, однако открытия Фрейда показали совершенную безосновательность такого предположения. Граждане не только не обнаруживают особой склонности к объективному и точному наблюдению и такой же интерпретации фактов. Как только они оказываются в какой-нибудь коллективной ситуации, их чувство ответственности, по-види­
мому, снижается, уровень их интеллектуальной энергии падает, а их сознание открывается иррациональным позывам. Это особенно заметно в ситуациях, когда гражданин уходит от вопросов, касающихся семьи или профессии, и сталкивается с крупномасштабными проблемами внутренней и внешней политики См Шумпетер Й Капитализм, социализм и демократия.
С. 227-228.
79 Там же. С. 228-229.
80 Там же. С. 232.
III. Сложность ИДЕМ ОКР АТ И ЧЕСКА ЯТЕ ОРИ Я

Другая трудность, обнаруженная Шумпетером, заключается в том, что профессиональные политики обычно группируются в политические элиты и входят в более широкие констелляции политических, экономических и профессиональных групп, движимых интересами, совершенно отличными от интересов обыкновенных, средних граждан. Политические партии не вписываются в картину, которую рисует классическая доктрина. Классическая доктрина изображает партии как группы людей, которые стремятся продвигать общественное благо на основе принципов, получивших общее одобрение. Скорее, партия — это ассоциация, члены которой предлагают действовать совместно в конкурентной борьбе за политическую власть. Члены партий ведут себя также, как ведут себя субъекты экономической деятельности, которые стремятся победить в экономической конкуренции или по крайней мере ее контролировать. Партии и другие экономические или профессиональные группы пытаются использовать имеющиеся в их распоряжении средства давления и пропагандистского манипулирования для того, чтобы сформировать народную волю и даже сфабриковать ее в соответствии с собственными желаниями. Несмотря на мнение теоретиков классической демократии, в том числе Джефферсона и Линкольна, следует признать, что народ как субъект политики неспособен ни ставить конкретные вопросы, ни решать их82.
Можно, конечно, утверждать, что эти взгляды Шумпе­
тера, рассматриваемые столь широко и обобщенно, требуют более конкретных доказательств, чем те, которые приведены самим Шумпетером и его последователями. Однако, по-моему, еще бессмысленнее заявлять, что содержательно эти взгляды являются чисто мифологическими. Если слово миф вообще имеет отношение к рассматриваемым проблемам, то его следует применять не к предложенной Шумпетером концепции «классиче­
Д. Дзоло. Демократия и
с ложность Шумпетер Й Капитализм, социализм и демократия. С. 249.
82 Там же. С. 234.
152

ской доктрины, а к выдвинутой Руссо теории демократии участия и к лежащему в основе этой теории афинскому архетипу. Соответственно, это слово следует применять ив отношении того, что я собираюсь назвать теорией адаптации. Под теорией адаптации я имею ввиду теорию, рассматривающую (и оправдывающую) политическое представительство в категориях приспособления или обновления афинской модели или, более того, как соединение этой модели с элементами, последовательно заимствованными из классической республиканской традиции Древнего Рима, средневековых итальянских городов-государств и Возрождения. Эта теория с ее многочисленными разнообразными оттенками, выдвинутая длинной чередой классических авторов (от
Монтескье до Джеймса Милля, Джона Стюарта Милля,
Бентама и Дестюта де Траси), все еще не ослабила свою хватку, которая действует даже на современных авторов, например на Ганса Кельзена и Роберта Даля84.
Согласно Далю, представительство, изначально не будучи демократическим учреждением, стало важным элементом современной демократии. Представительство является необходимым результатом применения принципа равенства всех граждан перед современными политическими системами. Даль утверждает политики и мыслители в XVII-XVIII веках, придавшие формы институтам либеральной демократии национального государства, отлично понимали, что для того, чтобы применить логику политического равенства в изменившихся исторических условиях своего времени, необходимо трансформировать прямую демократию в демократию представительную. Сложность ИДЕМ ОКР АТ И ЧЕСКА ЯТЕ ОРИ Я См Даль Р Демократия и ее критики. С. 21-51.